***
Пока я паниковал, посреди зала возник солидный и степенный домовой эльф, обряженный в точно такую же сливового цвета мантию, как и члены Визенгамота. Ну пипец! Тоже, что ли, член суда? Какой плевок в рожи лордам! Кто, интересно мне, это придумал: эльфов-домовиков обрядить в одинаковые одежды с судьями? Это что за аллегория равенства? Типа, все здесь — слуги закона? Хэх! Жаль, Августа уже ушла, хотелось бы на её лицо взглянуть при встрече с таким Добби-наоборот. А если… Но ни один лорд при появлении шибко нарядного домовика***
Короб, принесённый эльфом, был с виду достаточно непримечательным, но, судя по исходящей от этого предмета густой тяжкой ауре, весьма и весьма старинным. И не слишком, если можно так выразиться, светлой направленности. Магия, она, конечно, цвета не имеет, что бы там некоторые ни провозглашали, но от короба цветочным духом и свежестью не веяло. Он, казалось, распространял вокруг себя атмосферу, пропитанную тягучей сладостью мёда, ароматом железа — как пахнет от обожжённой солнцем человеческой кожи, — духотой ладана и пчелиного воска… Мордекай трансфигурировал мою кафедру в низкий стол, установил на него поднятый с пола короб и приглашающе повёл рукой. Все присутствующие, кроме нас с Северусом, встали в круг — как Уизли с Диггори давным-давно, жизнь назад, толпились вокруг старого башмака-портала — и точно так же, как Уизли с Диггори, прикоснулись все одновременно к таинственному ящичку… Вот чтоб вас всех сейчас отсюда телепортировало! А мы б с Севом домой пошли… трахаться… Но никто никуда, к моему огромному сожалению, не исчез. — Визенгамот свидетельствует! Дружным хором произнесли лорды и леди, а по залу промчалась волна магии, лёгкая, словно дуновение весеннего тёплого ветерка. — Визенгамот поручается! На этот раз хор голосов показался мне более… величественным, что ли, а вместо приятного сквознячка, напоённого запахом влажной земли и хвои, нас, растрепав причёски дамам, обдало горячим ветром раскалённой пустыни. Как будто бы даже песок на зубах хрустнул… — Визенгамот гарантирует! Последняя фраза судей отдалась в моих несчастных ушах раскатом грома, а на плечи, по ощущениям, на мгновение опустилась бетонная плита. Через пару секунд тяжесть исчезла как не бывало, но я заметил, что и Нарцисса, и Саманта — видимо чтобы удержаться на ногах — ухватили свободными руками под локотки близстоящих мужчин. Раздался щелчок, и крышка сдвинулась. Судьи убрали руки от короба и разошлись, усталые, в стороны. Заарканенные «кавалеры» нашли в себе силы проводить дам до стульев, и сами уселись там же, большинство же просто неаристократично оперлись задницами о столы. Без видимого труда передвигались только Прюэтт, Гринграсс да, как ни странно, Гойл с Крэббом. Вот! А то всё: «Вырожденцы! Тупицы!» Ни фига подобного! Просто они от природы такие увальни. А силёнок-то, видать, ого-го сколько! А вообще, конечно, интересно: ритуал ещё и не думал начинаться, а ящик уже требует жертву магической силой присутствующих. Что же дальше-то будет? Я тоже не ощущал ни усталости, ни какого-либо иного дискомфорта — кроме недотр… кхм… никакого дискомфорта, — а вот Северус чуть поморщился и потёр запястья с «браслетами» обетов. Всё-таки сильно на нём сказываются его опрометчиво данные клятвы. Мордекай окончательно снял крышку с***
Посудина была явно тяжёлая, толстостенная и размерами превосходила короб раза в три. Чем-то этот кубок напоминал недоброй памяти Кубок Огня. На вид он был как будто бы отлит из мутноватого стекла. «Просверлив» зачётную мисочку магическим зрением и послав незаметную волну сканирующих чар, я понял, что материал кубка… Или уже стоит называть этот артефакт Кубком, с очень большой буквы? …в общем, выточена чаша эта из горного хрусталя. Выточена явно давненько, годиков этак несколько сотен уже как. Кубок был четырёхгранным и напоминал очень сильно вытянутый конус, перевёрнутый вверх основанием и поставленный на усечённую вершину. На каждой из граней, что имели в поперечном сечении не меньше дюйма, вплавленными в толщу хрусталя мутно-голубыми аквамаринами были выложены по три руны, что формировали примитивнейшие цепочки, несущие в себе значения: «общность/семья/кровь», «женщина/мужчина/жизнь», «дитя/семья/кровь», «человек/семья/кровь». Очевидно трактовать их стоит как: «Род», «брак», «усыновление», «введение в Род». Ну как-то так… Стоило бы наверное и мне таким обзавестись, в хозяйстве явно пригодится. Магии на изготовление такого артефакта, конечно, уйдёт прорва, но и только-то. Воспроизвести подобное творение мне ничего не стоит, суть я уловил. Хотя такое, наверное, можно и у гоблинов купить. Или всё-таки лучше сделать самому?.. Наверное, да, а то потом пристанут злобные карлики к потомкам моим, чтоб возвращали «арендованную» чашку. Получится как с мечом Гриффиндора. Ну их на фиг, связываться лишний раз. Сам сляпаю. В любом случае мне такое тоже надо! Не буду же я, как дурак — в смысле как простой обыватель — по малейшей надобности в Министерство носиться? Ведь раз у англичан всё, с магией крови и ритуалами связанное, запрещено, значит, каждый раз в Визенгамот обращаться надо, чтобы принять в Род какого-нибудь магглорождённого или жениться по всем правилам. Ведь так? И что это значит? Что каждый сраный раз они по году бумажки собирают? И мне так же придётся??? Ну нееет! Я, блин, на такое не согласен! Точно сделаю себе такую чашку и сам буду все ритуалы проводить! Книг у меня полно, силищи дурной и того больше, выучусь уж как-нибудь. Чай, не сложнее маггловской генетики будет эта ихняя магия крови. Надо только, чтобы кое-кто притащил нам свою древнюю книженцию побыстрее. Вот, может, если бы я изучил всё как следует, то и не паниковал бы так сейчас… А хотя… А как потом узаконивать всё проделанное самостоятельно дома? Как объяснять, что у нас там, в нашем парке Юрского периода — в заповеднике моём в смысле — в Роду Тодд внезапно народу взрослого народилось не пойми как? Н-да… Вопрос. Ай, придумаю что-нибудь! В конце-концов, никто же не проверит, чем мы там на закрытых землях занимаемся, ведь так? Скажем, что у нас… ммм… упрощённые процедуры разработаны, только для Тоддов. Поплевали в чашечку — и готово! А что? В слюнях тоже генетический материал есть! Просто удивительно, о какой посторонней ерунде я успевал подумать, пока события вокруг меня развивались по положенному сценарию.***
Мордекай уже успел убрать куда-то короб, а на столик водрузил этот самый Кубок. Рядом, на куске бархата в цвет судейских мантий, был положен нож, не менее старый, по моим ощущениям, чем чаша. — Прошу, судьи. Лорды и две леди зашевелились, отрывая от импровизированных и настоящих сидушек свои судейские зады, и стали подтягиваться поближе к столику. Они же каждый — свидетель, поручитель и гарант в одном лице, видать, им тоже участвовать придётся. — Ритуал проводить буду я, Мордекай Абнер Прюэтт. Возражения у присутствующих имеются? Своим глубоким вздохом я обратил на себя всеобщее внимание. — Я должен предостеречь… Я решил всё-таки предупредить лордов и леди о последствиях. Конечно, было бы куда как проще спрятать, как говорится, концы в воду, когда с этим «усыновлением» что-нибудь пойдёт — а что-нибудь, я уверен, пойдёт! — не так, если бы все присутствующие от истощения вырубились бы, и никто не запомнил бы, чем закончился — и закончился ли вообще — ритуал. Но… Но мало ли всё вообще пойдёт через жопу? Я не хочу, чтобы они все тут коньки отбросили. — Мы Вас слушаем, мистер Тодд. — Я очень сильный маг… — Ага! И я тоже! Вякнул из-за моей спины «Гарри». Своим выступлением мы добились того, что на нас посмотрели все присутствующие. Кто-то с сомнением, парочка малознакомых бывших «Пожирателей» даже со страхом, и только зазнайка-Гринграсс со снисхождением. Микаэла Саманта — или наоборот? — томно вздохнула, подзакатив глаза. Северус моментально напрягся и зыркнул на соблазнительницу так, что та слюнями поперхнулась. Нарцисса нахмурилась и постаралась как можно незаметнее положить руку на низ живота, сосредотачиваясь прикрыла глаза, а потом кивнула сама себе. Видимо, её татуировка ещё вполне работает как накопитель. Надо себе тоже будет таких набить. И Северусу… Опять отвлекаюсь! — Да мы тут тоже вроде как не слабачкИ. Слегка насмешливо произнёс заноза-Гринграсс. Как там его?.. А! Корморан! Красивое имя. Что-то историческое, вроде… Не то что Гарольд-Гарри… Эх, надо было тщательнее имя себе выдумывать!.. Ходил бы сейчас тоже каким-нибудь Ланселотом или Айвенго, или Майкрофтом… Так! Да что ж за СДВГ у меня сегодня??? Никак на деле сосредоточиться не могу! Я скептически хмыкнул и легкомысленно пожал плечами: — Ну… Дело Ваше. Я должен был предупредить. Ну и всё! С меня взятки гладки. Если они настолько глупые, что из-за своей надуманной гордыни умрут тут от магического истощения, то это вообще не моя проблема. Вот даже стыдно не будет! Вот ни капельки, даже если они реально тут помрут! Нарцисса точно выживет, Крэбб с Гойлом, Прюэтт… Гринграсс, к сожалению, тоже наверняка. Северус в этом безобразии не участвует. Ну вот и посмотрим, что получится… Но Мордекай оказался умнее Корморана и обратился ко мне: — Что Вы можете предложить для решения этой проблемы, мистер Тодд? Я повздыхал, борясь с душащим меня родственником Тревора Лонгботтома, но, подойдя к ним, полез в свою неизменную сумочку и достал оттуда полную горсть разнообразных фенечек, что понаделал в свободное время как раз на такой случай. Не на случай моего участия в непредвиденном ритуале, конечно, а просто чтобы иметь в нужный момент запас заряженных накопителей. Естественно, фенечки были непростые: каждая бусинка, каждая ниточка изготовлены из полностью магических материалов и заряжены моей магией до предела их не самой маленькой ёмкости. Вот я и протянул эти сомнительной эстетической — зато несомненной энергетической — ценности «украшения» присутствующим. — Угощайтесь… Кхм! То есть, я хотел сказать, украшайтесь… — дошутился, бля — …извините, волнуюсь. Первый ребёнок, сами понимаете. Это накопители, леди и джентльмены, воспользуйтесь, милости прошу. Пока малознакомые со мной «джентльмены» непонимающе рассматривали предложенную бижутерию, Нарцисса и Саманта Микаэла — или опять наоборот? — уже натягивали на запястье по одной браслетке, умудрившись мгновенно выцепить самые симпатичные. Вот сороки!.. мнэээ… В смысле, вкус хороший у дам, я хотел сказать. — Берите по две, на всякий случай. Щедро предложил я, чтобы уж точно не пришлось трупы членов Визенгамота потом***
— Так, леди и джентльмены, теперь, когда с приготовлениями, смею надеяться, покончено, приступим к ритуалу. Серьёзно объявил Мордекай, и все подошли поближе. — Мистер Тодд, становитесь напротив той стороны Кубка, где изображены руны Рода. Я встал между дверьми в зал и столиком со стоящим на нём Кубком. Мордекай, начавший исполнять, как я понимаю, взятую на себя роль распорядителя, теперь находился напротив меня, между столиком и трибуной председателя. Он продолжил отдавать указания: — Мистер Поттер, встаньте с той стороны Кубка, на которой изображены руны принимаемого в Род дитя. Куклёнок не очень уверенно подошёл и встал рядом со мной, справа, а Мордекай, повернул хрустальную бандуру так, чтобы одна из её вертикальных граней и, соответственно, угол как бы отделяли меня от куклы, поскольку названные им комбинации рун находились на соседствующих сторонах. Теперь же стороны с нужными рунными цепочками «смотрели» на нас двоих максимально возможным образом. — Напомню: если кто-то сомневается или же намеренно хочет саботировать ритуал, то поплатится. И неизвестно, какова будет плата! Сейчас у вас всех есть последняя возможность избежать участия в данном действе. Но все остались стоять там, где и стояли, никто не засомневался, не отошёл. — Хорошо. Сейчас я начну. На задаваемые мной ритуальные вопросы отвечаете хором, не спеша посчитав про себя до трёх, после того, как я закончу вопрос. Отвечаете только «да»… Ну или «нет», но тогда… Ладно, не будем отвлекаться. Сейчас попробуем. Я спрашиваю: всем всё понятно? Через приблизительно три секунды прозвучал весьма даже слаженный хор: — Да… — Замечательно. После каждой ритуальной фразы подтверждения произносится «свидетельствуем». После ритуальной фразы, но не после моего обращения к главным участникам ритуала. Это понятно? Три секунды… — Да… — Великолепно. Приступаем. Встаньте в круг, по одной женщине и по одинаковому количеству мужчин справа и слева от меня. Справа и слева от дам тоже должно быть равное количество мужчин. Экая сложная математика… Интересно, он знал заранее судейский состав? А то как-то уж больно ловко все поделились. Нарцисса поспешно передвинулась на мою сторону, Саманта — или Микаэла? — недовольно фыркнула и осталась стоять со стороны куклы. Лорды шустро рассосались на два лагеря и окружили дам. Оставшемуся не у дел — и не у тел тоже — Корморану распорядитель велел встать у него за левым плечом. Гарри стоял тихонький как мышка, даже почти не делал вид, будто дышит. Наверняка сейчас, как и его прототип, то есть я, мучается вопросом: «Что же, бля, будет?!» Я оглянулся на так и сидящего за нашим столом Северуса. Он посмотрел мне в глаза. Хотел бы я удалить его из зала, но увы, ни повода, ни возможности не имею. Да он и не согласился бы, чем бы это ему ни грозило. Я улыбнулся и подмигнул, пуще прежнего пытаясь сделать вид, что всё под контролем. Но Северус дураком никогда не был, так что зря я стараюсь, наверное. И ритуал начался…***
Первым делом, Мордекай взял лежавший на куске бархата нож и рассёк себе подушечку указательного пальца на левой руке. Он положил кровоточащий палец на тот угол Кубка, что разделял нас с куклой, и повёл к себе — по «моей» стороне, с рунами Рода — алую линию, по верхнему срезу толстенных хрустальных стенок. Добравшись до второго угла Кубка, он заговорил: — Все ли из присутствующих искренне желают, чтобы лорд стал отцом дитя? Три секунды и: — Да. Мордекай повёл кровавую линию дальше, от дальнего от «Гарри» угла Кубка к себе. — Все ли из присутствующих истинно желают, чтобы дитя стало сыном лорду? — Да. Линия теперь велась от распорядителя к углу дальнему от меня. — Все ли из присутствующих действительно желают, чтобы дитя обрело имя Рода лорда? И вновь положительный ответ. Линия крови замкнула квадрат, подойдя с противоположной стороны к углу, разделяющему нас с моим «Буратинкой». — Все ли из присутствующих честно желают, чтобы я помог лорду и дитя обрести друг друга? — Да. Кровь мгновенно исчезла со стенок Кубка, вся до малейшего подтёка, оставив хрусталь идеально прозрачным, будто бы и вовсе посудина была сделана из воздуха. Не самой чистой воды аквамарины засияли небесной голубизной, запустив своими гранями радужных «зайчиков» по лицам присутствующих. Впечатляюще… Мордекай протянул руку над кубком и, глядя мне в глаза, громко сказал: — Рукой от сердца… Шо? Чё эта значить долж… А, бля! Левую! Я протянул ему свою левую, он крепко в неё вцепился, а другой рукой — Зараза такая! — полоснул мне по венам тем же самым ножом, которым резал себя. Моя кровь текла прямо в кубок, а я молился про себя, чтобы ранка на пальце распорядителя уже зажила к этому времени. А то, того и гляди, ещё на одного оборотня больше станет. Этого тоже усыновлять придётся… Как-то я не планировал родственниками обрастать. Кровь текла… Густая, почти чёрная… На меня постепенно наваливалась тяжесть… Если судить по моим субъективным ощущениям, из меня вытекло уже литра три, не меньше! Но кубок заполнился едва ли на объём половины стакана. Сколько же ещё? То ли у меня уже в глазах что-то не то произошло из-за обескровливания, то ли и правда, но мне начало казаться, что из Кубка стало изливаться золотистое сияние. Не волна однородного света, а как будто бы рой крошечных золотых мушек. Они бесшумно выплёскивались толчками, медленно переливались через верх толстых стенок, стекали на столик, со столика — на пол… Но достигнув пола, не растекались по всему залу, а, оставаясь в каких-то только им вЕдомых границах, постепенно поднимались всё выше и выше, заполняя пространство вокруг меня, вокруг всех стоящих рядом со мной и марионеткой людей. Постепенно эти мушки-блёстки поднялись взрослым примерно до пояса. Мы теперь стояли словно в облаке золотой пыли или в рое крошечных насекомых… И мне казалось, что каждая из этих сияющих то ли капелек, то ли мошек чего-то ждёт и вполне себе понимает происходящее… В отличие от меня… Внезапно я ощутил, что чужая хватка на моей руке ослабла. Отвлекшись от созерцания возможно несуществующих микронасекомых — или всё-таки капелек? — я увидел, что рана на моём запястье зажила, а рука чистая. В принципе чувствовал я себя не то чтобы нехорошо, но как-то… необычно. Отпустив мою многострадальную конечность, Мордекай объявил: — Жертва крови Рода принята. Не знаю, на каком основании он сделал подобный вывод… Наверное на том, что Кубок мою кровушку куда-то там внутрь себя упрятал. И не стошнило же жадную посудину кровью честного оборотня! — Свидетельствуем. Я вздрогнул. Не ожидал. Забыл инструкции. — Подтвердите жертву Рода. Это он мне? А что делать-то?.. Но не успел я растеряться, как Нарцисса — святая женщина! — зашептала мне на ухо, чётко выделяя голосом важные моменты: — Обмакните указательный палец ЛЕВОЙ руки в кровь и обведите руны на Вашей стороне чаши. Все три. Вот и что бы я тут без её подсказок делал? Интересно, это всех чистокровных девушек такому учат? Это Мордекай их с Микаэлой… или с Сама… Ай, похрен! Он женщин рядом с нами для помощи поставил? Я поступил, как было велено, стал обводить сегодня почему-то не слишком ловкой левой рукой аквамариновые руны своей — сейчас уже действительно чёрной — кровью. Что за метаморфозы такие? Надеюсь, никто не поймёт, что кровь-то нечеловеческая. Чашка, ты меня не выдавай, пожалуйста! Пока возюкал по хрусталю, обратил внимание, что облако золотых мушек-капелек стало гуще и поднялось заметно выше. Теперь мы стояли в достаточно густом золотистом тумане уже по грудь. Поверхность этого «золота» чуть волновалась, будто по ней пробегала рябь от ветра. — Подтвердите желание дитя. Я оглянулся было на Нарциссу, но она только чуть растянула в улыбке уголки рта и указала мне лёгким поднятием подбородка, куда надо смотреть. Судья Забини, порядок имён которой я так и не смог запомнить, что-то шептала на ухо псевдо-Поттеру. Ну точно девочек этому учат! Видимо, дома, а то что-то я не припоминаю в программе Хогвартса такого предмета, как основы ритуалистики. «Гарри» кивнул, залез левой рукой в мою кровь и вполне уверенно обвёл пальцем руны на своей стороне Кубка. — Соедините ваши сердца. Упс! Но Нарцисса не отвлекалась и тут же шепнула мне: — Возьмитесь своей левой за левую же руку Гарри. Мы с куклой соединили перепачканные ладони в каком-то неуклюжем рукопожатии, чёрная кровь на наших пальцах неприятно хлюпнула, и золотые мушки резко выплеснулись выше голов присутствующих взрослых. Мне стало душно. Я с необъяснимым ужасом смотрел на то, как свидетели ритуала бесстрашно вдыхают и выдыхают наполненный непонятными золотыми крупицами воздух. Рассматривал поблёскивающие водоворотики и завихрения, образующиеся в золотом тумане из-за дыхания людей. Мне почему-то совершенно не хотелось впускать внутрь себя это ритуальное золото… Я ощутил жжение в груди и понял, что стою не дыша… И всё-таки вдохнул… Ничего не случилось. Запаха никакого эти золотинки не имели, в носу от них не щекотало, чихать не хотелось, на языке они не ощущались. Самое странное, что и в глаза они как будто бы не лезли… Абсолютно никак не мешали видеть происходящее, перед самыми глазами не мелькали, хотя явно были повсюду, ведь я чётко видел, как от моего собственного дыхания образуются точно такие же золотые струйки, что вырывались из ноздрей всех остальных… И только у лица куклы царил полный штиль… Ну естественно, он же не дышит… Он же не человек… Что же будет?.. Чуть утихший было страх вновь зашевелился во мне, ожил, не рассеиваемый более новизной происходящего. Как-то нехорошо заныло сердце, капелька пота скатилась с виска и впиталась в воротник рубашки… — Жертвуешь ли ты магию Рода своего этому дитя, лорд? Тут уж я и без подсказок сообразил, что от меня требуется, и громко ответил, спустя положенные три секунды: — Да. Через ещё три секунды свидетели подтвердили: — Свидетельствуем. — Принимаешь ли ты магию от Рода, что станет Родом твоим, и лорда, что станет отцом твоим, дитя? — Да! Звонко прозвучал мальчишечий голос. Золото стало гуще… — Свидетельствуем. — Жертвуешь ли ты суть свою этому дитя, что станет сыном твоим, лорд? — Да… … — …видете…ствуем… Я аккуратно вытер свободной рукой пот со лба. Звуки становились будто бы глуше. Голоса свидетелей постепенно отдалялись. Сейчас я чётко слышал только вопросы распорядителя и ответы свои и моего второго «я». Мушки-капельки как-то незаметно разлетелись в стороны, отгородив полупрозрачной сияющей завесой всех стоящих за нашими спинами людей, и оставили пространство над Кубком и между нами менее заполненным переливчатыми бликами. Мы трое теперь стояли словно бы внутри тонкостенного пузыря, этакого стеклянного позолоченного ёлочного шара, наполненного сияющим жарким маревом, образуя странную как для новогоднего украшения инсталляцию: трое мужчин — пожилой, молодой и мальчишка — над загадочным Кубком. — Принимаешь ли ты суть лорда, что станет отцом твоим, дитя? — Да… — …ви…тель…ву… Прозвучало где-то совсем вдалеке. Золото стало недвижимо. Малейшие колебания, что по сути и придавали блестящим крупинкам сходство с мушками, прекратились. Воздух как будто загустел, ещё больше нагрелся. Теперь он даже чуть сковывал движения и в лёгкие проникал с некоторым трудом, словно мы трое сейчас стояли посреди какого-то жаркого и влажного тропического леса, а золотинки всё же оказались на деле капельками тумана. Пот уже пропитал мою рубашку на спине и подмышками. — Желаешь ли ты видеть в этом дитя свою кровь, лорд? Я отчётливо понимал, что совершаю шаг, после которого не будет пути назад. Одно слово отделяло меня от принятия рискованного решения, последствия которого, возможно, будут страшными. С трудом сглотнул вязкую, солёную слюну и прошептал: — …да… — Примешь ли ты кровь отца своего, дитя? Очевидно, «Гарри» тоже почувствовал что-то такое, потому что не слишком уверенно стрельнул взглядом в мою сторону, и голос его тоже звучал уже не столь решительно и громко. — Да?.. Словно бы спросил он… — Так прими же кровь своего отца, суть своего лорда, магию своего Рода. Пей! И Мордекай отшагнул от стола, разрывая спиной золотую завесу и сливаясь с малоразличимой людской массой за границами золотого пузыря, оставляя нас двоих наедине друг с другом и с последствиями столь опрометчиво принятого решения.***
Мы, словно заворожённые последним приказом распорядителя, разъединили слипшиеся от крови руки, и «Гарри» без малейших усилий поднял неудобный — Наверняка скользкий! — тяжеленный Кубок и, приникнув к его краю, стал пить… Я смотрел на то, как чёрная жидкость из ритуальной чаши словно сама вливается в тело марионетки… А следом туда же, внутрь деревянного тельца нашего совместного с Кричером творения, оживлённого с помощью безумной комбинации малоаппетитных ингредиентов, устремляется плотная золотая струйка мгновенно активизировавшихся мушек. Как же страшно!.. Мне становилось всё жарче и жарче… Дышать было всё труднее… Я смотрел и смотрел… и смотрел… Не шевелясь, не моргая, почти не дыша… Жара нарастала, а жидкости — Мои кровь и магия? — заполняли тело куклы… Я видел это! Я просто видел! Я словно мог смотреть через его одежду, через наложенную очками иллюзию, через деревянную стенку его живота… Там, внутри, нечто смешивалось в единое целое. Скручивался какой-то черно-золотой клубок, к которому присоединялись алые, белые, зеленоватые пряди?.. струи?.. А он всё пил и пил… Этот разноцветный ком рос… А я почти горел, но смотрел… Страх куда-то исчез. Рассеялся. Сменился некой смутной тягой… Почему-то нестерпимо захотелось обнять куклу… Что это?.. Это… отцовская любовь?.. Мне буквально жгло руки и солнечное сплетение, так хотелось преодолеть разделяющее нас и без того невеликое расстояние и заключить это существо, стоящее напротив меня, в крепкие объятья. Прижаться, слиться… стать единым целым… Жар снаружи нарастал. Боль в груди от него не отставала. Дышать раскалённым паром вместо воздуха было невыносимо трудно… И я шагнул…***
Кубок выпал из рук куклы и с жутким грохотом встретился с каменным полом. Бриллиантово сияющие осколки с нежнейшим перезвоном брызнули во все стороны, жаля лицо и кисти рук крошечными порезами, и зависли в воздухе, всё так же тоненько звеня, заменяя собой золотые капельки, что единым потоком устремились внутрь стоящего напротив меня… «Гарри»… Нет… уже не «Гарри»… Кто это? Или что?.. Напротив меня стоял… Я? По крайней мере, я видел в этой фигуре только себя самого… Это была часть меня… Действительно, моё второе я… Неудержимо хотелось вернуть себе эту частичку, что страдает и мучается, будучи отделённой от основного… Все остальные чувства и ощущения не то что отошли на второй план, они просто исчезли и растворились. Страх и сомнения от проводимого ритуала… Боль от порезов осколками Кубка… Любовь к Северусу… Жар в груди и затруднённость дыхания… Всё это покинуло меня, мой разум, тело, душу… Осталось только ожидание единения с этим существом… с самим собой… — У тебя кровь… Сказал мне… я сам? И действительно, по лицу… по лицам?.. текла, щекоча кожу, кровь из порезов. Обычная. Алая. Я посмотрел на свои руки, они тоже были в каплях выступившей из крохотных ранок крови… Я протянул ко мне руки… И я шагнул вперёд… Попытался шагнуть, не боясь изрезаться об зависшие в воздухе осколки. Но хрусталики в окружающем уже только нас двоих пространстве мгновенно поймали меня посредине движения, как муравья ловит коварная смола, каменея янтарём. Всё моё существо рвалось вперёд, ко мне же. Я всей оставшейся мне сутью стремился преодолеть это незначительное, но непреодолимое, разделяющее нас расстояние. В груди пеклО, горело, жгло невыносимо… И вдруг меня потянуло вперёд из завязшего в хрустале тела, буквально вырывая сердце из груди, вскрывая и выворачивая наружу рёбра, в клочья разрывая наполненные жидким золотом, не дышащие уже лёгкие. Как при аппарации меня растянуло в тонкую нить… А потом смяло… Скомкало… Впечатало меня в меня же… Или не в меня? Кусочки разбитого Кубка разлетелись в стороны, выпуская из бесполезного уже плена, сопровождая своё движение мелодичным позвякиванием, которое перешло сначала в тонкий-тонкий визг, затем жуткий свист, ультразвук… Боль… Только боль и всепоглощающая радость единения с самим собой остались и заполнили весь мир вокруг меня и меня самого. Что-то рвалось, что-то ломалось… Всё это резало моё новое тело, кромсало мои новые, более совершенные органы чувств, перекраивало, перестраивало… Кожа горела и трескалась, выпуская наружу нечто новое, одежда плавилась и испарялась… И вдруг всё резко закончилось! Пронзительный визг оборвался на невыносимо высокой, ощущаемой не слухом, но всем телом ноте. Нормальный — не густой и не горячий — воздух проник живительной прохладой в мои новые — целые и невредимые — лёгкие. Не было крови на мне. Не было раздирающего душу на части разделения. Ничего не было… И никого…***
Я снова стоял в «ёлочном шаре», но стены его уже были не золотыми, а хрустальными. Идеально-прозрачными, но в то же время прекрасно отражающими… Я видел застывшие в непонимании фигуры свидетелей ритуала. Видел Нарциссу, тянущую ко мне руку; видел удивлённо задравшую бровку Микаэлу; видел Мордекая Прюэтта с его встопорщенными бакенбардами… Я обернулся посмотреть на Северуса. Он так и сидел за «свидетельским» столом, комкая в кулаках покрывавшее столешницу зелёное сукно… В глазах его застыл… застыло… Я не понимал, что за эмоция это была, но мне нестерпимо захотелось разбить эту невесомую стенку и добраться до своего вожделенного возлюбленного. Я хотел… Хотел… Я хотел его! Всего! Прямо сейчас! Овладеть! Присвоить! Отдать всего себя… Исполнить любое его повеление… Меня разрывало два противоречивейших желания: служить и владеть. Нет, не то… Я любил его! Да что там! Я его боготворил! Обожал всем своим естеством! Мне хотелось бросить моё сердце к его ногам и одновременно держать его сердце в своих руках, наслаждаясь его затухающим биением и тяжёлым ароматом железа, оседающим на языке. И тут что-то, какое-то движение, отвлекло меня от созерцания окружающих, зрение — словно по щелчку переключателя — перестроилось, и я увидел не то, что было ЗА тонким хрустальным пузырём, а то, что отражалось в его стенках, то, что было заключено внутри… Это был я… И я перестал быть… …***
… Слуга внимательно разглядывал своё отражение и понимал, что увиденное ему очень нравится. Изменения были шокирующими, но все явно в лучшую сторону. Высокий. Сильный. Красивый. Верный и преданный… Дикий и смирный… Безжалостный и необузданный… Самоотверженный и услужливый… Метра три ростом. Широкий разворот плеч. Роскошные грудные мышцы и пресс, прокачанные до состояния анатомического пособия. Спина, ягодицы, голени — всё укрыто роскошным блестящим мехом. Но если на спине, хвосте и ягодицах мех короткий, волчий, то на странно удлинённых голенях — снежно-белый, искрящийся, как и длиннющие прямые, без привычной волны, волосы, по-прежнему забранные на затылке в высокий хвост, всё ещё скреплённый — не иначе как каким-то чудом — любимой заколкой. На ногах вместо ступней — перламутровые копытца, а сзади, на голени, явственно выделяется скакательный сустав. Мощные бёдра, как и бицепсы, укреплены крупной, грубой чёрной драконьей чешуёй. На локтях, плечах и вдоль позвоночника — массивные чёрные костяные выросты. Надо лбом такие же, но меньшего размера, формируют нечто, напоминающее корону василиска. Шея, грудь, предплечья, кисти рук, живот и пах закованы в мелкую, более гибкую и совсем светлую — явно змеиную — серо-зелёную чешую, с лёгким золотым отливом. Пальцы на шестипалых кистях цепкие, когтищи чуть изогнутые, саблевидные, тоже переливаются золотистым перламутром. Роскошный меховой хвост сзади, а спереди — не менее впечатляющих размеров гениталии, словно бы нарочно выставленные напоказ, не укрытые ни мехом, ни чешуёй. Непрактично, но так красиво! Такой мужественностью стоит гордиться. Обладая таким телом, можно никого не бояться и ни от кого не прятать уязвимые места. Хозяин должен видеть, что его слуга самый лучший, самый сильный во всём. Челюсти вытянуты вперёд, на манер волчьей морды. Блестящие золотом двухдюймовые клыки чуть прижимают нижнюю чёрную губу. Огромные светящиеся глаза, непонятно как умещаются на лице. Насторожённые уши — большущие, трепещущие — способны уловить самый тихий зов любимого Хозяина. Слуга любовался собой и понимал, что совершенен. Отныне он был цельным и законченным. Финальное творение. Венец эволюции. Идеал.***
И опять какое-то почти неуловимое шевеление привлекло его внимание. Кончик мизинца Хозяина чуть сдвинулся… — Показать себя Хозяину! Должен показать! Хозяин будет рад, Хозяин разделить восторг! Сделать осторожный шаг вперёд на новых ногах… Они оказались очень удобными!.. Радость адреналиновым цунами нахлынула на него, тут же захотелось опробовать новое тело в битве, охоте! Теперь было абсолютно ясно, что эти кажущиеся чрезмерно изящными и неустойчивыми копытца, могут не только быстро бежать, но и прыгать по камням и скалам, проламывать черепа зазевавшимся врагам и добыче… Это тело должно гнаться и убивать! Наслаждаться погоней и боем! А эти новые руки? Такие мощные! Хваткие пальцы! Бритвенно-острые когти! Сколько глоток можно распороть ими?! Сколько сердец достать из вспоротых туш и бросить к ногам Хозяина!.. Слуга провёл раздвоенным языком по своим зубам. Однозначно, такие челюсти созданы для того, чтобы перекусывать хребты! В рот скатилась горячая пряная капля и чуть обожгла язык. Восторг обуял слугу — есть даже железы с ядом! Совершенное оружие!!! — Смертоносный! Во всём и для всех смертоносен! Радостный громогласный рык сотряс застывшее время хрустального шара, и крошечные осколки Кубка, что и образовывали эту сферу, тут же посыпались с печальным звоном, открывая путь к единственному человеку, которым слуга страстно желал обладать, и принадлежать кому мечтал. Кусочки хрусталя сыпались шелестя и звякая, и вместе с ними оседали на камень мёртвые тела. Позади него грациозно возлежала Нарцисса Малфой. Чуть поодаль Прюэтт из-под кустистых бровей смотрел в потолок невидящими глазами. Крэбб и Гойл — большущей, одной на двоих, кучей тряпья — валялись почти у стены. Гринграсс, широко разбросав ноги, привалился спиной к судейской трибуне. Все остальные… Кто-то умер в движении, кто-то прямо на месте… Ровный слой серого праха от полностью исчерпавших себя накопителей устилал тела, пол, мебель… Сломанной куклой, рассыпав по полу чёрные кудри, раскинулась у ног слуги Микаэла Забини. Переступая через секунду назад ещё живую женщину, он не учёл своих новых возможностей: шаг получился куда шире, копыто заскользило на осколках, и слуга рухнул прямо на труп. Хрустнули хрупкие косточки… Острые когти руки, на которую тот оперся, чтобы попытаться избегнуть встречи с каменным полом, без малейшей задержки пробили тонкое женское тело и увязли где-то, то ли в позвоночнике, а то ли и в самом полу… Пришлось изворачиваться, выдёргивать руку, обтирать испачканные когти шёлковой судейской мантией. Столько мороки! — Какой привлекательный запах… Чувствительные ноздри влажного чёрного носа трепетали, улавливая странную, вычурную смесь аромата крови итальянки и её же приторных, тяжёлых духов. Негодующе порыкивая из-за нелепой задержки, слуга наконец поднялся, пнул в сторону раздражающий труп и уже более аккуратно стал продвигаться к Хозяину, что так и не сдвинулся с места. Подойдя, он замер, давая тому время и возможность полюбоваться на себя. Протянул руку и снова неподвижно замер, терпеливо ожидая, пока Хозяин сообразит положить сверху свою ладонь. Затем помог ему выбраться из-за стола… И опять стоял и ждал приказа своего Хозяина, хотя самому уже не терпелось мчаться его исполнять. Но Хозяин медлил… Почему-то медлил… А адреналин уже наполнял азартом вены слуги! Стук чужих сердец за огромными дверьми зала навязчиво лез в уши… Стоило поторопить нерешительного Хозяина. — Чьё сердце хотеть получить первым любимый Хозяин? Но тот только печально покачал головой… — Хозяин не хотеть?! Но как?.. Тот сделал шаг назад… От обиды и злости, от уже душащего, застилающего взор розовой пеленой желания услужить, в глазах у слуги помутнело, и он закричал: — Слуга хотеть служить Хозяину! Слуга хотеть завладеть всем вниманием Хозяина! Всей любовью Хозяина! Приказывать, Хозяин! Приказывать, всё что желать, слуга исполнить! Новое тело болезненно потряхивало от возбуждения и жажды погони и схватки, но Хозяин опять шагнул назад, увеличивая расстояние между ними. Слуга взревел: — Как же возлюбленный Хозяин не понимать?! Слуга должен служить!!! Но Хозяин по-прежнему молча, печально глядя в его огромные, такие зоркие глаза, отошёл ещё на шаг, ещё дальше отодвигаясь от него. Ужас обуял слугу! — Хозяин? Хозяин хотеть покинуть своего слугу? Это невозможно допустить! Он рванулся и, совершенно забывшись, сгрёб хрупкое человеческое тело в охапку. Прижал к груди. Обида и невозможность донести до упрямца свою потребность в единственно возможном выражении любви и преданности буквально разрывали душу слуги! Глаза горели от жгучих слёз! — Должен! Слуга должен служить! Невозможно отпустить! Невозможно! Хозяин быть со мной! Он уставился в глаза тяжело дышащему человеку. Но тот молчал и только едва мотал головой. — Как «нет»?! Невозможно слуге быть без Хозяина!!! Он перехватил того за плечи, приподнял и встряхнул. Тело человека мотнулось тряпкой в сильных когтистых руках. Слуга встряхнул ещё разок… и ещё… Но реакции не добился, только глаза Хозяина окончательно закатились. А слуга только сейчас понял, что, наверное, слишком сильно сжал. Он хотел поставить драгоценного Хозяина обратно на пол, но ноги того подогнулись, и если бы слуга не подхватил опять, то Хозяин явно упал бы на камень. Коготь снова за что-то зацепился. Он попытался разобраться, за что именно, но случайно сильно дёрнул… И только сейчас заметил, что на полу под ними — точнее под ногами у Хозяина — растекается алая лужица. — Что такое? Слуга повернул тело Хозяина спиной, посмотреть, в чём же дело… Но ничего не было понятно, мешала одежда. Он в пару скачков достиг длинного стола и, уложив Хозяина, когтем поддел укрывавшую тело того одежду и взрезал… С виду всё было в порядке… Только тёмные багровые синяки расплывались по странно деформированным плечам. Глядя на эту белую кожу, слуга испытывал***
… Он видел Малый зал Визенгамота словно со всех возможных точек обзора единовременно. Он парил под потолком, и он же стелился по полу. Смотрел в мёртвые глаза Северуса и наслаждался насыщенностью оттенка карминовой помады на губах Саманты. Изучал рисунок древесных волокон на массивных дверях зала и пристально разглядывал красиво сливающиеся лужи на мозаичном полу: чёрно-золотую искрящуюся и глянцевую багряную, припорошенные кое-где серым прахом. Он был везде и повсюду… И в то же время его не существовало… Он наблюдал за тем, как какой-то жестоко израненный монстр, жуткий в своей смешной нелепости, словно бы сляпанный наспех из кусков тел магических существ, судорожными неверными движениями впихивает в развороченную грудную клетку лежащего на столе человека кровоточащее и почему-то ещё бьющееся сердце… Видел, как монстр падает на колени своих трёхсуставчатых драконо-лошадиных ног, хрипит и затихает, исторгая из горла и безжалостно вспоротых груди и живота потоки той самой чёрно-золотой жидкости… Оседает на пол мохнатым задом, уткнувшись своей отвратительной лупоглазой, зубастой мордой в залитое багровым тело человека… Замирает, так и не выпустив из своей страшной лапы руку его Северуса… Его?.. Как это?.. Северуса?.. Кто это?.. Каждой из сонма золотых мушек он видел, но не осознавал… Не знал, ни как долго это длилось, ни что значит «долго»… Он был повсюду и видел каждый уголок… Наблюдал за тем, как обратились во прах тела всех людей в зале… Тело монстра исчезало дольше всех остальных, взмывая ввысь золотыми песчинками, что присоединялись к уже парящим в зале. Когда последняя из них вознеслась ввысь, вливаясь в скопище себе подобных, голос Мордекая Прюэтта гулким эхом отразился от стен зала: — …напомню: если кто-то сомневается… то поплатится. И неизвестно, какова будет плата! … И я стал быть… И закричал…***