Последний шанс

— Я уезжаю, — Хейзел стала собираться, не обратив внимания на Хизер, которая зашла в спальню следом. — Нет, ты остаёшься здесь, — дёрнула за руку, развернув. — Ты не услышала меня? Я уезжаю, Хизер! — повторила, повысив голос, а Хизер церемониться не стала, ударила по лицу сестры без лишних эмоций, уронив её на пол. — Никуда ты, блядь, из этого дома не уедешь! Тут останешься, хочешь или нет! — Хейзел посмотрела на сестру с пола шокированно. Даже не приложила ладонь к лицу, которое начало гореть в месте удара. — Да ты больная! Я уезжаю отсюда! — попыталась встать, задыхаясь от злости, а глаза её вспыхнули синим, начали светиться опасно. Хизер подняться сестре не дала, ногой пнула больно в грудь, повалив на пол снова. Хейзел застонала тихо, ударившись головой о пол. — Я сказала, ты останешься тут! И ты будешь тут, пока я не скажу тебе, что выйти за порог ты можешь! — голос Хизер от крика начал хрипеть неприятно, а она нависла над сестрой угрожающе. Хейзел зубы стискивала, глаза продолжали светиться синим, всё ярче, но не для Хизер. — Надо будет — запру в комнате, и ты точно никуда отсюда не уйдешь! Энни заглянула в комнату Хейзел осторожно, подсмотрела из-за косяка и накрыла рот ладонью в ужасе. То, что она увидела, заставило её переживать не на шутку. Хизер была не просто жестока, сейчас она готова была убить сестру, столько злости из неё выливалось. Хейзел лежала перед ней молча, сейчас Энни стало её по-настоящему жаль, именно в этот момент. Но помочь она ничем не могла, ей тоже грозило ударом, уверенности в этом решении прибавлялось с каждой секундой. Хизер сначала стояла, потом начала ходить по комнате и обернулась, видимо почувствовав посторонний запах омеги. — Убери в столовой со стола, а потом отправляйся к себе, — коротко дала указание, лишь бы угнать Энни дальше от спальни, в которой проучала дикую сестру. — Иди. Закрой за собой дверь. Но Энни всё продолжала стоять, выглядывая несмело. Вцепилась в косяк пальцами, а глазами — в разозленную Хизер. — Хизер, ты... — её тихий голос Хизер легко перебила своим: уверенным и злым. — Хейзел, скажи своей зверушке, чтобы она ушла выполнять мою команду. Хозяйка ты или кто? Или ты уже наигралась, и теперь она — моя забота? — Энни такой грубости в ответ в глубине ожидала, но когда услышала, восприняла острее, неподготовленнее. Хейзел на Энни посмотрела с пола молча, яркими глазами, поджала губы. Опечаленное выражение лица говорило многое, она даже головы с пола не поднимала, лёжа неподвижно. Словно она уже мертва. Энни ждала, что Хейзел выразит противность подчинению Хизер и оставит её тут. Смотрела в её пустые глаза с надеждой, кажется, даже была готова помочь, ведь осуждала непримиримо насилие со стороны Хизер. Со своей сестрой она обходилась слишком жестоко, гораздо жёстче того, как положено в таких случаях. Хейзел такого не заслужила, Энни была уверена. В этом точно. — Делай, как сказала Хизер, — произнесла, подав скоро голос. Холодно, отрешённо, а вдобавок подняла руку и отмахнулась. Указала Энни, где её место. — Иди отсюда. Единогласно обе сестры её прогнали. Общим решением её нахождение в эпицентре ненависти было признано ненужным и совершенно лишним. Спорить было бесполезно, да и Энни не слыла человеком, отстаивающем своё мнение с пеной у рта до конца. Почти никогда она не перечила, отстаивая своё. Мама бы сказала ей, что говорить лишнего нельзя, одернула обязательно, посмотрела осудительно. Родители были бы недовольны тем, как их благородная дочь себя ведёт по отношению к тем, с кем делит семью. Энни тоже стала собой недовольна, стоило об этом подумать. В ситуациях, когда жизни могло это навредить, она сжималась, кусала язык, и не встревала дальше в спор. Отступала молча. Так сделала и в этот раз. — Хорошо, Хейзел, — если Хизер она могла ещё не послушать, ведь она ей никто, то Хейзел для неё была прямой хозяйкой. За ослушание Энни потом могло ждать от неё и наказание. Кинув последний взгляд, Энни дверь закрыла и ушла. Хизер проследила за этим внимательно, потом посмотрела на сестру, которая продолжала лежать на полу без движения. — Хейзел, — позвала сухо, безэмоционально, но сестра не двинулась. Продолжила лежать, раздражая Хизер сильнее. — Хейзел, на меня смотри! — подошла и взяла за грудки грубо, приподняв с пола, словно тряпичную куклу. — Ты думала, что отделаешься лёгким испугом? После того, что ты сделала? Я бы убила тебя уже, не будь ты мне кровной сестрой, задушила бы собственными руками такую мразь, — у Хейзел в глазах — отражение изуродованного злостью лица собственного близнеца. Хизер вглядывается и отпускает грубо ночную рубашку сестры, позволяя упасть, ударившись затылком о пол. Хейзел не сопротивляется, хотя может. Она ждёт. Хизер стаскивает с пальцев, поджимая губы, украшения. Кольца со звоном оказываются на полу, а она нервное выражение, с отпечатком отвращения, что так выделяет резкая тень на её лице, обращает к Хейзел. — Ты убиваешься по шлюхе, ты же никогда не была такой, — Хейзел решает сказать шёпотом, зная, что сестра точно услышит. — В размазню она тебя превратила, мне было противно на это смотреть. — А сейчас тебе нравится? — хватает Хейзел за шею, начиная сжимать неистово. Вопреки ожиданиям, это не заставляет близнеца уняться. Хейзел губы облизывает: пересохшие, с привкусом крови. — Сейчас тебе, тварь, нравится? Давилась её мясом и ещё будешь давиться, пока не сожрёшь. — И тебе ни капельки её не жалко? Жестокая сука, — произнесла голосом писклявым, издеваясь на чувствами. В моменте, когда удушье стало сильнее, Хейзел ощутила вдруг волю слова. — Порубила на куски, а потом сидела и ела с лицом, словно ничего не произошло! Ты блядь безумная! У тебя точно всё не в порядке с головой, — выплёвывает, с выражением, полным отвращения. Губы забрызганы слюной с кровью, глаза открыты широко. — Я любила тебя, а ты передала меня. Ты всегда предавала меня, что бы ни происходило. Я сделала для тебя столько хорошего, что ты мне всю жизнь должна, а ты продолжаешь сознательно предавать меня. Это ты здесь жестокая сука, — хватка на шее сменяется нервно сжатым кулаком, который ударяет по лицу сестры в следующую секунду. Хизер бьёт без разбора, взяв за шею другой рукой. Ей не жаль. Ни Хейзел. Никакого сопротивления не происходит. Сначала Хейзел смеётся, и это раздражает Хизер сильнее, — удары становятся жёстче. Смех продолжается — усиливаются и эмоции, вкладываемые в каждый новый удар по лицу, краснеющее от хлынувшей крови. — Лицемерная сука, говорящая о том, что любишь меня. Тебя никто не просил лезть туда, куда не нужно. Заткнись уже! — бьёт Хейзел головой о пол, чтобы она заткнулась, перестала издавать противный скрипучий смех, сдавливаемый кровью во рту. Все зубы Хейзел в крови, как и лицо, как и шея. И руки Хизер. Она бьёт сестру беспощадно, уродуя, как только может. Она знает, что на Хейзел заживает всё, как на собаке. Ей ничего не будет, внешность даже не испортит, всё сойдёт, но от вида захлёбывающейся в крови сестры, смеющейся при этом, словно сумасшедшая, Хизер легче. Руки будто бы и не болят совсем от ударов. Хизер останавливается только тогда, когда лицо Хейзел за беспорядочным, грязным слоем крови разглядеть проблематично. Да, через три хороших дня никаких следов не останется, но Хизер это запомнит, как и Хейзел, улыбающаяся после избиения расслабленно, равнодушно к своему состоянию абсолютно. — Даже не стала бить по яйцам, что же, — сплевывает кровь и она стекает по щеке со слюной. Дышит тяжело, сипло. Хизер смотрит на сестру непроницаемо, а потом берёт её за шею со спины и приподнимает, прижимая окровавленным лицом к себе. — Ты знаешь, как я бью, я никогда не стану унижать твоё достоинство, я выше этого, — шепчет рядом с ухом, слыша хриплое дыхание сестры. — Я не буду бить тебе ниже пояса, я люблю тебя. Аккуратно опускает Хейзел на пол и проводит ладонью по волосам. — Ты моя сестра, я люблю тебя, даже несмотря на то что ты делаешь. Я повторила это ещё раз, чтобы ты поняла, Хейзел. — Всё-таки ты можешь ненавидеть меня. Я знаю, что ты ненавидишь меня. — Это не сравнится с тем, как я люблю тебя. Хейзел берёт руку Хизер за запястье и плечо, ощущая под пальцами тёплую кожу. Закрывает глаза, чтобы лучше почувствовать, как Хизер касается её лица. Вдруг начинает смеяться, и Хизер не понимает, к чему это. Смотрит на Хейзел с ярко выраженным непониманием во взгляде. Хизер в замешательстве, пытается понять, что происходит: Хейзел смеётся, продолжая удерживать её руку. Даже припадает к ладони щекой. Хизер почему-то крепко уверена, что это истерика. — Я так чертовски возбуждена, Хизер, — говорит, стоит смеху немного пройти. — Не хочешь потрогать мой член? Он уже твёрдый, — проводит пальцами по плечу сестры, всё также сжимая несильно запястье её руки. Хизер руку высвобождает без рывков, даже очень нежно, а потом ударяет Хейзел по лицу ладонью до громкого хлопка, что разносится по тихой комнате. Голова Хейзел отворачивается в другую сторону, а она смеётся громко, истерично, надрывно, пока Хизер надевает на свои пальцы украшения, оставленные на полу. — Не сходи с ума. Умойся и проспись. Поднимается, а потом выходит из спальни, в спину слыша только безумный смех. Открывает дверь и входит в ванную, щелкает по выключателю, после чего ванную освещает поток яркого света. Включает воду в кране и принимается смывать всю кровь. Оттирает её усердно, смотря, как она исчезает в стоке вместе с водой. На своё отражение глаз не поднимает, выдыхает тяжело, опускаясь, чтобы умыться. Плещет в лицо водой и проводит ладонями по лицу. Холодной водой отмывает шею — место, к которому прижала Хейзел, когда подняла. Выключает воду и вытирает руки. Оттирает шею, только потом решаясь посмотреть в зеркало. Выражение, наполненное усталостью, открытием не стало, а Хизер положила полотенце назад. Покидает ванную чистая от крови, направляется в столовую, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Энни. На первом этаже тихо, а в столовой уже темно и пусто — посуда убрана, а свечи потушены. В кухню заходит немного погодя, заставая Энни за медленным мытьём тарелки. Она на Хизер смотрит, а потом отворачивает голову снова к раковине перед собой. — Ты могла загрузить посудомоечную машину, — говорит ненавязчиво, проходя на кухню и усаживаясь за стойку на барный стул. — Я всё равно сейчас не смогу заснуть, — отзывается тихо, начиная смывать пену с тарелки, а потом откладывает её в сторону, чтобы сохла. — Что с Хейзел? — интересуется, не оборачиваясь, словно не хочет лишний раз смотреть на Хизер. — Она в порядке, — отстраненный голос сразу даёт понять, что Хизер говорить об этом не хочет. Но у Энни мнение на этот счёт своё. — Насилие — не лучший способ решать проблемы. — Если бы я знала, что без насилия всё получается решать, то я так и делала бы. Но без насилия всё слишком плохо усваивается. — Значит, ты недостаточно хороша в дипломатии. Хизер, мне жаль, что такое произошло, но твои решения жестоки, ни Хейзел, ни Эш, такого не заслужили, — качает головой разочарованно, ни разу не взглянув на Хизер, что сидит за спиной. Энни смотреть на неё не хочет. — Послушай, Энни, — Хизер складывает руки перед собой, переставая подпирать голову. — Не обвиняй меня в зверствах, вспомни, в какое время мы живём. Я действую согласно тому времени, в котором живу, решения все вытекают из него исключительно. Всё стало жестоким, всё вокруг больше не милое, сладкое и человечное. — Ты оправдываешь себя, — произносит тихо, укладывая вилки сушиться. — Это всё сплошные оправдания. — Ты хочешь, чтобы я признала свою вину? Это тебе даст право искренне говорить, что я не оправдываюсь? Да, я не даю спуска Хейзел, да, я убила Эш. Конечно, за мной вина, но я пытаюсь тебе объяснить, почему я так делаю. Я хочу, чтобы ты поняла. — Это всё так грязно, — произносит с жалостью в голосе, а потом вздыхает. — Я никогда не хотела оказаться в чем-то таком. Не понимаю, как хочется тебе или Хейзел. — Ты обязательно поймёшь, я не буду пытаться сейчас объяснить. Энни вытирает руки полотенцем, а потом откладывает его в сторону. Разворачивается, всё-таки натыкаясь глазами на Хизер, сидящую за стойкой. — Твои руки, — смотрит многозначительно, произнеся с такой же интонацией, а Хизер опускает глаза к рукам. Осматривает их без интереса, понимая, что имеет в виду Энни. — Это ужасно. Свежие раны на руках говорят гораздо больше, чем нужно. Хизер покалечилась, пока с усердием проучала сестру без меры. Энни смотрит с еле заметным осуждением, но после из кухни уходит, не сказав больше ничего. Хизер взглядом её не провожает, не думает догнать. Ей не за что объясняться. Энни ещё не поняла, как живёт их дом, как живут Солсбери на самом деле, без света софитов и сладких интервью в газетах. Они такие же люди; все люди поступают от природы неправильно и постоянно ошибаются, делая свои промахи с годами менее заметными. Все люди имеют право ошибаться столько, сколько им нужно, чтобы понять, как правильно жить. Это узнаётся только практическим путём. Некоторые делают ошибки всю жизнь, так и не научившись, не узнав правила правильной игры в «жизнь». Слишком это запутанно — быть человеком. Хизер играть почти научилась, но вот с Хейзел дела обстояли сложнее. *** Мяч отправился в полёт. Хлесткий удар ракеткой тут же оттолкнул зелёное кислотное пятно в противоположную сторону. Пролетев приличное расстояние, встретился с жесткой сеткой другой ракетки и после звука удара начал возвращаться назад. Удар за ударом, ракетки играли под звуки грубого отстукивания мяча, пока где-то рядом раздавалась ненапряженная, расслабленная музыка, направленная на успокоение. Взмах, и очередной удар отправил мяч на другую сторону поля, что находится за прочно натянутой теннисной сеткой. Прохладный ветер гладил кожу, забирался под форменную футболку поло через расстегнутый воротник, резал глаза нежно, сбивая сосредоточенность. Тело напрягалось от всякого движения, перемещаясь по стороне поля, чтобы технично отбивать удары, которые никак не заканчивались. Сколько длилась партия, никто не засекал. Может быть, только Виола, сидящая в стороне и мирно читающая книгу в солнцезащитных очках, хотя нужды в них в пасмурный день не было. Здесь нужды в солнцезащитных очках нет никогда, разве что в редкие дни, когда солнце появляется. Под плотным полотном облаков и туч солнца почти никогда не видно. Энни наблюдала со стороны за игрой на теннисном корте, находящемся на территории дома Виолы. Огромной территории. Решив строиться, она, похоже, планы охватила грандиозные, а потом и воплотила их, полностью взяв невообразимую территорию на горной возвышенности под свой контроль в частные руки. Сейчас она сидела рядом на чёрном шезлонге-качалке, положив голову на небольшую подушку, прикреплённую к спинке, и мирно читала, не обращая ни на что внимания. Энни расположилась на такой же качалке. Это вправду было очень удобно: можно протянуть ноги, сидеть, расслабившись, смотреть на прекрасный вид открывающегося корта, который находится на расстоянии. Здесь не было шумных омег, только природа и полное единение. Никаких посторонних. Все они остались там, позади, около дома, ближе к нему, особенно не расходясь по территории участка. Энни чувствовала что-то странное, находясь в эпицентре событий, где всегда было много человек, большинство из которых — омеги. — Привет, — Виола сказала с приятной хрипотцой, положив книгу на колено. Глаза оказались скрытыми за стеклами очков, но Энни стала уверена, что взгляд их прямо сейчас был хитрым, таким, как всегда. — Давно смотришь? Вопрос, пропитанный иронией, как и приветствие, ведь здоровались они и до этого. Случайно наткнувшись на внимательные глаза, изучающие местность и себя, Виола решила не молчать, немного растормошить Энни неожиданным вопросом, развеять сонную обстановку. — Извини, я побеспокоила тебя? — Виола ухмылки не скрыла. Была довольна реакцией. — Нисколько, — отпила лимонада из стакана, что стоял на столике рядом, потянув из стеклянной трубочки. — Не устала сидеть? Они могут играть часами и им абсолютно всё равно на то, что происходит вокруг, — внимательно замечает, а Энни смотрит в сторону корта, где близнецы продолжают играть, махая ракетками под мерные выстукивания мяча. — Здесь лучше, чем около твоего дома, не так многолюдно, — проводит рукой по шее, ответив непринужденно, а Виола находит это разумным, кивнув, хотя Энни и не смотрит в её сторону. — Мне тоже нравится. Иногда чужое общество надоедает и несколько часов я могу провести, отдохнув тут под звуки ожесточенной борьбы за первенство на теннисном корте... У Хизер и Хейзел это выходит особенно хорошо, потому что они чутко друг друга чувствуют. У них один сет может быть больше часа, я уже привыкла к тому, как они играют. За ними приятно наблюдать — в теннисе они хороши, — откладывает полупустой стакан лимонада назад, а потом закладывает руку за голову и смотрит тоже на корт с эмоцией наслаждения. — Они играли профессионально? — Какое-то время, но в большей степени повлияло то, что это их семейный спорт, они все играют в большой теннис безупречно, — говорит задумчиво, придерживая книгу на колене, пока наблюдает, как Хизер бьёт ракеткой по прилетевшему мячу без труда. Её волосы, собранные в хвост на затылке, качаются из стороны в сторону и подлетают от прыжков и толчков. — Безумно сексуально, — Энни смотрит на Виолу, но видит только её расслабленно-довольное выражение. Такое, словно она держит эту игру под контролем своим взглядом не напряженно. Всё-таки, было в Виоле что-то властное, проскальзывающее моментами, во взглядах и жестах, мимике, не появляющееся прямо, на виду. Белые короткие пряди упали на лоб, вздыбленные ветром. Завитки поднимались и опускались, ничем не сдерживаемые. Энни не заметила, как увлеклась разглядыванием Виолы. В который раз это было — представлять не хотелось. — Тебе нравится теннис или конкретно Хизер и Хейзел на поле? — Виола голову поворачивает чуть, чтобы было видно, как лукаво она улыбнулась. — Признаюсь, к теннису я абсолютно равнодушна, — закрывает книгу и кидает её нежно прямо на траву. — Но вот когда они играют, я не могу не реагировать на это. Мой главный талант и моя работа — видеть сексуальность во всем. Если я перестану, то моя ниша понесёт значительные потери, — гладит своё колено свободной рукой, продолжая смотреть, за активной игрой близнецов. — Они выглядят так, словно родились прямо на теннисном корте. Пока не познакомилась с ними, не интересовалась теннисом совершенно. Как оказалось, я многое упускала, — смеётся, а Энни смотрит за ней, полностью оторвавшись от просмотра игры. Раньше Энни так близко с пошлостью и сексуализацией не сталкивалась. В созревшем, высоком обществе такого совсем не было. Ни от её родителей, ни от знакомых она ничего подобного не слышала, а в последнее время именно такие разговоры вошли на постоянное, ежедневное размышление. Виолу да и других близких к ней людей «её круга» подобного рода размышления вслух в смущение, и заблуждение, и стыд не вводили. Энни всё это было чуждо ранее, она была настолько далека, что другая реальность жёстко разбила все её представления о мире, правильно сложенные до всего произошедшего. То, что окружало её, было неправильно, но понемногу фильтр пропадал. Чем дольше она продолжала оставаться в неподвижном состоянии в обществе, полном грязи и низменности, тем более слабо работали её чувства брезгливости и отторжения. Инстинкт самосохранения пропадал тоже, скрывался, оказываясь ненужным. — Я кажусь тебе интереснее их? — интересуется напрямую, повернув к Энни голову, а она, кажется, даже двигается назад, не осознавая. — Мне становится душно от твоего взгляда. Я не привыкла, когда за мной внимательно наблюдают, рассматривая. — замолкает на секунду. — Расслабься, Энни, я тебя прошу, — гладит ногу омеги, положив на бедро тёплую ладонь. — Я могу так больше не делать, если тебе некомфортно, — Виола только улыбается доброжелательно и ладонь с бедра Энни и поднимает её к шее. Проводит пальцами по белому кожаному ошейнику. — Тебе к лицу белый, очень идёт, — поглаживает его пальцем, а потом медленно рукой забирается в волосы Энни, погладив шею нежно со стороны спины. Ладонь накрыла щёку омеги и ухо, но ничего неприятного не последовало, Виола просто придержала голову, кажется, даже слегка по-родительски. — Ты можешь делать, что угодно, я никогда не скажу тебе прекратить, потому что я не Солсбери. Мне неведомо запрещать что-то другим, особенно омегам, я слишком вас люблю. В мой дом приезжают ни ради запретов, Энни, здесь отдыхают от жизни. Делай, что хочешь, сколько хочешь и с кем хочешь. Здесь никто никому не отказывает. Это Зверев «Сад земных наслаждений», Энни, отпусти всё, будь расслабленней, — шепчет, поглаживая щёку большим пальцем почти невесомо. — Название твоей виллы «Сад земных наслаждений»? — Энни короткий кивок видит, задумывается насчёт этого, чтобы после произнести озарившую голову мысль: — Так же называется картина Иеронима Босха, тоже «Сад земных наслаждений», самый известный его триптих. Ты знаешь? — А ты ничего, — произносит довольно, усмехнувшись. — Да, я знаю, Энни, в малом зале копия висит. Почему ты сразу заговорила про искусство? — Я учусь на искусствоведа, — выражение лица Виолы меняется на заинтересованное, когда она слышит окончание предложения. — Тебе подходит. Искусствоведение очень интересно, ради этого я хожу в галереи. Сама я понимаю только то, что вижу в картине, а копаться в смыслах я люблю, поэтому на помощь мне приходят опытные искусствоведы. Думаю, работать в галерее тебе не дадут, но свои навыки ты не растеряешь, потому что очень часто я покупаю картины, и мне нужна оценка искусствоведа на этот счёт. — Покупаешь картины ради скрытого смысла? Я почти не встречала людей, которые покупали бы картины ради посыла художника, — Виола проводит ладонью по волосам омеги нежно, гладит кончики, пропуская их между пальцев. — Я люблю скрытые смыслы, именно поэтому моя вилла, мой замечательный дом, в который я вложила всю свою душу, называется, как одноименная картина Иеронима Босха. — Значит, и смысл у этого одинаковый? — Виола молчит загадочно, с улыбкой, погладив омегу по голове, а потом поднимает стакан с лимонадом и принимается допивать, полностью уходя в релаксацию. Энни за ней наблюдает, ожидая продолжения, но ничего не происходит, больше Виола ничего не говорит, не делает. — Да, сука! — радостно-возбужденный голос Хейзел раздаётся с корта, и Энни обращает голову туда вместе с Виолой. — Ви, ты видела, как я её? Как суку размазала! Виола руку поднимает и машет лениво, показывая, что она всё слышит. Улыбается очень довольно, удерживая в другой руке стакан, в котором остались только подтаявшие кубики льда. Хейзел с корта уходит первая. Хизер за ней следит взглядом, не сдвинувшись с места. Она молчит смиренно, приняв поражение. Тем временем Хейзел до места отдыха добегает и скидывает ракетку прямо на траву. Снимает белые напульсники, под цвет формы, и кидает их рядом с ракеткой. Виола подаёт ей полотенце, и Хейзел забирает его, вытирает лицо и шею от пота. Она выглядит хорошо, без синяков и ссадин, хотя прошло всего три дня с роковой ночи. Энни внимательно осматривает её, но ничего, никаких подозрительных синяков не находит. Пугающе. — Хизер! С тебя поход на шоппинг, у меня запланировано на пятницу! — кричит радостно, а после начинает смеяться, пока Хизер направляется с корта к ним. Длинные волосы Хейзел распущены и слегка запутаны из-за ветра, который был всю игру. В отличие от сестры, свои волосы она не перевязывала. — У меня дела в пятницу, — Хизер кидает мяч и ракетку на траву, а после задирает футболку, открывая крепкий рельефный живот, и вытирает лицо, проигнорировав полотенце. — Да и играли мы не на желание. — Я выиграла, значит, имею право поменять условия, — ставит плетёный стул к креслу Виолы и усаживается на него, закидывая ногу на ногу беззаботно. — Так никто не делает, — Хизер смотрит на неё не слишком довольно. — В пятницу я занята, — добавляет уверенно. — Ты должна мне поход на шоппинг, — Виола в волосы Хейзел рукой лезет, а она не против, смотря в лицо недовольной сестре. — Слетай в Италию, там ассортимент лучше, я всё тебе оплачу, — поднимает телефон со столика, сдаваясь, но немного поменяв условия. — Не будь такой грубой, Хизи, — Виола тянет с улыбкой, а Хизер глазами в неё стреляет почти убийственно. — Я не была грубой, я занята, — прислоняет телефон к уху, ожидая, а потом говорит: — Добрый день, Вас беспокоит мисс Хизер Солсбери, господин Квик. К сожалению, сегодня я встретиться очно не смогу, но провести консультацию по телефону время будет вечером... — уходит в сторону, дальше, чтобы разговора с клиентом слышно не было. Хейзел фыркает, скидывая полотенце на траву. — Её злит, что выиграла я. — Проигрывать не любит никто, Хейзи, но ты умница, — тяжёлый взгляд Хейзел вмиг меняется на вдохновленный. — Ты видела, как я её? — спрашивает снова, теперь уже интересуясь основательно, а Виола гладит её по голове нежно. — Мне было настолько всё равно, — Хейзел ударяет её по колену в неприятном удивлении. Виолу это заставляет улыбнуться, обнажив зубы. — Я смотрела на твоё тело, прости, за ним наблюдать интереснее, — признаётся искренне, а Хейзел смеётся, хотя пыталась по началу сохранить недовольное выражение. — Пошла ты, — бьёт ей снова по ноге, и Виола тоже начинает смеяться. Энни наблюдает за всем этим со стороны, пытаясь уловить и то, как Хизер говорит в стороне, и как Виола с Хейзел с друг другом заигрывают не шуточно. — Хочешь, поцелую? Для умничек положена награда, но у меня такой нет, — произносит тише, чуть склонившись к Хейзел, а она начинает улыбаться довольно. Взгляд меняется на томный, слегка прищуренный. — Хочу, — кладёт ладони Виоле на шею и целует горячо, с желанием, прижавшись. Склонив голову, глаза открывает, смотрит на Энни, наблюдающую за ними со странной смесью эмоций, внимательно. От такого взгляда глаза Энни становятся пугливыми вмиг, но смотреть она не перестаёт. Демонстративно ли это было? Вполне возможно, но Энни такие выходки не понравились. Это всё противно её натуре, она такого искренне не понимает. Виола отстранилась, и Хейзел посмотрела на неё как ни в чём не бывало, поцеловала ещё, расстегнув две пуговицы на её лёгкой рубашке. Стащила с плеча, оголив кожу и часть татуировки. Отодвинула голову назад, наклонила её, подставив шею для ласк. Друзья так себя не ведут, Энни уверена, хотя всё вокруг слишком запутанно, и чем больше пытаешься разобраться, тем сильнее ломаешь голову. Головоломки становятся только сложнее, это та ловушка, из которой не выбраться легко. Это те узлы, которые во время того, как пытаешься развязать, затягиваются только сильнее. Энни взгляд отвела в сторону, чтобы не смотреть, как две альфы пожирают друг друга, безразличные к тому, есть ли кто-нибудь ещё рядом с ними. Плевать. — Прекратите сейчас же, вы должны помнить, как я подобное ненавижу, — Хизер подходит, находясь явно не в духе, а Виола, полураздетая, и Хейзел, укусившая её губу, пока обнимает за шею, посмотрели на неё слегка удивлённо. — Конечно, мы прекратим, — соглашается, чмокнув Виолу в щёку, а Хизер от них отмахивается, пусть и мысленно. — Меня приглашали на вечеринку в «Люкс Роял» сегодня, присоединитесь? — Виола интересуется, а Хизер мотает головой. — Я сегодня в «Бэбкок» к приятелям, без вариантов, — Виола смотрит на неё многозначительно. — Энни со мной, познакомлю её, а Хейзел сама решит, куда поедет. — Хизер, всё хорошо, конечно, но Энни всё ещё зверушка Хейзи, она не в твоём распоряжении, — пытается вразумить, но Хейзел её останавливает, вмешиваясь. — Я ей разрешаю, пусть возится. Наверное, тоже съезжу в «Бэбкок», проведаю друзей. — Значит, я одна? По крайней мере, там будет Антонио, мой любимый человек. Поездке не быть такой уж удручающей, — возвращает рубашку в изначальное положение и поправляет, застёгивая пуговицы. — Передавай Антонио привет, — Хизер подходит к креслу Энни и помогает ей подняться, предложив руку галантно и вежливо. Прижимает Энни за талию к себе, пока она молча даёт это сделать, прижавшись к её боку. — Думаю, заеду в ближайшие дни. Мы будем в доме. — Разумеется, — коротко кивает, не убирая очков с лица, и наблюдает, как Хизер уходит вместе с Энни от места отдыха около теннисного корта. Они с Хейзел остаются наедине, и она перебирается в освободившееся кресло-качалку, отпуская вздох наслаждения. — Хейзи, — зовёт по имени, и Хейзел откликается мычанием через секунду. — Ты просто позволяешь своей зверушке быть рядом с сестрой? Я не пытаюсь тебя укорить, просто это странно для меня. — Так получилось, что Хизер заинтересована в ней больше. В Энни мне нравится её привлекательность, не более, Хизер, кажется, нравится в ней не только привлекательность. Ты знаешь, как она любит всех этих... омег. — издаёт новый, но уже тяжелый вздох, после многозначительной паузы в предложении. — Не боишься остаться без игрушки? Мне кажется, у Хизер на неё планы. — Не важно, — отмахивается, лёжа с закрытыми глазами. — Даже если планы, я поделюсь, мне не жаль. Энни для меня пресноватая, знаешь ведь, как это бывает? Найду себе кого-нибудь ещё, проблемы никакой нет. Я постоянно нахожу себе кого-нибудь ещё, — Виола наблюдает за ней молча, с лицом внимательным, а потом поднимает солнцезащитные очки на голову. — Звучало не слишком решительно, — произносит, а Хейзел голову к ней поворачивает, раскрыв глаза. — Это ещё почему? — Слишком медлительно, растягиваешь слова задумчиво. — Я рада за Хизер, — жмёт плечами, поджав губы. — Если моя ручная омега делает ей легче, то пусть пользуется. Ты знаешь, как я люблю Хизер, Ви, я хочу, чтобы ей было лучше. — С ней что-то произошло? — задаёт первый вопрос, но не дожидаясь ответа на него, тут же произносит и второй: — Я не понимаю, а где Эш? Её уже несколько дней не видно. Хейзел ничего не отвечает. Сидит, снова уйдя в себя, закрывает глаза. Виола продолжает ждать, знает, что для ответа на непростые вопросы Хейзел нужно подумать хорошенько. Музыка продолжает доноситься издалека, а Хизер и Энни видны вдали и почти точками. Виола снова смотрит в сторону корта и на занесенное серым полотном небо. Когда здесь будет солнце? Вопрос, на который сложно дать ответ. Закрывает глаза следом за Хейзел, ожидая спокойно, слыша, как покачивается она рядом в кресле. Вокруг всё замерло, даже ветра больше нет. Вид приобрел ракурс статичной картинки, без жизни. Какая музыка? Какая зеленеющая трава вокруг и возвышающиеся деревья, не машущие ветвями приветливо? Какие люди? «Сад земных наслаждений» затаил дыхание, ожидая продолжения. — Может быть произошло, может быть — нет, — отвечает, растягивая слова звучно. — Моё чутьё близнеца подсказывает мне, что с ней что-то не так, поэтому я позволяю ей брать Энни. Думаю, её компания Хизер утешает. — А что насчёт Эш? — переспрашивает, а Хейзел замолкает снова, ненадолго. — Я не знаю, Ви, — говорит непроницаемо, интонацией выдавая полную незаинтересованность ситуацией. — Нет и нет. Кто его знает, куда она делась? К Хизер она ничем не привязана, — Виола смотрит на неё, но видит лишь глубокий профиль и обращённые в небо задумчивые глаза. Она потирает подушечки пальцев и сжимает ладонь в кулак, прежде чем опереться на подлокотник, чтобы встать. — Значит, ты не знаешь? — пытается спросить в третий раз, а Хейзел неопределённо и безэмоционально смотрит. — Нет, Ви, извини. Поднимается с кресла и уходит в сторону дышащего жизнью дома из вакуума, освобождаясь. Хейзел там говорить не может. Ни на такие темы, ни в таких условиях и обстоятельствах. Оставляет Виолу в звонком одиночестве, а она только опускает на глаза солнцезащитные очки и поднимает с травы книгу, открывая на странице с загнутым уголком. Этим вечером, глубоким вечером Энни вместе с Хизер и Хейзел осталась в доме Виолы. Большая столовая была пуста от людей, только изредка заходили сюда другие омеги, специально к Виоле, чтобы что-то узнать. За большим столом накрыто было всего на четверых, а в бокалах разлито красное дорогое вино с бархатным, приятным вкусом. Гостеприимство Виолы не знало предела. — Вы бываете редко у меня на ужинах, но сегодня мы это исправим, — Энни посмотрела в ещё пустую тарелку перед собой; она отражала её поникшее выражение лица, правда с небольшим искажением, в теплом свете дизайнерской хрустальной люстры. Она была необычной, похожей на большое пышное облако снизу, переливающееся. Такой элемент интерьера ей понравился особенно, слишком запоминающийся. — Нравится люстра? — Виола посмотрела на Энни, положив подбородок на сложенные кисти рук. — Очень красивая, — подтверждает, коротко кивнув, а Виола улыбается тепло. — Итальянская, превосходного качества. Я сама делала первые эскизы для неё, потом уже модель рисовали профессиональные дизайнеры. — Выглядит интересно, — смотрит в доброжелательное лицо Виолы и пытается улыбнуться. — Благодарю. От Хизер, сидящей рядом, Энни становится менее беспокойно, но что-то всё равно отталкивает и приносит дискомфорт. Без еды стол пуст, но скоро Виола обещает, что блюда принесут, нужно лишь подождать, когда повара закончат. — Не буду вас перекармливать, всё равно скоро разъезжаться. Нужно собраться в «Люкс Роял». — Мы прямо отсюда в «Бэбкок», — Хизер кивает, постукивая пальцами по столу. — У меня были кое-каким планы, нужно обсудить с Дином и остальными. — О, Дин, — Виола усмехается, даже изменив позу на более открытую. — Как он? Мы давно не общались. — Ты не приглашала его на вечеринку? — Хейзел интересуется, а Виола смотрит на неё. — Приглашала. Он сам знает, что двери моего дома всегда открыты для него, но не пользуется. Так как он? — Как всегда, — Хейзел жмёт плечами. — Ты его знаешь, он не жалуется. «Всё в порядке» — так он говорит, — добавляет ещё, а потом замолкает, пока Виола выразительно кивает. — С матерью проблем нет... У него никогда никаких проблем. — Нужно будет с ним встретиться, хотя бы «случайно», — показывает кавычки с нейтральным выражением. — Иначе мы так с ним и не поговорим. Мой брат меня остерегается, — заключает с усмешкой, а Хейзел обнажает зубы, пока Хизер остаётся со спокойным лицом. — Тебя остерегаются все в этом городе, не только Дин, — произносит Хейзел, поднимая бокал с вином. Делает глоток, пока Виола выдыхает тяжело. — Разве я тот человек, которого нужно остерегаться? Они очень зря, мы бы могли найти общий язык, — говорит обнадеживающе, а Хейзел смотрит в бокал с вином. Энни продолжает осматривать столовую от скуки. — Тебя считают столичной извращенкой-показушницей, — Хизер выражения не выбирает, а Хейзел начинает смеяться, пока Виола только глаза закатывает, навалившись на спинку стула. — Особенно наш мэр, — Хейзел добавляет, просмеявшись, но Виола только щеку кулаком подпирает. — Ничего удивительного. Лучше бы вспомнили, чьё порно смотрят в свободное время вместо своих важных бумажных дел и чьи журналы листают, засматриваясь на моих моделей, — особенно голосом выделяет «моих», сразу расставляя позиции. Виола не выглядит как жёсткий человек только до момента, пока дело не коснется работы. — Меня раздражает предвзятость, я терпеть её не могу, настолько тошно, — накрывает глаза ладонью, сквозь зубы выплюнув последние слова. — Это общество, ему не угодишь, — Хизер говорит понятную истину с совершенно безучастным лицом, пока Хейзел за ней наблюдает. — Нотабене: я никогда не делала ни одной попытки, чтобы угодить обществу. Обычно угождали мне. До сих пор меня поражает это общественное лицемерие, когда человека, создающего искусство, критикуют, а его порождением восторгаются, рассыпаясь в аплодисментах, — усмехается возмущённо и всплескивает рукой. — Этот дискус может быть бесконечным. — Справедливости не существует, — замечает деловито Хизер, а Виола смотрит на неё многозначительно. — Говорит мне юрист. До чего иронично, похоже на один продолжительный анекдот, — возмущаться не перестаёт. — Во-первых, я тоже человек. Я понимаю, что справедливость — понятие относительное, это больше на утопию похоже, правда, — пытается ободрить, даже не изменив ровного голоса. — Во-вторых, Ви, по справедливости не бывает ничего, не в этом мире. Одному плохо от решения, другому наоборот хорошо — это уже несправедливо. — Обычно я не думаю о справедливости, это настолько бессмысленно, что не стоит потраченного времени, но иногда хочется меньше предвзятости. — Расслабься, человеческого отношения не получает никто, — Хейзел берёт её за руку, поддерживая. — Это такая херня, что задумываться не стоит, точно не тебе. — Я не чувствую себя обиженной, но неприятно, совсем немного, — кивает Хейзел, что смотрит на неё озабоченно, с волнением, а потом усмехается. — Расскажи мне лучше, Хизи, — обращает голову в другую сторону, к Хизер, которая тоже переводит глаза на неё. — Ты просто так с друзьями не встречаешься? Только из-за дел? — Встречаюсь, но тут это очень к месту, хочу скорее разобраться. Дину про тебя сказать? — интересуется, переведя плавно тему в другое русло. — Нет, сама разберусь, — отказывается и руку Хейзел отпускает. — И с темы не соскакивай, словно я не замечу, — ловит Хизер, а она не может не показать ухмылку. — Я расскажу тебе позже. — С тебя уже две истории, напомню: про Эш, а теперь ещё и «дела». Хизер, не расстраивай меня, имей степенность. При упоминании Эш Хизер и Хейзел переглянулись секундно в напряжении, а Энни посмотрела на них обеих. От дискомфорта сжало горло. Недавно они её ели втроём, а теперь Виола спрашивает, где же Эш. Наверное, трудно будет объяснить ей, что произошло, если она не ест омег, как делают Хизер и Хейзел. — Я расскажу тебе, — голос Хизер начал странно сипеть, и она прочистила горло, а Виола взглянула, кажется, с подозрением. — Слишком напряжённо, не находите? — смотрит сначала на Хизер, потом на Хейзел, сцепив пальцы перед собой. Она отлично понимает, что что-то не так, а Энни из-за этого становится более жутко. По рукам пробегают мурашки. — Энни, ты пахнешь страхом, у меня нос заложило от запаха, — смотрит уже на неё, а она от прямого взгляда под столом вцепляется в руку Хизер, сидящей рядом. Хизер её руку не отталкивает, берёт в свою мягко. — Что не так? — Нам нужно будет поговорить, но не сейчас, хорошо? — Хизер отвечает за Энни, отводя интерес подруги от безвинной омеги. — Соберёмся вчетвером в другой день и поговорим. Виола кивает, соглашаясь. Она атмосферу не нагнетает, наоборот, пытается вырулить скорее в нейтральную обстановку. — Конечно, соберёмся и поговорим. — делает паузу, а потом снова начинает говорить, чтобы не выдерживать долго напряжённую тишину. — Надо проверить, что там на кухне, слишком долго несут блюда. Такими темпами мы отсюда до завтра не выйдем, — поднимается из-за стола в момент, когда двери в столовую раскрываются, и повара сами вносят на тележках ужин. Виола усаживается назад, выдохнув с заметным облегчением. — Задерживаетесь, — говорит, обращаясь к поварам, а они кивают и принимаются извиняться. Ставят тарелки на стол. Энни становится гораздо спокойнее, когда она видит салаты из овощей и морепродукты, а не мясо. Будь оно тут сейчас, её бы вырвало. — Отличная идея для ужина, — Хизер хвалит, начиная пробовать салат. — Соглашусь, — Хейзел кивает. Отлично, что никакого мяса не было. Энни ест молча, глядя в свою тарелку. Тишина наполняет столовую, которую освобождают повара. Неожиданно Хейзел решает спросить, прожевав: — Кьяры не видно, Ви, с ней всё нормально? Она в Вашингтоне? — Виола на Хейзел смотрит, разрезав лист салата. — Она в туре, работает. Скоро должна вернуться из Европы. Переживаешь? — ухмылку, появившуюся мягко, не давит, а Хейзел теплеет заметно. — Возможно, — жмёт плечами. — С ней непросто. — Я справляюсь, Хейзи, не переживай. — Ты героиня, что воспитываешь её, как положено, — Хейзел поддерживает её, взяв за руку. — Я пытаюсь это делать, но назвать меня приличной матерью не получается, понимаешь? — Все любят по-разному, у всех разный подход к воспитанию. Я думаю, Кьяра благодарна за то, что ты даёшь ей свободу, детям в её возрасте это важно, — поглаживает её кисть, заглядывая в глаза. — Хочу её увидеть, она просто прелесть. — Когда она приедет, не пройдёт и дня, как ты будешь умолять, чтобы я спрятала тебя от неё, и больше сюда не приедешь. Так случается каждый год, Хейзи, я тебя знаю, — смеётся по-доброму и продолжает есть, а Хейзел расстраивается и оскорбляется демонстративно. — Я? Да я обожаю её! — Ну, конечно, это же Кьяра, — Виола усмехается. — Скажи ей, что ты её не обожаешь, и она тебя со свету сживёт. Прелестный ребенок, — произносит с иронией, выразительно взглянув на Хейзел, а та только глаза закатила. — У тебя есть дочь? — Энни подала голос, тут же ощутив взгляд Виолы на себе. — Есть. Когда приедет, познакомлю, но не могу обещать, что ты ей понравишься. Она привереда, — ответила так, словно ничего необычного Энни не спросила. Сама Энни продолжила ковырять вилкой салат без аппетита. — Не нравится? — задала вопрос, намекнув на еду, а Энни пожала плечами. — Кажется, я не голодна. — Как ты можешь быть не голодна, ты же весь день ничего не ела! — Виола посмотрела недовольно. — Хейзел, разберись с этим, я не могу смотреть, как она отказывается от еды. Тут же Энни ощущает взгляд Хейзел на себе. Он словно сквозь неё, куда-то между бровей направлен. От такого Энни становится не по себе. — У тебя что-то случилось? — спрашивает безучастно, пережевывая салат, а Энни качает головой, отложив вилку. — Ничего, просто я не хочу есть. — Неприлично уходить, ничего не съев за столом, — Хизер наклоняется к уху Энни и шепчет еле слышно, напоминая правила этикета. — Ты должна хотя бы попробовать, иначе Виола на тебя может обидеться. — Прости, — извиняется тихо, даже не подняв головы, снова подбирает вилку, пока Хизер смотрит на неё внимательно. — Ты говорила, что не хочешь семью, Виола, но у тебя есть дочь, — решает начать разговор, пока есть возможность, а Виола в этом не отказывает. — Я не врала тебе про то, что главная моя цель в жизни — равновесие с собой. У меня есть дочь, я люблю её, но она не то, вокруг чего крутится моя жизнь. Знаю, я говорю одними и теми же словами, повторяюсь, но сейчас особенно сложно собрать мысли, чтобы тебе ответить. Кьяра важная часть моей жизни, без неё я не могу, но семьи как таковой я не хочу. Мне хватает с ней забот, мне хватает меня самой. Так получилось, что даже после появления у меня дочери, я не изменила своих взглядов, поэтому они такие нелогичные, — разводит руками, а потом отпивает из бокала вина. Облизывает губы задумчиво. — Я поняла тебя, — кивает, немного поклевав салат. За морепродукты принимается без желания, лишь бы не оскорбить никого. Запивает вином без жадности, слушает разговор на стороне, а потом прощается с Виолой, как и остальные, когда выходит на улицу. Они обещают заехать завтра, а Виола отвечает, что будет ждать, чтобы рассказать, что нового в «Люкс Роял». *** В «Бэбкок» Энни появилась впервые, но уже с входа под кожу пробиралось странное, ныне незнакомое чувство. Они без тени сомнения прошли мимо танцпола, на котором танцевали незнакомые, пахнущие тела. Хизер поддержала Энни за талию, пока вела рядом, а Хейзел впереди, уже вошла в вип-зону. — Скажу, что ты со мной, вот и сиди рядом, — Энни смотрит на Хизер понимающе, а она одними только глазами хвалит. Ошейник они сняли ещё в машине, Хизер сразу дала понять, что это на Энни лишнее, а Хейзел только отмахнулась. В отношениях близнецов было что-то странное, чего раньше точно не находилось. Энни не ждала, что Хейзел станет отмахиваться и позволять Хизер напрямую устраивать чужую зверушку под её боком. Но она позволяла. Около столов и диванов их встречают бурно незнакомые Энни молодые альфы: она чувствует, как их феромоны бушующе забираются к ней в голову. Становится дурно. — Хизер! Сукина ты... сказала не приедешь! — О, прости, планы поменялись, — Хизер смеётся, пока парень, до этого высказавший недовольство, отставил стакан на стол и подошёл ближе. — Мразь ты, — блондин, чем-то похожий на Виолу, тянет руку и пожимает с оскалом ладонь Хизер, которая делает довольное выражение. Лица, за цветным светом становящиеся более жуткими, Энни всё-таки разглядывает. Да, блондин похож на Виолу, ей не показалось при первом взгляде. Такой же нос и подбородок, но глаза другие, как и черты лица. — Я пиздец рад тебя видеть, Хиз, — обнимает её, похлопывая по спине. — Недавно же виделись, Дин, — отстраняется, начиная здороваться с другими. — Ну, как оно? — интересуется по-дружески, заглянув в лицо. — В норме, Хиз, сама как? — Как всегда, Дин. — А это кто? Кто тут у нас? — тянет нагло Энни за руку к себе и осматривает снизу вверх оценивающе. Энни от такого взгляда становится не по себе. Через плечо смотрит опасливо на Хизер, что эмоции её читает мгновенно, вмешиваясь. — Назад давай, — пальцами манит, ухмыляясь не так, как прежде. — И не дергай больше, это моё, — возвращает Энни под свой бок, притянув за талию, а Дин примирительно поднимает руки с улыбкой открытой. — Извиняй, Хиз, если твоё — пальцем не тронем. Прости, принцесса. Хизер головой с усмешкой качает, уводя Энни на один из диванов. Садится сама, а потом хлопает по колену многозначительно. Энни устраивается на нём, тут же оказываясь зажатой с другой стороны Хейзел, подсевшей на пустое место. — Я тебе за неё голову оторву, ублюдок, понял? — Хейзел усмехается, опрокидывая в себя шот в следующую секунду. — Это и моё тоже. — Одна на двоих? Да вы в ударе, — Дин смеётся, подняв со стола стакан с виски. — Эш уже не популярна? Но она на самом деле уже заезженный номер, а это свежий воздух — кислород, считай! Хейзел бедро Энни гладит, залезая слегка под платье, которое и без того задирается. Хизер смотрит на Дина презрительно, Энни чувствует, как её настроение вдруг стало настороженным, поворачивает голову, но молчит, наблюдая. Напряжённо. — Принцесса очень милая, неудивительно, что она вам нравится обеим, — высказывается с намёком. — Как тебя зовут, принцесса? — Её зовут, как принцессу, — Хейзел рубит, перестав думать, а Дин смотрит заинтересованно. — Как? Мне угадать? — после кивка Хейзел с хищным оскалом начинает перечислять: — Эмма, Челси, Оливия, Бритни... Какие там ещё есть имена? — щёлкает пальцами, обращаясь в сторону приятелей, и они начинают со смехом перечислять, перебивая друг друга. — Софи? — Ни одного попадания, Дин, — Хейзел над ним насмехается в открытую. — Я требую подсказку! Ни одного попадания? Быть не может! — недоумевает, а Энни начинает смеяться вместе с Хейзел, видя на губах Хизер лишь усмешку. — Отставить, сэр, сегодня без подсказок, — Хейзел руками разводит, а потом снова начинает гладить бедро Энни. — Ублюдок, мать твою, не стой над душой. Сегодня мы жадные, никаких знакомств. — Познакомлю вас как-нибудь потом, — Хизер губы кривит в усмешке. — Выпьем и перетрем, у меня дело есть. — Такой расклад мне нравится! — смеётся, оттолкнувшись от перегородки. — А сейчас надо выпить! Пьём за Солсбери и их маленькую принцессу! — стучит по столу, выкрикнув, а рюмки начинают наполняться и передаются в руки каждому. — Будешь пить? — Хейзел обращается к сестре, а она жмёт плечами. — Выпью, — разделяет её мнение, забирая одну из рюмок, которые дошли в их сторону. — Выпей тоже, одну можно, — гладит плечо Энни, разрешая, а она несмело поднимает рюмку водки. — Я не пью крепкое, — говорит Хизер на ухо, чтобы она услышала в стене этой громкой давящей музыки. — Не переживай, насильно пить не заставят. Выпивает, как и все остальные, а Энни тяжело выдыхает, чувствуя, как в горле образуется ком из-за отрицательных эмоций. В компанию нужно вливаться, чтобы не выйти скучной и не выделяться этим. Связи в новом мире налаживать нужно обязательно. Выпивает водку с трудом, чувствуя, как жжёт горло. Прислоняет тыльную сторону руки к губам и морщится от отвращения и ужасного вкуса. Такое не по ней, не настолько крепкие напитки. Прижимается к щеке Хизер, ощущая, как неприятно стало после алкоголя. — Горячо, — Хизер её жалеет, с нежностью гладит шею, отвлекая от ненужных отрицательных эмоций. — Выпьешь чего-нибудь и станет лучше, — говорит на ухо, а потом целует туда же. Её губы не задерживаются, уходят к шее, пока рука скрылась в волосах с наслаждением и гладит затылок. Энни глаза закрывает, позволяя Хизер целовать её при всех, даже через резкое внутреннее несогласие. «Разве это правильно?» — вопрос прожигал разум с безумием метаясь по всем углам. «Разве это правильно?». Энни знала ответ. Он был отрицательным. Заранее. Ещё до того, как вопрос стал проявляться. Губы коснулись губ с желанием, а потом сделали это ещё раз, напористее. Энни застонала еле слышно от сжатых на затылке волос и по инерции ответила, взяв воротник рубашки Хизер в руку, в кулак. Начала задыхаться, пытаясь отвечать так, как делает это Хизер. Укусила её за губу, положив ладонь на горячую шею, и тут же ощутила, как делает это Хизер. Сильно, грубо, прокусывая губу до крови без труда. На её приглашающее тело хотелось лечь сверху, ощутить под своим и настолько близко, насколько неприлично. «Разве это правильно?». Неправильно. — Тебе надо выпить стакан гранатового сока. Больше не пей алкоголь сегодня, слышишь? — голос Хизер на ухо пугает, ласкает. Его хочется слушать ещё. Он звучит. — Почему? — Станешь вкуснее. Если хочешь быть съеденной, придётся постараться, — произносит так, что у Энни внутри всё замирает. На её испуганный взгляд смеётся беззаботно, развеселившись, а потом целует с удовольствием ещё раз, слизывая кровь с губ. Подошедшему скоро официанту делают заказы, и Хизер правда говорит о гранатовом соке, а ещё о бутылке хорошего рома. Целует Энни в шею, начав забываться, пока было не до разговора. — Хэй, вас угостить? — Дин показывает пакетик с порошком, а Хейзел протягивает руку, которой ловит тут же его. На столе долбит его протянутой картой, а потом сворачивает большую купюру, наклоняясь над столом с двумя тонкими дорожками. Вдыхает их по очереди и мычит, зажимая ноздри. Хизер от кокаина отказывается, как и Энни, а Хейзел в следующую минуту уходит из вип-зоны вниз, наслаждаться танцами. — Останься тут, — Хизер просит, всё ещё удерживая Энни на себе, а она касается её волос нежно, кивнув. — Хорошо, — соглашается односложно. Пока Хизер обращает своё внимание к друзьям и начинает с ними обсуждать темы, которые Энни неинтересны, она смотрит за перегородку, на танцпол, расположенный внизу. — Пожалуйста, по дружбе Хиз, посмотри брачный договор моего отца с новой пассией и заверь его, если всё нормально. Я знаю, что с этой сукой что-то не так, но не могу понять что, наверное, она могла обернуть какие-то пункты договора против моего отца, — брюнет, сидящий недалеко от Хизер, рассказывает ей о ситуации, а она кивает. — С удовольствием, Кев, я выступлю нотариусом и решу проблему с его утверждением. С тебя хотя бы бутылка коньяка. — Нет проблем, Хиз, я не доверяю нотариусу, которого та тварь нашла. Сказал, что этот вопрос будет рассматривать моя подруга. — Посмотрю, в какой день свободнее, и сообщу, чтобы твои родители были готовы приехать ко мне в офис. Ненавижу брачные договоры всей душой, возьмусь за это только потому, что ты мой друг. — Спасибо, Хиз, я знаю, ты — святой человек. Когда официант приносит заказы, Хизер разливает себе рома в стакан, а Энни с удовольствием пьёт гранатовый сок, что гораздо вкуснее чёртовой водки. — Пойдём, поговорим? — Дин предлагает, а Хизер кивает. — Пошли, — помогает Энни подняться, а потом забирает её за талию, уводя за собой вниз. Около танцпола они проходят к одной из дверей. Заходят в комнату с повышенной шумоизоляцией, где Дин включает свет. — Твоей подружке обязательно быть с тобой везде? Её никто не тронул бы наверху, — Дин говорит, устроившись на кожаном диване, пока Хизер это делает то же самое, посадив Энни около себя, отгородив собой от Дина. — Это не обсуждается. — отрезает категорично. — Нам нужно поговорить насчёт бумаг. — Документы по ЗАО готовы? — интересуется, понимая о чём идёт разговор. — Почти. Когда копии и оригиналы будут готовы, я соберу всех в офисе на подпись. Там остались лишь нюансы, меня держат в курсе по поводу того, как всё продвигается. — Совсем скоро мы будем заоблачно богаты, Хиз. Ты уже чувствуешь этот запах миллионов долларов? — Дин делает выражение, полное удовлетворения. — Как юрист я чувствую только желание закончить работать над уставом и положениями ЗАО. Пусть пишу это не я, в разработке участвовать приходится не меньше. — Тебе ли жаловаться, — смеётся по-доброму. — Напишешь что-то такое, чем сможешь всех нас надурить и останешься в шоколаде. А мы даже не поймём. — Точно, а я уже забыла, что такое «юридически сыграть в игру». Надо кое-что исправить в уставе, — говорит заговорщически, не без усмешки, а Дин подпирает голову кулаком, снова начиная смеяться. — Я доработаю этот момент, не переживай. — Зачем я только сказал, — качает головой с расслабленной улыбкой. — Ни цента тебе не оставлю, даже сдеру кое-что сверху. — Надо было в своё время тоже на юридический идти, чем я только думал, когда отказался? — Явно не тем, что когда-то тебя с твоего же согласия могут обдурить, а ты и не заметишь. Всё-таки, хорошо, что первое моё образование — юридическое. Разговор из делового постепенно переходит в дружеский. Хизер и Дин смеются над шутками, делятся событиями, а потом и вовсе начинают распивать коньяк, который стоял в кабинете. — Не был у Виолы на вечеринке? — Нет, — качает головой отрицательно. — Занят был. — Занят? Ты хоть позвонил ей, когда узнал, что она приехала? — начинает неодобрительно спрашивать, а Дин глаза закатывает. — Не звонил, Хизер, давай без упрёков. Мы сами разберёмся. Если захотим поговорить, сделаем это. — Я беспокоюсь, давай так, — пытается сгладить углы, немного отступая от позиции давления. — Думала, вы хотя бы созвонились. — Нет, ничего такого, — резко отрицает, не производя лишних эмоций. — Не парься, не о чем тут беспокоиться. Лучше последи за документами, чтобы всё было чисто, это полезнее, — кивает и поднимается с дивана, отставив стакан. — Всё, думаю, мы всё обсудили. Буду ждать ещё новостей, Хиз, это важно для всех нас. — В следующем месяце открываем двери. Нам нужно подумать над местом сбора «закрытого общества», — говорит, а Дин смотрит на неё, убрав руки в карманы брюк. — Почему не сделать здесь? Тебе не нравится «Бэбкок»? Обижаешь мою семью, — Хизер жмёт плечами с невозмутимым лицом. — Можно и здесь... Но это нужно обсудить на собрании. Провести в ближайшую неделю и обсудить, — предлагает, а Дин кивает. — Без проблем, проведём, — хочет идти, а потом оборачивается снова. — Сделаем «охоту» для своих? — Если ты найдешь омег, то да, сделаем. — Будут тебе омеги. С усмешкой выходит в двери, а Хизер с Энни за ним наблюдают с дивана, где продолжают сидеть. Из-за трезвой головы Энни слишком много запомнила и узнала, настолько, что разум начинал болеть, до того стало некомфортно. Можно ли было хоть про что-то из обсужденного спрашивать, Энни не знала, но решила попытать удачу. Начала с конца, неуверенно подняв взгляд на Хизер, что глотком допила коньяк в рюмке. — Хизер, — позвала, а потом ощутила её глаза на себе и неуверенно сжала собственное колено. Ладонь взмокла. — Я тебя слушаю. — «Охота»? Это то, что было в том лесу, когда вы меня забрали? Ваших рук дело? — задаёт вопрос за вопросом, а Хизер протягивает руку и гладит по лицу, словно домашнее животное. Переходит на волосы и поправляет их, прежде чем дать ответ. Энни такое отношение и успокаивает и напрягает ещё больше одновременно. — Это была она, да. Мы забрали тебя после охоты. — Почему я оказалась там? Это же странно, даже после того, как вы «купили» меня у родителей, я оказалась в непонятном амбаре среди перепуганных омег, а потом меня чуть не убили... Хотя должна была оказаться уже у вас, — говорит, хотя голос дрожит. — Это не могло быть случайностью. — Случайностей не существует, — нежно обнимает, медленно прижав к собственному плечу. — Случайность — чётко спланированное событие, правильно поданное в нужный момент. Даже понимая ответ, теряет дар речи, пока Хизер обнимает, а пахнет от неё этим коньяком, отчего хочется зажать нос. — Ни единой случайности. Что сказали тебе родители после встречи? Ты помнишь их слова? — Сказали, что они меня не продавали, а вы просто обманули их, — не плачет, ведь для слёз уже нет никаких сил. Хизер обнимает всё также. — Почему я? — Причины есть, — поднимает омегу со своего плеча и целует в лоб, прежде чем опустить взгляд к губам, на которых свернулась кровь. — Я всё расскажу тебе. Не сейчас, хотя я знаю, что ты умная девочка, ты уже не станешь убегать. Целует нежно, чувствуя, как отвечает Энни неуверенно и неохотно. Кладёт ладонь на щёку, пальцами придерживая за шею сзади. Наклоняет голову, увлекаясь, пока Энни берёт её рубашку в кулак на уровне живота. Отстраняясь, целует раненные губы ещё, а потом прижимает Энни к своей шее, положив ладонь на плечо. — Знай, что я не хотела тебе ничего плохого, когда начала быть причастной. Всё это произошло, просто потому что я не могла вмешиваться, пока Эш была рядом. — Ты была слишком добра со мной с самого начала, — шепчет безэмоционально в шею, закрыв глаза. — С самого начала я была заинтересована в тебе больше, чем Хейзел. Оказавшись зажатой между двумя телами, Энни, перепив с подачки Хейзел беспрекословно, подавалась всем движениям, не думая. Деваться было некуда, да Энни и не хотела. Пила с Хейзел, пока Хизер вышла на улицу с приятелями, а потом и вовсе пропала на какое-то время. Когда вернулась, в Энни уже было около десяти рюмок хорошего коньяка, который Хейзел посоветовала взбудораженно. Они танцевали вместе, и Хейзел прижимала Энни к себе так, словно не недолюбливала её всё то время, какое они жили под одной крышей. — Ты пиздец какая красивая, — прижимала к себе, развернув спиной, и Энни ягодицами ощущала, как член Хейзел упирается, пока она была очень тесно. Теперь же, оказавшись между Хизер и Хейзел, когда первая присоединилась, Энни дрожала, когда четыре руки трогали её в разных местах. Хейзел целовала шею, пока Хизер не отстранялась от губ, вжимая в себя спиной. Наличие других, ярко пахнущих людей, стало неважным. Они двигались втроём, поглощенные музыкой и алкоголем. Энни сжимала бёдра Хейзел, пока та прижималась спереди откровенно и начала целовать после сестры мягко и желающе. Втроём было тесно, и от Хизер, и от Хейзел пахло слишком привлекательно, от чего и без того пьяная голова шла кругом. Вдвоём они были увлечены одной омегой, которая в этот вечер составила им компанию без права выбора. Ласкали, прикасались, втискивались, и Энни глухо застонала Хизер в шею, когда Хейзел начала гладить её промежность. От рук шёл жар. — Я подержу тебя, расслабься, — шепот, словно наэлектризованный, прошёл прямо в уши, а пальцы Хейзел залезли под бельё, во влажные складки. Хизер целовала глубоко, придерживая за волосы, и Энни не знала, куда себя деть, вдруг начав подаваться ласкам. Какой же стыд. Отвечала на возбуждающие поцелуи одной сестры, давая другой удовлетворять себя пальцами. Застонала ещё и ещё в губы Хизер, а потом ощутила её ладонь на своем животе поверх платья. Неудобно, жарко. — Зверь, — Хейзел с наслаждением облизала пальцы, вновь проникнув под белье и начав так нежно поглаживать клитор, пока Хизер удерживала Энни своим телом, отвлекая поцелуями. Удерживая за волосы грубо, но не больно, Хизер от губ опустилась к шее и начала целовать кожу, случайно скинув бретель платья с худого плеча. Но никто бы не заметил, слети это платье на пол полностью. Пока пальцы проникали в Энни, принося куда большее удовольствие вместе с ласками клитора, Хейзел боролась с желанием начать удовлетворять себя тут же, возможно чужой рукой. Коснулась пряжкой ремня руки Хизер, лежащей на животе омеги, многозначительно, и ощутила её внимательный взгляд тут же. Прикоснулась ещё, подавая знаки всем телом о том, как хочет, чтобы её трогали. Чтобы это делала Хизер. С живота рука уходит на член сестры, что под брюками уже твёрдый до безумия, и сжимает его, поглаживая затем очень крепко, до просящих стонов Хейзел, смешивающихся с музыкой, после чего остаются неслышными. Она пальцами удовлетворяет Энни сильнее, чувствуя, как там мокро, как пальцы скользят, делая монотонные движения, приводящие к разрядке. Стоны омеги сладкие, нежные, но Хейзел не заводит, больше не заводит, когда она прикасается к губам сестры и целует их со страстью, стараясь выплеснуть себя как можно масштабнее. Сплетение рук, языков, тел, — это один большой клубок удовольствия и возбуждения, который спутывается только сильнее. Энни кончает скоро, делает это быстро, со стоном, полным гнусного удовольствия, а Хейзел не может. Облизывает руку от смазки, оказываясь без разрядки. Не через одежду, не тут, но с этими же руками — Хейзел знает, что Хизер сможет доставить ей удовольствие. Вспотевшая, разгоряченная, так жадно жаждущая продолжения — Хейзел хочет, чтобы с её подскочившим либидо хоть что-нибудь сделали, иначе она начнёт лезть на стену от неудовлетворения. — Хизер, я прошу тебя, — стонет, почти переходя на скулеж, прислонившись губами к уху сестры. — Пожалуйста, пойдем в туалет, пожалуйста... — Найди себе кого-нибудь другого для удовлетворения в туалете, — Хизер резка, отвергает Хейзел категорично, увлекаясь Энни полностью. — Полклуба хочет тебя трахнуть, какие твои проблемы? Не начинай заставлять меня думать, что ты извращенка, хотящая свою сестру. Хейзел ответить не решается, но на танцполе не задерживается, уходя в туалет. Закрывается в кабинке и расстегивает ремень, а затем ширинку, доставая изнывающий, вспухший от возбуждения член. *** По возвращении домой легче не становится: Хейзел душит желание удовлетворения, которого она не получила в клубе, но которое преследовало её, словно чёртов маньяк. Проводимая в комнату насмешками Хизер и пьяными утешающими взглядами Энни, она не могла себя удовлетворить, сколько не пыталась. Тщетно. Постельное бельё сбито, пропахло жаром тела и возбуждением, феромонами, что выделялись вместе с потом. Волосы липли отвратительно до жути, но никакой резинки рядом не нашлось. «— Я готова выебать, что угодно, чтобы это прошло, — на негнущихся ногах Хейзел прошла за Хизер и Энни в дом. — Поменьше долбить будешь, — Хизер ведёт Энни, придерживая за талию крепко. — Берёшь одеяло, сворачиваешь, и дрочишь, чтобы прошло. Как любишь, — через плечо смотрит с усмешкой, когда поднимаются на второй этаж. — Член завтра отсохнет, но это повод подумать, правда? — Вы вдвоём? — хватает Хизер за запястье, пока она не успела уйти. — А ты переживаешь? Не стоит. Она побудет у меня, а потом я отведу её назад. Я ответила на твой вопрос? Могу идти? — Ладно, — выдыхает, отпуская руку. Смотреть в тёмное лицо Хизер бесполезно, всё равно сейчас эмоций на нём нет, только усталость». Что было сейчас, Хейзел не знала, а потому вылезла из одеяла и вышла с трудом из спальни, вытерев пот с изможденного лица. К двери в спальню Хизер подошла и остановилась, услышав тихие стоны, почти неразличимые в тишине. В незакрытой двери оставлена щель, и Хейзел, прислушавшись, наклоняется к ней. — Блядь, — выдыхает в ладонь, которой начинает зажимать рот, чтобы не издавать звуков. Хмурится, видя, как Хизер ебёт Энни прямо на чёртовой кровати. Без сопротивления. Пристроившись сзади её, пока головой она прижалась к подушке, чтобы не шуметь. Хейзел облизывает солёные от пота губы, и касается члена, горячего и липкого, начав нежно его массировать. Зажимает рот всё также, продолжая смотреть, как Хизер управляется с нежным, податливым телом. От очередного толчка Энни кусает пальцы, простонав громче прежнего. Хейзел закрывает глаза, не спеша увеличивать скорость самоудовлетворения. Медленно ведёт ладонью по члену, ощущая, как горячо под ней. Смотрит ещё, не спеша. Совершающие движения тела всё в той же позе, возбуждали. Хейзел наблюдала за ними с придыханием, скованная страхом быть разоблаченной совершенно нелепым событием. Погладила головку, уперевшись головой в дверной косяк, чтобы сдержать стоны. Энни легла на спину, а Хизер придержала её и погладила раздвинутые ноги. Наклонилась, чтобы поцеловать, и тёмные силуэты слились в один, пышаший страстью и чувственным желанием. Хейзел водила рукой немного быстрее, но не совсем, чтобы приятное чувство самоудовлетворения нарастало с определённой скоростью. Она вспомнила, как однажды увидела за такой же незакрытой дверью Эш с Хизер. Эш была сверху, она двигалась, положив руки на грудь Хизер, что лежала под ней, держа за бёдра. Тогда Хейзел простояла до самого конца, поглаживая вставший член через штаны, а потом ушла, оставшись незамеченной. Теперь она отдавалась разврату со всей полнотой. Встала на колени, когда сил в ногах, чтобы стоять, не осталось. Продолжала самоудовлетворение, слушая стоны, доносящиеся из-за двери. Сжимала яйца, припав глазом к щели снова, и смотрела уже снизу на всё происходящее. Как Энни выгибалась, обнимала Хизер за шею, путаясь пальцами в её волосах, и стонала от грубых толчков, которые разум Хейзел будоражили. Пальцами массировала головку, расслабляясь, пытаясь дать расслабиться напряженному телу. Громкое дыхание скрывала в ладони, и выражение усталости покрыло её горячее лицо, залитое потом. Стоя на коленях, доставляла себе удовольствие, даже несмотря на проснувшуюся боль. Сколько времени проходит, Хейзел не знает, да и не важно это, когда её состояние всё улучшается, а конец так близок, что мандраж постепенно начинает пробираться во все уголки организма. Опирается одной из ладоней на пол, стоя всё также на коленях, и выгибает спину на каждый выдох, чувствуя завершение скоро. За дверью конец тоже близок, значит, они закончат все вместе. Сжимает ладонь в кулак и кусает губу от того, что ждать всё труднее, но конец очевиден, наслаждение от осознания этого уже заполнило голову. Сперма вырывается в подставленную вовремя ладонь, а Хейзел, глубоко дыша, изгибается, чувствуя облегчение спустя несколько часов невыносимых мучений. Слышит стон Хизер после, что кончает ровно за ней. Сил посмотреть в щель нет, но Хейзел пересиливает себя и видит, как Хизер кончает Энни на живот, пока она её за шею придерживает. Поднимается с трудом, а потом исчезает в ванной, где руки отмывает тщательно и уходит к лестнице, еле переставляя ноги. Спускается, не доверяя себе, и падает с последней ступеньки, затем поднимаясь снова, с расслабленным выражением на лице. В зал заходит медленно и усаживается на диван, ноги расставив широко и лениво протянув их, пока тело обмякает. Впереди стены из окон и густая темнота. Через несколько часов будет рассвет. Но никакого солнца, разве что тьма станет не настолько явной.