Homo Cantabrigiensis

– Эй, Вольпертингер! Есть дома кто? Йорн услышал шаги Брайана на обветшалой и засыпанной строительными обломками лестнице еще когда тот пробирался через завал мусора на второй этаж. Йорну это было жизненно необходимо – загодя знать, если кто-то проникнет на его территорию. За прошедшие полторы недели все его чувства обострились до болезненной степени. Состояние было Йорну знакомо, но ракшас не испытывал его уже очень давно, со времен операций индивидуального террора – именно с них начинала ячейка. Зато теперь Йорн просыпался ночью, едва ветер доносил до его обоняния несколько частиц сигаретного дыма, зародившихся где-то в черте города. Он скинул с плеч термоплед, поставил ноги на покрытый толстым слоем штукатурной крошки пол и отложил на мешки мини-планшет со сломанным сетевым адаптером – перед появлением брата Йорн занимался перечитыванием завершенного накануне семестрового эссе по литературной критике. Спартанский быт, нервное напряжение, опасность, сопряженная с подключением к «Виртуалити», и в целом затруднительное, чтоб не сказать хуже, положение студента Аланда, парадоксальным образом способствовали написанию текста. Йорна впервые за два года учебы удовлетворило на каком-то глубинном, личном уровне аналитическое эссе, хотя он и ожидал снижение баллов за скромный список использованной литературы. Теперь Брайан должен был отправить творение экзаменаторам с портала на отцовской работе, потому что для администрации факультета Йорн лежал в больнице с черепно-мозговой травмой. – Чего не отзываешься-то? Окопался? – с раздражением пробухтел Брайан, всходя на третий этаж, где через пустые проемы выломанных окон в помещение врывался переменчивый весенний ветер – то теплый и баюкающий ростки робкой надежды, то промозглый и брюзгливый, как декабрьская поганка на пне. Йорн, раскачиваясь на эмоциональных качелях уже вторую неделю, так себя и воспринимал: как скрюченную трухлявую поганку, по утрам покрытую обледенелой коркой на шапочке. Особенно остро это чувствовалось первые дней пять, когда ночами поднималась температура и общедоступные аптечные анестетики не снимали боль, раздиравшую подстреленные мышцы пресса. – Я тебе гостинцев принес, – ехидно объявил Брайан, заглядывая в ракшасью берлогу. – Уколоться и забыться, намазаться и приторчать, закинуться и поцеловать радугу…– он снял со спины рюкзак и помахал им в воздухе, как маятником. – …My colours all ran dry, and now I see the world in black and white… It's too late now, it's time to kiss the ra-a-ainbow… – пропел в ответ Йорн лирически и сам удивился тому, как чисто вывел фразу. Кажется, голос его, совершенно пропавший на несколько суток после того, что Йорн сделал с Грэгом Бакстоном, а потом и с его останками, начал постепенно восстанавливаться и вновь обретать пронзительную силу. Йорн подался навстречу Брайану, морщась от резкого саднящего ощущения на коже живота под бинтами, и протянул брату руку для приветствия. – А оно, оказывается, снова разговаривает! – ухмыльнулся юный господин Сорренто, пожал твердую и напряженную руку химеры. – Ну, че ты тут, клошар-делюкс? Как? – он с намеком обвел глазами довольно светлое и сухое, но пыльное и продуваемое из всех щелей помещение в многоквартирном здании на южной окраине Лондона, которое выселили еще в войну после попадания снаряда, да так и не снесли. Бомжи здесь гнезд не вили, потому что здание располагалось на огромном заросшем пустыре слишком далеко от ближайшего источника еды и воды – обитатели городских джунглей предпочитали более обжитые места. К тому же, они панически боялись облав от Гвардии и, оставаясь вблизи цивилизации, надеялись, что их для тренировки не затравят без суда и следствия, если будет шанс попасться на глаза приличной публике. Ракшас же чувствовал себя в здешней обстановке… нормально. Первые четыре дня у него все равно не было никакого желания есть, а воду Йорн еще в детстве, начитавшись про привольную жизнь соплеменников в китайских заказниках, приучил себя пить дождевую. – Как обстановка? – без прелюдий очень серьезно спросил Йорн, выразительно показывая, что ему не до шуточек, и полез в карман за сигаретами и зажигалкой. – До сих пор тишина, – тоже серьезно ответил Брайан. – Ни домой, ни в Кембридж никто не…? – понижая голос, глухо поинтересовался ракшас. – Нет, ни домой, ни в Кембридж никто не, – ответил Брайан и выразительно поджал губы, лицо его очень редко становилось таким холодным и угрожающим, но сейчас он всем видом показал химерическому братцу, что за шуточками и смешками прячет глухое роптание, кипящее недовольство и попросту страх, мужественно подавленный силой воли. – Хорошо, – процедил Йорн. – Да вообще охуеть все заебись! – ответил Брайан. – Весна, епта! Листочки вон зеленые, блядь, – брат театрально развел руками и указал на шумящую внизу среди куч мусора юною рощу. – Тебе удалось сделать то, что я просил? – почти властно оборвал его Йорн и нехорошим взглядом посмотрел в голубые глаза господина Сорренто. – Удалось, – рявкнул Брайан. – Есть результат? – Есть, сейчас покажу, – бросил он сухо. – Брайан, что ты… – Йорн, ты считаешь, что это все нормально? – понизив голос, так, словно их могли услышать, но с явственным нажимом поинтересовался Брайан. – Нет, конечно, – ответил Йорн, закуривая. – Конечно, это ненормально. – А! Я так понимаю, я должен на этом месте смущенно замолкнуть? Его Высочество Принц Адский сам признает, что творит хтоническую дичину и лютый пиздец! Ему самому это не нравится – кто бы мог подумать! Мне прямо неловко сделалось за мою эмоциональную несдержанность! – Ну, надавай мне пощечин, если очень надо, – сказал Йорн, вынул сигарету изо рта и чуть прикрыл глаза, словно бы готовясь к заслуженной оплеухе. – Не искушай меня, – огрызнулся человеческий брат. – Я извиваюсь, как черт на сковородке, челночу между твоей, дипломатически выражаясь, «конспиративной квартирой» и обитаемым миром, через помойки лекарства таскаю! Я объясняю предкам ситуацию… У тебя есть хоть какое-то представление, как можно объяснить матушке с батюшкой, что к ним, не ровен час, может подвалить отряд Гвардии с целью задержания и допроса? И, объяснив это, я должен оставить их в здравом и бодром состоянии духа, – Йорн отвел глаза. – А это именно то, что я был вынужден сделать, без преувеличения скажу: творил чудеса успокоительной риторики. Хуже того, мне пришлось на эту тему провести разъяснительную беседу с Сэмми. И я до сих пор не знаю, что ты, сука, сотворил, Йорн! – Брайан, чем меньше ты знаешь, тем проще тебе будет врать про то, что ты не знаешь вообще ничего. – То есть, мне придется врать Криминальному Контролю? Как здорово знать, что у хомо рапакс все просчитано на пять ходов вперед! Охуеть, как успокаивает… – Уже прошло больше недели, шанс, что не придется, пока растет, – проговорил Йорн, понимая, что ключевое слово здесь – «пока». Нужен был срочно следующий ход в игре, чтобы Минотавр не заскучал… но и не перепугался. – У вас Кэм гудит из-за студентика, который пропал без вести, – неожиданно заметил, как бы невзначай, Брайан. – Оу… – стиснув зубы, процедил Йорн в ответ. – Ты там, часом, не приложил руку… или ногу, или другую часть мужского тела? – брат сверлил Йорна взглядом. – Нет, не п-приложил. – Настолько не п-приложил, что аж з-заикаешься? – проницательно и ядовито ужалил Брайан, передразнивая химеру. Йорн не отреагировал, безмолвно и не моргая, смотрел на Брайана страшными, жестокими глазами. – Ебаный господь… – процедил Брайан, после долгого молчания и полез в рюкзак. – Короче, записи мне не дали, согласились только на распечатки, словно в каменном веке, – он вытянул из бокового кармана сначала пакет с медицинскими препаратами, за ним офисную папку и все это сунул химере в руки. – Пришлось по своим каналам перетереть со службой безопасности в «Плюше», сказал, мол, у меня брат – умственно отсталый, и у него электронный идентификатор украли, пока он уши развесил. – Я смотрю, тебе прям зашла тема про умственную отсталость, – рыкнул Йорн. – Тебе что-то не нравится? – угрожающе прищурился на него господин Сорренто. – Нет, просто наблюдение. – В следующий раз скажу, что ты – непонятый, мать твою, гений, и украли пачку тампонов, на которой ты решил уравнение Навье-Стокса. – Его же, вроде, решил ИИ, писали об этом, – рассеянно поправил ракшас, раскрывая папку. – Иди в жопу, Йорн. – А я где, по-твоему, нахожусь? Оба посмотрели друг на друга пронзительно и в следующую секунду хором нервически расхохотались. – Ты лишь в самом начале своего перистальтического пути, эрманито! – сквозь смех предупредил Брайан. – Ну тебя… не каркай! – Йорн кинул на мешки с песком мешавший ему пакет лекарств и снова открыл файлы. В канцелярской папке Брайана было нанизано на кольца не меньше двадцати листов. Сначала шли кадры с камер наблюдения при входе в клуб, потом несколько из зала с баром, наконец, пачка фреймов с танцпола и завершающие картинки снова показывали вход. На первых листах было отображено лицо какого-то мужика в темной ветровке. Мужик крупный, крепко сбитый, чем-то похож фигурой на строительного рабочего, которому часто приходится ворочать тяжести. Но лицо очень странное. Йорн не мог сказать, в чем заключалась его странность, но оно казалось словно бы неживым. При этом очень знакомым. Нет, Йорн его не видел раньше, даже принимая во внимание рапаксовские трудности с узнаванием лиц, Йорн был убежден, что вышеозначенного мужика лицезреет в первый раз. Тем не менее, некую отличительную черту в его физиономии он уже где-то наблюдал, только не мог определиться, где. – Это кто? – спросил Йорн человеческого брата. – Ну, ты дальше глянь. Йорн пролистал вперед. На танцполе среди пляшущих человечков в скудном освещении была заметна его собственная фигура – на физиономии администраторские очки для «Виртуалити», и, кажется, камера запечатлела характерную прямую и горделивую позу, которую ракшас принимал, когда пел. Что он там пел? Про войну что-то… Провалы в памяти до сих пор не позволяли восстановить полную картину происшествия, Йорн лишь отрывочно припоминал, что куролесил в «Виртуалити» с «божьими коровками». На следующих кадрах обозначилась фигура в знакомой ветровке, фигура оная подобралась к ракшасу. Йорн помнил, как ему что-то почудилось, отвлекло от «воздушной гитары» и Black Sabbath, он отступил на пару шагов, дабы не столкнуться с заплутавшим в виртуальных дебрях кибертуристом. У мужика с распечатки, если Йорну не изменяло зрение, не было гаджетов дополненной реальности, следовательно, какого черта он пер на танцпол? На последующих кадрах неизвестный сделал легкий взмах правой рукой, поднося ее к лицу. Нечто невидимое было зажато у него в кулаке, и, если судить по жестам, он произвел какую-то целенаправленную манипуляцию. Потом у Йорна словно бы поникло тело, руки опустились, и, что примечательно, несколько картинок подряд мужчина с ним словно бы разговаривал, похлопывая ракшаса по предплечью. А потом он развернулся и пошел обратно. Йорн в то же самое время, не колеблясь, отправился следом. На последних листах было отображено, как он покидает клуб вместе с неизвестным – камера засняла его ноги и пятую точку, когда Йорн поднимался из подвала по лестнице на улицу. – О-хре-неть… – резюмировал Йорн, будучи немало озадачен. – Он со мной беседы беседовал? Как это может быть возможно, что я за ним пошел, словно ослик на привязи? – Ты по-прежнему настаиваешь на том, что ни хуя не помнишь? – Да, настаиваю. – В записи мне показалось, что тебя как будто в бубен копытом лягнули, когда он вплотную подошел. Несильно, но прицельно. – С этого места поподробнее, пожалуйста. – Да никаких подробных подробностей. Этот хмырь к тебе подходит, ручкой вот так ать! махает, – Брайан поднес кулак ко рту, – и буквально через пару секунд ты сделался… черт, я даже не знаю, как это живописать… У тебя биомеханика отличается от человеческой, даже когда ты просто стоишь и ушами прядаешь… – Ладно тебе байки плести, я не умею шевелить ушами. Ты и Кристине наврал… – Ну, значит, когда не прядаешь, не суть, – отмахнулся Брайан. – Словом, весьма узнаваемая манера двигаться, я тебя в толпе на Пикадилли могу даже без фар выцепить. А тут что-то резко поменялось, как будто ты вдруг стал… не ты. Какой-то… сникший, что ли. Словом, не в себе. – Ты бы хоть с экрана на камеру этот момент заснял. – Не дали! Ты что думаешь, я не догадался, что ли? – Он что-то сделал… – рассеянно озвучил очевидное Йорн. – Когда рукой махнул, он для чего-то это сделал… – Duh! Ясен хрен, он что-то сделал. Вопрос – что? – А пробить его через «Министри» не удалось? – Удалось, но хуй, вернее, нихуя. – А что так? – спросил Йорн с нотой разочарования. – Либо это какой-то чувачок из специальных служб, – веско пояснил Брайан, – у наших секьюрити нет достаточного уровня доступа, чтобы пробить граждан, скажем, из органов. Либо у него на роже спецсредства для изменения внешности. – Ах ты, черт! Точно! – Йорн понял, что показалось ему странным в лице неизвестного. Это была маска из эластофибра, он и сам такую примерял пару раз, когда Полосатый раздобыл небольшую партию запрещенного артикула – масками могли пользоваться только сотрудники Криминального Контроля и им подобные. Использование спецсредств против камер наблюдения считалось правонарушением не менее серьезным, чем нелегальное изучение боевых искусств. – Словом, чувачок-то не прост, ох не прост, – подытожил Брайан. – Это он в тебя шмальнул? – Да, – глухо отозвался Йорн. – Скорее всего, он. Впрочем… да нет, он, конечно, он. – Кхм…– Брайан многозначительно кашлянул. – Травмат, маска… Это все – вторичные половые признаки правоохранительных органов, пардон за каламбур. Тогда почему за семейством Сорренто еще никто не пришел? – Потому что он, очевидно, принял мое предложение. – Что за предложение? – удивленно и по понятной причине крайне настороженно спросил Брайан. – Перед которым он, очевидно, не смог устоять. – Кхм…– Брайан опять откашлялся. – А у тебя все… как бы это подипломатичнее выразиться…дома, в смысле, под контролем? – Нет, Брайан. В данный момент я завишу от его каприза, – честно признался Йорн. – От каприза вот этого вот баклана? – юный господин Сорренто постучал пальцем по лицу мужика с анатомической маской в центре кадра на распечатке. – Да, от вот этого баклана. Но если полторы недели ничего не происходит, значит, он меня дожидается. – Ты ему переспать, что ли, предложил? – Нет, пока только потанцевать, – глухо возроптал Йорн. – Без скабрезностей никак нельзя обойтись? Похабщина как способ преодоления травмы? – Да у меня за время, прошедшее с твоего звонка среди ночи, вся жизнь перед глазами пронеслась, и не по одному разу! Травма, блядь… Откуда я знаю, что ты ему сделал за предложение, от которого невозможно отказаться? Йорн опять выразительно молчал, показывая, что дальнейших подробностей докладывать не намерен. Некоторое время подождав, Брайан спросил: – Когда ты собираешься уже вылезти из этой дыры? Собственно, сиди, сколько тебе угодно, но я задолбался врать отцу с матерью, а тут еще и Кристина рвется тебе больничное ложе усыпать цветами и апельсинами. – А что ты ей сказал? – нахмурился Йорн. – Что ты после небольшого операционного вмешательства, но посетителей не пускают. – Ой, бли-ин…– поморщился Йорн. Было очевидно, что Брайан намеренно вводил Кристину в заблуждение столь неуклюжим враньем. Только чего он добивался? – Йорн, это твоя девушка, объясняйся с ней сам. – Хоть она не моя девушка, нельзя было как-то поэлегантнее? – Поэлегантнее будешь со своим бакланом танцевать. Что у тебя вообще за нездоровые отношения с девушками? – Брайан, рассуди здраво: у меня в принципе могут быть здоровые отношения с девушками? – Почему нет? Неандертальцы не гнушались сношаться с моими доисторическими предками, а ты, небось, к скотоложеству приравнял? Экая цаца спишисистская . – Мне сейчас только сношений с твоими доисторическими предками не хватало. – Да черт тебя знает, Вольпертингер, может, у тебя на гормональной почве мозги переклинило –вопрос-то наукой не исследован, – Йорн слегка покривился и сжал челюсти, в тысячный раз вспоминая страшные кадры, увиденные в машинном зале заброшенной электростанции. – Я надеюсь, ты от меня не утаишь по-братски, когда кого-нибудь наконец-то трахнешь? – Брайан плутовато прищурился на ракшаса. – Но по умолчанию я тебя, Братец Кролик, считаю девственником. – Да хоть Хуитцилопочтли, Брайан. Для меня фиксация сапиенсов на потере девственности как была загадкой, так ею и остается. – Ну, ты многое теряешь, – пожал плечами Брайан с деланым равнодушием. – Прозвучит как парадокс, но, коли на свете есть предмет или явление, у меня не возникает неодолимой жажды его присвоить. Нельзя потерять то, чего не имеешь, а твоя формулировка рисует картину мира, в которой тебе изначально принадлежит все сущее, а цель жизни – успеть поставить как можно больше подписей, подтверждающих право на собственность. – Суеты много? – прыснул со смеху Брайан. – То-то у тебя приступы душевного покоя один за другим! Сколько тебя помню, столько твой дзен до небес и наблюдаю. Ты не ответил на мой вопрос: ты когда-нибудь собираешься из пỳстыни обратно в мир? И вопросики порешать. Я, конечно, буду дальше пытаться выяснить подробности про твоего гуся из клуба, но раз ты ничего не рассказываешь, в моей власти не так много. – Завтра вечером собираюсь сваливать отсюда. – И куда поедешь? – В Кембридж. А тебе, Брайан, тоже лучше здесь слишком долго не отсвечивать. – Ладно, ладно, сваливаю, спасибо за гостеприимство… – Брайан… – Чего? – Спасибо. – Vete pa la pinga, cabrón. – Я тебя тоже люблю. – А ты способен? – Думаешь, без секса никак? – Ой не, к черту, я пошел отсюда! – хохотнул юный господин Сорренто.