Оленёнок касается ладони охотника и спрашивает без тени страха в мелодичном голосе: "Ты ведь Хуа Чэн?", и он понимает — тот, кто привык ставить сети и капканы, кажется, сам только что попал в ловушку. — Это то, как зовут меня люди. Мне больше понравится, если ты будешь звать меня Сань Ланом. Ловушку собственных чувств.

Хуа Чэн далёк от мира мод. Если его спросить, чем кутюрное платье отличается от платья прет-а-порте, он просто последует правилу «промолчи — за умного сойдешь». Ему не всралась вся эта херня с дефиле и неделей мод, но если это даст ему возможность вновь пересечься с обладателем солнечных глаз и сладкой улыбки... Внутри все завязалось в тугой узел предвкушения. Кажется, ему не оставили выбора.

Белое семя залило мышцы пресса, перекрывая собой черную вязь иероглифов. Се Лянь завороженно подался вперед, опуская руку поверх разводов спермы, чтобы заторможенным движением провести вверх, смазывая тушь, еще сильнее пачкая дрожащее тело своего возлюбленного. Собственное забытое возбуждение тяжелело под складками ханьфу, и Се Лянь потянулся к нему измазанной в семени и чернилах рукой, сжимая, пятная белую ткань в попытке догнать своего супруга в оргазменной неге. Восхитительно.

Зов плоти греховен. Желание рождено в пороке. Духовная чистота рождается в воздержании. Милостив Господь всепрощающий, и во служении Господу бренная плоть находит свое утешение.