Шуба и метла

- Не театр, а гребаная самодельность! - разорялся режиссер, периодически похлопывая по стопке газет перед собой, отчего та скоро начала походить на Пизанскую башню. Влад даже головы не поднял, а Костя мельком глянул на заголовки: большинство из них он уже видел в сети. Особенно его впечатлила статья "Сонечка Освобожденная", где автор, с упорством, достойным лучшего применения, доказывал, что финал их спектакля был аллюзией на фильм Тарантино. Если бы критик только знал! - Превратили премьеру в балаган! - продолжал орать режиссер, и Плотников был с ним полностью солидарен, но что ещё ему оставалось делать?! Влад после дачной поездки включил такой игнор, что Костя ощутил себя человеком-невидимкой. Неприятный сюрприз поджидал, когда выяснилось, что номер телефона Плотникова полетел в блок, а соцсети в ЧС. Общались они теперь только на сцене и в строгих рамках заданных реплик. И это Костю решительно не устраивало. Да, он, конечно, метался все это время, как известная субстанция в проруби, но бороться с собой больше не хотел и не мог. Влад прокрался ему в сердце, как лисенок за пазуху, выгрыз себе там место. Косте даже себе было стрёмно в этом признаться, а ведь оставалась ещё проблема, как донести это до Коноплева. Было всего одно место, где Владу пришлось бы выслушать его волей-не волей. На премьере. И Костя решил пойти ва-банк. Большую часть спектакля Плотников пролетел, как комета, зажигая партнёров и зал своим накалом. А с Владом они искрили так, что удивительно было, как система пожаротушения ещё не сработала. Приближался финал, и в сцене признания Раскольникова Сонечке Костю уже несло без тормозов: - Я дурной человек, Сонечка, я тебя не достоин... - Не достоин, - мстительно подтвердил Влад. - Я мучил тебя своими сомнениями... - Ещё как! - Но все же поверь, у меня к тебе искреннее, глубокое чувство... - Сомневаюсь, - сквозь зубы прошипел Влад, нервно оглядываясь. Публика пока не заподозрила неладное, но режиссер уже заполошно сигналил из-за кулис, тыча в телесуфлер. Как будто Косте сейчас было дело до Достоевского! Он бухнулся со всей дури на колени перед Владом в этой его блядской шубе, схватил за руки и проникновенно взмолился: - Прости, родной. Мне без тебя не жить. Пойдешь за мной на каторгу? Какой бы реакции Костя не ожидал (а надеялся он, конечно, на сладкое примирение), но уж точно не того, что Влада так бешено распидорасит: - Бегу и волосы назад! - заорал он, отпихивая Плотникова с такой силой, что тот на задницу шлепнулся и замер посреди сцены с глупой миной на лице. - Ты мне всю душу выел, - Коноплев подцепил Костю мыском ботинком за подбородок и в мертвой тишине зала произнес по слогам, - пошел в жопу со своими играми! И окончательно добил, уже не считаясь с масштабами нанесенного спектаклю ущерба: - На каторгу - без меня! И эффектно скрылся со сцены. Дальнейшее Костя помнил сумбурно: кажется, в зале кто-то захлопал или засвистел, режиссер метался в кулисах, как курица с отрубленной головой, коллеги молчаливо охреневали. А Костя сидел посреди сцены с крестиком в руке, который должна была на него надеть Сонечка, и думал, что все ещё может вернуться к карьере дворника. Собственно, когда его вызвали на ковер, Плотников ждал уже приказа на увольнение. - Повезло вам, что публика благосклонно приняла этот финт ушами, - наконец, сбавил обороты режиссер, и слава богу, а то лицо его было уже нездорового помидорного оттенка. Костя скосился на Влада: тот упрямо пялился в стол, только кулаки сжимал на коленях. Так тянуло погладить эти судорожно сведённые пальцы, обнять, успокоить. - Коноплев не виноват, - решительно произнес Костя. Влад резко вскинул голову и ожег его пристальным взглядом. - Я его спровоцировал, мне и отвечать, - Плотников подвинул к себе чистый лист бумаги и ручку. Коллеги заговорили одновременно: - Ты в своем уме! - Постой, чего? - Влад вцепился в листок и потянул на себя. - Я тебе ребенок, что ли, чтобы за мной подчищать? - А я дворник, подчищать у меня профессиональное, - Костя дёрнул бумажку обратно, выпучив на Влада честные глаза. - В жопу себе засунь свое благородство! - повысил голос Коноплев, не отпуская. - Опять в жопу? Анальная фиксация, Влад, Фрейд бы покопался, - фыркнул Плотников. Ух, как его такой Коноплев заводил, прямо с полоборота! - Допиздишься, что я тебя зафиксирую и покопа...юсь, - Влад, кажется, сообразил, что несёт и прихлопнул себе рот ладонью. Поздно было изображать невинность, будто Костя не заметил, что у него в глазах чертики плясали! - Моя метла всегда в твоём распоряжении, - похабно подмигнул он и потянул злосчастный листок на себя. Бумага хрустнула и разошлась посередине. - Сдать бы вас в цирк, клоуны, - вздохнул режиссер, - как вы утомили своими разборками в песочнице. Пошли вон, и пока не потрахаетесь на благо театра, не возвращайтесь! - Что делать будем? - поинтересовался Костя, когда оба затянулись на крыльце каждый своим видом курева. - Слово режиссер - закон, - пожал плечами Влад, но голос его звучал неуверенно. - Нет, ну, приказ, конечно, должен быть оформлен официально, - начал было Костя, но тут же получил за свое шутовство в лоб. - Кончай меня мариновать, Кость, - тихо попросил Влад, сверля его исподлобья серьезным взглядом. - Кончаю, - согласился Костя, выдохнул дым Владу в губы и запечатал поцелуем. Влад закашлялся и сердито дёрнул его за волосы: - Чем ты мне нравишься, Плотников, я в душе не ебу. - У меня хуй большой, - по секрету поделился Костя и, рассмеявшись, резво отскочил от Коноплева, пока не прилетело. - Это мы ещё посмотрим, - сощурился Влад. - Да вы все только обещаете, - махнул рукой Плотников и повернул к Владу экран смартфона, - а я уже такси вызвал. Ты... Со мной? Кажется, сердце у него не стучало в ожидании ответа. И только, когда Влад кивнул, оно снова забилось, а Костя подумал: ага, значит, вот как выглядит счастье.