Последний шанс

— Если выпустишь её, — я тебе шею сверну. Хейзел смеётся почти истерически, и Энни, зайдя в холл, застаёт её именно такой. Стоит перед Хизер и смеётся. Настолько неестественно и истерически, что Энни передёргивает. Проводит по руке, где скапливаются мурашки. — Не давать пить и есть, не выпускать никуда, — Хизер продолжает, игнорируя настроение сестры. — Только попробуй сделать по-своему, я тебя найду, — угрожает напрямую, но Хейзел и бровью не ведёт. — Проще будет выстрелить себе в голову, — приставляет демонстративно пальцы к виску, смотря на Хизер выразительно. Безумно, широко раскрыв глаза. Хейзел настолько эмоциональная, что Хизер рядом с ней кажется неодушевленным предметом, не испытывающим вовсе ничего. — Это будет твоим единственным спасением. Ты станешь молиться, чтобы сдохнуть до того, как я вернусь, потому что иначе быстрой смерти тебе не видать. Угрозы не были шуточными. Энни понимала это, а потому нахмурилась, в горле встал ком. Слишком много противоречивого. Конечно, она видела, как сёстры едят омег, и даже стала участником страшного события — «охоты». Они убивали омег, догоняя и разрывая на куски, чтобы съесть, но неужели Хизер была готова убить собственную сестру? Она на самом деле лишила бы своего близнеца жизни? Весь вид Хизер: угнетающий, напряженный и крайне агрессивный, говорил о том, что именно в этот момент Хизер точно смогла бы убить Хейзел, будь у неё на то основания. Энни видела её плохо, только тенью, только в профиль, но даже так, по резким теням на высокой фигуре, могла сказать, что Хизер зла. Глаза Энни метались от Хизер к Хейзел и назад, пытаясь уловить каждую незначительную деталь этого разговора в полумраке холла. Воздух вдруг стал почему-то почти, как желе, дыхание затруднилось. Напряжение ощущалось резко, и от этого эмоциональный фон Энни сменился, сдав её местонахождение в эту же секунду. Феромоны подвели, но они и не были никогда полностью на стороне омеги, если она не пила блокаторы. Только с блокаторами устанавливался полноценный контроль над феромонами. — Иди сюда, — Хизер отстранённо позвала Энни, учуяв запах. — Мы с ней уезжаем. — Вдвоём? Почти, как свидание, — Хейзел язвительно рассмеялась, а потом ещё раз окинула взглядом сестру и Энни, которая вышла из мрака коридора. — Думаю, она очень рада, потому что ты ей нравишься, — говорит быстро, но чётко, без жевания слов, какое случается из-за быстрой речи. Энни смотрит на неё большими от непонимания глазами. — Представляешь? А ты её ещё и ебать будешь, конечно, она счастлива! Трахнуться с Хизер Солсбери — мечта! Энни не успевает понять, как Хизер даёт сестре сильную пощёчину, от которой ту относит в сторону, и она чуть ли не падает на пол. Ладонь Хизер сжимается в кулак предупредительно. — Неужели можно быть настолько мерзкой? — Хизер спрашивает, но, скорее, риторически, смотря на Хейзел крайне недовольно. — Ещё раз ты откроешь свой рот, и я не смогу ручаться за последствия. Отделалась лестницей раньше? Теперь не получится. — И ты туда же, — фыркает, вытирает небрежно кровь, стекающую из разбитой губы. — Пожалуйста. Показывает на выход, а сама уходит к лестнице. Хизер выходит в двери, Энни за ней, оставляя холл пустым. Они усаживаются в нервной спешке в автомобиль, а после Хизер и заводит его, тут же вызывая рычание мотора. — Сними этот ошейник и выкинь его нахер, он тебе не нужен. Я не вожусь с чьими-то зверушками, — говорит недовольно, неспокойно, а Энни снимает ошейник и выкидывает его из окна автомобиля до того, как они покидают участок. Ворота за ними закрываются, а они рвутся вперёд, куда — Энни не знает, но, кажется, всё лучше, чем оставаться в этом доме. Хизер молчит, и Энни тоже не спешит говорить о чём-то, смотрит на ночную дорогу и тёмный лес, что окружает и слева и справа, встав высокими стенами от дороги. Хизер ведёт расслабленно, опустив окно со своей стороны и уложив на него локоть. Энни и на неё глаза переводит, чтобы взглянуть коротко, но тут же встречается с её взглядом — внимательным и серьёзным. Она смотрит прямо, кажется, в самую душу, что становится жутко. — Я бы хотела с тобой много о чём поговорить, но сейчас нет никакого желания. Лучше потом, следующим днём или в ближайшие несколько дней, — осведомляет, а Энни ограничивается кивком. — Не холодно? — интересуется, окидывая непродолжительным взглядом очень открытое и короткое платье на Энни, которое еле что закрывает. Струится, блестит, на плечах держится на совсем тонких бретелях — не греет. — Холодно, на самом деле, — ничего наверх Энни накинуть не придумала, поэтому сейчас и покрывалась мурашками от холода из-за открытого настежь окна, откуда дул резко ночной ветер. Ночной и свежий, из-за которого соски под платьем у Энни затвердели неприятно, их закололо. Хизер ничего не ответила, только сняла пиджак и передала его, пока была возможность ехать, не придерживая руль. — Накинь, — говорит отстранённо, а Энни берёт пиджак и смотрит сначала на него, потом, благодарно, на Хизер. — Спасибо, — не молчит, накидывая большой пиджак на плечи. Он пахнет духами Хизер, что-то яркое, слегка горьковатое, слегка сладковатое. Приятное, игривое, но, кажется, и не совсем подходящее Хизер. Энни бы сказала, что этот аромат — Хейзел, если бы не знала, на ком до этого находился пиджак. Хизер руль рукой придерживает, а после который раз меняет передачу. Стрелка на спидометре клонится за двести, и Энни не видит, чтобы Хизер была правда зла, чтобы хмурилась или непроизвольно кривила лицо, но она ведёт машину напряжённо, а сидит задумчиво, погруженная в себя. — Ты всегда так ездишь? — Энни спрашивает, переборов неловкость, а Хизер даже не смотрит на неё, чтобы ответить, глядя в глаза. — А ты боишься? У меня всё под контролем, Энни, — называет по имени так холодно, что у Энни по коже то тут, то там проступают мурашки, непроизвольно её передёргивает. Невообразимо холодно, и это точно не из-за открытого окна. — Я хочу скорее приехать, только и всего. Не укачивает? — Не укачивает, — не тошнит, но к горлу все равно подступает что-то давящее и мерзкое, проглотить которое не получается. — Чем скорее я смогу забыться, тем лучше будет, не хочу творить глупости. — И где ты планируешь забываться? — В казино, — Энни ждала чего угодно, но точно не казино. Образ Хизер и казино просто не вязались между собой. Она казалась серьёзным человеком, который не стал бы тратить время на азартные игры, но Энни ещё совсем плохо её знает, как её сестру. Поэтому удивляться не перестаёт. — Выигрываешь обычно или проигрываешь? — пытается поддержать диалог, чтобы не ехать в напряжённом молчании. — Я не из тех, кто будет проигрывать, по крайней мере, точно не деньги. — Значит, выигрываешь? — Да. Всё, что сегодня выиграю, станет твоим, положу на счёт следующим днём, — произносит легко, а Энни смотрит на неё удивлённо. Они въезжают в город, и огни начинают прорываться в машину. — Почему? — спрашивает с интересом, а Хизер поворачивает голову в её сторону и даже поднимает уголок губ. Кажется, становится легче. — Ты хороший человек, хочу отплатить за твой поступок, — говорит совершенно искренне, а Энни улыбается. Такой Хизер ей нравится больше — расслебленной и ни о чём лишнем не думающей. Даже улыбающейся или дающей хотя бы подобие улыбки. — Ну и, конечно, иметь свои деньги всегда приятно. Хейзел об этом не позаботится, но я позабочусь. Если я могу тебе помочь, то почему не использовать это? Помогу. Энни смотрит на Хизер с удовольствием. Видеть её сейчас такой не напряженной — счастье и наслаждение, и Энни радуется, что может лицезреть такой момент. Что становится свидетелем. «Люкс Роял» находился в центре города, недалеко от ночных клубов и баров, в рекреационной зоне. Высокое здание среди других выделялось необычными неоновыми знаками-символами казино, а также имело самую обычную неоновую завлекающую вывеску «Люкс Роял». Такие вывески с названием были на каждом клубе и баре. Привычные на этой улице и в этом районе, где на каждом шагу находились здания для отдыха и развлечений. Но, всё-таки, казино выглядело, донельзя роскошно и дорого, но не вычурно. Огромные входные двери, украшенные золотом и кристаллами, привлекательные фасады — «Люкс Роял» был отделан со вкусом. Хизер определённо знала толк в том, где нужно отдыхать. Теперь Энни видела, что в общем Хизер и казино не находятся настолько полярно друг от друга. Имеют точки соприкосновения, насколько бы странно до этого не ощущалось. Представить сложно, но при лицезрении воочию все сомнения вдруг исчезают. Дорогим внешним видом Хизер очень похожа на посетителя таких мест. Рядом припаркованы дорогие и роскошные автомобили, на которых отражается неоновый свет вывесок. Секьюрити стоят около входа в чёрных форменных костюмах — крепкие и серьёзные. Рядом с «Люкс Роял» нет никаких других зданий, но и меркнут на его фоне, проигрывают абсолютно по всем критериям. На частной территории большого казино были люди, одетые со вкусом. Курили и разговаривали. Кто-то шел к своей машине, кто-то, наоборот, в здание. — Мисс Солсбери, добро пожаловать, — охранники поздоровались с альфой со всей вежливостью, а потом раскрыли двери. — Чтобы сюда попасть, не нужно быть внесенным в список? Они даже не проверили тебя, — Энни интересуется, когда они входят в просторное и невероятное лобби. — У меня вход вне списков. Я привилегированный гость «Люкс Роял» с особым статусом, — Хизер легка сейчас, берёт Энни за талию, чтобы она не терялась, и ведёт за собой. В другой руке у неё большая сумка и Энни понятия не имеет, что в ней находится. — На особом счету? — Да, — вызывает лифт и смотрит на Энни, стоящую рядом. — Дружу с хозяином «Люкс Роял». Двери лифта раскрываются, и они вместе входят внутрь, Хизер нажимает кнопку этажа, а потом ставит сумку на пол, поворачивается к Энни лицом. — А что в сумке? — интересуется, взглянув на сумку демонстративно. — Деньги. Кое-что храню в наличке, чтобы поиграть в любое время в казино. — И сколько там? — Три. — Миллиона? — Хизер кивает, а Энни смотрит удивленно. — Эти деньги я обменяю на фишки, и мы пойдем играть. — Что ты предпочитаешь? Автоматы или столы? — поддерживает разговор, на мгновение отводя взгляд к стеклянной стене, за которой видно ночную улицу. Они поднимаются всё выше. — Стол, за которым играют в покер, — кивает многозначительно. — Люблю карточные игры, кроме покера я хороший игрок в блэкджек. — Я ничего в этом не понимаю, — признается честно, а Хизер улыбается. — Думаю, тебе понравится. Мы ни цента не проиграем, — убеждает, а потом поднимает с пола сумку и выходит раскрывшиеся двери лифта, Энни за ней. Они вышли сразу внутрь казино, оказавшись на входе. Всё предусмотрено, на этаже ничего лишнего, сразу выход внутрь из лифта, сразу атмосфера богатства и «вырви глаз» цветов интерьера. Охрана была тут же, на входе. Серьёзные лица и чёрные костюмы, собранный вид. К Хизер один из них повернулся и обратился уважительно. — Доброй ночи, мисс Солсбери. Оружие? — поинтересовался вежливо, а Хизер мотнула головой. — Без оружия. Моя спутница тоже. Энни, пойдём, — позвала и ушла дальше, не задерживаясь, прямо в комнаты, ослабляющие светом и яркими оттенками глаза. Огромные люстры, золотые и серебряные украшения, ковры с изысканным узором, дорогие картины и скульптуры. Энни такого богатства, от которого волнение накатывало к горлу, ранее не видела, но сейчас оно её захватило, кажется, полностью. Восхищенная атмосферой, всё-таки она не могла не думать о том, что на входе никакого досмотра не было, охрана поверила на слово, но Энни не поняла почему нет лишних мер предосторожности. А если придёт кто-то недобросовестный? Его впустят без проверки? Энни решила уточнить это прямо у Хизер, стоило ей поравняться с ней, пока они проходили между рядов игровых автоматов под звуки игр. — Почему тебе поверили на слово? — спрашивает, а Хизер смотрит на неё с усмешкой. — Постоянным гостям верят, не досматривают, они обычно не пытаются вытворить ничего запрещённого. Сами сдают оружие на входе, если оно есть. Проверяют только новых гостей, потому что они ещё не заработали кредит доверия. А я в «Люкс Роял» не только постоянный гость, но ещё и на особом счету, поэтому ко мне испытывают высший уровень доверия, — после подробного разъяснения Энни смогла уложить всё по полочкам. А они вошли в двойные двери в одном из залов. Для них открыл персонал. За ними всё было, кажется, ещё меньше человек, почти полная приватность. Игровые столы стояли там и тут, несколько, рассчитанные на меньшее количество людей. Ходили крупье в форме, из бара подавали алкоголь, который разносили официанты, а посетители находились то там, то тут, кучками и поодиночке. Шикарные и изысканные наряды, ароматы дорогих духов, смех и музыка. Игровые процессы, которые уже развернулись вовсю, захватывали, Энни наблюдала за ними с острым интересом, как за рыбами в аквариуме. — Кого я вижу! Хизер, chica, как тебя занесло к старику Антонио? — незнакомый Энни голос был обращён к Хизер. Высокий и смуглый мужчина поднялся из-за стола, отложив карты, а потом подошёл, радостно улыбаясь. — Buenas noches, Антонио, рада тебя видеть, — сумка с деньгами оказалась на полу, а Хизер с близко знакомым ей мужчиной поцеловалась в щёки. — А я как рад, Хизер! Последнее время тебя не видно в «Люкс Роял», — Антонио, коренастый мужчина, был альфой. Энни осторожно осмотрела его и прислушалась к запаху феромонов. Точно, он альфа, никаких сомнений не оставалось, нос уловил завлекающие ноты. Энни показалось, что он испанец, ведь весь его вызывающий вид кричит об этом. Контрастные татуировки, на некоторых из тех, что увидела Энни, что-то церковное, большой золотой крест на шее на толстой цепочке. Золотые зубы и разгоряченный вид, конечно, это всё из-за его нутра. Чем-то он был похож на Виолу, ту блондинку-альфу, подругу близняшек, живущую на горе вдалеке от всех, словно бог этого города. Они издавали почти одинаковую энергетику, но в более узком смысле всё равно она оставалась разной. Несомненно, Антонио был не дурен собой, высокий и хорошо сложенный, но Энни таких мужчин раньше даже не рассматривала себе в мужья. Хотелось европейца, светлого и голубоглазого, с холодным умом, но никак не горячего мексиканца или испанца. Для Энни их нутро было похоже на настоящее безумие, пусть она и находила красоту в их культуре. Но окружение Хизер и Хейзел окунало её всё больше в красочный ураган и знакомило с теми, с кем она по собственной воле никогда не стала бы жать руки и обниматься. Эти люди были просто неё не поля, слишком другие, к которым она никак не привыкла. — В последнее время я была чертовски занята, Антонио, ты должен меня простить, — похлопывает ему по плечу, интонацией из всех сил выражая сожаление. — Зверь его знает, как я смогла вырвать свободную ночь, чтобы сейчас быть здесь. Ты знаешь, как я люблю «Люкс Роял», ну разве без веской причины я могла перестать появляться тут? — Chica, я всё понимаю, правда. Но не заставляй старика переживать, — сжимает её плечо большой ладонью, а потом смотрит на Энни, и улыбается ей приветливо. — Dios, Хизер, что за прелесть? — отпускает её полностью переключает внимание на Энни. Хизер становится рядом с ним. — Это Аннетт, — шепчет заговорщически, пока Антонио прикасается к плечу Энни, скрытом под тканью пиджака Хизер. — Аннетт, — тянет имя, смакуя, точно пробуя на вкус, а потом заглядывает омеге в глаза. — Прекрасно, она твоя новая? Хизер, mi niña, у тебя явно есть вкус. Честно сказать, она мне нравится гораздо больше чем, Эш, que Dios me perdone, — шепчет Хизер ответно последнее, а она довольно усмехается, кивнув. — Нежность, правда? — Потрясающе. Миниатюрная, бледная, утончённая. Какие у неё запястья, tu querida madre! — берёт Энни за руку и показывает её тонкое запястье, обхватывает его своим большим и указательным пальцами, удивляясь. — У тебя есть вкус, — заключает, а после и целует руку Энни горячо, прикладываясь губами к тыльной стороне. — Приятно познакомиться, — наконец, обращается к омеге, а она кивает, слегка шокированная представлением. — Меня зовут Антонио, я близкий друг Хизер и владелец «Люкс Роял». — Очень приятно, — отвечает чуть тише обычного из-за того, как голос дрожит, а Антонио улыбается. — Какой у неё голос! — восхищённо смотрит на Хизер, которая продолжает довольно улыбаться, стоя рядом. — Нет, я больше не смогу этого вынести, продолжать могу бесконечно, — отпускает руку Энни. — Пройдёмте к столу, поиграем, хватит стоять, наконец! — разворачивается и отходит к столу, откуда ранее встал, чтобы поздороваться. Хизер поднимает с пола сумку. — Друзья, будьте знакомы, пожалуйста, с прекраснейшей из прекраснейших! — показывает в сторону Энни, которая вместе с Хизер подходит к столу. — Аннетт! Чудо-девочка, просто прелесть! Аннетт сегодня наливаем за мой счёт! — оглашает, а сидящие за этим столом, как и за другими, начинают смотреть в сторону омеги с любопытством. Энни от такого количества взглядов непривычно. Хизер отодвигает галантно для неё стул ручной работы из чёрного дерева, с красным велюровым сиденьем и спинкой. Сама усаживается рядом на такой же стул, положив сумку с деньгами на стол демонстративно. Молодой парень крупье подошёл к Хизер, как только заметил: — Все деньги обмениваем на фишки? — поинтересовался, определенно понимающий, что находится внутри сумки. Хизер кивнула. — Все. — Ожидайте, пожалуйста, — забрал сумку и пошёл дальше. Скрылся за одной из дверей. — Официант, коньяка, пожалуйста, — жестом Хизер подозвала официанта и сделала заказ, а он только уточнил количество рюмок и ушёл к бару. — Хизер, прекрасно выглядишь, — девушка в красном платье, сидящая недалеко от Хизер, коснулась её руки, привлекая внимание. — Благодарю, ты тоже, Мадонна, сегодня блистаешь, — ответила благодарно, а омега ослепительно улыбнулась. — Сегодня без Эш? Какая кошка между вами пробежала? — Мадонна поинтересовалась, подперев подбородок кулаком. — Хотя, знаешь, какая бы не пробежала, я была уверена, что так и будет. Никакой счастливой жизни до старости и смерти в один день, Хизер, это было очевидно. — Не думаю, что это было так очевидно, — голосом выделила «так» иронично. — Но всё же ты уже нашла ей замену, очень неплохо! Милая девочка, красивая губная помада, — Мадонна посмотрела на Энни с улыбкой, а Энни попыталась улыбнуться ей также мило. Внутри почему-то ощущала, что особой искренности в словах богатой омеги не было. Она сказала лишь ради этикета. — Платье тоже ничего. — Это не замена, зачем так грубо? — Мадонна только взяла стакан с янтарной жидкостью с усмешкой. — Ну у вас же любовь была, — поясняет, изящно держа стакан в руке. — Неужели ты так быстро её забыла? Партия, конечно, хорошая, не спорю, но неужели нельзя было снять проститутку с ошейником? — снижает голос до шёпота. — Я тебя умоляю, Мадонна, — закатывает глаза. — Зачем тебе свободные омеги? Да и на свою давно пора было надеть ошейник, может, тогда бы и была любовь до гроба. — Так не интересно, — усмехается, а Мадонна мычит понимающе. Делает глоток из стакана. — Хизер Солсбери никогда не ищет лёгких путей, конечно, ты прямо сама святость. Не изменяешь себе. А вы давно вместе? — проводит пальцем от Энни к Хизер. — Всё впереди, — Хизер разлила коньяк из принесенной бутылки в рюмки, а потом закрыла её. — Это самое главное. — Хитра, ну и хитра. По крайней мере эта — первая омега, с которой я тебя вижу после Эш. Собираешься ходить по женщинам? — Зачем же? — поднимает рюмку и вместе с Энни они выпивают. Красный след от помады остаётся на рюмке Энни. — Не собираюсь, ты же знаешь меня, а всё спрашиваешь какую-то глупость. — Я думала, ты хотя бы немного изменишь свои взгляды. — Ни в коем случае. — Значит, ты уже нашла себе новую пассию? — снова осмотрела Энни, но уже как-то оценивающе. — Не будем торопиться, но сегодня я не в одиночку, — опускает взгляд к Энни и смотрит нежно, с улыбкой. Целует в висок, положив ладонь на щёку. — Как мило, ну ты почти, как её мамочка. — Думаю, в чем-то ты права, — Хизер смеётся вместе с Мадонной. Фишки водружают на стол около Хизер. Крупье собирает колоду карт и начинает её тасовать. — Партию специально для мисс Солсбери и её очаровательной Аннетт, — Анотонио говорит с другого конца стола, сидя между двух омег с дорогими ошейниками, что липнут к нему и смеются глупо, строя из себя дурочек. — Будь готов отдать мне наличку, — Хизер смеется расслабленно. — Посмотрим, как оно будет сегодня. Раздаем на четверых, — обращается к крупье, и он раздаёт по две карты через два круга Антонио, Мадонне, Хизер и неизвестному мужчине в костюме, который ещё не представлялся. Для Энни игра в покер — новинка, при таком она раньше не присутствовала. Хизер сосредоточенно смотрит на карты, как делает и Энни, правда, в отличие от Хизер, она в этом ничего не понимает. — Как улов, Хизер? — Антонио обращается к ней, а она неопределенно качает головой. — Я уверена, что могло быть лучше. — У меня сегодня хорошие карты, — Мадонна с улыбкой выпивает весь алкоголь в стакане. — Ставлю восемьдесят фишек, — Антонио говорит уверенно и двигает стопку вперёд. — Столько же, — Мадонна берёт ровно столько из своего банка. — Повышаю. Сто фишек, — Хизер поднимает ставку и двигает стопку. Энни наблюдает за этим с интересом. Блефует насчёт плохих карт? — Хизер-Хизер, — Антонио издаёт несколько смешков. Качает головой, приобнимая одну из омег. — Восемьдесят, — мужчина двигает фишки. Преимущество остаётся за Хизер, она кладёт карты рубашкой вверх и разливает коньяк по рюмкам. С Энни они выпивают вместе и омега морщится. Игра продолжается, а ставки начинают повышаться. На столе оказываются первые четыре карты из комбинации, выложенные крупье, что выступает в роли дилера в этой партии. Энни следит за процессом молча, хотя желание что-то узнать у Хизер есть. Не хочет отвлекать и сбивать с настроя. К началу третьего круга уже все пять карт из комбинации лежат на столе, а действующих игроков осталось два: Хизер и Антонио. Исход было не предугадать, но ставка оказалась высокой, около шестисот фишек в общей сложности. В миллионах это было бы кратно больше. Хизер сохраняла спокойное лицо, а Антонио смотрел на неё с ухмылкой, достойной хорошего испанского соперника. Бутылка коньяка подходила к концу, и большую её часть выпила Хизер, Энни хватило трёх рюмок, она уже была почти пьяна. Пить не умела вовсе. Хизер оказалась ещё очень трезвой, но глаза блестели хищно, как и золото на ней: часы, браслеты, кольца и несколько толстых цепей на шее. Энни стало душно от алкоголя, щеки порозовели подозрительно. — Повышаю на всё оставшееся, — Хизер ставит абсолютно все фишки, которых, кажется, было ещё около трехсот. Она пошла ва-банк. Либо выиграет очень много, либо проиграет свои три миллиона за секунду. — Отлично. Повышаю ровно на столько же, — двигает фишки, оставляя около себя совсем немного. — Вскрываемся, — дилер произносит, и Антонио с Хизер кладут карты на стол. — Две комбинации у мистера Мартинес, три у мисс Солсбери. Мисс Солсбери забирает весь банк, — Антонио непринужденно смеётся, а потом поднимает руки в жесте примирения. — Отлично, chica, всё твоё. Не перестаёшь удивлять старика. — Да ладно тебе, мог бы и принять факт того, что я не могу позволить себе проиграть. Я всё ещё помню, как по дурости проиграла тебе сто миллионов. Прости, друг, возвращаю назад, — наливает ещё раз коньяка в рюмку. Выпивает, а потом наклоняется к Энни. — Это всё твоё, забирай, — кивает на гору фишек, а Энни поднимается и протягивается через стол. Забирает, окружив руками, фишки, притягивая их ближе. Настоящий замок из разноцветных фишек. — Не могу поверить, — произносит с придыханием, вновь усаживаясь на удобный стул. Хизер смотрит с усмешкой. — А ты поверь. Я тебе сказала, что выиграю, я сдержала своё обещание. Думаю, я могу попросить у тебя один танец, — шепчет на ухо, а Энни смеётся и смотрит на неё выразительно. — Не могу? — переспрашивает, а Энни сдаётся. — Один можешь, — Хизер действует сразу же, не выжидая ни секундой больше. Берёт Энни за талию, когда она поднимается, а потом отводит в сторону, где можно потанцевать. Пиджак остаётся на стуле, а Энни только в одном платье оказывается вплотную к Хизер. От неё пахнет духами и коньяком, крышесносно. Тонкими руками обнимает за шею, устраивая их на плечах. На Хизер чёрная майка и серые брюки от костюма. Она выглядит замечательно, а жар её тела передается Энни очень ощутимо. Руки Хизер постепенно пытаются изучить всё, что возможно: гладят спину, талию, шею, а потом одна из них пальцами идёт по бедру, позволяя себе забраться под короткое платье. Почти интимно, близко, одурманивающе. Щека к щеке, а после Хизер зарывается носом в пепельные волосы, сжимая и сминая каре в другой руке. Энни почти дышит Хизер в ухо, почти касается её напомаженными губами, грозясь оставить след на коже. — Я напилась слишком быстро, чтобы теперь думать о том, что делаю. Надеюсь только на то, что ты не против таких жестов, — томно произносит на ухо, заставляя Энни растворяться в себе. Половина длинных волос Хизер свисает с её левого плеча, пока другая находится за спиной. Энни к её волосам прикасается, убирая их аккуратно. Обнимает за шею снова, но уже поверх волос. — Ты понравилась Антонио, — шепчет, а Энни словно просыпается, открывает глаза, но затем снова закрывает их, чтобы не терять атмосферу. — Я думала, что он играет. — Ты ему понравилась, Энни, я его знаю, — говорит медленно и интимно, не отстраняясь от уха. — Настолько, что я даже начала ревновать. — Ты? — усмехается, а Хизер мычит, прижимая Энни к себе ещё ближе. Возвращает руку на волосы. — Сегодня ведь ты меня сопровождаешь. Конечно, я буду тебя ревновать. Выглядишь потрясающе, скрывать нечего, на моём месте любой начал бы ревновать, особенно Хейзел, — Энни усмехается, смущенная словами альфы. — Очень вкусно пахнешь, — опаляет ухо жаром дыхания и опускается к шее, чтобы облизать её. Энни рот прикрывает, ахая в ладонь и скрывая тихий скулеж там же. Она почти дрожит в руках Хизер и стоять не может на каблуках. Что-то животное, когда Хизер хочет укусить в шею, но останавливает себя до того, как сделала бы лишнее. Не может найти себе места от сладкого запаха, почти изнывает от того, как во рту много слюны. — Можно я укушу тебя за ушко? — выбирает самое незаметное место, а Энни только мычит в ответ, почти потеряв рассудок. Хизер кусает нежно за хрящик, пуская кровь. Сосёт место прокуса, пока Энни сжимает её волосы и опирается на её тело, чтобы не упасть. Прямо сейчас они делают что-то слишком лишнее, но даже взгляды со стороны не заставляют их прекратить. Энни и сама сглатывает слюну, чувствуя, как телу приятно от заигрываний. В животе появляется нежная тяжесть и спазмы, тепло становится совершенно везде, кажется, даже горячо. Хочется продолжать, и Хизер покрывает прокусанное ушко омеги поцелуями. Энни становится дурнее от запаха коньяка в дыхании Хизер, словно она пьянеет ещё больше. — Я ещё должна тебя сводить сегодня на бурлеск, в «Люкс Роял» он просто великолепен. Сейчас я поговорю с Антонио, другими знакомыми, а потом вернусь к тебе, и мы из казино пойдём на шоу, — говорит как можно более ровно, чтобы голос оставался чистым, а язык не заплетался. — Двадцать минут? — Двадцать, тридцать, около того, — смотрит на Энни, но взгляд её уже не такой, как раньше. Блестит и темнеет, бегает от глаз к губам и назад по одной траектории. Хизер теряет оболочку. Хизер вдруг становится похожа на Хейзел. Энни вспоминает, что от начала Хизер и Хейзел идентичны, что они одинаковы с рождения. В состояниях, которые не могут контролировать, под влиянием чего-нибудь из вне, они становятся, правда, похожими. Вот и сейчас, пьяная Хизер стала так похожа на свою сестру в каких-то чертах, в каких-то словах, собственно, ни в чём конкретном, но во всём своём виде в целом. — А после бурлеска? — А после бурлеска мы возьмём номер и пойдём спать, — кивает многозначительно и облизывает губы. Целует Энни трепетно в висок. — Нужно вернуться. — Как ты можешь говорить о чём-то важном, когда уже пьяная? — спрашивает, а Хизер усмехается. — Я ещё трезвая для разговоров, все речевые и мыслительные способности за мной сохранились. Возвращаются к столу, и Энни уходит в сторону уборных, подхватив сумочку. Рука выскальзывает из руки, и Энни уже свободная от жарких объятий, с разумом, очищающимся от перегара, от страсти, от желания. В уборной две девушки в ошейниках, они поправляют макияж, смеясь. Весёлые и пьяные, они прячут в сумочки пакетики с порошками и свернутые в трубочки купюры. Выпархивают почти через мгновение а Энни остается одна. Достаёт помаду и подкрашивает губы, накладывая новый слой. Взглядом скользит по очертаниям лица и поправляет слегка взъерошенные волосы. Щеки розовые, а взгляд слишком томный, такого быть не должно, но сейчас всё именно так. Энни ничего понять не может, хотя, честно, и не пыталась. События накладываются друг на друга, а Энни анализировать не успевает. Та ночь у Виолы, потом рассекреченная интрижка между Эш и Хейзел, теперь в ту же ночь, поездка в казино и зажимания прямо в зале, на виду у всех. Энни чувствует, что всё уже не так, словно тот день в доме у Виолы стал точкой не возврата. Плачь не плачь, а то, что уже сделано, не изменить. Энни выбрала не плакать, а продолжать пытаться жить, проглотить это ради того, чтобы суметь увидеться с родителями. Какие цели были сейчас — непонятно. Всё вдали оставалось размыто, никакого планируемого будущего, все зависит только от Хизер и Хейзел, Энни здраво и трезво оценивает ситуацию. Сейчас только продолжить учиться, только наладить своё положение в семье, если она уже крепко в это встряла. Попытаться ужиться в обществе, найти с ним контакт, особенно, если идут навстречу. Пусть раньше ничего подобного не было, Энни нужно научиться. Никакой боязни, никаких шагов назад — она уже крепко привязана. Энни в связке с сёстрами Солсбери, у них есть общие секреты, теперь нужно налаживать репутацию и выстраивать отношения. Приходится взрослеть. Единственное, что держало в Энни ребёнка, её невинность, но и той теперь не было. Энни столкнулась с жестокой реальностью и реальность эта откусила от неё. Откусит снова. А если попытаться мыслить позитивно, то кроме Хейзел ведь есть Хизер, и она постоянно рядом. Хизер никуда не денется, значит, всё уже лучше, чем беспросветно плохо. В этом мире жестокости и поедания себе подобных, безумия, интриг и грязных измен — Энни не одна. Хизер недалеко, она в зале. Сейчас и потом она будет недалеко, даже если вдруг женится. Энни почему-то уверена, что связь они сохранят в любом случае, а значит переживать, что когда-то станет хуже, чем сейчас, не стоит. Глубоко вдыхает, а потом выдыхает. Пользуется духами, которые лежат в сумочке, а потом поправляет бретели платья и крутится около зеркала, чтобы понять, что уже выглядит не устало, а свежо и очень хорошо. Покидает уборную, возвращаясь в зал. Наблюдает, как Хизер и Антонио говорят, отойдя немного в сторону, а потом усаживается на место, повесив пиджак альфы на плечи. Хизер и Антонио смеются задорно, искренне, а потом расходятся, и если Антонио уходит к бару, то Хизер забирает Мадонна. Перекидываются несколькими словами и уходят потанцевать в сторону. Энни за ними смотрит, расслабившись на стуле. Они говорят о чем-то, и Хизер Мадонну немного, но держит на расстоянии. Никаких откровенностей и лишней вольности. Удерживает исключительно за талию и за свободную руку, а говорит в лицо, но не на ухо. Сохраняет верность спутнице? Похвально. Энни не знает почему, но ей приятно, когда она видит, как все попытки сближения Хизер пресекаются. И не может всё-таки не думать о том, как хорошо эта альфа выглядит сегодняшней ночью. Ей идёт такой расслабленно-официальный стиль и это золото, распущенные волосы. Прекрасное сочетание, умопомрачительное. Много мыслей о Хизер в одну минуту заполняют голову Энни и она улыбается удовлетворённо, смотря на то, как она проводит время с очень настойчивой омегой. — Не помешал? — Антонио подходит с бокалом, в котором находится красивый коктейль, и садится рядом на стул. Энни приветливо смотрит на него. — Не помешали, — соглашается. Разрешает начать разговор. — Я весь вечер не могу отвести от вас взгляд, вы так притягательны, Аннетт, — делает комплименты, а потом показывает на коктейль. — Это вам, фирменный коктейль «Люкс Роял», вы обязаны попробовать, — предлагает вежливо, а Энни смотрит на напиток, а потом снова на мужчину. — Благодарю. Вы очень обходительны. — Ради вас можно пойти на гораздо большее, чем на коктейль, поверьте, — повышенное внимание со стороны испанца для Энни было странным, но коньяк смягчил образ. — Думаю, мисс Солсбери пойдет, — усмехается, а Антонио смотрит многозначительно. — Между вами искра, Аннетт, — замечает с уверенностью. — Я бы сказал: «locura, torbellino de pasión», а не просто искра. Она вас так прижимала к себе... Да простит меня Эш, между ними не было такой искры. Я не замечал такого, когда они приходили, — Энни удивленно смотрит на Антонио, а он прикладывает ладонь к груди. — Но здесь совершенно другое, Dios mío! — Я видела их вместе... мне кажется, вы не правы, Антонио, — но он только качает пальцем, останавливая, и просит помолчать: — Хизер нужен был глоток воздуха, понимаете? Я знаю её столько лет, и Dios mío, ей очень нужен был воздух. Что я вижу сейчас! Она же другой человек, ну посмотрите! — показывает на Хизер, что продолжает танцевать вместе с Мадонной. — Cariño, вы сделали какое-то чудо! Не оставляйте её, я вас прошу, главное, не давайте отношениям с Эш шанс, я умоляю! — Вы просите меня разрушить их отношения? — тихо смеётся, а Антонио берёт руку Энни в две свои. — Если они сейчас здесь не вместе, это многое значит. Если вы с ней тут вместе, если она так вас обнимает, это говорит о многом. Хизер нужно послабление, ей нужна страсть, понимаете? Я не знаю, что вы с ней делаете, но продолжайте это, я хочу наблюдать её в самом лучше её виде. Целует пальцы Энни. — Попробуйте коктейль, я умоляю, — просит, а Энни наклоняется и тянет его из трубочки. Смакует во рту. Смотрит на Антонио выразительно. — Очень вкусно! Что там? — Самое лучшее, что «Люкс Роял» может предложить, — снова целует пальцы Энни, а потом отпускает её руку аккуратно. — Насчёт Хизер вы подумайте. Или, может быть, я вам что-то здесь наговариваю, а вы уже вместе? — Нет, мы не вместе, — качает головой с улыбкой. — Тогда обязательно подумайте, вы безупречны, она — новый человек. Вы составите идеальную пару. — Я так не думаю, — пьёт освежающий коктейль из трубочки, а Антонио смотрит на неё озабоченно и внимательно. — Почему? — Есть много причин, — коротко, почти односложно. Энни не может рассказать, что является зверушкой сестры Хизер, не может рассказать, что с Эш у Хизер проблемы большие, и что сейчас они просто сбежали вместе, чтобы проучить виновных и дать себе время остыть и обдумать действия. То, что есть сейчас возможного между Хизер и Энни, — останется в сегодняшней ночи, как приятное воспоминание. Антонио во время паузы, что начала затягиваться, все смотрел на Энни, не отводя взгляда. — Вам, конечно, может быть виднее, — произносит, слегка успокоившись. — Я решил только заметить это. Энни кивает, а Антонио поднимается со стула. Снова Энни остается в одиночестве, но не так надолго. Хизер с Мадонной заканчивают, и пока Мадонна уходит в уборную, Хизер говорит с другими. Это продолжается не так долго и вскоре Хизер подходит к Энни. — Я закончила, теперь можем отправиться на бурлеск. Попрощаемся с Антонио и пойдём. Отвлекают Антонио от разговора, найдя без труда недалеко от бара. — Нам пора, Антонио, спасибо за гостеприимство, — лицо Антонио становится огорченным. — Уже? Вы уезжаете так скоро. — Мы не уезжаем, но будем этажами выше: сначала я познакомлю Аннетт с бурлеском, а потом мы отправимся отдыхать в номер. Можем пересечься с утра в ресторане, если нужно, — Антонио тут же живо улыбается. — Ну, конечно, chica, набери мне с утра, как проснёшься, вместе пойдем на завтрак. Хорошего времяпровождения, buenas noches, — снова целуются в щеки на прощание. — Buenas noches, Антонио. — И вам, Аннетт, buenas noches, — целует руку омеги, а она кивает вежливо, с улыбкой. — Buenas noches, Антонио, вам тоже, — вторит, а потом и сама с ним целуется на прощание, словно они не были знакомы всего вечер. Испанское гостеприимство Энни всегда восхищало. Антонио говорит, что отдаст Хизер самый лучший номер, чтобы ночь прошла наиболее комфортно. Фишки обещает обменять на деньги в кассе и сумки оставить в номере, чтобы не пришлось возвращаться. Хизер такое устраивает. Вместе с Энни вызывают лифт, а потом отправляются этажом выше, на бурлеск шоу. — Ты доверяшь Антонио? — Энни спрашивает в лифте, а Хизер смотрит с вопросом. — А ты нет? — Доверяю, кажется, он располагает, — мнётся перед ответом, но Хизер качает головой, когда выслушивает. — Он хороший человек со своими друзьями, Энни, искренний, душевный, ему нельзя не верить. Что-что, а за деньги с ним беспокоиться точно не надо, он себе ничего не заберёт, всё честно. Через тяжелую велюровую штору они проходят к месту, повторяющему вид английского паба, где проводятся бурлески. Хизер отодвигает для Энни стул, а потом садится сама рядом. Представление уже началось. Экстравагантная музыка захватила сразу же, в первое мгновение. Энни засматривается на девушек в необычных костюмах, порхающих на сцене. Красное, вызывающее, из прошлого века, но такое притягиваюшее, что глаз не оторвать. Хизер заказывает ром, а потом и сама продолжает молчать, наблюдая за шоу, разворачивающимся на сцене не так далеко. Круглые столы там и тут, приглушённый свет, сценический свет — всё это создаёт невообразимую атмосферу. Для Энни вся сегодняшняя ночь — одно большое открытие и удивление. Хизер открыла ей глаза, показала что-то совершенно новое, о чём омега даже не догадывалась. Пластичные и эротичные, завлекающие движения. Природно женские, в пелене тонкого притягательного запаха феромонов. Костюмы с перьями, невероятно красивые, невероятно эффектные. Эти головные уборы, эти прически, туфли — всё подобрано так хорошо, так гармонично, что не обозначить это можно лишь словом «идеал», никаким другим. — Нравится? — вопрос Хизер стал неожиданным, как и она, наклонившаяся к Энни ближе. — Нравится, это очень красиво, — Энни кивнула с выражением и горящими глазами. Хизер такое удовлетворило: губы изогнулись в обаятельной улыбке, а взгляд стал тёплым, потемнел. — У тебя есть вкус. — Надеюсь, ты не думала сомневаться, — произносит довольно, после нормальное положение. Ром приносят скоро, в двух стаканах. Бутылку ставят рядом. Тут же с Энни появляется и стакан с водой, чтобы сбить крепость алкоголя. Но несмотря на ром, выглядящий интересно, Энни пить не хотелось. Не тогда, когда она смотрела с восхищением и любованием на трёх омег, танцующих на сцене и умудряющихся при этом петь джазовую композицию. Великолепно, не меньше. Хизер пила ром, а потом запивала его рюмками молока. Мало того, что такое употребление Энни было непонятно, ей казалось, что от такого сочетания должно стать неминуемо плохо. В кругу пьяных и разгоряченных зрителей, Энни вдруг почувствовала себя, как нужно. Сделала глоток рома, а потом запила глотком воды, повторила. Горло жгло, глаза щипало, желудок горел, но от этого стало пропорционально лучше, только лучше. Представление показалось куда красивее, когда градус дал в голову. — Это было потрясающе, — Энни продолжает делиться впечатлениями о шоу, вполовину пьяная, говорящая плохо, почти не стоящая на ногах. Глазами ищет глаза Хизер и придерживается за неё, пока та ведёт до лифта и внутрь него. — Нет, правда, очень здорово, я вперые была на бурлеске. — Главное, чтобы завтра с утра ты помнила об этом, — Хизер пьяно усмехается. В ней столько же трезвости, сколько и в Энни. Может быть, немногим больше. — Я не смогу забыть, уверена, что не забуду. Но я уже с ног валюсь... — Я тоже, — утыкается в висок омеги, а Энни обнимает за шею слабо. — Спасибо, что забрала из дома, — благодарит, а Хизер выводит её и себя из лифта. — Я бы тебя там не оставила. Хватит Хейзел и одной, которая в подвале сидит, — Энни почему-то начинает смеяться звонко, абсолютно расслабленно. Хизер заражается и препирает Энни к стене, чтобы отдышаться. Никак не может довести до номера. Пьяные и ничем не обременённые — это один из дней, когда всё кажется легче того, чем является на самом деле. — Это звучало так забавно почему-то, прости, — Энни извиняется, стирая слёзы из уголков глаз, а Хизер снова забирает её с усмешкой. — Не важно, я не хочу об этом думать. Не сегодня. Открывает номер, приложив карту, а потом вводит туда Энни, а следом и себя. Закрывает дверь. Доводит Энни до ближайшего дивана и усаживает туда, а следом садится и сама. — Давай, я помогу, протяни ноги, — Энни поднимает ноги и кладёт их Хизер на бедро, подпирая голову кулаком. Убирает на бок волосы, что лезут в лицо, а локоть держит на подлокотнике, пока Хизер расстёгивает и скидывает туфли на пол. — Болят? — интересуется, а Энни кивает, тихо мыча. Кусает губу, когда Хизер начинает массировать стопы. — С утра легче будет. — Тебе необязательно это делать, — говорит почти шёпотом, а Хизер проводит пальцами по стопам. Разминает их молча и гладит после щиколотки нежно. — Не буду отказывать себе в удовольствии потрогать тебя лишний раз, — Энни усмехается в ладонь, отвернув голову, когда смотреть на Хизер становится невыносимо. — Двигайся сюда, — просит шёпотом. — Просто двинуться? — Да, двигайся, в таком же положении, — Энни двигается, становясь ближе, а последний раз за бедра Хизер подтягивает и сама, чтобы она стала ближе некуда. — Что теперь? — обнимает за шею, а у самой снова нутро не на месте от такой близости. Пусть пьяная, но сейчас словно трезвеет. Хизер гладит её волосы, проводит по ногам ладонью, залезая по бедру высоко. Хизер молчит, и Энни не хочет, чтобы она отвечала. Закрывает глаза, когда холодный нос упирается в щёку. Дыхание щекочет кожу слегка, еле заметно. — Ты хочешь, чтобы я ответила? — шёпот около уха сводит с ума. — Я не думала, что у тебя правда есть мысли насчёт того, чтобы... — Хизер перебивает, не дослушивая: — Изначально их не было. Я не везла тебя сюда, чтобы споить и трахнуть в конце вечера. — Тогда это получается ещё более жалко. Напиться и... — Мне казалось, мы одного мнения, — гладит по голове, а Энни прижимается к ладони, утопая в ласке, поглощая её всю до капли. Ей жутко от воспоминаний того, как её взяли в спальне дома Виолы, негативные эмоции велят прекратить немедленно, но Энни так хочется верить Хизер. Так хочется, чтобы она была другой, иной, не такой, как остальные альфы, а тем более её сестра. — Мы одного мнения. Только я... никогда не хотела быть чьим-то способом забыться, — не договаривает про страх, не давая себе позволить оголить эмоции лишний раз. «Не нужно, следует сдерживаться, поправить маску, постаравшись проглотить и подстроиться под то, что будет». Энни так хочется хорошего отношения. И ей никто, кроме Хизер, такого не даёт. Робко она решила дать ей шанс и поверить, ведь в глубине Хизер казалась ей настолько правильной и прекрасной... Чертами похожей на того идеального мужчину, что стал бы её поддержкой и опорой, выйди она за него. — Я хочу тебя, потому что считаю привлекательной. Мне плевать на Эш и Хейзел, пусть хоть ебутся в этот же момент, сейчас я сосредоточена на тебе. — И ты не хочешь просто отомстить Хейзел тем, что переспишь со мной? — задаёт новый вопрос напрямую, а голос Хизер низкий, шепотом прямо на ухо: — Если бы я хотела отомстить, я бы выбрала способ изощрённее, чем трахнуть её зверушку сейчас здесь. Это слишком просто для меня, не находишь? — гладит тонкую шею и проводит пальцем по подбородку. — Никаких подтекстов, только обоюдное желание. Целует в шею, а потом находит аккуратные губы своими. Поцелуй глубокий и смазанный, как и следующий. Энни обнимает Хизер за шею, другой рукой придерживая за щёку. Сдаётся поцелуям в шею, не замечая, что помада смазалась по губам и лицам. В этот же момент всё остальное перестаёт иметь хоть какое-то значение. Платье Хизер снимает через голову, а следом и бельё. Обнимает тёплую кожу, целуя жадно губы, пока Энни сжимает в ладони шею. — Иди сюда, — помогает пересесть на себя и прижимает за спину вплотную. Целует снова и снова, не прерываясь. — Сними майку, — шепчет в губы, а Энни вытягивает майку из-под брюк и тянет её вверх, освобождая горячее тело от одежды. Обнимает за плечи, попадая под поцелуи, и изгибается податливо, подаваясь в руки, как только Хизер пожелает. Запах алкоголя уже не ощущается, нос к нему настолько привык, что он просто растворяется, исчезает так, словно никогда его и не было. Но к феромонам никогда не привыкнешь. А потому поражает рецепторы, усиливая желание. Энни зарывается ладонью в волосы на затылке, сжимает с чувством густую копну, которая входит в пальцы, а сама открывает шею для ласк и хрипло дышит, когда горячее дыхание добирается. Хизер не целует — лижет, и язык её влажный, обжигающий, заставляет забыться. — Хочу тебя укусить, даже дурно становится, — Хизер шепчет, сведенная с ума, и губы опускаются от шеи к плечам. — Бей по ушам, если начну, я приду в себя, — предупреждает, клыками касаясь кожи, а потом голову Энни опускает к себе. — Слышала? — смотрит в глаза, уже тёмные от возбуждения, но пытается дать установку остаткам разума. — Почему по ушам? — Потому что больно. И мне и Хейзел, — придерживает голову твёрдо, крепко. — Я не должна тебя пить, поэтому бей, я не отвечу, это единственный действенный способ остановить, пока я не начала. — Если я не сделаю этого? — интересуется, опустив голову на голову Хизер устало. — Будет плохо, — отвечает коротко и не даёт продолжить, целуя в ту же секунду жадно, ненасытно. Сжимает волосы и путает в них пальцы, не останавливясь. От поцелуев становится душно, от недостатка кислорода. Беспорядочно размазанная помада появляется на телах мазками, непонятными отметинами, до которых сейчас никому нет дела. Энни глухо стонет в губы, когда Хизер поднимается с дивана вместе с ней на руках. Хизер шепчет что-то интимное на ухо, придерживая тело в руках. Сжимает бёдра или гладит по обнажённой спине, где проступает позвоночник, натягивая кожу, не важно, мурашки появляются равносильно её движениям. Губы мажут друг о друга и языки соприкасаются вместо них — это уже не поцелуи. Пошлые заигрывания смущают. В одну из дверей заходят вместе, а потом Хизер ссаживает омегу на большую кровать, прямо на край. Свет проливается в спальню из больших панорамных окон, какие занавешены только тюлем. Хизер не двигается, стоит почти вплотную, поглаживая горячее лицо и волосы движениями нежными. Энни подаётся прямо под пальцы, прикрывая глаза от наслаждения. Сжимает бедро Хизер, чтобы немного ощущать её под руками, а она поднимает руку выше, кладёт тёплую ладонь на напряженный от возбуждения пресс. Хизер совсем никуда не торопится, хотя за окнами небо на горизонте начинает освобождаться от тьмы и черноты. Скоро наступит рассвет. — Ты можешь целовать меня и трогать, если тебе хочется, — проводит пальцами по подбородку, а потом скатывается вниз, лаская место под челюстью ненавязчиво. Энни из-за этого задирает голову. Видит Хизер, возвышающуюся над собой, только лучше. — Правда? — спрашивает шёпотом, а пальцы осторожно проходят по рельефу, изучая его. — Да, — отвечает односложно, забираясь рукой в волосы на затылке. Энни двигается вперёд, нежно утыкаясь носом в пресс и оставляет первый поцелуй, а пальцы Хизер сжимают её чуть запутанные волосы и гладят их, сминают безобразно. Энни целует чуть выше, а рука уходит с крепкого торса на спину. Гладит её, скользит во впадину позвоночника, а Хизер дышит тяжело, запрокинув голову в наслаждении. Неопытность возбуждает сильнее, чем думалось раньше. Положи Энни руку на её член, всё стало бы понятно в одно мгновение. Омега длинных волос касается, когда они оказываются доступны из-за положения головы. Перебирает пряди в пальцах, а потом они выскальзывают. Рука находит талию. Хизер пальцами придерживает подбородок омеги, оставляя голову в приподнятом положении. Энни смотрит прямо на неё томно и соблазнительно сейчас, чего не понимает. Палец Хизер гладит приоткрытые губы и оттягивает игриво нижнюю, забирается в рот нежно. Внутри тепло и влажно, Хизер проводит по шершавому языку и смотрит с наслаждением за изнывающим и возбужденным выражением Энни. Наблюдает, как она обсасывает палец в желании и прижимается к руке, прикрывая глаза. В невинности скрыта настоящая похоть. Влажным пальцем Хизер проводит по губам Энни нежно, не давя на них лишний раз. Опускает руку ниже и подушечками пальцев давит на грудь призывающе, но не больно: — Двигайся дальше, ложись, — произносит тихо, но так, чтобы Энни слышала. Аккуратно она двигается назад, оперевшись на руки, а Хизер кивает, одобряя. Уходит к тумбе недалеко от кровати. Знает, что в номере есть пачка презервативов. Одна точно лежит в тумбе, другая, может быть, в ванной, но вторая сегодня не понадобится. Коротко из-за плеча смотрит на Энни, что медленно приняла лежачее положение, согнув ноги в коленях. Прижав ноги к друг другу. Хизер стоит в нескольких шагах от кровати, но почему-то всё равно ощущает дрожь, которая исходит от Энни. Волнение, которое легко убрать. Снимает обувь, а потом ложится рядом, пристраиваясь на боку. Кидает пачку презервативов недалеко. — Не волнуйся, — шепчет и проводит ладонью по животу омеги. Поднимается на бедро и гладит его аккуратно, пока Энни волнительно наблюдает за движениями руки. Сглатывает вязкую слюну, когда Хизер размыкает бедра и тихо говорит расставить ноги. — Больно не будет, не со мной, — облизывает пальцы и опускает руку к промежности, а Энни вздрагивает, когда чувствует прикосновение. — Не бойся, — оставляет поцелуй на лбу, а потом на кончике носа. Дрожащие губы целует мягко, остановившись, но затем напористость вырывается, стоит Энни взять её за шею. Влажными губами утыкается в висок, слыша тихие стоны, чувствует, как Энни сжала её предплечье напряжённо. Наблюдает, как грудь омеги поднимается от частого дыхания. Пальцы на клиторе скользят из-за смазки, а Энни прячет горячее лицо в шее Хизер, дыша тяжело и плохо скрывая выражение удовольствия, сложенное в изгибе бровей и сморщенном лбу, приоткрытых губ, из которых вырывается обжигающе горячий воздух. Глаза закрыты, а ресницы дрожат — Энни сжимает толстые золотые цепи, такие же горячие, как и она. Стонет и прижимается к пальцам, ласкающим её неторопливо. Ком застревает в горле, Энни не знает, что это такое, но дышать становится тяжелее, слюны всё больше, а главное — феромоны душат, перекрывая весь аромат духов. Нет кисло-сладкого и цветочного, только феромоны: завлекающие и заставляющие утопать. Энни ахает, стоит пальцам Хизер проводить по клитору чуть ощутимее. Возбуждение тянется в животе, растекается по ногам, а смазка капает на бельё. Пока Энни кусает губы, прижимаясь к шее, Хизер смазку растирает по промежности с каким-то странным удовольствием. Скользко и горячо, липко — ощущение смазки на пальцах Хизер нравится. Она вводит два пальца аккуратно и не полностью, избегая того, чтобы кольца вошли внутрь. Из-за смазки пальцы хорошо вводятся, и растягивать становится куда проще. Влажные пальцы Энни сжимают шею, а она стонет, но это вырывается всхлипами из-за прикусанных губ. — Посмотри на меня, — тихая просьба становится услышана, и Энни отрывает лицо от шеи, смотрит на Хизер. Убирает её тёмные пряди за ухо и держит ладонь на щеке, удерживая взгляд томный и поддернутый пеленой возбуждения на глазах Хизер. Она смотрит внимательно, словно в душу, и целует подушечку большого пальца, который находится около рта. Нежно захватывает его губами и ласкает языком, не прерывая зрительного контакта. Тонкая нить связи остаётся за ними, и Хизер палец выпускает, проводит по нему языком чувственно. Влажные пальцы вытаскивает, чтобы продолжить ласкать клитор. У Хизер нет цели сделать всё быстрее, она хочет наблюдать, прочувствовать, как следует. Секс сегодня не цель, а средство. Что-то большее, чем обычное желание чужого тела, Хизер хочет распробовать это по-хорошему. Надломленный стон вырывается в губы, когда Хизер наклоняется, чтобы поцеловать. Энни целует смазанно и нежно в крайней степени от душащего возбуждения. Тело не может терпеть долгой прелюдии: горячее, подающееся, изгибающееся. Тело готово, оно жаждет продолжения не в руках, горит от случайного прикосновения к любой части. Хизер опускает руку к ремню на брюках и расстёгивает его, пряжка стучит слишком громко, болезненно и сладко для слуха сейчас. — Лежи, — кладёт ладонь на живот Энни, успокаивая, и поднимается с кровати. Раздевается догола, оставляя лишнюю одежду прямо на полу, а потом снимает часы с руки и все кольца, оставляя их на тумбе. Возвращается на кровать под внимательным взглядом омеги, и раздвигает её ноги нежно, забирая презервативы. Раскрывает коробку, а потом избавляется от упаковки. Всё валяется рядом, пока Хизер натягивает презерватив на член, растерев предэякулят в томительном молчании прямо под взглядом омеги. Приятно, до сумасшествия приятно, плоть твёрдая и горячая, а внизу живота тянет, спазмы волнуют. — Зверь, — Энни выдыхает тяжело, а Хизер к ней наклоняется, подавшись на коленях вперёд. Берёт за шею сзади аккуратно и укладывает в другое положение голову, целуя после прямо под подбородком. — Расслабься, — шепчет низко на ухо и поднимается. Гладит разведённые бёдра Энни, проводит членом по влажной промежности. Энни тихо мычит, сжимая одеяло и покрывается мурашками от ладони Хизер, которая ложится под грудью. — Больно не будет, совсем, — произносит ровно, спокойно. Энни успокаивает её голос. — Веришь? — медленно она кивает, доверяясь. — Расслабься прямо сейчас, не сжимайся, — просит, и Энни пытается это выполнить, чувствуя, как в несколько секунд её заполняют до конца. Нежно, без порывов и желания сиюминутно овладеть. Энни даже выгибает спину, кусая губу, чтобы громко не стонать. Медленные начальные движения непривычны, но настолько скользко и из-за возбуждения приятно, что Энни входит во вкус. Это совсем не так, как было в той злосчастной спальне. Здесь Энни не чувствует себя использованной, кажется, будто всё правильно. Хизер убирает волосы от лица и опускает руку к промежности, чтобы погладить клитор. Энни изгибается со стоном от движений и сжимает одеяло в руках. Всё происходит медленно, но Энни этого больше, чем достаточно. Свободная рука Хизер гладит небольшую грудь и обводит твердые соски пальцем. Энни дышать тяжело, а от поцелуев, которые оставляет Хизер, наклонившись, тепло разливается сильнее. Мягкие толчки не прекращаются. В этот раз не больно, и Энни обнимает Хизер за спину, вцепляясь в неё пальцами. Тихо стонет, ощущая поцелуй в висок, в который Хизер горячо дышит. Целует за ухом и лижет его, а Энни одну из рук перекладывает Хизер на затылок, выгибаясь её телу навстречу. Соприкасаются горячей кожей и трутся друг о друга. Поцелуи обжигающие, уходят в шею, к которой Хизер прижимается вплотную. Энни стонет почти Хизер на ухо и только отголоском слышит её дыхание в собственную кожу. Стоны, больше похожие на скулеж, вырываются один за другим, и Энни чувствует, как спазмы, тревожащие живот, начинают рассасываться, а вместо них появляется приятное тепло. Вцепляется в Хизер, когда кончает, и дыхание спирает на секунду, прежде чем не становится ничего важнее поцелуя, пока внутри не прекращаются толчки. Хизер и сама стонет, когда оказывается на пределе, дышит Энни в губы, издавая глухие звуки и сводя брови к переносице. Кончает, прижавшись к Энни близко, и кусает её в плечо, не сумев больше сдерживаться. От омеги болезненный стон вырывается вместе с тем, как ногти вонзаются в спину. Хизер хлынувшую кровь слизывает, и язык её горячий, обжигает. — Прости, — с отдышкой шепчет в шею. — Сейчас, исправим, — кусает своё предплечье до крови, и красные линии начинают покрывать кожу, капают Энни на грудь. Горячие капли. — Пей. Подносит прокусанное предплечье к лицу, и Энни сглатывает, открывает рот, сразу же чувствуя, как соленая кровь капает ей на язык. Вонзается зубами в рану, долго не думая, и кровь заливает рот неприлично. — Кусай, не стесняйся, — Хизер не против такого, сама наклоняется к ране Энни в плече и вгрызается, вызывая новый болезненный стон. Энни слюной и кровью давится, кашляет, а потом пытается сглатывать. Хизер всё ещё находится внутри неё, но не двигается. Они лежат и пьют друг друга, когда так хорошо до безобразия. Энни чувствует феромоны Хизер настолько явно, что они душат, они заполняют все, от них становится плохо. Плечо начинает болеть, горло жжёт, а потом Энни отказывается от руки, Хизер отстраняется от её плеча. Лица замараны кровью беспорядочно, это выглядит жутко, и Энни становится не по себе. Что это было? Хизер гладит её по голове нежно, пока смотрит сверху, вселяя какой-то отголосок страха. Её вид пугает. — Не бойся, — шепчет почти одними губами, но Энни слышит. — Не боюсь, — губы дрожат, покрытые кровью. Энни нервно их облизывает. Хизер целует неудержимо, сплетаясь, сцепляясь, забирая за шею со спины. Нет никакого дела до боли, пока так нечеловечески тянет, пока затуманивает разум феромонами. Хочется продолжать. Вкус крови вдруг становится сладким, приторным. Хизер стонет Энни в губы от того, как впиваются в её спину ногти. Но сейчас она не против быть разодранной. Отстраняется, чтобы вытащить член. Выжимает всю сперму до капли в презерватив. — Я сейчас вернусь, — уходит, бросив напоследок тихо. Энни следит за ней глазами до момента, пока Хизер не растворяется за дверью. В спальню проникает свет, в начинающем пробиваться рассвете. Рассеивается по комнате, пока не достигая кровати. Энни глаза закрывает на миг, выпрямляя ноги. Вдруг чувствует облегчение, какого не было давно. Почему-то сейчас всё остальное кажется не важным, пустым, не имеющим веса. Лежит на кровати, впадая в вялое состояние раздумий. Хизер прерывает это, стоит ей вернуться. — Раны затянутся за ночь, дай только помазать. Хизер садится рядом и открывает тюбик мази. Проводит ей массирующими движениями по ране Энни, под недовольное и болезненное шипение. — Скоро лучше будет, когда подсохнет. Себя тоже мажет, а Энни морщится от неприятных покалываний. Наблюдает, как Хизер тюбик уносит на тумбу, кладёт рядом с украшениями. — Давай под одеяло, — здоровой рукой проводит по волосам, влажным у корней, а потом смотрит, как Энни двигается дальше и залезает под одеяло. Ложится рядом, наконец, выдыхая. — Тебе удобно? Можно скинуть подушки, — произносит тихо, а Энни поворачивает к ней голову, смотрит с усталостью. — Всё хорошо, — Хизер волосы Энни рукой поправляет, убирает от лица, чтобы не прилипали. — Не думала, что ты ляжешь со мной в постель, — Хизер только усмехается. — Ты всегда можешь спать на диване, — удивленный взгляд Энни Хизер рассмешил. — Шучу. Я не хотела от тебя сбегать, будто ничего не было. Наутро всё встанет в обычное русло, сразу после того, как я поднимусь и выйду из спальни, но сейчас я буду спать с тобой. — Создаётся двоякое впечатление, — Энни шепчет в ответ, когда чувствует, как пальцы Хизер касаются её. — Всё это неправильно. — Хуже быть не может. Люблю проживать моменты до конца, до логического завершения. После секса мы должны спать вместе, это моё логическое завершение, поэтому предлагаю закончить это вместе правильно. — лицо Хизер тёмное, такое же, как и лицо Энни. Они смотрят в прозрачные глаза друг друга молча, лёжа рядом, а потом Энни кивает, соглашаясь. Они закончат это вместе. Правильно. Последний поцелуй выходит коротким. Хизер утыкается носом Энни в висок и закрывает глаза, слушая, как дышит омега рядом. Воздух наполнен алкогольным душком, феромонами и сексом, влажностью. Душно. Они засыпают, растворённые в лучах рассвета. Проснуться в большой кровати в одиночестве было странно. Энни не сразу поняла, почему сейчас находится не в своей спальне в доме Солсбери. Не сразу вспомнила, что приключилось вчера, но как только смогла понять, то молча обняла подушку и уткнулась в неё, перевернувшись на живот. Размышлять о том, что произошло, было поздно, особенно после того, как всё случившееся они решили оставить «во вчера». Но несмотря на всё, близость с Хизер так и лезла в голову, спешила проявляться, и Энни смущалась в одиночестве, никем не замеченная, спрятав лицо в дорогую подушку. Сколько времени она проспала, Энни не знала, не имела ни малейшего представления. Но это казалось сейчас нелепицей, тем, о чём думать хотелось в последнюю очередь. День так хорошо начинался, став поощрением за всё остальное время, проведённое рядом с близняшками в их доме. Энни была довольна, что хотя бы частично её положение стало лучше. Ночь с Хизер — приятное дополнение, которое позволило Энни почувствовать себя нужно и по-настоящему полноценной. Закрыло пробелы. Чувство того, что она тоже может быть любимой кем-то омегой, накрыло. Купаться в нём стало наслаждением. Энни адаптировалась, она перестраивалась, пыталась до сих пор найти себя. Бегство с Хизер стало новым дыханием, тем, что было жизненно необходимо в данный момент. Новый опыт, новое место, новые люди — так Энни смогла увидеть что-то дальше неприятной Хейзел Солсбери, которая держала её на привязи. Хизер вошла тихо, Энни не заметила. — Энни? Выспалась? — она спросила аккуратно, а Энни посмотрела на неё через плечо, впервые увидев её после сегодняшнего пробуждения. — Сходи в душ. Завтрак в номер заказан, скоро будет. — Ты уже завтракала? — Да, мы встретились в ресторане с Антонио, нужно было поговорить. Но ты сейчас позавтракаешь в номере, не думаю, что куда-то идти тебе хочется, — Хизер произнесла весьма заботливо, а Энни кивнула. — Халат здесь, — показывает на кресло, стоящее около другого. Около стены. — Поняла, спасибо. Хизер вышла так же тихо, как и пришла. Она тоже была в халате. В белом, удобном халате от отеля. Энни медленно поднялась с кровати, а потом скрыла тело за приятной тканью махрового халата и затянула пояс. Вышла из спальни и осмотрелась в большом коридоре. Этот номер почти, как квартира, по размерам, в таких Энни впервые. Наугад идёт и обнаруживает Хизер в светлом зале вместе с ноутбуком. Она пьёт кофе, закинув ноги на диван. Сидит, подложив под спину удобную подушку. — Заблудилась? — интересуется, когда видит омегу, а она кивает. — Ванная дальше по коридору, следующая дверь. Помоешься и возвращайся сюда, вместе пойдём в столовую. Энни находит ванную прямо там, где Хизер сказала. Принимает душ, смывая с себя помаду и кровь, пот. Замечает, как зажило плечо, хотя вчера точно было покусано на славу. Покусано... Энни тоже кусала, тоже пила, и мысли об этом её загрузили. Что же, она и сама пробовала человеческую кровь на вкус, ослепленная удовольствием и грехом. Но это осталось во вчера, как и всё остальное, так удобно, так правильно. Задумываться лишний раз не хочется, и Энни упускает это, моется, а потом вытирает тело и волосы полотенцем. Снова заворачивается в халат. В столовой накрыт завтрак, Энни садится за него, а Хизер рядом, поставив перед собой ноутбук. Оставлять одну не хочет, но и работу бросить не может. — Сколько времени? — Уже почти четыре часа, — такого ответа Энни не ждала, удивилась, начав есть кашу. — Через час поедем к Виоле, оставлю тебя с ней, пока с делами разбираюсь. Нужно будет из офиса забрать печатные версии документов, пока я делаю их в электронном виде. А потом разобраться с делами университета. — Университета? — переспрашивает, взглянув вопросительно, а Хизер кивает, даже не посмотрев в ответ: — Я получаю ещё одно образование. — Где учишься? — В Лондоне. — Не в Оксфорде? — Энни интересуется с усмешкой, а Хизер поднимает на неё взгляд. — Оксфордский университет находится в городе Оксфорд, понятно, что сейчас я учусь не там. Но первое образование я получала в Оксфорде, — поясняет, а Энни смотрит удивлёнными глазами. Хизер усмехается. — Правда? — интересуется, а Хизер кивает. — Правда. С моей формой обучения легче учиться в чем-то попроще, будут не так строги. Я думала подать документы в Гарвардский университет, всё-таки он находится в Штатах, это ближе, но потом решила, что посещать я так и так не смогу, поэтому всё равно выбрала английское образование. — Поступление в Оксфорд было моей детской мечтой, — Энни усмехается, вспоминая. — Ты подавала документы? — Да, но меня не приняли. — Не пыталась ещё раз? — Энни пьёт кофе и облизывает губы. Её выражение не самое радостное, и Хизер за ним наблюдает. — Пыталась, но ничего снова не получилось. Решила, что это знак, чтобы я осталась ближе к семье, и в итоге начала учиться в местном университете. — Ты же понимаешь, что это не знак? — спрашивает риторически, а Энни жмёт плечами поникше. Хизер слишком пряма в таких вопросах. — С такой установкой мне было легче пережить неудачу. Я понимаю, что была не слишком хороша для Оксфорда. — Если тебя это утешит, то Хейзел тоже училась тут, она не смогла поступить, но документы мы подавали вместе. И когда я уехала в Англию, то мне стало одиноко, потому что обычно Хейзел была рядом, как и наш отец, но в итоге я осталась одна. Мне хотелось домой постоянно, даже после того, как я нашла университетских друзей. Иногда я всерьёз думала о том, чтобы забрать документы и вернуться сюда, поступить тут ради того, чтобы быть вместе со своей семьёй. Мне было плевать на учёбу, я хотела, чтобы скорее наступили каникулы, и я смогла приехать. — Но всё-таки у тебя есть Оксфордское образование, это похвально. — Я считаю это неплохим достижением, но как человеку, для которого важна семья, такое расставание было болезненным, — жмёт плечами, а Энни взглядом утыкается в тарелку с горячей кашей, продолжая жевать. *** На вилле Виолы было оживлённо. Днём этот дом казался не таким ужасающим, пусть на небе и не осталось ни следа солнца. Серо, но тепло. Босыми ногами Энни прошла сначала по каменной площади до дома, а потом Хизер открыла для омеги дверь, и вместе они вошли в просторный холл. Оттуда прямо на задний двор, стеклянные раздвижные двери куда были распахнуты настежь. Виола сидела на шезлонге в расстегнутой гавайской рубахе и плавках. Небольшой стеклянный столик около её шезлонга был занят бутылкой виски и стаканом, телефоном, а ноутбук стоял на коленях. Отдыхать у бассейна в такую погоду было самое то, по крайней мере, по мнению самой Виолы. Полотенце валялось рядом, влажное и забытое, никому было не до него. Никакого одиночества, очевидно, в этом месте ждать не следовало. Шумные омеги то и дело мелькали: проходили мимо в купальниках или открытых спортивных костюмах, занимались спортом на газоне, бегали около дома. Энни была уверена, что и спортивный зал на одном из трёх этажей точно должен был найтись. Всё настолько спокойно и размеренно, что не верилось, как следует. Только подвижная, но не надоедающая музыка играла из колонок, чтобы заниматься было веселее. Энни трудно было представить, каково жить с таким количеством омег в одном месте. А что, если будет течка? Виола, кажется, единственная альфа, проживающая здесь. Хизер, провожающая Энни прямо к хозяйке виллы, выглядела бодро и расслабленно, прямо, как вчера. Что было вчера? Даже пьянство не смогло скрыть все следы, а Хизер сразу обозначила, что всё помнит. Что ей понравилось. У Хизер никакой проблемы, очевидно, с этим не было, ведь она хотела, но и у Энни не то, что бы имелись какие-либо претензии или недовольства в сторону Хизер. Она ведь была не против такого продолжения совместного вечера. Кажется, даже слишком логичного продолжения. Никаких недомолвок или ухода от правды — у Хизер всё оставалось начистоту, без лукавства и притворства. Такого Хизер не могла переносить, буквально аллергировала, стоило ей начать врать и уходить от ответа. Энни радовало то, как прошло утро, что всё было спокойно, словно так и должно. Словно так происходит всегда, а не только в одно-единственное утро в отеле. Вкусный завтрак, утренний разговор, чашка кофе и очень красивый вид на город из панорамных окон номера — Энни была больше, чем довольна своим утром. Сейчас день продолжался размеренно. Сегодня ей предстояло провести время в доме Виолы, пока Хизер уезжает по делам. Только до вечера. — Привет, Ви, — Хизер сказала громче обычного, чтобы привлечь внимание Виолы, напряжённо сидящей на шезлонге с ноутбуком. Наверняка работает. Она поднимает голову и широко улыбается, смотрит, не снимая солнцезащитных очков. — Хизи, как я рада тебя видеть! — когда они подходят, Хизер наклоняется, чтобы обнять Виолу, а после и выпрямляется, показывая на Энни рядом. — Оставляю тебе на сохранение. Займи её чем-нибудь хорошим, — Виола легко жмёт Энни руку, приветствуя. — Сделаем по высшему разряду, — отвечает с улыбкой, и подкладывает руки под голову. — Вы откуда такие? Больно красивые для утра, — отмечает внешний вид, что далёк от повседневного. У Хизер вызывает сдержанную усмешку. — Отлично провели время в «Люкс Роял». Антонио просил передать тебе привет, — Виола мычит, словно от огромной усталости, а потом оголяет зубы в новой улыбке. — Надо как-нибудь будет заехать к нему, ты абсолютно права... А, кстати, что-то я Хейзи не вижу. Она не с вами? — интересуется, переводя тему, а Хизер мотает головой. — Не с нами. — Так ты одна Энни возила в «Люкс Роял»? — переспрашивает удивлённо, а Хизер воздерживается от словесного ответа. Односложно кивает. — Зверь меня дери, как так? На ней даже ошейника нет, ты выдала её за свободную? — продолжает спрашивать с глубоким удивлением в голосе. — Я со зверушками не вожусь, ты знаешь, — Хизер легко поясняет, а Виола только очки на нос спускает, открывая глаза и скептическое выражение. — Ты взяла и увезла её от хозяйки? Хейзи была не против, что-ли? — следуют новые вопросы, которые Хизер переносит спокойно, умиротворённо. — Была не против, а я взяла и увезла. — Охуеть, — не сдерживает эмоций, снова переводя взгляд на Энни. — С тобой возится Хизер Солсбери, Энни, мне кажется, это слишком весомо. — Перестань, Ви, — Хизер закатывает глаза и проводит пальцами по лбу. Смотрит время на золотых часах. — Скоро поеду, — осведомляет, а Виола возвращает очки на глаза, принимая самый бесстрастный вид. — Нам будет о чем пошептаться с Энни, когда ты уедешь, крошка, — пальцами стучит по клавиатуре, набирая текст. Энни усмехается и ещё раз осматривает большой задний двор. Невообразимо большая территория, так просторно и так свежо, нет никаких соседей, разве что это множество омег. — Да и с тобой тоже будет. Ты просто сумасшедшая. Теперь все в окружении Антонио будут думать, что Энни — свободная омега, да ещё и твоя пассия. Умеешь ты намутить воды и наделать лишнего шума. Не удивлюсь, если мне кто-то позвонит, чтобы узнать об этом подробнее. — Но ты же умнее того, чтобы рассказать правду? — Я-то умнее, но ты... — делает паузу, чтобы собраться с мыслями и продолжить: — Меня, на самом деле, волнует только Эш. Ещё вчера вы приезжали сюда вместе, что стряслось? — Поговорим об этом позже, — просит, достаточно устав, а Виола поднимает руки в жесте примирения. — Да как скажешь. Позже, значит, позже, я же не тороплю. История, похоже, длинная. — Если измерять стаканами виски, — Виола смеётся на остроумное замечание Хизер, даже поднимает глаза от ноутбука. — Кажется, меня ждёт что-то интересное, — произносит заговорщически, улыбаясь открыто, обнажая зубы. — Так и будет, — Хизер соглашается без лишних сомнений и размышлений, а Хизер щёлкает пальцами с довольной ухмылкой, возвращаясь к ноутбуку. — Это супер-новости, мне такое нравится. Давно не слышала ничего горячего. — Отлично. Значит, я оставляю Энни на тебя до вечера, — напоминает, а Виола утвердительно мычит. — Именно так. Не переживай, она здесь уже, как своя, — поднимает стакан с алкоголем со столика и глотает жадно. — Езжай, всё будет спокойно, — отправляет Хизер, а она только кивает. — Мне пора. Вечером вернусь, — предупреждает уже Энни, а она кивает. — До вечера. Хизер уходит в раскрытые двери, а Энни взглядом провожает её спину и остаётся наедине с Виолой, что продолжает работать. — Подожди немного, я разрулю одну рабочую ситуацию и сразу займусь тобой, — Виола говорит спокойно, не отвлекаясь от дел. — Присядь пока. Ну или можешь искупаться, вода сегодня, что надо. Энни только обходит шезлонг и скептически смотрит на водную гладь большого бассейна. Купаться ей не хочется, да и купальника нет. — Пожалуй, посижу, — присаживается на пустой шезлонг рядом, а потом неспешно наблюдает за омегами, которые продолжают заниматься своими делами, не обращая на других внимания. Похоже на привычку. — Скажи, а здесь всегда так многолюдно? — Когда я здесь, то да, — говорит легко, ненапряженно, покачивая ногой в такт музыке, которая доносится из колонок. — Но когда меня нет, то вилла пустует. — Получается, ты тут не так часто, да? — Получается, что так. Здесь я люблю отдыхать, а в основном нахожусь в Вашингтоне, там у меня квартира и офис. — Надолго ты приезжаешь? — Зависит от настроения, — Виола поворачивает голову с улыбкой, а Энни смотрит на неё с вопросом. — Могу на неделю, а могу и на несколько месяцев, но в общем мне нравится находиться тут. Я называю эту виллу местом моей силы, где могу восстановиться после тяжёлых трудовых будней. — Ты бы переехала сюда насовсем? — Переехала бы. Наверное, в ближайшем будущем я постараюсь сделать так, чтобы переехать сюда, но это будет трудоемкий процесс, по крайней мере потому что офис всё равно останется в Вашингтоне. Я ещё не думала о переезде детально, но если ты спрашиваешь про переезд, то да, я бы сюда переехала. Виды, тишина, девочки — меня условия более чем устраивают, — смеётся и снова обращается к ноутбуку. — Но есть всё-таки кое-что, из-за чего я однозначно не могу сказать, что перееду сюда насовсем, и это далеко не работа. Понимаешь, если это место исцеляет меня и имеет такой эффект, когда я долго отсутствую, то при переезде такого уже точно не будет. Всё когда-то приедается и становится обыденным, стоит взять это в повседневную жизнь. Если изо дня в день делать одно и то же, то оно быстро надоест и наскучит. Если приехать и начать жить там, где тебя обычно заряжало и вдохновляло в моментах, то всё это пропадёт. Никакого творчества. Это психология, а потому я не хочу терять такое место, не хочу, чтобы это стало просто домом, в котором я могу жить. Что угодно, только не «просто дом». Это стало почти криком творца. Почти яростным отражением творческого и новаторского нутра. Впрочем, под описание творческого человека Виола подходила по всем параметрам: необычная внешность, необычный образ жизни, загадка, которая окружала её личность, а ещё и мысли, совершенно направленные в сторону того, чтобы сохранять и приумножать своё творчество. Кажется, именно такими Энни всегда представлась богема общества: художники, писатели, музыканты, дизайнеры и другие, чья профессия была напрямую связана с искусством. В искренности слов Виолы сомневаться не приходилось, ведь зачем ей строить из себя кого-то? Зачем доказывать то, что ей по-настоящему чуждо? Абсолютно честные и справедливые для «гения» слова, абсолютный крик души с очень чутким отношением ко всем источникам подпитывания творческой энергией. Виола молчала, и Энни делала то же самое, просто наблюдая за тем, что происходит на заднем дворе. А происходило, правда, многое, но и от того скоро Энни устала. Вся атмосфера лености и постоянного отдыха на вилле очень утомляла. Спокойный ветер и ненавязчивая, пусть и активная, заряжающая музыка, шезлонги и бассейн. Омеги, занимающиеся спортом или сидящие на газоне, отдыхающие. В этом доме работать не хотелось, только отдыхать, только проводить время на шезлонге, никуда с него не слезая. Солнца совсем не было, но это не мешало хорошо отдыхать, кажется, даже наоборот, этого хотелось лишь больше. — А родилась ты... — Энни начинает, а Виола смотрит на неё, повернув голову. Не глядя берёт стакан, где скользят и бьются о его стенки подтаявшие кубики льда. — Я родилась в Вашингтоне, да. — Как ты тогда вообще сюда попала? — Энни это интересно, ведь человек из столицы вдруг сейчас там, где, кажется, никак не должен был оказаться. — Скажем так, приехала по семейным делам, а потом присмотрелась и решила остаться, — ничего однозначного. Виола улыбается лукаво и глотает алкоголь, опустошая стакан. — Всё-таки здесь хорошо: далеко от столицы, больше природы... — пауза затягивается, но не похоже, что Виола бы хотела продолжить. Ставит стакан на стол, а потом вновь уходит в работу. — Кажется, у тебя много секретов, — Энни говорит на выдохе, а потом ловит усмешку Виолы. — Ты для меня пока тоже загадка, — развязным тоном отвечает и отвлекается на двух омег, что к ней подходят. — Мы на шоппинг, скоро вернёмся, — целуют Виолу в щёки, а она кивает им с улыбкой. — Прикупите что-нибудь красивое Энни, — просит, кинув взгляд на неё, сидящей на шезлонге рядом. Омеги осматривают её оценивающе. — Джози, я знаю, у тебя есть вкус, ну, пожалуйста, — целует руку смуглой девушки нежно, а она вздыхает. — Я посмотрю, Ви. — Я за неё плачу, — расплывается в довольном выражении и отпускает руку омеги. — Договорились. Всё, мы побежали! Виола с ними не прощается. Наливает алкоголь в стакан. Энни смотрит на татуировки, которых из-за открытой одежды появилось только больше. Рисунки на ногах расположены хаотично, как и на руках. Она пытается зацепиться хоть за что-нибудь, видит надписи на непонятном языке. Кажется, это иврит. — Что не так? — Виола замечает заинтересованный взгляд Энни и спрашивает напрямую, взяв наполненный стакан в руку. — Надпись на руке... на иврите? — Виола смотрит на правое предплечье. На ней не надпись, на ней большой текст на иврите. — Да, на иврите, — соглашается. — Ты говоришь на нём? — Я хорошо понимаю, говорю только частично, — делает глоток из стакана, пока Энни продолжает рассматривать надпись. — А что набито? Какая надпись? — Это стихи из Священного Писания. Один еврей однажды сказал мне: «На каждого найдется стих из Танаха». Я спросила, какой подходит мне, а он назвал эти три: «17. Ворожеи не оставь в живых. 18. Всякий скотоложец смерти предан будет. 19. Приносящий жертвы божествам — а не Господу одному — истреблен будет», — Виола прочитала на английском, переведя всё то, что набито. Энни смотрела за ней с нескрываемым интересом. Впервые она узнала, что кто-то посмел набить на себе строки из Священного Писания. — После той встречи я набила на иврите его слова. Сама перевела с английского на иврит, а потом сходила в салон. Это был самый приятный еврей, которого я встречала в своей жизни, но виделись мы единожды, он решил остаться неизвестным, — произносит с наслаждением и задумчивостью, повертев стакан в руке. — Ты думаешь, что это тебя описывает? Ты согласна с ним? — Энни продолжает спрашивать, а Виола кивает. — Да, я согласна с ним. Мне уже говорили, что около меня какая-то ведьминская аура. Сначала это было смешным, но после стало не до смеха, когда раз за разом слова повторялись. — Ведьминская аура? — Да, примерно так, — без усмешки ставит стакан на столик и откладывает туда же ноутбук. — Когда говорили, что во мне есть что-то нечеловеческое, то я смеялась и отвечала, что конечно во мне есть нечеловеческое, не совсем нормальное, ведь я альфа, но все реагировали на это одинаково: «Я не об этом». — И ты просто приняла это? — Со временем начала замечать и попыталась понять. Эти попытки были тщетны, — поднимает руки в примирительном жесте, а после смотрит в сторону бассейна. — Поэтому, как только тот еврей назвал мне эти строки, я решила, что это судьба, — произносит с неуверенной интонацией, которая скатывается в вопросительную. — Набила, вместе с тем приняла эту странность. Не знаю, нужно ли мне ходить в Церковь, чтобы очиститься от такого, но я не хожу и не планирую ходить, — смеётся, а Энни смотрит за ней с лёгкой улыбкой. — Церковь вообще была всегда далеко от меня и приближаться к ней, особенно сейчас, в своём лучшем возрасте, я не собираюсь. — В своём лучшем возрасте? — Виола поднимает солнцезащитные очки на белую лениво-кудрявую голову. — Есть жизнь до тридцати, в которой ты ещё учишься жить, как бы странно это не звучало. Ты готовишься, учишься, заводишь знакомства, налаживаешь отношения, строишь карьеру. В тридцать ты начинаешь жить. Абсолютно самостоятельный, вставший на ноги, сделавший себя. В тридцать начинается жизнь, причём самая лучшая, какая только возможна. — К тридцати у меня уже должна была быть семья в моём представлении, — Энни усмехнулась, а Виола махнула рукой. — Если у кого-то состоит счастье в том, чтобы завести семью, то я живу ради равновесия с собой. Мне не хочется своей семьи, я не чувствую в этом нужды. Ни острой, ни незаметной, у меня совсем нет нужды в семье. — Ты никогда не хотела семью? — Нет, никогда. Можешь мне не верить, но я ещё с подросткового возраста говорила о том, чтобы детей от меня не ждали. Не чувствую необходимость в том, чтобы что-то передать своему ребёнку: фамилию, дело, родословную. Если кто-то заводит ребёнка, лишь бы не кануть в лету, то я такого не боюсь. Меня не забудут, — довольно улыбается, положив руки за голову. Энни наблюдает за тем, как Виола безмятежна. Как она смотрит перед собой уверенно и счастливо. Она осознанно проживает жизнь, которая отведена ей. Так, как хочет, без предрассудков и мнений, не пытаясь ввязаться во что-то, что совсем ей чуждо. Энни такой подход нравился. Такая свобода от обязательств, идеалов, путей. Виола сама выбрала, как жить, занималась явно тем, что ей приносило только удовольствие. Она, в отличие от Энни, была ни от кого не зависима, она сама могла создавать от себя зависимость, стоило ей захотеть. — Призадумалась ты, м? — позвала с лукавой улыбкой. Взгляд Энни вышел растерянным, чуть задумчивым. — Всё-таки, хорошо быть абсолютно свободным человеком. — А некоторые мне говорили, как нравится им быть в подчинении. Конечно, такие слова мне понравились, как поклоннику разного рода извращений, но сама я думаю, что в подчинении хорошо быть не может. Это удовольствие нереальное, надуманное, либо посаженное в голову, потому в здравом уме я не понимаю, как такое можно сказать. — Люди в зависимости придумывают себе удовольствие ситуации, чтобы оправдываться в обществе? — Энни сказала медленно, подбирая каждое слово, а Виола после кивнула. — Да, Энни. Никому не нравится быть в подчинении. Мазохизм — один из видов самоистязаний. Придуманная вещь, чтобы защищаться от давления и обстоятельств. Это нездорово, это не говорит об удовольствии, это говорит о том, насколько всё плохо. Один из самых мерзких видов психологической защиты, которые есть. Конечно, мазохизм их оправдывает и оправдывает плачевное положение, но это всё настолько грязно, что только разговоры об этом уже сильно загружают мою голову. — Виола вздохнула, снова опустив очки на глаза. — Я рада, что ты имеешь здоровую позицию. — Жаль, раньше я не смогла насладиться временем, пока была свободна. Вспоминать об этом теперь исключительно больно. Они начали молчать, слушая музыку, которая доносится. Каждый думал о своём, смотря неохотно и задумчиво на вид перед глазами. На омег и бассейн, на зелень и деревья. — Как прошёл вечер в «Люкс Роял»? — Виола поинтересовалась, повернув к Энни голову, а она пожала плечами. — Понравился кто? Антонио, может быть? — в усмешке она показала белые зубы. — На самом деле, они все странные, — Энни произнесла крайне честно, услышав тут же и смех Виолы. — Как же ты права. Жеманные и лицемерные, но не все. Всё-таки, хорошие люди есть и в таких обществах, Антонио, например. Светлой души человек, в Церковь ходит, исповедуется, молитвы читает. Настоящее чудо, — смешок вырывается, но не из-за иронии. — Клянусь, он мне нравится, единственный честный и по-настоящему открытый. — В вас есть что-то похожее. — Ты знаешь меня всего ничего, но уже говоришь стоящие вещи, — поднимает указательный палец, заостряя внимание. — Про нас с Антонио говорят, что мы похожи. Да, что-то в нас есть одинаковое, чего будет даже больше, чем в Хизи и Хейзи, — снова закладывает руку за голову. — Иногда я сомневаюсь, что они сёстры, от близнецов у них одно название. Но это налицо, даже под сомнение не поставишь. Более разных людей, чем они, я ещё не встречала, но и близнецы они у меня одни в окружении. Может быть, все близнецы такие? — Они разные, это факт, — Энни соглашается легко. Кивает, смотря под ноги. — Но насчёт общества в «Люкс Роял». — Да? — Скажи, а ты знаешь Мадонну? — Виола задумывается, а потом смотрит на Энни и кивает расслабленно. — Знакомы. — Как ты к ней относишься? — интересуется, видя ухмылку на губах Виолы. — Никак, — отвечает односложно, но через секунду принимается объяснять, распространяя: — Мы спали с ней единожды, до этого она меня упорно клеила. Она красивая, конечно, я не ломалась, но она не в моём вкусе. Я была пьяная, поэтому простила себе секс с ней, когда всё поняла. Знаешь, в рамках своей работы мне нравится видеть пустышек, они как раз подходят для того, что я предлагаю, но в жизни они настолько ничтожны, что я не могу считать их за людей. Лучше быть наполненным какой-то гнилью, чем абсолютным ничем. Такие люди лишь тянут энергию и силы, смотрят на тебя своими дохлыми глазами, в которых нет никакой жизни, и ты думаешь только о том, что так правда может быть? — Не такая уж она и пустая, если я ей не понравилась, — Виола отмахнулась. — Я тебя умоляю, Мадонне не нравятся все, у кого нет члена между ног. Это понятное явление, объяснимое. В лицо она ничего не скажет, но за спиной слухи разнести может. Если что-то услышу про тебя, я её остановлю, обещаю, — протягивает руку и касается колена Энни, заглядывая ей в глаза. — Тем более, ты же с Хизер приехала в «Люкс Роял», конечно, она встретила тебя неважно. — У них с Хизер какие-то особенные отношения? — Хизер ей нравится, не могу сказать, влюблена она в неё или нет, но все говорят, что Мадонна по Хизер сохнет. У Хизер есть Эш, а к своему выбору она относится трепетно и очень честно, поэтому никого кроме Эш для Хизер нет. Сама я об этой истории давно наслышана, мне, кажется, рассказывала сама Хизер, что Мадонна ещё с университетской поры её доставала и пыталась как-то привлечь внимание, но ничего не вышло. Так у неё, кажется, какой-то незакрытый гештальт, она хочет, чтобы Хизер её выебала, я так понимаю, — начинает смеяться, продолжая рассказ, пока Энни наблюдает с интересом: — Я как-то раз сказала Хизер, когда мы вместе пили, мол, спои Мадонну да пусть её Хейзел заберёт, вы же всё равно на одно лицо, а по синеве не отличишь. Насмеялись от души, но этот способ Хизер так и не взяла в оборот, может быть, будет ещё время. Энни засмеялась следом за Виолой, прикрыв рот руками. — Слушай, а как там было? В «Люкс Роял»? — смотрит лукаво, ожидая какой-то интересной информации. — Расскажи, ну? — Что? — Энни прочищает горло, теряясь, а ладони уже потеют. Рассказать что? Как они с Хизер провели ночь? При том, что у неё есть омега? — Про тебя и Хизер. Что было, что делали... — пытается расспрашивать, всё-таки надеясь, что Энни расскажет сама, без того, чтобы вытягивать из неё информацию. — Я по лицу вижу, что что-то было. Расскажи, м? — Энни взгляд в сторону уводит, отодвигая голову от ладони Виолы, которая легла на её щёку. — Мы задержались в казино, потом Хизер отвела меня на бурлеск, а потом... — Так сухо? — Виола расстроена. Цокает языком, убирая руку от Энни. — А после бурлеска? — Пошли спать, — лицо Виолы принимает неудовлетворенное выражение. — Темнишь, чувствую, — фыркает. — Ладно, пытать не буду, ты мне не доверяешь. Пока попытаемся наладить контакт. Сплетни будут потом. Виола приняла это без оскорбления. Подвела нейтральную черту, а потом свела разговор в бессмысленную тему, чтобы занять время. Омеги с шоппинга вернулись, новая одежда оказалась у Энни, и Виола отправила её переодеться в ванную, до которой проводила. — Платье там кинь, ничего не делай с ним, разберёмся, — отмахнулась, когда впускала в ванную, находившуюся поодаль, в лабиринте коридоров. Энни платье там и оставила, а потом вышла, сразу же столкнувшись с Виолой, которая поджидала недалеко. — Шикарный розовый костюм, мне нравится, как он сияет, — Виола прокрутила Энни и осмотрела оценивающе со всех сторон. — Пойдём, сейчас у меня идёт бурный рабочий процесс, а ты, думаю, очень хотела узнать, чем же я занимаюсь. Сейчас самое время! — за талию Энни уводит за собой к большой лестнице на второй этаж. Мимо ходят омеги, всё девушки, которые не здороваются, просто проходят мимо, даже не заглядываясь. — Виола, я не могу! Бездарно совершенно! — одна из дверей хлопает громко, привлекая внимание. Раздражённая омега направляется в сторону Виолы: — Живой секс так не выглядит! — Не переживай, Кэти, сейчас мы их научим. Выпей воды, иди, посмотри за девочками, спроси, кто готов поработать, устроим ещё одну зону съёмки, — настаивает, придерживая омегу за плечо, а она кивает. — Да, Ви, разберись там, у тебя лучше получится. Какой-то бардак. Уходит, причитая, а Виола тянет Энни к двери, из которой вырвалась та омега. — Что там? — Энни спрашивает, недоумевая, но Виола только загадочно улыбается. — Там совершается настоящее искусство. Сейчас мы станем свидетелями. Открывает дверь и пропускает Энни вперёд, следом заходит сама. Перед глазами открывается комната отдыха, заставленная аппаратурой: студийным светом, камерами, звуком, наполненная командой профессионалов. — Виола, ты пришла, отлично, — парень подходит к ней, отвлекшись от разговора с другими. — Ви, ничего не идёт. Нам что-ли их трахаться учить? — Научим, Саймон, — хлопает по плечу дружески и проходит за аппаратуру, вливаясь в работу. Энни остаётся стоять около Саймона, удивлёнными глазами наблюдая, как лица двоих голых людей поправляет гримёр. — Вчера всё хорошо было, ребята, что сегодня? — интересуется, появившись в поле зрения. — Да ничего вчера не было хорошо, Ви, ты видела материал вообще? — покрасневшая омега всплескивает руками. — Да отойди ты от меня! — кричит на гримёра, чтобы перестал её трогать. — Я видела материал, мне понравилось. Сегодня что? — Да не стоит у него уже! — А ты попробуй несколько дней подряд ебать кого-то, — недовольный парень, сидящий рядом, на девушку прикрикивает, пока с его тела стирают пот. — Ты нам здоровый нужен, понял? Член отсохнет и никакого кино больше, Чарли, — Виола руками разводит. — Иди, толку никакого. — Спасибо, Ви. — Карла позови, за тебя будет. — Может, меня тоже заменим? — девушка спрашивает, а парень уходит голый из комнаты, закрывает дверь тихо. — Давай последний раз, твоё лицо завлекает. После этого я дам тебе несколько месяцев отдыха. — Зверь с тобой. Последний раз. — Сценарий дайте сюда, — смотрит в сторону съёмочной группы и протягивает руку. Один из парней сценарий ей приносит и встаёт рядом. Просматривает его и пролистывает страницы внимательно. — А что со сценарием? Почему он такой неестественный и скучный? Что со сценарием, Чак? — вопросительным взглядом смотрит на парня, стоящего рядом. — Переделаем, Ви. — Конечно, переделаете, потому что на такое никто дрочить не станет, — возвращает сценарий назад и смотрит на всех присутствующих. — Это не они трахаться не умеют, это сценарии херовые пишутся. Значит, так. Даю вам перерыв, этот сценарий мы, — отбирает его снова и разрывает демонстративно пополам. — Убираем, списываем. Делаете другой. Актёры отдыхают. Как будет сценарий готов, придете ко мне и согласуете. И уже потом мы, может быть, начнём съёмки. Разорванный сценарий забирает сценарист, а Виола разворачивается к актрисе: — Сцены секса поставлю лично, отрепетируем, покажу, чтобы Карл видел, повторил. Пока отдыхаем. *** Они возвращаются домой в ночь. Через несколько дней бесцельных разъездов по городу, встреч с бесчисленными знакомыми Хизер, они приехали в дом, откуда сбежали, чтобы не находиться рядом с теми, кто предал, чтобы избегать мрачных и жутких мыслей. — Куда ты сейчас? — Энни интересуется у Хизер, что открывает ей дверь в дом. Они входят внутрь, погружаясь во мрак. — Я буду занята ужином, Хейзел, кажется, сейчас нет дома, — произносит спокойно, пока они проходят мимо лестницы на второй этаж. — Ты можешь просто подождать, заняться своими делами. — Не нужно помочь? — спрашивает на всякий случай, а Хизер мотает головой. — Нет, Энни, я сама справлюсь, — приятно улыбается, и омега ей кивает. — Устроим сегодня семейный ужин. — Семейный? — вопрос с неуверенной интонацией Хизер смешит, она улыбается по-доброму. — Ты — часть семьи Солсбери, конечно, семейный, — гладит омегу по плечу приветливо, с нежностью. — Не беспокойся об этом. Иди к себе, — обращается тихо, опуская руку, а Энни кивает понимающе. — Если будет нужно, то я помогу, — напоминает, а Хизер только улыбается. — Конечно. Хизер уходит дальше, а Энни скрывается в комнате. Абсолютная тишина окутывает, как и тьма вокруг. Луны сегодня нет. Омега проходит по спальне и усаживается в кресло, отворачивая голову к огромным окнам, за которыми ничего не видно. Чернота опутывает, только лишь фонари подают признаки жизни. В этой спальне больше не пусто, словно никто и не живёт: на полках стоят книги, на журнальном столе лежат тетради с конспектами, ручки, карандаши. Здесь появилось всё то, что было необходимо Энни для полноценной жизни, всё прямиком из её родного дома. Она смотрит на это: пробегает глазами по тетрадям, что лежат рядом, по ряду книг на полках, по её вещам, которые наполнили комнату присутствием. Они так и говорят: «Аннетт Кэрри живёт здесь, в этой комнате. В доме семьи Солсбери». Энни темноты боится, будучи в одиночестве, пересаживается ближе к окну, около которого так много фонарного света. Пока Энни с кем-то, пока она не в здравой памяти, страх отступает, становится вовсе и не страшно, — ну тьма и тьма. Но стоит ей остаться одной в тёмной комнате, начинают ползти по коже мурашки от страха. Её передергивает, когда она садится прямо на пол. Слышит, как ходит Хизер. Энни не интересно, она сидит, смотря в тёмное окно, за которым ничего не видно. Можно разглядеть только то, что в области фонаря. Энни это и делает. Рассматривает траву и дорожку, постриженные кусты. Из окон своей комнаты в доме родителей она видела красивый сад, садовника Эдди, который выходил каждое утро, чтобы привести непослушные листья и газон в порядок. Энни читала до утра, видела, как рассвет бьётся на горизонте. Солнце всё никак не могло вырваться. Энни почти не видела солнца в своей жизни. Постоянная серость, мрак — всё вокруг не казалось таким привлекательным, когда не было солнца. Значит, всё вокруг не было привлекательным почти всегда. В этом доме Энни ещё не встречала садовника. Здесь не было прислуги. Только лишь охрана, которая сменялась на своих постах. Очень высокий уровень защиты, неужели Хизер с Хейзел могло что-то угрожать? Или это они могли кому-то угрожать? Ужасы, которые творились в этом доме, кричали о том, что охрана нужна для сохранения грязных секретов внутри. Чтобы ничего не ушло, никаких слухов не расползлось. Солсбери очень беспокоились за свой вид в обществе, Энни поняла это быстро. Они соответствовали своему статусу и никак иначе. На них не было пятен, никакой черноты, — только лишь блеск и сияние. У мэра приличная семья, образцовая. — А-а-а! — истошный крик заставил Энни испуганно посмотреть за спину, в сторону двери. По спине побежали мурашки ужаса, мерзко дойдя до самой головы. Что это, Зверь возьми, было? Энни чувствует, как начинает дрожать. Тишина, которая настала сразу после крика, напугала только сильнее. Тихий ужас сковал тело. Кто кричал так пронзительно? Энни ведь не могло показаться? Аккуратно Энни повернулась от окна и поднялась на ноги. Выходить в этом доме на страшные звуки нельзя, желательно совсем не высовывать носа из места, где находишься. Чем дальше от места, из которого шёл звук, тем лучше, но Энни, трясясь всем телом, выходит из комнаты. Откуда мог быть крик, если и был? Как Энни может знать, что ей не показалось? Но, всё-таки, он был так реален... Она идёт сначала в сторону кухни, но в той стороне везде темно, нет никого и ничего. Где Хизер? Она ведь говорила, что пойдёт готовить ужин. Ужин. Через мгновение Энни становится не по себе, а на лбу вдруг выделяется холодный пот, она смазывает его дрожащими пальцами. Ужин. Почему-то начало тошнить. Почти не чувствуя ног, Энни пошла в противоположную сторону, ощущая, как дрожь бьёт всё больше. Зубы уже стучали безумно, и омега стискивала челюсти, чтобы не издавать щёлканья. Свет в подвале был включен, Энни видела его линией из-под закрытой двери. Нажала тихо на ручку, а потом увидела перед собой знакомую лестницу вниз и кое-какую часть подвала. В зоне видимости пусто. Слышно только лязг металла, будто что-то точат, противный чиркающий звук. Очевидно, Хизер там, внизу, это было единственное место, где свет оставался включенным. Энни начала опускаться тихо. Эш должна быть там же, ничего страшного, если она спустится и проверит ситуацию. В голове вдруг вспыхнула сцена, когда Хейзел поедала какую-то омегу тут же, в подвале, похожая на настоящее чудовище. С мерзким чавканьем она жевала плоть, разрывала её руками с когтями. Там стоял такой же запах, как сейчас. Воняло кровью до блевоты. Как и сейчас? Чуткие рецепторы омеги уловили не надуманный запах крови. Глубокий, противный кровяной запах, от которого начало тошнить только сильнее. Энни зажала нос и спустилась на последнюю ступеньку, а потом с диким криком упала на пол, забившись с безумным взглядом около лестницы. Эш лежала на полу в луже собственной крови, а из её горла торчало длинное лезвие ножа. Она не двигалась, не подавала никаких признаков жизни, только лишь хриплый булькающий звук доносился из приоткрытого в крике рта. Она мертва. Её зарезали, воткнув нож прямо в горло, а сейчас она лежала на холодном полу, бледная и запачканная. Хизер стояла недалеко, раздетая наполовину, она точила небольшой топор для рубки мяса, совершенно безразличная к тому, что происходит рядом с ней. Обернулась только на крик Энни. — Энни? — позвала по имени, но омега даже не посмотрела на неё, схваченная ужасом от увиденного. — Ты меня слышишь? — отложила точильный камень и топорик на стол, а потом подошла, опустилась на корточки рядом. — Эй, — встряхнула за плечи ощутимо, только потом заметив, как бешеный взгляд переметнулся к ней. — Она мёртвая? — голос Энни дрожал, он выдавал весь её животный страх. Хизер через плечо посмотрела бесстрастно на остывающий труп. — От такого не выживают. Она похрипит и перестанет, — глазами снова встречается с Энни, которая обнимает себя руками, пальцами вцепившись в кожу. — Зачем ты убила её? — Я готовлю ужин, Энни, для нашей семьи, — особенно интонацией выделилось слово «нашей», акцентируя внимание. — Сейчас я собираюсь разделывать мясо, поэтому тебе лучше уйти, можешь поспать, — обратилась особенно спокойно. Ошалелый взгляд Энни вдруг стал отчаянным. — Её разделывать? — Мясо, Энни, я буду разделывать мясо. Резкий рвотный позыв заставил Энни согнуться. Вырвало на последнюю ступеньку шампанским. В горле начало мерзко жечь, а нос забил и запах свежей рвоты. Хизер прижала Энни к своему плечу по-матерински. — Ну всё, тише, — тихим голосом Хизер попыталась успокоить Энни, отвлечь её от трупа Эш, который лежал позади. Всё больше вытекало крови. — Ничего, это пройдет. — Ты убила её и скормишь Хейзел за столом? — Энни всхлипнула, вцепившись в теплое тело Хизер. — Поверить не могу, — слёзы текли из глаз с тихим скулежом. — Не плачь, — она прижалась губами к макушке Энни. — Это не человек, это просто кусок мяса, Энни, зачем ты так переживаешь? Не плачь, возьми себя в руки. — Не могу... — трясётся из-за слёз и напряжения. — Тебе не нужно находиться тут, пойдём, — поднимает Энни и уводит её из подвала в коридор. — Пойдём, пойдём со мной, сейчас мы тебя уложим, дадим снотворного. Хочешь поспать? Ведёт наверх и заводит в свою спальню. — Ложись, давай, — укладывает на кровать, а потом говорит оставаться там, пока сама уходит в ванную за аптечкой. Возвращается со шприцем успокоительного. — Что ты собираешься делать? — Энни спрашивает шёпотом, когда видит, как Хизер садится на край кровати и ставит на тумбу над кроватью бутылек и кладёт шприц. — Это успокоительное, я сделаю его, и ты поспишь, ничего страшного не произойдет, — гладит по лицу, а потом мочит в спирте вату. Протирает место будущего укола, где видно вену лучше. — Я не хочу снотворное, пожалуйста, — Энни мягко пытается убрать руку, противостоя шёпотом, но Хизер берёт предплечье ощутимее. — Ничего страшного не произойдет, ничего, — снимает колпачок с иглы, а потом вводит её аккуратно в вену. Вкалывает содержимое шприца Энни в вену, затем пережимает рану ватой. — Это успокоительное, только оно. — Мне не нужно успокоительное, — губы дрожат, и Энни всхлипывает тихо. — Тебе никто не помешает здесь, поспишь в тишине, — целует в лоб, поглаживая по щеке, в другую щёку. Слов Энни специально не слышит, не реагирует, повторяя своё. — Ничего страшного, поспать тоже нужно. А потом вернётся Хейзел, и я тебя разбужу, обещаю, поужинаем вместе. — Я не буду есть Эш, — морщит лицо в отчаянии, а Хизер проводит по её волосам рукой. — Не будешь, конечно, никто тебя не заставит, — целует место укола, убрав с него кровавую вату. Укладывает руку Энни бережно поверх одеяла. — Засыпай. Чем раньше ты заснешь, тем лучше будет. Хизер вышла из спальни, выкинув по пути мусор в ведро. Последнее, чего она хотела, чтобы сейчас ей кто-то мешал. Предсмертный, истерический крик Эш привлёк слишком много внимания, Хизер совсем не хотела распространяться на что-то иное, чем разделка мяса. Насколько она говорила об Эш, как о куске мяса, настолько она и думала также. «Сегодняшний ужин, то, что нужно разделать», как Хизер делала уже ни единожды. Готовить омег она умела превосходно, управлялась с этим бесстрастно, уже привыкнув. Отчасти профессионально. Нисколько её существо не трогало то, что она вытворяла, это был только процесс. Рутинное дело, действо, которое Хизер не то, что бы любила, но делала отлично, потому и продолжала. Оно, как и всякое рутинное дело, помогало избавляться от мыслей. Думать Хизер сейчас не хотелось ни о чём, но всё равно лезли мысли о том, какой сладкой будет месть, которую она вынашивала бережно всё то время, пока отдыхала. Мстить Хизер собиралась, конечно, не своей бывшей омеге, а сестре, ведь именно она стала главной виновницей всего того, что произошло. Она и должна поплатиться. А Эш умерла для Хизер в тот же момент, как она увидела животрепещущую измену. Застала их прямо в момент. «Сама Эш не додумалась бы до такого, — думала Хизер. — Только с подачки Хейзел они могли начать спать. Только по её личной прихоти». В Хейзел была вся вина, она должна была ответить сполна, а Эш стала лишь расходным материалом, с помощью которого Хизер могла добиться отмщения. В случае измены пострадала её честь, это её оскорбили, и сделала это собственная сестра. До Эш не было, справедливо, никакого дела, Хизер чувствовала прокаженной лишь себя. Она спустилась в подвал и вытерла рвоту тряпками, запачканными в крови. Выкинула их к куче мусора, а потом подняла труп с пола, не боясь замараться. Положила на стол с грохотом. Разорвала одежду, чтобы не мешала. Привлекательное ранее тело Эш сейчас никак Хизер не волновало. Одежда полетела в сторону, тяжело падая к остальному мусору или шлёпая на пол от тяжести крови. Всё пропитано кровью. Взяв нож, торчащий из шеи Эш, за рукоять и лезвие, Хизер провернула его рывком до громкого хруста шейных позвонков. Свернула шею, чтобы наверняка. Голова омеги повернулась в неестественное положение, свесившись с края стола, а Хизер нож выдернула, положила рядом, забрызгав себя ещё сильнее кровью. Кровь из открытого и перекошенного рта Эш начала литься на пол, пузырящаяся. Хизер взяла топор для рубки костей и перехватила его удобнее, положив одну из ног перед собой. Перерубила её с одного тяжёлого удара под коленной чашечкой. Кровь брызнула, ещё теплая. Вторую ногу перерубила в том же месте, а потом отложила отрубленные части на пол, чтобы не мешали. Нужно было разделать по частям, потом снять кожу и выделывать мясо, вычерпнув все органы. Ведро для всех внутренностей уже стояло неподалёку. Кое-что из этого можно было и употребить в пищу, хотя, на самом деле, всё. Сегодня Хизер изощряться не хотела, достаточно было бы только здорового мяса хорошей прожарки в итальянских специях. Пахло, на самом деле, превосходно, феромоны омежьи сладкие, манящие. Такая работа с омегами Хизер приносила одно удовольствие. Вместе с кровью из тела должна была уже вот-вот политься моча, потому что никакого естественного сжатия сфинктеров не стало. Тело расслабилось полностью. Хорошо было бы сделать клизму перед тем, как начать рубить, но Хизер этим вопросом сегодня не задалась, Энни сбила её с мысли, когда пришла и начала кричать. Делать клизму ещё остывающему трупу было не поздно, отмывать все от кала и мочи хотелось в последнюю очередь. Хизер надела длинные латексные перчатки и скрыла за ними руки, чтобы не пачкаться, лица закрыла двухслойной медицинской маской. Минимальные средства защиты были необходимы, без них Хизер не делала ни одну грязную процедуру. Избавиться от всей грязи организма было не трудно, не труднее перерубания костей. Всё слито и утилизировано, а потому и осталась одна проблема — разобраться с телом, которое нужно было ещё распилить, а потом браться за рёбра. Ломать их молотком, вытаскивать, чтобы не мешали извлекать органы. Рёбра Хизер терпеть не могла, но терпеливо избавлялась от них, как и от позвоночника. Отделив ноги от тела с помощью топора, Хизер принялась отрубать руки, которые вообще никогда не использовала. Руки бесполезны, на них почти ничего нет, считала Хизер, а потому и не трогала, отдавала грызть собакам. Туловище, оставшееся лежать без конечностей, было грязным от крови. Чтобы вскрыть его, Хизер взяла удобный нож, приготовила ведро. Копаться во внутренностях ей не нравилось, но она всё равно обрезала их и кидала, словно мусор, вычищая тело от ненужных органов. Подготовка тела — самый трудоемкий процесс, но Хизер не жаловалась, она видела в этом способ отвлечься от мыслей, пока делала рутинную работу. Длинный кишечник оказался в ведре, следом за ним почки, печень, селезёнка. Желудок нужно вырезать, как и мочевой пузырь, как и яичники. Никогда Хизер не хотела становиться врачом, не хотела резать людей, но всё равно начала заниматься этим в подвале собственного дома, чтобы затем поживиться вкусным мясом. Грудную клетку вскрыла после живота и вооружилась молотком, чтобы начать ломать рёбра. Разломала грудину, а потом и все пары поочередно, скидывая кости в отдельное ведро, которое уже было кое-чем наполнено. Мерный грохот разбавил тишину в подвале. Сколько времени Хизер уже была тут, она не знала да и не думала. Главное заключалось в том, что Хейзел всё ещё не вернулась домой. Если бы она приехала, Хизер бы смогла услышать в такой тишине. Встречаться с сестрой раньше, чем задумано, не хотелось. Чтобы сюрприз получился на славу. Последним отрубила голову, залитую кровью, с почти выпавшими глазами. Принялась снимать кожу задумчиво, чуть нахмурившись. Отрезанные пласты кидала рядом, освобождая мясо и мышцы от лишнего. В приготовленный таз кидала разрубленные куски, и наполняла его всё больше, по мере того, как избавлялась от кожи. Свежее мясо пахло аппетитно даже когда было ещё сырым. Наполнив таз, Хизер отнесла его на кухню, поставила на стойку, вернулась в подвал, чтобы прибрать кровавый беспорядок. Много костей и кожи, отрубленные ненужные руки и ноги, бедра которых Хизер ещё не освободила от костей и кожи, чтобы приготовить. Отмыла подвал от крови без труда, бедра надежно запаковала, уложила в большой пластиковый контейнер, а тот погрузила в один из подвальных холодильников для мяса. Остатки остались стоять в вёдрах, пока что никуда не пристроенные. Снова оказавшись на кухне, Хизер включила свет и сняла с себя кровавую маску, длинные перчатки, стёрла кровь с тела полотенцем, а потом надела фартук. Она знала идеальный рецепт приготовления мяса, которым ни с кем не делилась, даже из дружеской просьбы. Однажды этот рецепт ей раскрыл итальянский шеф за некую сумму, а Хизер всё записала и запомнила, решив улучшать кулинарные способности. Это были одни из самых по-настоящему полезных каникул, которые когда-либо удавались Хизер. Приготовленное омежье мясо по итальянскому рецепту было лучшим, которое Хизер пробовала когда-либо. Сейчас она готовила его бесстрастно: мариновала, потом жарила, когда стрелка на часах уже ушла за два часа ночи. Хейзел появилась немногим позже. Вошла в тёмную прихожую с уставшим видом, а потом обратила внимание на Хизер, которая встречала её неподалёку. — Привет, — Хейзел усмехнулась, искривив уголок губ. — Давно вернулись? Она делала вид, словно ничего не произошло. Хизер поняла это, не сказала ни слова, чтобы начать скандалить. Поддержала идею притвориться, что ничего не было, так для неё сложилось даже лучше. — Может быть, часов пять назад, — Хейзел только кивнула и подошла к лестнице. — Надеюсь, что ты в полной сохранности привезла назад моего щеночка, — поставила ногу на первую ступеньку, но подниматься не стала. — Она спит, но я разбужу её. — Не стоит, — Хейзел отмахнулась, но Хизер спокойно настояла: — Я разбужу, у нас будет семейный ужин. Переодевайся и спускайся в столовую. — Ничего себе, по какому случаю? Ты Эш проверяла? — Хейзел встала на ступеньку, а потом положила предплечья на стеклянные перила перед собой. — Она в порядке, — кивает коротко, а потом снимает фартук. — Я накрою на стол. — Накрывай, конечно, — поднимается по лестнице и скрывается в темноте второго этажа, а Хизер уходит на кухню, не изменив непроницаемого выражения. Раскладывает мясо по трем тарелкам и наливает в бокалы хорошего красного вина, привезенного из Греции отцом в прошлом месяце. В столовой расставляет посуду и бокалы, кладёт закупоренную бутылку с вином. Укладывает приборы, салфетки, а потом уходит наверх будить Энни. Омега спит тихо, перевернувшись на бок. Хизер подходит и не решается трогать её сразу. Сначала присматривается, рассматривает безвинное выражение, покрытое тенями, и лишь потом прикасается к её волосам, поправляет их заботливо, а потом аккуратно будит, покачивая за плечо. — Энни, — произносит её имя тихо и касается щеки. — Проснись, время ужина, — зовёт, слегка развернув голову омеги к себе. — Ну же, — похлопывает по щеке не сильно, пытаясь привести в чувство. — Хизер, — Энни мычит тихо и жмурится. — Сходи, умойся, а потом спускайся в столовую, — убирает её волосы от лица, поглаживая. — Слышала меня? — Хочется спать... — она снова закрывает глаза, не сделав ни одного движения, чтобы вылезти из кровати. Хизер дотошно убирает с неё одеяло и усаживает. — Поднимайся, — придерживает голову руками за затылок и шею. — Хейзел вернулась домой, мы должны поужинать. — Я постараюсь, — шепчет, будучи совсем без сил. — Будь хорошей девочкой, умойся, расчешись, а потом спускайся на ужин. Можешь переодеться в какую-нибудь мою рубашку. — Хорошо, — Хизер уходит из спальни, оставив Энни там, приходит в столовую и поджигает несколько свечей, которые расставила на столе. Скоро появляется Хейзел в шелковом спальном костюме. — Ужинать мясом перед сном плохо для желудка, — говорит с усмешкой, но усаживается на стул, а Хизер только смотрит на неё чересчур хладнокровно. — Твоему метаболизму не было никакого дела до мяса на поздний ужин никогда. Сегодня, думаю, не станет исключением, — лёгкое раздражение в голосе присутствует, но это только потому что Хизер устала. Она бы давно легла спать, если бы не было надобности мстить Хейзел так скоро. — Не злись, ну в самом деле, — кладёт тканевую салфетку на колени, когда в столовую входит Энни. Освежившаяся, переодетая в большую рубашку Хизер. — Иди сюда, садись, — подзывает и показывает на стул, который стоит рядом с тем, на котором сидит Хейзел. Хизер во главе стола, хочет Энни ближе. — Когда домашние животные стали есть за столом? — Хейзел усмехается, провожая Энни внимательным взглядом. — Тогда, когда я разрешила, — Хизер не церемонится. Энни усаживается за стол, а потом берёт салфетку, которую протягивает Хизер. Кладёт на свои колени, расправив. Смотрит на красиво поданное мясо в тарелках, а потом на Хизер. Взглядом доносит, что не может поверить в происходящее. Хизер и её смиряет холодом. Пусть молчит, пока что молчит, всё должно пройти гладко. — Давайте есть, приятного аппетита, — берёт столовый нож и вилку первая, как глава дома, за ней забирает Хейзел. Энни смотрит на мясо в своей тарелке, потом на тарелки сестёр. Хизер разрезает часть, а потом с ледяным спокойствием начинает есть, жуя тщательно, смакуя. Хейзел поступает также. — Ешь, — Хизер кивает Энни на тарелку и приборы, к которым омега ещё не прикасалась. Энни смотрит на неё молящим взглядом. — Это вкусно, я постаралась, не оскорбляй меня. — Она хорошо готовит, не вороти нос, — Хейзел запивает мясо двумя глотками вина, а потом снова принимается есть. Энни пробирает тошнота. Хизер наблюдает, как омега берёт приборы против своей воли и режет кусочек долго, дольше положенного. Морщится, прежде чем поднести ко рту, а потом всё-таки взять с вилки. Даже не жует, глотает практически сразу, хватаясь за горло. Тошнота душит. Нож падает на стол с грохотом, Хейзел наблюдает за этим, нахмурившись. — Ты что вытворяешь? — спрашивает недовольно, а Энни и сказать ничего не может. Хизер смотрит за этим с интересом, поедая свой кусок по частичкам. Запивает вином. — Ничего страшного, подавилась, — вступается за омегу, а она кивает. — Подавилась, — Энни подтверждает и забирает нож. Режет ещё часть, а потом снова кладёт в рот. Жуёт, но как к горлу подступает тошнота, глотает. Пьет вино, чтобы облегчить этот кошмар. Втроём они едят то, что несколько часов назад было живым человеком. То, что было Эш. И Хейзел ни о чём не догадывается, ест с аппетитом, не прерываясь на разговоры. Хизер видит, как Энни плохо от каждого взгляда на голодную Хейзел, но она продолжает молчать, чуть ли не со слезами на глазах. Сама сидит и давится этими кусками, глотая их без жевания. Энни есть людей не привыкла, и она не может думать, что это просто мясо, потому что она знает, что не просто. Хизер отчасти забавно, но лицо её спокойно, она методично выжидает момент, чтобы объявить о том, что происходит. — Тебе нравится? — она говорит, обращаясь к сестре, а Хейзел поворачивает голову в её сторону. — Отлично, — кивает, нацепив на зубчики вилки новую часть. — Как всегда. — Мне тоже нравится, — соглашается не иронично, прожевывая. Хейзел облизывает губы, допивая бокал вина. — А тебе, Энни? — безумными глазами Энни смотрит на Хизер, сталкиваясь с любопытным взглядом. — И мне, — произносит сдавленно, а потом её захватывает безудержный приступ тошноты, и рвет прямо на пол, под взгляды близняшек. — Да что с ней такое? — Хейзел недоумевает. Не может понять, что происходит, почему Энни рвёт прямо тут так резко. — Я тоже не понимаю, на самом деле, — Хизер жмёт плечами. — Ведь Эш вышла очень вкусной. Недоумевающий взгляд Хейзел вмиг меняется на ошарашенный. Большими глазами она смотрит на сестру, прекратив жевать. — Что? — переспрашивает, а Хизер поднимает бокал с вином со стола. Энни с ужасом и виной смотрит на Хейзел, приложив к губам салфетку, взятую с колен. — Я говорю, что Эш получилась очень вкусной. Вижу, тебе тоже понравилось. Резко Хейзел начинает тошнить, а потом вырывает прямо в тарелку ещё не переваренным мясом и вином, прямо, как и Энни мгновение назад. Омега морщится и отворачивает голову, а Хизер наблюдает за этим совершенно спокойно. Пламя свечи на её лице играет страшными и жуткими тенями. — Твою мать! — Хейзел выскакивает из-за стола, вытерев губы салфеткой, а потом её сгибает в новом приступе тошноты. Рвёт уже на пол. Хизер губы облизывает, наполняя свой бокал вином снова. — Ты больная! — с ужасом Хейзел взирает на сестру, начиная трястись. Энни смотрит за ней, впервые замечая в таком состоянии. — Тебе же понравилось, — складывает руки в замок и кладёт голову на них. — Ты блядь приготовила свою омегу на ужин! — выражение у Хейзел ошалелое, безумное в крайней степени. — Ты Эш сейчас ешь! — Тебе же нравятся омеги, их вкус, — непроницаемо произносит, пока Хейзел стоит, словно невменяемая. — Ты из ума выжила! Безумная тварь, я не хотела её есть! Что ты сделала? — кричит, а голос хрипит страшно от дрожи. Скрипит. — Вкусный ужин на столе. Наш семейный ужин, который ты сорвала, — указывает, а Хейзел бросает салфетку на пол. — Да пошла ты нахер! Я не участвую в этом! Уходит из столовой, а Энни и Хизер за ней наблюдают. Переглядываются, когда она скрывается в темноте. — Она жрёт всё, что не попадя, когда голодает. И это сожрёт за милую душу. Не сегодня, скоро.