Одинокая дорога

Он всегда любил Дануолл – это место для него стало своеобразным домом. Домом для такого перебежчика, как он: человек старался найти место в жизни, но так его и не нашёл. Считал, что поступает правильно, – на деле всех обманывал. Не спаситель, не обманщик – просто никто. Так, вечная пешка в чьих-то руках, которой вертели, как могли, а он этого ни черта не мог осознать. Тиг Мартин не знал, кто он такой, но больше вынести душевных мук не мог. Он устал. Впервые за свою недолгую жизнь по-настоящему устал. Наверно, именно из-за самой жизни. Когда-то прекрасная империя пала; крысиная чума правила балом и заставляла оставшихся в живых падать перед ней – невидимой королевой болезнью - на колени. Люди умирали, а лекарство не могли создать, потому что кому-то это было невыгодно, а кто-то просто не горел желанием помогать зажравшимся ублюдкам и нищим, которые умоляли сделать инъекцию бесплатно или за последние гроши, за которые и кусочка хлеба-то не купить. Но всем было плевать. Особенно после смерти императрицы Джессамины – главное не спасти народ от чумы, а быстрее других занять свободный престол. И Тиг Мартин ненавидел себя за то, что ввязался во всё это. Он помогал лоялистам как мог: избавлялся от ненужных заговорщиков, подделывал документы… А всё для чего? Чтобы потом осознать свою вину и приставить дуло пистолета к подбородку. Зажать спусковой крючок. Но пока не выстрелить. Ожидать душевный приговор. Он видел смерть воочию; видел, как страшная болезнь забирает невинных: стариков, взрослых, детей… Но он не мог им помочь, а ведь внутренне его разрывало от этого на части: начать геройствовать он не мог – слишком много грехов на душу одного человека. Слишком многое он сделал неправильно. Убийца, вор, предатель – но не герой. Героем был другой: тот, кто спас его от гибели, тот, кто жертвовал всем, лишь бы спасти юную наследницу престола, тот, кто… видит его со стороны. Тиг Мартин знал, что Корво рядом, и тот не станет ему мешать – потому что считает, что другой судьбы не нужно. Бывший смотритель уже отжил своё – он подарил этому миру только боль и больше ничего. Тиг Мартин просто не видел смысла жить дальше – они все проиграли. Войне, болезни, смерти… Самим себе… И нет ни сожаления, ни страха… Есть просто ничего. В душе царит мрачная пустота: дыра гниёт, и она навряд ли когда-нибудь заживёт – уже слишком поздно. Тиг Мартин чувствовал на себе пристальный взгляд Корво, который спас его, но также убивал других: герой – не герой вовсе. Но он единственный, который всё ещё может исправить и переписать одним поступком всю историю Дануолла. Спасти лишь юную мисс Эмили – всё ещё можно исправить. Но исправит ли? Теперь на плечах убийцы в маске слишком большая ноша: осталось сделать единственный выбор, и Мартин напоследок надеялся, что Аттано сделает всё правильно. А если нет – иначе зачем жить дальше? Приложить пистолет к подбородку и нажать спусковой крючок – это ли так сложно? Сложно ли распрощаться с жизнью? На земле ведь всё равно давно ничего не держит – Тиг понимает, что его рано или поздно убьют. Ни сегодня, ни в ближайшем будущем – когда-нибудь. Невидимые судьи давно повязали ему верёвку на шее. Тиг нервно сглатывает; рука с пистолетом трясётся. Самоубийство – единственный выход из сложившейся ситуации. Он не выдержит, если увидит, как прекрасная империя падёт окончательно. Он не хочет жить в таком Дануолле, он не хочет жить с грехами в душе. С окровавленными локтями, с обманутыми людьми, окружающими его. Приложить пистолет к подбородку и нажать на спусковой крючок – это ведь так просто. Тиг Мартин закрывает глаза, усмехается: ему бы хотелось всё исправить, но нельзя время отмотать назад – жить с тем, что натворил, просто невозможно. И на прощание, когда Аттано уходит, понимая, что всё закончено, Тиг желает убийце в маске удачи. И нажимает на крючок. Выстрел эхом раздаётся по всей комнате, оглушив, наверно, только пустоту. И заглушив ту самую пустоту, но только в душе ушедшего из жизни бывшего верховного смотрителя, имя которого запомнят лишь единицы, и то не в самом приятном свете. Человек наконец-то обрёл свободу и душевный покой.