Все, что не имеет видимого конца, по закону природы имеет начало. И Тэхен знает, когда именно в его голове прозвучала мысль поддаться внутреннему зову. Он почувствовал это дикое искушение в тот самый громкий момент, когда по радио известили о конце его хрупкого, ограниченного мира — маленькой вселенной, являющейся для него больше, чем «всем». Буквально кожей услышал навязчивый крик идеи докопаться до правды: землю зубами грызть, но упорно ползти. И сейчас Ким бессердечно выгрызал себе путь, разрушал перед собой видимые преграды, абсолютно не заботясь ни о чьих чувствах.
Его сердце — тлен. Там все до корней выжжено жаждой мести.
— Что ты знаешь о моем отце? — сквозь учащенное дыхание произносит Тэ.
Морщится, крепко впиваясь пальцами в чужое запястье за своей спиной. Пытается оказать слабое сопротивление в проникновении ненасытных пальцев, так искусно играющих сейчас на его нервах. Ловит кожей прерывистое дыхание человека, в чьем рычании человеческого сейчас так мало.
— Много чего, — чуть помедлив, отвечает старший, продолжая руками жадными блуждать по обнаженному телу младшего.
Между ними сейчас поле высокого напряжения, что подпитывается корыстью со стороны одного и упрочняется в своей мощи за счет притаившейся досады со стороны другого.
— Расскажи мне, — Ким на выдохе шипит, отмечая грубость, с которой Чонгук ненасытно терзает губами его шею. Тэ делает еще одно усилие оттолкнуться, скользя коленями по мокрой, жесткой лавке. Упирается ладонью в чужое плечо, намереваясь создать хоть крупицу расстояния между ними и привстать с бедер старшего. Но тот не дает и шанса, вцепившись в холодную кожу намертво. Ким сейчас даже не понимает, что своими слабыми трепыханиями только сильнее подпитывает ураган, разворачивающийся в Чонгуке.
— Значит все
это, лишь ради одного вопроса? Да, Тэ? — уязвленно усмехается старший, выпуская низкий шепот в центр чужой груди. Указательным пальцем от ягодиц ведет линию вверх вдоль выделяющихся позвонков, вынуждая Тэхена невольно прогнуться в спине. — Ради информации?
Чонгук неспешно приподнимает глаза на лицо парня. Посылает ироничную ухмылку, похожую на издевку. Ползет глумливыми, нечитаемыми зрачками по подбородку, по слегка приоткрытым и нервно подрагивающим губам младшего. На лице Чона притаившееся подозрение читается бледным шрифтом. Он знает о всех помыслах, скрывающихся в умной голове напротив: догадался с самого начала. И осознание это беглое не приносит ему ничего, кроме постылого разочарования.
— Я для тебя всего лишь временная мера, верно?
Ким, замерев смотрит, и взгляд этот — доселе незнакомый, пристальный, на себе осознать пытается. Еле заметно мотает головой, приоткрыв рот, словно силится в чем-то переубедить. Но эти льдом покрывающиеся глаза…
— В этом месте обитают звери Тэхен. И самый страшный из них, в скором времени покажет тебе свое истинное лицо.
Чон давит на поясницу, плотнее вжимая уязвимое тело в себя, под уже сбивчивое, но такое чертовски тихое дыхание младшего. Хочется громче, ярче. Хочется стоны болезненные срывать с этих пухлых губ, сплошь вымазанных лицемерием.
— На что только ни готовы люди, ради достижения своих целей, — произносит старший с обманчивой лаской, мельком указывая на собственный вставший член, давно упирающийся в живот Кима. А после вновь поднимает глаза, растягивая слова с ядовитой усмешкой. — Чего молчишь-то, Тэхе-ен?..
У младшего, кажется, все органы внутри наизнанку вывернулись. Он, со взмахом чужих ресниц, внутренне цепенеет, проникаясь картинами, вспыхивающими в серой дымке напротив.
Тэхен будто город родной, объятый пламенем, видит. Слышит отчаянный крик земли и голос… Пугающий голос безликой фигуры, облаченной в черное. Она шипит. Твердит имя, что Тэ никогда раньше не слышал. Протягивает руку, обтянутую мрачной тканью, и призывает пойти за собой. За ее спиной многотысячные тени устрашающим океаном стелются.
Их взгляды мертвы. Их сердца выжжены.
— Спроси своего святого Гук-и о Трарде. И о том скольким невинным, он помог оказаться там.
Тэ теряется в своих мыслях. Теряется в выделяющихся черных глазах, что призрачно видит среди армии неживых теней. Этот взгляд столь знакомый, до собственного ужаса выразительный. Призывающий, находящийся будто-бы на своем месте. И Тэхен узнает эти омуты.
Узнает тень, каждый день скалящуюся ему в зеркале.
— Это твоя больная фантазия, — с ломанным безразличием выдыхает Тэ. Будучи сам не уверенным в том, кому именно эта фраза была адресована: себе или его внимательному слушателю.
— Да, что ты? — Чонгук произносит лукаво. Кончиком языка касается чувствительного соска Кима, за секунду переводя свои ласки в ощутимый укус. — Продолжаешь отрицать значит…
Рваный выдох.
«Проклятье…»
Ким запрокидывает голову назад, несдержанно зарываясь пальцами в чужие, мокрые волосы на затылке. Жмурится от тревожных, контрастных ощущений, неконтролируемым возбуждением, стреляющим в области паха. Тэхен убежден, никаких бабочек в животе, глаголящих о любви, попросту не существует. То, что человек испытывает в моменты опасности или тревоги по ощущениям равносильно тому, что подросток испытывал прямо сейчас, пробуя на вкус чужие ласки. Искры внутри — инстинктивная реакция организма, пытающегося предупредить своего хозяина об опасности. И Тэхен был уверен, что чувства, рождающиеся при виде Чона — живая угроза. Смертельная опасность для его мести.
Бабочки — поистине прекрасные существа, но оторви им крылья, и они превратятся в отталкивающих, дергающихся червей, вызывающих отвращение и желание никогда с ними больше не сталкиваться. Крылья — это иллюзия. Розовая поволока, застилающая правдивый взгляд на реальность.
Тэхен настолько погружается в собственные размышления, что не сразу замечает, как чужие зубы на его теле сменяются влажным, играющим языком, открыто вырисовывающим на его чувствительной груди осязаемые буквы:
«Лжец»
В серых глазах Чона бесы танцуют в огненном круге — обещают жертву безумием опутать и скормить загнанное сердце главному дьяволу всей этой пытки. Ким сглатывает, ощущая как два пальца медленно ползут вдоль его подбородка, начинают проникать меж его приоткрытых губ, скользя вдоль, кажется, онемевшего языка.
А в голове на повторе сотни ярких кадров, и хриплый голос, родом из Двойного Дна.
— Цветок должен сгореть…
«Ну давай же, Тэ, соберись...»
— Как сгорел Ким Джиху.
Ким дышит рвано, позволяя пристальному волчьему взгляду плавать по собственному лицу. Несвойственная досада застилает разум Чонгука, копотью оседает на каждом участке кожи Тэ, покрывающейся мурашками. Жадные губы старшего лихорадочно присасываются к шее, в тайне желая разорвать ее в клочья. Оставляют влажные отметины, а пальцы глубже и увереннее давят на язык, вынуждая Тэхена издать глухой, непроизвольный стон.
— У тебя меньше минуты, чтобы уйти отсюда, — опасным жаром в шею. Пальцы свободной ладони Чонгука соскальзывают с мокрой поясницы младшего и нарочито — медленно оплетают чужое, пульсирующее горло. — Иначе, пеняй на себя.
Глаза в глаза. Проникновенно, вкрадчиво, растягивая каждое слово.
Тэхен чувствует хватку, с которой широкая ладонь давит на его кадык. Чувствует прямое предупреждение и изучающие пальцы во рту. Играет с уже рвущимися струнами Кербера, желая прочувствовать свое собственное падение. Потому, не отрывая взгляда от немигающих и четко испытующих глаз напротив, красноречиво смыкает губы вокруг чужих пальцев, влажно и медленно начиная вбирать их в себя, как можно глубже.
Игра не имеет смысла, если ты не готов к достойному проигрышу.
— Сколькими Чонгук пожертвует, ради своей цели? И сколькими пожертвуешь ты, пытаясь отыскать ответы на мучающие тебя вопросы?
Тэхен двигает головой плавно. В ярко дымчатые глаза напротив безотрывно, с поддразниванием смотрит. Насаживается ртом так, словно не впервые подобное делает, чему Кербер внутри себя лишь с презрением усмехается. Старшему нравится лицезреть столь восхитительное непотребство, нравится ощущать теплую влагу на своих пальцах, что желают прямо сейчас язычок этот подлый под корень выдрать.
«Лжец»
«Лжец»
«Лжец»
Чонгук на этого парнишку свою душу поставил. Проникся смелостью и немой стойкостью, что всегда выражалась лишь в одном черном взгляде. Чонгук в этом парне свое параллельное воплощение видел — недостающую часть, в которой так нуждалась его братская семья. Уникальное, ничем незаменимое звено, способное изменить устоявшийся строй системы. Тэхен безбожно похож на своего отца, старший до сих пор не понимал, как все это время не замечал столь неоспоримую схожесть. У мужчины глаза были чернее пропасти, такие же нечитаемые, такие же… Дикие. И Чон боялся, что фанатичная преданность своей гиперцели, с головой поглотившая когда-то Ким Джиху, вскоре настигнет и его сына.
Кербер не мигая смотрит в заигрывающие глаза напротив и со зверем, притаившимся в них, в достойном поклоне здоровается. Лишь Дьявол знает к чьей стороне этот бешеный зверь по итогу примкнет: спасением станет или неминуемым концом для каждого, кого Чон считает для себя близким. Старший скулами нетерпеливо поигрывает, следит за губами, развязно посасывающими его пальцы. Отмахивается от мимолетных мыслей, в которые верить не хочет. И давая себе еще пару ничтожных секунд, отпускает всю разразившуюся досаду с хрупкого поводка.
Вгрызается настойчивыми губами, что будто рвут, не зная жалости. Напористо затыкает чужой стон обманчивого удовольствия. Младший, еле дыша принимает сбивчивое рычание сквозь покусывающий поцелуй. Сам ближе жмется к мокрому телу Чона, стараясь заглушить непонятный внутренний вой, парадоксально требующий большего. Он слышит, как свирепо и шумно дышит Кербер в перерывах между глубокими, придавливающими своей яростью, поцелуями. Ким бестрепетно впивается подушечками пальцев во влажную спину старшего, очерчивая на ней огрубевшие полосы, оставленные в память безжалостной плетью. Призывно проезжается пахом по возбужденной плоти Чона, что стоны собственные в шумных выдохах давит.
— Ты осознаешь с кем играть сейчас вздумал? — Чонгук сжимает горло сильнее, оставляя обжигающий след на ягодице, сдавленно промычавшего парня. — Не боишься последующих ночей в комнате, которую мы с сегодняшнего дня с тобой делим?
Он зубами оттягивает припухлую, заалевшую губу Кима, а после слегка отстраняясь, загадочно склоняет голову к плечу, ослабляя ладонь на чужой шее. Смотрит в непонимающие, антрацитовые глаза напротив и чужой потерянностью наслаждается.
— Что значит делим? Там, — Тэ подвисает, совершая перезапуск всех имеющийся шестеренок. — Там нет кровати для меня, где я буду… — и тут же затыкается, как только осознание кирпичной плитой ударяет по голове. Он не поместится ни с кем на койке, так как все одноместные. Все, кроме одной.
По помещению, окутанному паром, проносится истерический смешок младшего.
— Что? Нет-нет… Бред, — Ким все еще не верит, думая, что это очередная злорадная шутка Чона. — Ты ведь смеешься, да?
А Чон улыбается — проницательно так, довольно, что бледная улыбка с лица Кима медленно начинает сползать.
— Скажи, что шутишь…
Настроение у обоих одновременно совершает пикирующий поворот. Маски сброшены — им больше здесь не место. Чонгук, раннее приторно ухмыляющийся, натягивает на лицо открытую озлобленность, обхватывает мокрыми от чужой слюны пальцами щеки Тэхена и, с небольшим нажимом, тихим голосом рычит в самое ухо:
— Не шучу. Поэтому, если не прекратишь играть с моей выдержкой, то уже
я отыграюсь на тебе по полной, Тэ. И пискнуть не успеешь, как окажешься подо мной. Думаешь, я настолько тупой?.. — Чон вновь возвращает внимание к уже бегающему взгляду. Презрительно хмыкает, замечая, как резко развеялось в воздухе все задорное настроение младшего. Как брови в серьезности нахмурились, а в бездне глаз, все раннее искры желания в мгновение померкли. — До того, как попасть на Дно, ты дрожал и смущался лишь от одних моих невинных касаний. Твое тело, как током прошибленное подбрасывало от моих губ, помнишь? В гостевой комнате, когда я застал тебя сидящим на полу, в хлам разбитого. Я тебя тогда не тронул, даже поцелуя гребаного себе не позволил, о котором ты, к слову, так просил. Потому что я понимал тебя, понимал твое отчаяние, твои потери и не хотел пользоваться твоей слабостью.
Тэхен затравленно бегает по искаженному лицу напротив, будто не этого ожидал все это время. Слушает осмысленно, внимает каждому заслуженному «плевку».
— А тут, после встречи с Бомонтом, после умелой промывки мозгов Раймонда, ты вдруг внезапно проявляешь ко мне столь смелый и весьма интимный интерес. И нет, я вовсе не против… Я бы даже понял, объясни ты мне по-человечески. Но знаешь, от чего меня воротит больше всего, м? — Чонгук, с нарастающей злостью сжимает сильнее лицо Кима, вынуждая того поморщившись схватиться за запястье старшего. — От твоей
фальши!
Громкое эхо отскакивает от покрывшихся влагой стен, вынуждая Тэхена еле заметно вздрогнуть, но ни слова не произнести.
— От того, что ты решил воспользоваться
мной, — похлопывает кулаком себя по груди Чон, не скрывая внутреннего разочарования, — воспользоваться в своих целях в
мою минуту слабости, когда я поселил в своем сердце доверие к тебе. Неужели я в твоих глазах настолько низкий человек, что ты решил получить информацию, посредством наигранной близости? Чего ты молчишь?! — шипит старший, не справляясь с обидой, что унижает его перед самим собой. — Говори со мной!
— Я не понимаю, о чем ты, отпусти! — рычит Тэ, совершая попытку вырвать лицо из цепкой хватки.
— Не понимаешь значит… — в усмешке, кивает Чон. — Никогда не поверю, что такой невинный, принципиальный мальчик, как ты, решил вот так просто соблазнить такого грязного человека, как я, у которого руки сплошь в крови, — Чонгуку больно от собственных выводов, но сам себе никогда не признается. — Кого ты пытаешься наебать, а? Если, хочешь о чем-то попросить, просто попроси! Если презираешь меня, — в чертах старшего горечь, граничащая с гневом, — так презирай открыто. Не будь трусом!
— Я не…
— Не ври мне, — шипит Чон, прикрывая веки и глубоко выдыхая через нос. Сжимает чужую челюсть, желая превратить ее в пыль. Его терпение на нуле. — Не ври. Не смей так подло врать мне в глаза.
— Чонгук, я не…
— Не будь лживой тварью, Тэхен! Не будь такой мразью!
Громкий ненавистный рык откликается во всем сжавшемся за секунду теле младшего. Чонгук с омерзением отталкивает от себя неуспевшего договорить парня. Сбрасывает с себя, заставляя того позвонками глухо проехаться по полу. Чону паршиво: от слов, от Кима, от самого себя. Он локтями в колени упирается, утыкаясь прикрытыми веками в основания ладоней. В молчании пытается преодолеть разгорающееся пламя внутри. Ему спалить все к чертям хочется.
Огонь — спасение, но... Не для него.
Вдох.
— Не советую, Гук-и, привязываться к тем, кого неминуемо ты вскоре лишишься…
Выдох.
— А для кого еще этот малец может быть опасен?
«Для меня».
Чонгук словно раненный зверь, подстреленный своим же хозяином. Глаза до боли сжимает, лоскутами рваными из груди воздух выпуская. Успокаивает чудовище, вкусившее долгожданную ласку. Приказывает забыть отзывчивость губ, так подло плевавших в лицо своим лицемерием.
«Хо, мне нужен Хо…»
Мерный, глубокий вдох.
«Все пройдет»
«Эта грязная боль пройдет»
Чон отрывает лицо от ладоней. Пару секунд из-под полуопущенных ресниц смотрит на обнаженного парня, безнадежно старающегося подняться на ноги, а затем произносит ровно, со старательно натянутым равнодушием:
— Мне не нужна твоя театральная симпатия. Не нужно твое тело, которое так фальшиво пыталось мне мозги запудрить. Посмеешь использовать меня еще раз подобным образом, даю слово: как в своих глазах я тебя возвысил, так в своих глазах и опущу.
Перед глазами у младшего черный рой мечущихся в воздухе мотыльков. Ким морщится, представляя, как с него мысленно кожу прямо сейчас сдирают. Выжигают каждую клетку, каждую мышцу до основания. Каждую косточку по частям в прах превращают и по ветру с криком развеивают. Он с мокрой плитки себя соскрести пытается. Мотает головой, стараясь избавиться от острого шума в ушах. Руками дрожащими в пол упирается, теряясь во времени. Не понимает, что с его телом сейчас происходит, не чувствует саднящего места, куда пришелся удар, от соприкосновения головы с плиткой. Не может найти точку спасительного равновесия.
— Ты вообще о ком-нибудь думаешь кроме самого себя, а, Тэхен? — Чон щурит глаза, до боли покусывая нижнюю губу. — Ты хоть раз подумал о Чимине, которого ты столько времени динамил в самых элементарных просьбах? А он ведь за тебя потом глотку драл в клетке, абсолютно не думая о своей безопасности, — Чонгук издает пренебрежительный, короткий смешок. — Смотря на тебя, я вспоминаю благодарный взгляд своих друзей, направленный в твою сторону, за то, что спас нас. Но вот знают ли они: что ты спасал не нас, а самого себя в первую очередь?..
Себя и свои навязчивые стремления, которые не сможешь осуществить, потеряв поддержку в лице меня и моих друзей. Ты одиночка и показал это еще в нашу первую встречу на пороге приюта. Тебе не нужна близость со мной, потому что ты заинтересован не во мне, а в том, — Чон постукивает пальцем по своему виску, — что хранится в моей голове. Тебе не нужна дружба, тебе необходима лишь выгода, которую ты сможешь от нее получить. И я больше, чем уверен, ты не из-за моей немощи на сделку с Бомонтом согласился. Ты просто изначально знал о своем превосходстве в игре и его заведомом проигрыше. Будь ты, как все, — Чонгук надменно приподнимает бровь, — сомневаюсь, что ты пошел бы на такой шаг. Ведь тебе плевать абсолютно на всех, включая…
— Ты слышал наш разговор с Намджуном?.. — ошарашенно цедит младший, прерывая чужую речь, от которой, кажется начинает уже захлебываться. Трясется внутренне всем телом, не в силах отодрать застывшего взгляда от пола. Но упорно своей уязвленности не показывает. Услышь он подобное в свой адрес от стороннего человека лишь усмехнулся бы. Но здесь — под тяжестью взгляда, что придавливает к земле своей правдивостью… Здесь все иначе.
Чон в ответ поджав губы утвердительно покачивает головой.
— Я в курсе твоего недуга, Тэ. Не ощущать боли — это конечно весомый плюс в наши нелегкие времена, — произносит с явным сарказмом. — Но поверь, если ты не чувствуешь боли, это не означает, что я не заставлю тебя ее испытать. Бомонт бы не смог. Раймонд бы не смог. Но я — смогу, потому что умею.
Слова чудовища не щадят.
Ким усилием собирает себя по крупицам и чуть помедлив наконец отрывает уверенный взгляд от пола, старательно устраняя подступающий хрип в голосе:
— Со мной сейчас говорит Кербер или Чон Чонгук? — Тэхен насильно растягивает губы в высокомерной улыбке, желая заглушить в ушах фразы, произнесенные человеком напротив. Запечатывает в голове каждое чужое слово, острым предметом, осевшим в центре горла. — И кто из них сейчас настоящий?
Старший видит в черных глазах еле заметный проблеск загнанности. Нутром чувствует, как сложно Киму удерживать свою показную надменность перед ним. Чонгук чуть склоняется вперед, не мигая всматриваясь в пропасть, что теперь не пугает лишь вызывает коробящие чувства, которым Чон и сам не рад. Пропускает сквозь себя всю двойственность, скопившуюся в человеке, валяющегося в его ногах. Намеренно игнорирует последний вопрос, ответ на который они оба прекрасно знают. И нашептывает совсем тихо, выделяя каждое режущее слово:
— Какими бы благими не были твои цели, посмеешь предать людей, для которых ты стал частью семьи, знает Бог: я уничтожу тебя. Разнесу в щепки и мраморный постамент в честь твоего предательства воздвигну. И воздвигну я его на руинах твоего имени, Ким Тэхен. Запомни это.
А Ким молчит. Смотрит и молчит.
Кербер — его живой двигатель. Зеркальный двойник, не знающий противоречий. Монстр — за которым бешеный зверь Тэхена готов в послушании следовать.
Следовать до тех пор, пока не настанет их судный час.
Но Чонгук… Он совсем другой. И Ким не знает, к кому именно рвется его — Тэхена, все еще живой кусок мяса в груди, потому что там месиво: густая, темно-кровавая каша, в глубинах которой плавают бескрылые бабочки.
— … я уничтожу тебя.
Ким под прицельный взгляд все же отдирает свое ватное тело от пола. В полном молчании склоняет голову к плечу, с натянутой улыбкой приближаясь к Чонгуку, что безотрывно следит за чужими, непредсказуемыми действиями.
Но, не происходит ничего. Кроме мерного, нежного шепота, прозвучавшего над ухом старшего.
— Поверь, я запомню. На собственной коже выбью твои слова. Они навсегда останутся со мной, Чон Чонгук.
Тэ делает шаг назад, награждая старшего недоброй улыбкой, от которой все внутри коркой кровоточащей покрывается.
— Я никогда не даю обещаний, которые не смогу сдержать, — твердо заявляет младший, проникновенно смотря в немигающие глаза Чона. — Ты прав, я расчетлив. А еще склонен выполнять свои обещания вплоть до самых мелочей. И поверь, я сдержу каждое, — чуть склоняет голову, на тихом уровне донося всю серьезность своих слов. — Сдержу в точности
так, как произнес однажды в своей голове. И мне наплевать, если одно из них будет являться для тебя предательством. Думаешь дрожу при виде Гарда?
«Десять пуль в одну душу».
— У каждого сердца — свой срок жизни, Чонгук-и. И чужие часики уже тикают.
— О каком именно обещании ты говоришь? — как-то напряженно произносит старший, цепко смотря на младшего исподлобья, сжимая пальцами ребро лавки. — Что ты задумал?
— За эти недели одиночества я успел кое над чем поразмыслить, и в моей голове выстроилась весьма логическая цепочка, — Ким задумчиво постукивает пальцем по своему виску. — Почему Раймонд так благосклонен к тебе? Почему позволяет выходить за пределы приюта? Почему так боится потерять тебя? И самый ключевой вопрос…
Внутри старшего все в момент каменеет.
— Куда же делся бывший лидер Двойного Дна?
«Чонгук вырос здесь. Его мать предала прежнего лидера — своего родного брата»
Тэхен довольно улыбается, наблюдая за смятением на лице Чона, к которому медленной поступью приближается осознание.
— Интересно будет посмотреть на финал моей цели, — Ким неторопливо оглядывает привлекательное тело старшего с головы до ног. Проводит языком по внутренней стороне нижней губы и незамысловато присаживается на корточки, чтобы подобрать с пола мыло, выскользнувшее из рук еще в самом начале их игры. Поднимается и под чужой колкий взгляд протягивает мыльный кусочек, словами ударяя так, как до этого бил наотмашь его Чонгук. — Интересно будет узнать: кто именно, внутри
тебя, захочет по итогу меня уничтожить.
Рука с мылом по-прежнему держится на весу, в раздражении маяча перед глазами старшего, что упорно молчит, переваривая происходящее. Раймонд Гард — его личная преисподняя; родная, смердящая кровь, бурлящая в его жилах. Кошмар детства, убийца матери. Чудовище, забравшее все, в обмен на бессмертие.
Чудовище, породившее своего цепного пса в жерле Двойного Дна.
Чонгук еще пару секунд о чем-то думает, а после, растягивая губы в наигранной улыбке, делает то, к чему Тэ оказывается не готов. Вспыльчиво выбивает кусочек из чужих пальцев, тут же перехватывая зарвавшегося наглеца за тонкое запястье. Насильно заставляет Тэхена на коленях очутиться между своих ног, крепко зарываясь во вьющиеся от влаги волосы, чтобы не рыпался. Вынуждает безотрывно смотреть на себя, в самые губы приоткрывшиеся произнося:
— Даже не думай целиться на Гарда. Его часы жизни принадлежат мне, — ненавистно рычит Чон, ощущая, как по швам внутренности расходятся. Бегает уничтожающими глазами по спокойному лицу младшего и бесится еще больше, потому что делается страшно… Страшно от обещаний, прозвучавших сегодня в этой душевой комнате.
— Твоя болезненная привязанность
никогда не позволит тебе этого сделать… — с уверенной четкостью произносит Тэ, наблюдая, как лед в чужих глазах с громким хрустом раскалывается. — Ты не в силах покончить с тем, кого ненавидишь и любишь одновременно. Просто не сможешь… Не сможешь заставить себя пролить кровь, которая является частью тебя самого, — младший еле заметно морщится, чувствуя хватку в своих волосах, что стала еще крепче и не сдержаннее от прозвучавших слов. Но все же улыбается уголком губ, считывая на лице Чона ярость, рождающуюся из безысходной правды. — Умрет Гард — умрет Кербер. Но вот вопрос, останется ли по итогу в живых сам Чон Чонгук? Ведь ты и твой монстр — единое целое.
— Не заходи так далеко, Тэхен. Можешь в конце не выплыть, — играя скулами, еле слышно произносит Чон. А в глазах мольба, граничащая с загнанностью. Немая просьба о том, чтобы Ким прямо сейчас в своей губительной идее отступил. Чонгук чувствует, как Кербер внутри уже зубами в сторону парня клацает, защищая свое. Грозится на куски младшего по-варварски разорвать.
Чудовище не простит, а старший вряд ли со своим монстром справится.
— А я и так не выплыл, — ровно отвечает Тэхен, смотря в упор в прищуренные, все в момент понимающие глаза Чонгука. — Кто попадает на Дно, тот навсегда там остается.
Старший знает, о чем эта фраза. Знает в кого превращает людей преисподняя Веатона.
«Все чудовища давно уже здесь»
— Вы умрете, если не остановитесь. Раймонд не всесилен и будет защищать вас и вашу семью, только пока ему это выгодно, — умело надрезая яблоко, отстранённо и ровно произносит восьмилетний Чонгук, сидя на стволе трухлявого дерева, посреди леса
. — Вы слишком далеко зашли, господин Ким. Рискуете не выплыть.
— Я уже на дне, мальчик, — посмеиваясь произносит старший, тепло похлопывая юнца по плечу.
— Мне нет пути на поверхность. А ты ешь, ешь, набирайся сил, — поджимает губы Джиху, наблюдая, как тот с аппетитом закидывает в себя кусочек.
— А обо мне не думай, Чонгук-и. Все мы когда-нибудь умрем, просто у каждой свой счетчик жизни.
Чонгук невольно вспоминает разговор из далекого прошлого и внутренне морщится, осознавая безудержность всех стремлений Тэхена — проводя смертельно-схожую параллель между ним и его покойным отцом. Потому сейчас просто молча кивает, сжимая зубы. Покорно сдается, принимая чужой, исчерпывающий ответ, отчаянно нашептывая про себя лишь одну важную для себя фразу, в надежде, что его немую молитву хоть кто-то, там — наверху, услышит:
«Да, спасут тебя в будущем Высшие Силы от моего чудовища, Тэ»
Два взгляда полярных в максимально-опасной близости. Два взгляда, намеренно причиняющих боль друг другу и одновременно дающих, сквозь эту боль, незаменимую силу, чтобы двигаться дальше. Между ними стихия, электрическими разрядами накаляющая воздух. Зарождающаяся квинтэссенция, заявляющая о единости.
Основа спасения их небольшого, но значимого мира, или же громкое предвестие его кроваво-сокрушительного конца.
— Если мы закончили: будь добр, убери свой член от моего лица, — предупредительно улыбается Тэ, бросая взгляд вниз — на густую дорожку черных волос, идущую от пупка к паху. Отчего-то в голове парня проносится мысль, что именно эта деталь любопытным образом ему нравится. Младший находит ее эстетичной, идеально сочетающейся с общим видом возвышающего над ним человека. Но все же упирается одной рукой в колено старшего, желая сохранить разумную дистанцию между их телами. — Иначе выползешь отсюда со сломанной челюстью.
Тяжесть разговора медленно разряжается. Чонгук, приподняв бровь, усмехается смелому заявлению, прозвучавшему слишком забавно.
— Прежде, чем грозиться, научись правильно ставить удар, малявка. Иначе эта поза, — Чон приближается к чужому лицу, большим пальцем сминает нижнюю губу парня, произнося вкрадчивым, многообещающим тоном, — станет для тебя уже регулярной. И не факт, что на коленях ты будешь стоять передо
мной.
— Придурок! — раздраженно выплевывает Тэ, дергая головой назад, в надежде уйти от растягивающихся в улыбке губ Чонгука. Но чужие пальцы продолжают по-прежнему удерживать за волосы крепко. — Отпусти!
— Пока я в гипсе, твоими тренировками займется Юнги, а после будешь тренироваться под моим контролем, — чужие трепыхания старшего лишь веселят, потому те остаются благополучно проигнорированными. — И это не обсуждается, — он предупредительно выставляет палец, стоит только Киму приоткрыть рот. — В случае твоих успехов, я порционно буду выдавать тебе информацию, ради которой ты сегодня передо мной своей сочной попкой вилял. Расскажу тебе о твоем отце, а также введу в курс общего дела, — Чон на выдохе размыкает пальцы, все же позволяя Тэхену торопливо подняться на ноги и отойти на несколько шагов назад.
— Я в этом не нуждаюсь.
— Тэ-э, твоя гордость сейчас неуместна. Ты умен, но физически слаб, — серьезным тоном чеканит старший. — Если хочешь выжить, научись давать отпор. Я не всегда смогу прикрывать твой зад, хотя не буду спорить, — Чон демонстративно окидывает пожирающим взглядом ноги младшего, вспоминая на ощупь упругие половинки. — Он очень даже в моем вкусе, но его обладатель оказался чрезмерно лицемерной личностью.
— Тогда искренне желаю тебе найти
менее лицемерную задницу для своей озабоченности, Чон, — приторно произносит Тэхен, разворачиваясь к выходу. — Потому что мою..
— Чонгук, ты здесь?
Взгляды парней моментально устремляются в сторону мягкого голоса, прозвучавшего слишком тихо, с некой опасливой неуверенностью. Тэхен, так и замер, не в силах пошелохнуться. Не знает куда свое тело, вытянувшееся в струнку, по щелчку пальцев телепортировать. Он — полностью обнаженный, в душевой секции Чон Чонгука, и видит Бог: насколько хочется сейчас Киму собственными руками придушить посмеивающегося за его спиной человека.
— Здесь, — облизывая губы, как ни в чем не бывало произносит Чонгук, с хитрым оскалом наблюдая за растерянностью младшего, что медленно оборачивается, выстреливая огненными молниями в расслабленно-восседающего на лавочке Чона. — Чего тебе, Скай? — а посмеивающихся глаз ни на миг с Кима не сводит. — Я не могу к тебе выйти, может, — делает красочную паузу, — сам зайдешь?
И внутреннее ликует, наблюдая за Тэхеном, что словно ошпаренный от выхода отскочил.
— Ты совсем идиот?! — на низких тонах шипит младший, то и дело вслушиваясь в движение, уже направляющееся в их сторону. — Про нас же слух пустят!..
— А тебе есть до них дело?
— Не хочу стать обладателем статуса «очередная подстилка Кербера», — сжимая зубы, выплевывает Ким. — Останови его, я хотя бы к себе в кабину переметнусь!
— Видишь, как быстро твое «искреннее» пожелание исполнилось, — чуть склоняясь вперед, шепотом, с острым цинизмом произносит старший. —
Менее лицемерная попка сама ко мне в руки пришла, — улыбается уголком губ, замечая нечто странное в черных глазах напротив. Что яркой вспышкой в глубине мелькнуло и тут же за секунду скрылось из видимости. — Желаешь из своей кабины послушать, как звучит моя озабоченность? Что же… Скай!
Тэхен телом вздрагивает от громкого оклика. Зубы сжимает, не понимая, что так остро в глотке сейчас царапнуло.
— Постой за дверью, Скай, — Чонгук особенно сладко растягивает чужое имя. Толкает язык за щеку, высокомерно окидывая Кима с головы до ног. — Сосчитай до ста и можешь входить.
— Да, конечно… — растерянно звучит эхом голос парнишки.
— А
ты подойди на секунду, — загадочно манит пальцем младшего Чонгук. — Кое что скажу напоследок, чтобы нас наверняка никто не услышал.
— Игры закончились. Что еще надо? — с недоверием цедит Тэ. — Мы уже все сказали друг другу.
— Не все. Я сказал подойди, — уже холодно, бескомпромиссно.
Тэхен недовольно про себя цыкает, в подозрении делая первый шаг.
Медленно приближается к серьезному лицу старшего и успевает издать лишь резкий выдох, как его ватное тело крепкие руки неожиданно вновь на себя за талию тянут и насильно утягивают в грубый, прощальный поцелуй. Ким жмурится, упираясь в грудь Чона ладонями, чувствует как зубы их сталкиваются в неравной хватке. Мычит, всем корпусом из животных объятий Кербера пытаясь вырваться, а тот на затылок давит, пухлые губы в истоме терзая; языком остаточное дыхание младшему перекрывая.
Столь короткое мгновение, показавшееся им обоим болезненно-необходимой вечностью. Мифическим Раем, расползающимся по швам.
— Аванс за будущие тренировки, — широко скалится Чон, разжимая руки и давая младшему растерянно отшатнуться. — А теперь можешь идти, куда так хотел, — равнодушно указывает головой в соседнюю душевую секцию. — Наслаждайся будущей музыкой.
— В лицемерии ты недалеко от меня ушел, Чон, — презрительно выплевывает Тэ.
— Я хотя бы не вру в своих личных намерениях, — расслаблено отвечает старший, не позволяя задеть свою гордость. — И поторопись, — показательно смотрит Чонгук за спину парню. — А то нас и правда застукают, или… Желаешь поэкспериментировать втроем?
Ким сглатывает и огненный шторм меж ребер потушить пытается. Он чувствует, как внутри все трещинами прогнивающими покрывается. Играет скулами, борясь с собственными противоречиями. Разве ему должно быть дело до чужой похоти? Разве должно так нестерпимо саднить и оглушительно кричать все внутри?
Он молча шаги медленные назад делает, внешней стороной ладони вытирая губы, на которых след влажный чужой остался. Кивает сам себе, проклиная бабочек посекундно превращающихся в червей. Торопливо разворачивается и под леденящий взгляд старшего, что спину его успел глазами в кровь исполосовать, немедленно перемещается в свою секцию.
Затылком облокачивается на плитку, сжимая глаза до красных всполохов. Зубами губу нижнюю закусывает, прислушиваясь к чужим шагам из приоткрывшейся двери.
— Можно уже?.. — доносится скромный голос, который Киму изничтожить хочется.
— Можно, только верх сними. Я душ включу.
«Это пройдет» — сам себе мысленно нашептывает Тэ, прислоняя ладонь к животу, что будто в узел неестественным образом сейчас скручивается.
— Не бойся, подойди ближе…
Ким слышит ласковый голос Чона, что в омерзительной близости за стеной расползается. Отчетливо отмечает для себя неспешное звучание незнакомых шагов, что кротко по мокрой плитке, сквозь поток шипящей воды, движутся.
— Поможешь мне, Ска-ай?
«Это пройдет»
Дыши, Тэ, дыши.
Тэхен сквозь рот бесшумно выпускает воздух. Пальцами кожу на животе сжимает до боли, что ни черта не чувствует. Слышит, как чужие колени на пол опускаются, и дышит, дышит.
— Я для тебя всего лишь временная мера, верно?
— Умница, Ска-ай… — поощрительный, грудной шепот по слуху Кима змеей расползается. Он затыкает уши ладонями и, жмурясь, сползает по стене на корточки. Не понимает: почему выбирает все еще находиться здесь. Не понимает: почему, подобно мазохисту, испытывает свое терпение подобным, изощренным образом.
— Не будь лживой тварью, Тэхен! Не будь такой мразью!
Дыши, Тэ, дыши.
«Это пройдет. Все в порядке»
«Ты ничего к Чонгуку не чувствуешь, ничего не чувствуешь»
— Молодец, Скай, еще немного…
У Кима гланды заходятся в бешеном пульсе. Словно горло толстым кабелем стягивают, пуская оголенными контактами разряды во все тело.
«Пройдет. Все пройдет»
Чонгук смотрит на спину мальчишки, маячившего на полу возле его ног и молчание, кричащее за стеной, сквозь себя пропускает. Ему до остервенения Кима проучить хочется: показать, что не одному Чону боль в этих стенах с сегодняшнего дня чувствовать. А затем, прикрыв глаза, шумно выдыхает, наконец-то, услышав снаружи торопливое шебуршание и нечто похожее на неловко выпадающую из рук одежду, через пару минут сменившееся звуком отчетливо захлопнувшейся двери.
Все пройдет.
Твоя грязная боль пройдет, Чонгук.
— Мы были здесь не одни? — удивляется парень, с шипением ударяясь головой о лавочку, из-под которой все это время пытался вытащить злосчастный кусочек мыла, застрявший в угловой щели стены. — Я даже не заметил…
— Все нормально, — бегло и натянуто улыбается Чон, кивая в благодарность и забирая из чужих рук кусок, что размером в половину мизинца. — Спасибо за помощь. Я бы сам его не достал.
— Ага… Так, я что пришел-то, — спохватывается Скай, моментально поднимаясь на ноги. — Тебя распорядитель искал. Сказал: это срочно.
— М-м, — задумчиво поджимает губы Чонгук, глазами кивая. — Я понял, — незаинтересованно отворачивается, намереваясь поменять температуру воды. — Можешь идти.
Но парнишка продолжает подозрительно стоять на месте.
— У тебя еще что-то ко мне? — равнодушно косится на Ская.
— Кхм, тебе больше… — чуть запнувшись, выдавливает младший, закусив губу и пройдясь жаждущим взглядом по смуглому торсу Чона, усыпанному мелкими бледными шрамами. — Тебе больше ничего не нужно?..
Чонгук приподняв бровь, подвисает, замерев пальцами на рычаге смесителя. Задумчиво смотрит сквозь стену, абсолютно не удивляясь чужим, откровенным намекам. Переводит полное внимание на переминающегося с ноги на ногу парня, чьи джинсы полностью промокли, и оценивающими глазами показательно скользит по его фигуре.
— Интересно будет увидеть финал моей цели. Интересно будет узнать: кто именно, внутри тебя, захочет по итогу меня уничтожить.
Старший застывает на оголенном, впалом животе брюнета, смотря куда-то сквозь него и от воспоминаний мысленно морщится.
— Можешь идти, Скай, — по слогам, твердо повторяется Чон, глаза в глаза, всем видом показывая, что разговор между ними окончен.
— Но ты такой напряженный, — томно произносит черноволосый парень, указательным пальцем медленно проводя по особенно выделяющемуся шраму на груди старшего, абсолютно не замечая, как от этих неосторожных действий чужие скулы в отвращении напряглись. Никто не смеет касаться его памяти. Никто, кроме того, в чью темную честь этот шрам на коже расцвел. — Я могу тебе помочь… — ехидно улыбаясь, Скай упирается язычком в уголок губ и опускается на колени, позволяя себе смело положить ладонь на невозбужденное достоинство старшего, что лишь брови от чужой наглости приподнимает. — Я слышал Хенджин теперь под Хосоком и у тебя пока никого нет.
— А что еще ты слышал? — надменно хмыкает Чон, внимательно следя за чужими пальцами, что умело обхватывают его спящий член, а приоткрытые губы склоняются над головкой, опаляя ее дыханием, от которого старшему до скрипения в зубах становится мерзко.
— Что тебе нравятся хрупкие и податливые.
— Вот как? — смеется Чон, зарываясь пальцами в чужие темные волосы на макушке. И болезненно оттягивая их назад, опасно склоняется над поморщившимся мальчишкой. — А знаешь, почему они мне нравятся? — шепчет старший, позволяя внутреннему чудовищу клыки кровавые в предупреждении выпустить. — Потому что мне доставляет удовольствие эту слабость в них с треском ломать.
Парнишка тревожно смотрит и лишь губы зажевывает.
— Убирайся, — тихо чеканит Чонгук, в неприязни отшвыривая Ская от себя. — Пока я не заставил тебя слезами на этому полу захлебываться.
— Неужели я не могу…
— Не можешь! — яростно обрывает Чон чужую речь, вынуждая парня в страхе от него отползти и торопливо поднявшись с плитки, заплетаясь в ватных от испуга ногах, пулей вылететь из душевой секции. — Не можешь… — сам себе, прикрыв глаза, шепчет в пустоту Гук.
Ты и правда, Скай, ничего для чудовища сделать не можешь.
Уже ничего.
ᯓᯓᯓ
— Юнги!
Мин, о чем-то разговаривая с одним из зверенышей в общем коридоре, хмурит брови и оборачивается на громкий, злой оклик, прозвучавший в нескольких метрах от него. Не успевает и рта раскрыть, как чувствует хватку на своей футболке и столкновение с противоположной стеной. Щурит глаза, профилем ощущая всеобщее внимание, направленное на него.
—
Ты отвечаешь за распределение комнат? — Тэхен рыча сжимает в кулаке чужую одежду, кривя лицо в гневе. — Какого черта я оказался в вашей?
— Остынь, — играя скулами цедит старший, порывисто сбрасывая с себя чужие руки. — Приют забит, адекватных соседей нет. И уж поверь, лучше в нашей, чем в комнате с отмороженными ублюдками. И что тебя, собственно, не устраивает? — с подозрением склоняет голову Мин, оценивая весьма потрепанный внешний вид Тэхена, на шее которого бутонами наливаются любопытные синяки.
— Где я, по-твоему, должен спать? У тебя на голове? — не сдержанно произносит Тэ, стараясь держать громкость голоса в относительной тихости. — Я не буду делить кровать с Чонгуком, — тычет пальцем в грудь старшего, доходчиво смотрят тому прямо в глаза.
Юнги упирается языком в щеку, убирая руки в карманы.
— Я что-то тебя не пойму, Тэхен, — он отталкивается от стенки, вынуждая Кима сделать один шаг назад. — То ты за него трясешься, то даже рядом находиться не хочешь. Ты случайно раздвоением личности не страдаешь, а?
— Дай мне матрас, я буду спать на полу, — младший игнорирует чужой вопрос, раздраженно поджимая губы.
— Ага, — проносится веселый смешок. — Чтобы каждый, кому ночью поссать захочется, через тебя носом вперед летел. Не страдай херней, Тэхен, — Юнги кладет ладонь на плечо младшего, подбадривающе похлопывая и обходя того сбоку. — У Гука просторный матрас, там слон поместиться может. И я не вижу ничего критического в том, чтобы делить койку. Когда я только прибыл сюда, я два месяца делил кровать с одним упырем, потому что не было мест. Это не Рай, парень, и комфорта тебе здесь никто не обещал.
— Тогда пусть Чимин с ним делит кровать, — упорно не отступает в своей решимости младший.
— Чимин свою койку получил раньше тебя и не обязан кому-то ее отдавать. Но, если уж тебе так хочется, валяй, — Юнги отходит от Тэхена на достаточное расстояние и разводит руки в стороны, показательно оглядывая помещение. — Пройдись по коридорам, загляни в чужие пещеры. Чья звериная рожа тебе больше понравится, к тем и заселяйся, а меня не дергай больше по этому поводу. Твоя жизнь — твои ошибки, на этом все.
Мин красноречиво кивает и разворачивается в сторону столовой, устало потирая рукой заднюю часть шеи, чтобы через пару секунд их общего молчания, глубоко и длительно выдохнуть, на прозвучавшее за его спиной.
— Мы не уживемся с ним, — бросает Тэ, сжимая кулаки. Мысленно проклинает сложившуюся ситуацию. — Я не могу рядом с ним спать, Юнги.
— Что он успел сделать? — старший вновь возвращает внимание упертому парню, открыто выражая все свое непонимание. — Он к чему-то принудил тебя? — кидает говорящий взгляд на россыпь чужих засосов; на влажную футболку, что местами прилипла к невысохшему после душа телу младшего. — Эй, Тэ, — зовет Юнги, отмечая, как тот в момент о чем-то задумался, уставившись взглядом куда-то сквозь пол. Подходит максимально близко к подростку, в неприятном подозрении сужая глаза и приподнимая чужое лицо за подбородок. — Чонгук был в чем-то слишком груб с тобой?
Произносит с осторожностью, но Кима чужой вопрос все равно кувалдой ударяет по голове.
— Что?..
Тэхен отмирает, с возмущенной усмешкой выдыхая. Начинает осознавать, о чем именно спрашивает старший и тут же тушуется, отходя назад. Нервно убирает руку в карман, облизывая губы.
— Ничего он мне не сделал, просто… — запинается, с усталым выдохом проводя ладонью по волосам. — Черт, Юнги, мы повздорили, ясно?
— Ясно, — Мин поднимает руки в сдающемся жесте, замечая за спиной младшего промелькнувшую белую макушку вдалеке. — Слушай, я понимаю, что с Гуком порой бывает сложно. Он упертый и редко, когда соглашается с чьей-то позицией. Просто постарайся… Не знаю, — Юнги быстро облизывает губы, подбирая в голове нужные слова. — Постарайся не дразнить его терпение. Не действуй ему на нервы, пытаясь доказать свою правоту — это бесполезно, я по себе знаю. Но, учитывая то, что ты абсолютно не приспособлен к здешней жизни, слушайся его. Потому что у него опыта в выживании, больше, чем у нас всех вместе взятых.
— По-твоему я должен стелиться перед ним, как все те собачки, бегающие за его членом? — Тэхен презрительно хмыкает, но Мин отчетливо улавливает в прозвучавшем тоне долю затаившейся обиды. Не понимает о каких именно собачках тот говорит. Юнги знал лишь о прошлой связи своего друга с Хёнджином, который по приюту теперь словно немой, поломанный призрак перемещается.
— О ком именно ты говоришь, Тэ?
А Ким сглатывает, до сих пор ощущая на шее удушающую петлю. Призрачно слышит звуки ударяющейся воды о чужое тело и скрипучее скольжение острых коленей по влажной плитке.
— Умница, Ска-ай…
Это постылое чувство Тэхену хочется наживую выдрать когтями из собственной груди. И голос этот проклятый, на подкорке засевший беспрерывной пластинкой, в прозрачную пыль превратить и над океаном бурлящим наотмашь развеять. Чтобы после самому в кровавый кипяток броситься с головой, до обнажающихся костей исчезая бесследно.
— Ни о ком конкретном. Это… — Юнги слышит, с какой неуверенностью и торопливостью произносит Ким. — Это общеизвестный факт. Чонгук дает защиту своим игрушкам, а после играет с ними, как его душе вздумается.
Мин устало проводит ладонью по лицу, следом усиленно потирая глаза подушечками пальцев. Поднимает взывающий взгляд к потолку, выдыхая с глубоким осточертением: как же его все это задолбало.
— Я понятия не имею, что произошло между тобой и Гуком, но если хочешь добиться своих целей, научись доверять ему. И самое важное, — Мин многозначительно выставляет указательный палец, желая переформатировать чужие мозги, — не пытайся судить его по прошлым поступкам. Иначе ошибочно разочаруешься в нем, как в человеке. А человеческого в нем гораздо больше, чем ты думаешь. Ты просто никогда не видел тех, в ком действительно ничего живого нет, Тэхен. Вот там сплошная чернь, выдрессированные убийцы, следующие лишь за своей неуемной жаждой крови. И не дай Бог тебе с ними когда-нибудь встретиться. Нам всем…
— И чем эти убийцы отличаются от Кербера? — безнадежно усмехается Тэ, смотря в упор в глаза старшему. А после подвисает, услышав его ответ:
— Кербер всегда дает второй шанс, каким бы непростительным ни казался чужой поступок.
— Какими бы благими ни были твои цели, посмеешь предать людей, для которых ты стал частью семьи, знает Бог, я уничтожу тебя.
Тэхен отчужденно слушает речь Юнги и вспоминает одну единственную строчку из недавнего разговора с Чоном, особенно ярко врезавшуюся в память.
— Значит я для него стал исключением, что второго шанса никогда не получит, — Ким улыбается уголком губ сам себе, понимая, насколько сильно повяз в их общем сумасшествии. — Где можно сделать тату?
— Чего?.. — Мину кажется, что он ослышался. Удивляется столь резко поменявшейся полярности младшего, что стоит и загадочно улыбается чему-то своему. — Парень, с тобой точно все нормально?
— Нормальнее, чем сейчас, я себя еще никогда не чувствовал, Юнги, — с широкой улыбкой похлопывает Тэхен старшего по плечу и, убрав руки в карманы, направляется в их теперь общую комнату, напоследок кидая в пол-оборота:
— Найди мне, пожалуйста, мастера.
Ким задумчиво поджимает губы, прокладывая в своей голове безумную, но безошибочно победную траекторию.
— Одной ненависти недостаточно, мальчик, чтобы уничтожить систему.
— Нужно кое-что сохранить в моей памяти, на случай если однажды… Мне придется об этом забыть.
Мин в замешательстве смотрит вслед удаляющейся спине и ощущает тревожный, неизвестного происхождения холод, змеей проскользнувший вдоль его собственных позвонков.
ᯓᯓᯓ
— Объясни мне: почему мы это делаем? — как-то беспомощно вздыхает Джин, облокотившись о дерево и морщится от звонкого детского смеха, маленьким хаосом, кружащим вокруг него. — Хлоя, смотри под ноги! Упадешь, я не буду твой сопливый нос подтирать.
— Потому что Чонгук нас об этом попросил, — по-доброму усмехается Джун, сидя на земле и перебирая в руках тонкие веточки. Теплым взглядом следит за резвящейся девчонкой, что гоняет по лесной траве пыльный, обшарпанный мячик и смеется еще громче, стоит мячу прилететь в поясницу ойкнувшему Джину.
— Джун-а, Джун-а! — малявка несется к распахнувшему руки старшему и бросается тому на шею, сжимая изо всех сил, что есть в ее тоненьких ручках. — А когда Чонгук придет?
— Скоро, Хлоя.
— А скоро — это когда? — хмурится девочка, надувая губы и играясь с кончиком носа старшего. — Я выхожу каждый день ровно в три часа, как он и сказал. Но Чонгук не приходит, хотя обещал, — она обидчиво бубнит, кидая злой взгляд в сторону глубоко вздохнувшего Джина. — Давай сходим к нему! — вцепляется в плечи Нама, начиная того импульсивно потрясывать.
— Нет, бельчонок, Чонгук занят.
— Ну, пожалуйста-а, Джун-и! — Хлоя смотрит искрящимися, жалобными глазами и внутри старшего тоскливо все скручивается в спираль. — Пожа-алуйста!
— Хлоя, мы не можем, — поджав губы, в сожалении качает головой Намджун и чувствует, как хрупкие пальчики его плечи отпускают, а голова девочки поникнув опускается.
— И птиц нет, — разочарованно вздыхает ребенок, посмотрев на серое небо, застланное плотными облаками. — Почему их нет, Джун-и? Почему Чонгука нет? Почему все, что он обещал не исполняется?
Она задумчиво покусывает губы, не сводя прищуренного взгляда с мрачного одинокого неба, готовящегося разразиться долгим, проливным дождем.
— Все совсем не так, как он описывал… Здесь — наверху, земля тоже плачет.
Разочаровано произносит Хлоя, получая в ответ лишь досадное молчание, что неприятно колет ее в маленькое сердечко.
ᯓᯓᯓ
Плотный туман простирается над ночными песками. Веет запахами тлеющих трав и дымом, стелющимся по воздуху от множества ярких костров, освещающих языками пламени пространство вокруг.
Лица, наполовину скрытые черной мантией, в тихой задумчивости обращены к бездонному небу, где мерцают триллионы путеводных огней. Пустые, безжизненные глаза проклятых, терпеливо ждут в эту ночь анафемского знамения. Падения самой яркой звезды, пророчащей о начале их нового восхождения. Они все, как один, сидят в позе лотоса на тонких подстилках, пропитавшихся холодом от остывшей, пустынной земли. С идеально выпрямленными спинами, со сложенными возле ног наточенными катанами. Сегодня ряды заклейменных распахивают свои безымянные души, отрекаясь на время от собственного оружия. Показывают небесам, что тела их измученные беззащитно открыты, что готовы с достоинством принять заслуженную ими смерть.
Они знают, что тленны. Что сосуд, состоящий из плоти и крови — всего лишь по часам истончающийся жилет. Он не может путешествовать между мирами. Не имеет права на новое перевоплощение. Потому заклейменным не жаль… Не жаль добровольно упасть грудью на лезвие, не жаль быть закопанными после в песках, не жаль расстаться с собственными, не имеющими никакой ценности, жизнями, представляющими для них лишь безмолвную пустоту. Их цель на земле — служение Дьяволу, что стоит на вершине песчаного склона, своей темной фигурой заслонив рассыпающийся, лунный свет. Его черная ткань слабо развивается по ветру, а за спиной он держит в руках острый, как бритва, кинжал. Только Дьявол наделен властью в эту ночь иметь при себе оружие, чтобы дань свою в поклоне небесной бездне отдать.
Принести в жертву достойнейшего из всех заклейменных.
— Никогда не являть облик этому миру, — стоя на коленях перед лидером, произносит его взрослый птенец, мертвым взглядом смотря безотрывно в глаза. — Лицо — это память. Память — прерогатива живых. Прими мою жертву, Агулар и благослови путь, ведущий мою душу к утраченному в мучениях имени.
Смерть человека наступает тогда, когда воспоминания в голове превращаются в пепел, когда собственное имя в памяти исчезает.
— Да будет смерть твоя — путем к новой жизни, — тихо кивает лидер, проводя ладонью по волосам своего воина. Не мигая, скользит пальцами вниз по лицу, вспоминая их первую встречу. Агулар помнит каждого, кого однажды принял под свое крыло. Сжимая челюсти, подцепляет чужую черную ткань, неторопливо являя пустыне красивое, но лишенное каких-либо эмоций лицо. Костяшками гладит ровную, без единого рубца кожу и мысленно прощается со взглядом, что достойно сопровождал его целых двенадцать лет. — Да будет жертва твоя — знаменем нашего нового восхождения.
Шепот лидера вторится в голосе каждого «мертвеца».
Головы заклейменных припадают к земле в покорном поклоне, стоит острому лезвию сверкнуть в свете благословенной луны. А крови птенца, проистекающей из его рассеченного горла, окропить почву под ногами возвышающегося над всеми Дьявола.
Агулар преклоняет колени перед бесшумно рухнувшим телом, ловя последние хрипы с приоткрытых дрожащих губ. Кладет ладонь на импульсивно вздымающуюся грудную клетку парня, что собственной кровью сейчас захлебывается, в агонии смотря на своего лидера, которому до последнего вздоха останется верным. И склоняясь к уху, шепчет данное при рождении имя, однажды сквозь пытки у птенца отобранное.
Секунды молчания.
Последняя песня ветра.
Вспышка света в глазах заклейменного, навсегда померкнувшая в забвении.
— Пришло время напомнить людям, кому именно они служат.
С леденящей душу улыбкой скалится Агулар, сквозь плотную ткань угольной мантии, устремляя жестокий, многообещающий взгляд в бесшумную бесконечность холодной пустыни.
