Одинокая дорога

Пустота, затмение… В душе лишь они и ничего больше. Есть осознание реальности, но эта идея разбивается осколками о настоящее – использовать как куклу, как мишень для эксперимента… У них получилось. Сидеть в кресле, с затёкшими от оков кистями и ожидать чего-то: то ли смерти, то ли ещё чего-то – непонятно. Просто выжидать и видеть перед глазами оранжевую пелену – провозглашённую народниками утопию, в которой есть лишь страх, ненависть, разрушение… пустота и затмение. Это происходит то ли в его голове, то ли вокруг – непонятно. Беккет просто сидит и наблюдает, как странные кадры-обрывки со сверхзвуковой частотой меняются друг за другом, тыкая ему в лицо потаёнными страхами: уныние, гнев, гордыня и… она, самая настоящая похоть. Существо, похожее на человека, но им не являющееся. Майкл видел его… видел свой настоящий страх и ничего не мог сделать. Он видел её и больше не боялся. Он видел, во что он сам превратился и во что превратилось то место, куда он прибыл, чтобы остановить не то объект военной операции, не то Мать Апокалипсиса… Аристид его перехитрила, запихнув в специальную установку и превратив в живую мишень для самого мощного существа на планете. И Беккет просто не мог сопротивляться: то ли он сам не хотел, то ли его кто-то контролировал. Всё что ему приходилось делать, так это смотреть вперёд; голова слишком сильно гудела, чтобы обратить взгляд на что-то другое. Но смотреть вперёд ужасно не хотелось: не из-за матери Апокалипсиса, а из-за картинки разрушения Фейрпорта – город гниёт в его голове. Город уничтожен и теперь похож на дорогущую декорацию для фильмов ужасов – это не сказка, это реальность. Беккет видел всё; душа кричала о том, чтобы он истерил, орал не своим голосом, пытался высвободиться… А он сидит, и ему плевать – в душе абсолютная пустота. Всё это крайне непонятно. И непонятны её мотивы. Она стоит рядом, наблюдает, изучает, запоминает и вспоминает. Беккет не может сопротивляться – тяжестью налилось всё тело. Он просто смотрит на Альму, не в силах даже что-то сказать ей – рот будто заклеен скотчем, на котором нарисована номерная бирка: его использовали, он эксперимент. Только для чего? Терри говорил, что он живой маяк для Альмы… Маяк, чтобы она поглотила его или чтобы… Мысли запутаны в клубок. Ничего непонятно. Она присаживается рядом, постоянно генерируя свою внешность: от ходячего трупа до лживой ядовитой красавицы, которая не стесняется своего нового… самца?! Она наклоняется к нему, аккуратно целует за ушком, дёргая длинными и безобразно-кривыми пальцами мочку уха – она надеется, что субъект будет сопротивляться – ничего не было. Беккета кто-то контролировал извне: его будто обкололи приличной дозой дезоморфина. И мужчина не испытывал такие противоречивые чувства от прикосновений матери Апокалипсиса – ему просто ничего непонятно. В голове сплошной бардак: он видит перед собой Кигана, стреляет в него, а потом лицо напарника меняется на лицо Альмы, которая теперь смотрит ему в глаза и так необычно нежно-нежно целует его в нос, будто пытается узнать свою жертву лучше, узнать, что он живой, а не экспериментальный манекен с её генами. Ей ничего непонятно. Но она знает, что делать, насылая на него проклятия-видения и продолжая изучать тело мужчины, которое она не боялась – которое хотела. Беккет молча сидел в кресле, не осознавая и не понимая абсолютно ничего: Киган-Альма, Альма-Киган - всё это походило на тест для эпилептика. Он уже чувствовал её холодные, скользкие пальцы, которые теперь изучали ремень брюк: то ли с осторожностью, то ли с любопытством от предстоящего процесса – призрак умершей женщины с разумом не то ребёнка, не то глупого зверя – ей всё чуждо и непонятно. Но ей безумно хочется адреналина и ощутить себя настоящей, полноценной женщиной… Или, быть может, просто человеком? Тело наливается тяжестью с новой волной. Альма расправилась с ремнём, расстегнула ширинку и… послала на Беккета новые страшные видения: беспорядочные, обрывочные, пугающие – она желала, чтобы он сошёл с ума. Майкл пытается сопротивляться, но просто не может – его сознание удерживают в тисках, и там, за этой адской машиной, он уверен, что им управляет чокнутая старуха. И она ждёт финала, развязки… Только чего? Совершенно непонятно. Но так странно, так необычно осознавать то, что виновница и создательница нового мира играет с тобой, как с куклой, изучает и запоминает тебя – нечто пугающее и одновременно любопытное. В штанах почему-то становится тесно. Альма смотрит на Беккета исподлобья, не убирая засаленные чёрные волосы – ей не хотелось его пугать – хотелось дать что-то приятное взамен – он носитель её ДНК, он такой же, как и… её дети. А их у неё отобрали, заменив его чужим, но таким родным. А ещё это чувство, которое разгоралось внутри, когда она смотрела на него… Альма хотела поглотить его, поглотить в себя, сделать частью себя или… кого-то другого? Странные материнские инстинкты, которые притупились когда-то в прошлом, проснулись сейчас, но только в ином виде – она не осознавала того, что она мертва, что она нечеловек, но ей так хотелось попробовать вкус реальной взрослой жизни, ведь её этого право когда-то решил собственный отец. А тут напичканный её генами настоящий продукт для воспроизводства будущего потомства. Это ли не блаженство? Альма аккуратно дотрагивается до члена солдата, будто боится сделать в силу своей неопытности что-то не так; она хочет потянуть время, дать удовольствие субъекту, но животные инстинкты орут не своим голосом в голове – тело требует действия, но не прелюдий. Тонкие жилистые пальцы царапают яички, оттягивают кожу на уздечке, чуть надавливают на уретру… Чтобы ему было приятно. Чтобы ей было приятно. Но Беккет не чувствует желания, похоти – ему непонятно. Ему страшно, ведь он видит перед собой не объект человеческого желания, а монстра, который быстро-быстро меняет маски: Альма-Киган, Киган-Альма… Альме хочется большего, и внутренние демоны кричат-орут, чтобы она позволила себе нечто большее, чем просто ласки руками; она усаживается на Беккета, привыкая к странным, новым ощущениям – так тепло, приятно и… непонятно. Майкл не может шевелиться, не может чувствовать возбуждения, но его тело говорит об обратном – возбуждение притягивает мать Апокалипсиса как магнит, и он знает, что будет дальше. Танец похоти, желания, в котором пробиваются отблески самых потаённых страхов. Альма насылала на него видения всех его товарищей, которые погибли, сражаясь за то, чего не существует, – её нет, его нет, чего боятся? Фейрпорт давно разрушен, превращён в руины, мать Апокалипсиса пробуждена… Так в чём же они ошиблись? Неважно, непонятно, не нужно. Кто-то давно задумал это именно так. Беккет видит оранжевую пелену лживого города, слышит похотливые стоны призрака, но он прикован к креслу, будто парализованный инвалид, – тело реагирует на танец страсти, а он сам ничего не понимает – для него в миг всё перестало существовать. Он видит перед собой Альму: то сексуальную, обнажённую, горячую – будто сошла с обложек журналов, но в то же время она – обезображенный мертвец, который уничтожает не только тело военного, но и разум – Беккет постепенно сходит с ума. Или уже сошёл с ума? Неважно, непонятно. Возбуждение нарастает, и всё в итоге сводится к истине; приблудный танец подходит к концу, как только семенная жидкость тотчас даёт потомство… А потом – абсолютная приглушённая тьма и тишина. Картинка за картинкой сменяется вспышками: оранжевое становится чёрным, чёрное становится оранжевым – ничего непонятно. Беккет смотрит вперёд, видя перед собой Альму, которая стоит к нему спиной, часто-часто коротко кивая, – она не говорит, лишь указывает; к телу медленно возвращается жизнь, руки больше не в оковах. Она идёт к нему, вновь меняя образы своей внешности, как фотографии в слайд-шоу, но неизменным остаётся лишь одно – круглый живот, который пугает Беккета. Но он не может ничего сделать – мать Апокалипсиса желает, чтобы отец урода этого мира знал, кем он стал. Он стал для Вейд не просто маяком – бесконечным желанием. Она действительно стала его любить, а он этого не понимал. Даже когда она с силой заставила его потрогать её живот, и когда он услышал такое заветное «мама», он продолжал мысленно отталкивать её, чьи гены носит, чьи гены в ней же породил. Всё это странно, непонятно, запутанно. Всего этого не должно быть. Финал предсказуем, но Беккет уже не видит себя частью этой истории. Ему непонятно, почему так случилось? Ему непонятно, почему он не сошёл с ума и находится в сознании? Ответы без вопросов, вопросы без ответов. Ему непонятно, какого чёрта он ещё жив?.. Ему непонятно, почему она оставила его в живых?.. Ему ничего непонятно, Ей ничего непонятно, но они понимают, что крепко связаны кровными узами, которые их, в конце концов, и сведут в могилу. Финал уже всем давно понятен.