***
Ощущая себя потерянным щенком, впервые раскрывшим глаза рядом со своей всячески заботящейся матерью, являющейся самым родным существом, Ровер, к сожалению, не мог похвастаться наличием под боком кого-то до боли близкого, знакомого, который бы подарил все свои знания и передал опыт ему, появившемуся на такой чужой-своей планете детенышу людей. Какой-нибудь взрослый человек, который повел бы его, слепого младенца, за руку в дивный новый мир и научил бы, что такое правильно, что такое нет и не очень. Здесь, среди заросших мхом скал и мутировавших флоры и фауны, на этой постапокалиптической планете, пережившей два Всемирных Плача, этот человек вложил бы в его руку меч и, играючи подтолкнув вперед, сказал бы: «Хочешь жить — убивай». Живи, чтобы убивать. И убивай, чтобы жить. Ну же, дерзай. Он научил бы всему тому, что знал сам. К примеру, как стать охотником среди живности, которая хочет тебя уничтожить, где именно у добычи находится самое легко разрезаемое местечко, и что ни в коем случае у мутировавших коров нельзя срезать грибы на их спинах для того, чтобы съесть, нет, не смей делать это. Вероятнее всего, Ровер был бы искусным мечником или охотником на различных монстров, а может быть вместе с этим человеком и вовсе состоял в неизвестной организации, преследующей свои цели. Но как у некоторых только родившихся щенков не было рядом кого-то, кого чутье признавало не иначе как «мое», так и парня не встретил никто, принадлежащий только ему. Ведь когда он открыл глаза после падения с высоты бесконечной единицы измерения, его взору предстал лишь огромный кратер, неизвестные дали — почему такие знакомые дали? — и две девушки-резонаторы, одна шумная, а другая спокойная. Холодные. Незнакомые. Не те. Потерянная память всячески подкидывала ему отголоски тех или иных картинок, даже пустых образов, от вида которых безумно сдавливало обручем голову и появлялось еще больше вопросов, чем ответов. Ровер, не помнящий даже своего имени, до боли ощущающий чувство де жа вю к самому Солярис-3, а не к хотя бы кому-то, кого встречал из людей, мог только продолжать жить с мыслью о том, что когда-нибудь его потерянные воспоминания должны вернуться. Жить, чтобы… Убивать, чтобы жить. Покуда он не вспомнит, кем были насильно впечатаны в голову эти слова. Впервые встретив на разрушенной земле мужчину в черно-алом комбинезоне, испытывающего к нему явный интерес, парень почувствовал острую вспышку чего-то знакомого, впервые исходящего от человека, а не от места. Улыбка Скара была по-своему больной, ломанной в проявлении своей безумной заинтересованности к парнишке с бездной вместо прошлого. Взгляд его разноцветных глаз наигранно мягко рассматривал его меньшее тело, с головы до самых пят довольным хищником, обводя каждые изгибы и каждое проявление эмоций. Он широко улыбался, восторженно глядя на него сверху вниз, разглядывал до дрожи в коленях движения и все вырывающиеся с языка острые словечки, а когда замечал на себе ответный полный подозрения и настороженности взгляд, то играючи подмигивал. Прекрасно понимая, насколько Ровер ненавидит его фальшивые сладкие речи и насколько сильно, вопреки всему, парня все равно тянет к такой иррационально своей больной навязчивости, мужчина умелым кукловодом играл на его запутанных чувствах, будто знал. Знал что-то, чего не знал сам Ровер. Помнил за них двоих что-то, что он никак не мог вспомнить. Скар бил сильнее всего каждую их встречу, чтобы потом невинно произнести, завороженно рассматривая брызги чужой крови на собственной одежде: — Куда же ты, милашка? Уже уходишь? В этот раз я сдерживался ради тебя, а ты вот так бросаешь меня посреди боя. А как же объятия напоследок? — разведя руки в стороны, мужчина легким прыгучим шагом направился вслед уходящему парню, который, в отличие от воодушевленно продолжающего вещать о своем необъятном желании попрощаться как следует со своим самым близким врагом, чуть хромал. — Мне все равно на то, что ты хочешь, — через плечо прошипел Ровер, слизывая языком капающую из разбитого носа дорожку крови. Этот ублюдок всегда знал, куда бить, и полыхал ревностным собственником, когда замечал, что кто-то другой оставлял «метки» на его местах. Тогда парень подвергался атаке со стороны Скара гораздо хуже в своей томленной грязи, когда тот, зажимая своим широким телом в тиски, в прямом смысле начинал слизывать языком оставленные чужими раны, зубами отрывая целые куски засохшей крови, чтобы оставить на чувствительных местах собственные фантомные следы, а во всем теле, зажатом сильными руками, дрожь от контраста пышущего жаром мужчины и боли от побеспокоенных влажных от слюны ран. Никакие ответные удары руками, пинки ногами и даже глубокие укусы в единственную обнаженную шею, в которую Ровер вгрызался зубами ради того, чтобы выбраться, не могли отвлечь Скара от своего безумства. Мужчина, хохоча и умилительно глядя на растрепанного и покрасневшего парня в своих объятиях, лишь довольно красовался оставленными «любовными засосами» и, удивленно посвистывая, говорил о том, что если Роверу так нравится грубо, то стоило только сказать. А самым страшным было тем, что он откуда-то знал, что именно произнесет Скар. — Эй, Ровер, — вновь послышался чуть мурлыкающий голос уже почти рядом, когда парень, с небольшим усилием из-за побаливающей ноги переступая поваленные и покрытые мхом деревья, пытался дойти до края земли, чтобы улететь прочь от этого — такого своего — безумца, который продолжал следовать за ним. — Хочешь поиграть в догонялки? Поверь, приз понравится нам обоим. Я веду первым. В груди бурлило обжигающей лавой, все сворачивалось штормом, а метка резонатора то блекла, то ярко возгоралась вновь точно под действием эмоций хозяина. Чужие слова наполнили уставшее после битвы тело силой и будто оставили на втором плане боль от ноги, давая ему ускорить шаг почти до легкого бега, и нет, начал бежать он далеко не по причине без его ведома начатой детской игры, а просто потому, что устал слушать это жужжание мухи под ухом. Но пускай Ровер и устал, Скар-то был полон сил. Перебегать препятствия, наступая на болезненную стопу, парень стал не из-за чувства играющего с добычей хищника позади него и обострившегося чутья маленького зайчика, по незнанию бегущего прямиком в пасть голодного зверя. Ровер бежал прочь, потому что не мог справиться с силой притяжения к человеку сзади, которого беззащитный и невинный человеческий детеныш нарек одним словом. «Мой». И зверь был все ближе и ближе, давая слепую надежду на победу, которая всегда была в руках лишь одного. Один хруст шейных позвонков – и ты проиграл. Один прикус зубами у загривка — и ты подчинен. Одно прикосновение… — Поймал, — жарким шепотом в ухо произнес Скар, прильнув грудью к покрытой грязью и потом спине, моментально обхватив покрытыми кровью руками в талии. Крепко, горячо и надолго. … и он, Ровер, обмяк всем телом во хватке сильных рук, лопатками упав на широкие мышцы груди, пока в его собственной груди внутри бешеной птицей грохотало сердце, перекачивая кровь по венам, все ниже и ниже. Все ниже и ниже, как длинные окровавленные пальцы в темных перчатках, плавным движением лодочкой опустившиеся вниз от самого скрытого за одеждой пупка до паха и поддевшие кончиками край широкого пояса. Судорожно вздохнув, Ровер резко накрыл чужую ладонь, не давая той продолжить, и зашаркал пятками по сырой земле в попытке вырваться, но сделал лишь хуже, когда налег уже всей спиной на тело позади и услышал над собой смешок. За смешком последовало внезапное быстрое движение языка по кромке уха, от чувства которого пальцы ног в обуви сладко поджались. Ягодицы ощутимо проехались по чему-то твердому, отличившемуся от простых складок одежды или кобуры. И там, внизу, затянуло все не менее сладко, сворачиваясь в тугой горячий узел. — Прекрати сейчас же! — по какой-то причине ослабев, Ровер даже не смог отцепить от себя наглую руку, которая, минуя препятствия, расстегнула молнию, отодвинула край штанов и проникла внутрь, резко сжимая полувставший член поверх нижнего белья. Изнутри вырвался шипящий выдох, а тело, сдержанное другой горячей рукой на шее, поднялось на носочки вверх. — Что ты делаешь, ублюдок? — Как что? Всего лишь получаю свой заслуженный приз, милый мой друг, — со всей честностью ответил мужчина, подушечками оставляя на коже шеи прозрачно-розовые мазки, отдающиеся металлическим запахом. — Не сопротивляйся ты ранее, оба бы получили удовольствие еще раньше. Но стоит заметить, что я давно знал, что ты любишь играть подольше, так что ты прощен. Пытаясь хотя бы одернуть ладонь, которая опасно близко легла на кадык, растопыренными пальцами поглощая движения адамова яблока после каждого глотка, Ровер ощущал до дрожи по всей разгоряченной коже, как вовсю хозяйничали пальцы в его штанах, успевшие опустить ниже резинку трусов и болезненно сладостно сжать головку — их кончики были покрыты пылью, грязью, засохшими брызгами крови и кто знает чем еще, но это нисколько не мешало Скару действовать на сухую, надрачивая поднявшийся ствол грубыми и резкими движениями вверх-вниз. Из-за отсутствия смазки это приносило боль и раздражение, но, вопреки всему, наоборот, разогревало возбуждение сильнее, из-за чего Ровер чувствовал себя таким ужасно грязным, как ладонь, распределяющая по члену белесую смазку и оставляющая корки крови. Изо рта вырвался долгое время упорно сдержанный протяжный стон, эхом отскочивший от отвесных скал и могучих стволов деревьев, когда большой палец с силой налег на уздечку и подвигал ствол в разные стороны. — Все так же так чувствителен к грубости, все так же прекрасен в своем отрицании и порочности, — произнесли восхищенно, хрипло, с причмокиванием обхватывая губами мочку уха, внутри влажности рта перекатывая ту языком. — Никогда не меняешься, несмотря ни на что, мой самый близкий враг. Вспышка чего-то до боли знакомого взорвалась внутри и быстро потухла, поглощенная глубоким голодом безумца, чье отчетливо сильное возбуждение прижималось между ложбинкой ягодиц, то моментами сладко проезжая меж ними вверх-вниз скрытой головкой, то с намеренным нажатием всем членом прямо на колечко мышц поверх штанов. — Что ты н-несешь… — с трудом удалось ответить хоть что-то, запрокидывая голову на широкое плечо после того, как Скар, ведомый своими непотребным желаниям и собственничеством, резко и больно прикусил ставшую красной и обслюнявленной мочку уха. — Н-ненавижу! — Ненависть твоя мне сладка, как сладок каждый твой стон, Ровер, — мужчина рассмеялся и плавно качнулся вперед до выбитого из груди воздуха, обхватив парня свободной рукой вокруг напряженного живота. Чужие частые вдохи и выдохи, грязные хлюпанья от излишней стимуляции поглотились несдержанными стонами и всхлипами Ровера, который не был в силах закрыть свой рот и перестать чувствовать хотя бы ненадолго, потому что где-то там, под коркой мозга, было что-то далеко знакомое, к которому просто необходимо прислушаться. Но грубые касания глушили. Но сильные движения делали слепым. Но резкие и пошлые толчки пахом об задницу превращали его в одну изнеможенно напряженную струну, готовую порваться от легкого прикосновения безумного кукловода. Тонкая кожица его члена, волнительно раздраженная от чужих касаний, нагрелась еще сильнее, когда ее начали оттягивать, не обделяя вниманием даже темные вены. Здесь, среди мутировавшей природы с ее самыми отвратительными на вид организмами, прямо сейчас парень являлся частью этого грязного неправильного мира, извиваясь в крепких руках как юркая добыча в пасти зверя — поднявшись на носочки от особо грубого сжатия яичек, он оперся руками на внутренние изгибы локтей других рук и пошаркал обувью по земле, дрожащими ногами случайно наступив на носки чужой обуви, тут же теряя равновесие. Точно вольный одним ему известным порывом, Скар нарочно начал падать назад на землю, увлекая за собой не успевшего среагировать Ровера, который приземлился задницей прямиком на горячий ствол и моментально был зажат скрещенными ногами и скрыт за широким телом. — Как же неловко вышло, — наигранно удивленно сказал мужчина, чтобы на пробу качнуться тазом вверх и успеть ухватить двинувшегося вперед парня. — Но так гораздо удобнее, тебе не кажется? Ровер, тебе не кажется, что ты его знаешь? — Заткн… Ах. Практически проскулив и завыв после прозвучавшего особо громкого хлюпанья, не выдержав, он, продолжая быть в ловушке чужих рук, нагнулся вперед, выгибаясь в спине, и тем самым почти уткнулся в собственные поджатые друг к другу дрожащие колени — в это же время незаметно для последнего благодаря открывшемуся виду губы нашли слегка растрепанный тонкий длинный хвост и, вобрав в себя пряди, чуть увлажнили те слюной, чтобы после отпустить. Силясь подняться вверх, прочь, Ровер оперся двумя руками об другую, обернутую вокруг живота, пытаясь поднять вверх тело, но вместо этого подняли вверх его, заставив подпрыгнуть от толчка крепких бедер. А затем еще одного толчка. И еще, и еще. В этот момент Ровер ощутил себя самым что ни на есть наездником на самом агрессивном и грубом в своем желании спариваться коне. — Вот так, Ровер. Еще немного. В этот момент воспоминание было как никогда близко и далеко одновременно. Так близко и так далеко. Движение вверх-вниз. Толчок вверх. Сильный укус в обнаженную и покрытую потом кожу. — С-скар… Где-то вдалеке загрохотало. Эхо гроз поглотилось одновременно прозвучавшими низкими стонами людей, излившихся каплями спермы. Скар крепко обнял трясущееся в послеоргазменной истоме тело и, развернув за подбородок лицом к себе, оставил кусачий поцелуй на губах. Широко и довольно улыбнулся, рассматривая чужой расфокусированный взгляд. — Вот так, ****. Эхо гроз заглушило собственное имя, сорвавшееся с чужих губ, которые вновь захватили его в поцелуе. В сильном и таком своем.***