Они замолчали. Солнце вставало дико неохотно. Но вот покрывается золотом крыша то этого дома, то того, вот — свет бьет в окна, отражаясь и пуская блики по всему двору, а вот уже и листья на деревьях светиться принимаются, как бы просвечивая ярко-зелеными лучами. В размыленных пьянкой глазах эти светящиеся березки становятся чем-то подобным на рождественскую елку.
Он слышал, кажется, именно слышал, как скребется по стенкам то, о чем говорил Магнус. Вообще, от любого воспоминания о Магнусе у него инстинктивно болело что-то в голове, словно сопротивляясь, поэтому долго он лицо нового дружка перед размытым сознанием держать не стал. Хикки нервно сжал зубы, прикасаясь к сигарете и ведя пальцем по её боку. Он ещё помнил, как Билли вёл по ней вот так — а затем пытался отобрать. Ему не нравилось, когда Хикки курил.
Наверное, все на обоих кораблях, каждый затухший матрос на Терроре и Эребусе знал, что Хикки склонен к гиперсексуальности, да что там склонен - что он от нее страдает. Каждый, кроме самого Корнелиуса, кажется, просто любящего секс как самосущность. Секс... А еще Билли.
Тут вообще всегда холодно было. Сколько поддевок ты бы не надевал — все равно холодно, вот хоть убей. На корабле было холодно, на палубе было холодно, на льду холодно было. Мороз кусал и жег щеки и нос, как крапива руки жгла, если ее коснуться. И море было холодным. Уильям знал, что там, подо льдом — бесконечные метры холодной воды. Здесь ничего не росло — от холода, да и не жил никто. Люди отмораживали пальцы на ногах и руках. Люди падали замертво. Было очень, очень холодно.