Сильные руки Скара сжимали обнаженные мягкие бедра, но не предпринимали никаких попыток заставить двигаться, дабы унять жгучее возбуждение. Ровер же холодно взирал на играющего с ним в гляделки мужчину, оставаясь при этом в сидящем на чужих коленях положении, и не смел ни одним жестом дать знать, насколько недостаточно приятно пульсировало там, внутри. Ситуация была забавной. Самые близкие враги, прошедшие не один бой, – они не желали сдаваться даже в этой битве за контроль. Так кто же победит?

Солярис-3 была пережившей два конца планетой, которая приняла его, Ровера, упавшего из Эфирного моря на разрушенную землю, как кого-то знакомого. Не помнящий собственного имени, он вспышками воспоминаний поглощал окружающую живность и растения. Люди были для него пустыми оболочками. Незнакомцами. Но человек со шрамом и сумасшествием в глазах являлся другим. Вопреки всему, Скар, безумный в своей заинтересованности к нему, был почему-то... своим.

- Вам стоит следить за вашим циклом и позаботиться о выборе партнера на ближайшую течку как можно скорее, - Веритас вежливо сделал шаг назад, уходя от сладостного аромата, на что Авантюрин устало вздохнул. Дело в том, что физиология сигонийцев была ошибкой самой Вселенной. Поскольку он остался единственным представителем Сигонии, никому, даже, увы, всезнающему доктору Рацио, не было ведомо о том, что второго пола у них и нет. Ведь для всех Авантюрин пах по-разному: и альфой, и омегой.

- Ты разговариваешь во сне, птенчик? Ненавистный запах перегара ударяет в нос и искажает в отвращении лицо галовианца, на которого прислонившийся к барной стойке смотрит с умилительной усталостью и забавой. Сандей поджимает губы и хмурится: во всей своей неряшливости, в бесстыдно распахнутой у груди рубашке с беспорядочно свисающим малиновым галстуком, Галлахер задает поистине глупый вопрос и закономерно не получает на него ответ, что не мешает ему продолжить: - Ведь пора просыпаться.

Сны Дань Хэна, преследующие его воспоминаниями прошлого «я», давно стали кошмарами, где он окружен фантомными образами забытых. И лишь один единственный силуэт выделялся среди них разрывающейся от горя и тоски болью каждый раз, когда он открывал глаза. Ведь там, в прошлом, кто-то звал его, и Дань Хэн хрипло и отчаянно кричал чье-то заветное имя, а просыпался с совершенно иным, оборвавшимся на губах: «Блэйд».