— Ты можешь полностью раздеться, но не снимать цацки? — спрашивает прямо, теряется сам в своём настрое, но верит, что если вдруг — его подхватят и поведут дальше. — Я... слишком пиздато Настя навешала на тебя всего, я хочу подольше посмотреть. Арсений не видит выражения лица и тела спереди, но уверен, что сейчас Антон густо сглатывает и намеренно убирает руки из карманов джинсов на комод. (после красной фотосессии)

простая теперь правда: они вместе уедут к себе домой, где Арсений будет заваривать себе кофе, а Шасту чёрный чай с лимоном, вместе выберут фильм, под который заснут в обнимку — это стоит дороже любой машины Матвиенко, и сейчас это есть. иногда хочется дать самому себе леща за лирику, но Антон так дико это всё ценит до любой мелочи, что не стыдно будет и на всю улицу проорать — дали б возможность. (про умение любить и быть любимым. ведь нет ничего важнее)

Арсений, залюбленный чуть ли не до блеска, принимающий себя и их до конца, уверенный в том, что завтра проснётся на родном плече в их квартире, звонко хохочет с выпендрежа Димки, часто поглядывает на Антона, наверняка зная, о чём тот думает, и если бы такого Арсения показали Шасту два года назад, поставив перед фактом — «вы это друг с другом сами сделали, ты прикинь? вы смогли дойти до этой точки, братан, да вами гордиться стоит», Антон бы вряд ли поверил. (перед 100ми контактами)

Два пятьдесят один — это время рассвета. Время, когда тебя принимают исключительно с любовью. Это время, когда они с Арсением выезжают к себе домой, чтобы проснуться — как довелось за последние полтора года — вместе, а затем продолжить любить друг друга. Ведь их рассвет уже наступил.

Что там Арсений говорил о провале идеи? Запомнили? Забудьте. Пока Антон тягуче целует его, растирая осевшую на губах усталость, размеренно дышит, напирает всем корпусом чуть сильнее, чтобы он вжался в край стола поясницей — Арсений готов вложить все миллионы в это ёбанное шоу, даже если оно выгорит до премьеры. {au, где съёмки эксклюзивного шоу дошли до эксклюзивных бонусов}