На руинах твоего имени

В кабинете стоит нагнетающий полумрак. Лампа, что является единственным источником освещения в этом пропитанном дымом помещении, вырисовывает искажающие тени на перекошенном от недовольства лице, сидящего за столом мужчины. Он с полным сосредоточением пробегается глазами по буквам довольно занятной новой статьи, вышедшей в свет, и нетерпеливо прокручивает ручку в своих пальцах, всем видом указывая, что текущая ситуация, описываемая в новостной вырезке, его вовсе никак не устраивает. Раймонд, сидящий напротив, чуть одернув горлышко своей темно-синей рубашки, в многозначительном жесте скрещивает пальцы возле лица и, опираясь локтями на подлокотники кресла, задумчиво проводит кончиком большого пальца по кромке своей нижней губы, в томительном ожидании предвкушая грядущий полномасштабный разнос в его сторону. Окружающая обстановка, выполненная в английском стиле, где преобладают темные тона дерева и изумрудная кожаная обивка, идеально дополняет образ своего строгого хозяина, но ничем не облегчает общее напряжение, воцарившееся в кабинете. Напротив, лишь заставляет лишний раз прикрыть устало глаза и сделать тяжелый длительный выдох. Мужчина, услышав тяжелое дыхание напротив, наконец-то отрывается от своего увлеченного чтения. Бросает снятые с переносицы очки и с безжалостным шуршанием сминает в тесно сжатых кулаках кусок ненавистной для него бумаги, заставляя сидящего напротив Гарда лишь слегка передернуть скулами. — Я так понимаю, дела идут хуже некуда, — разрывает устоявшуюся тишину ровный басовитый голос. — В чем проблема, Гард? — уничтожающим взглядом исподлобья смотрят на Раймонда. — Почему я вижу на первых полосах новостей информацию об успешной ликвидации одного из наших объектов?! — Господин.. — Нет! — поднимая ладонь, обрывают на полуслове. — Прежде, чем ты снова навешаешь тонну дерьма мне на уши, советую тщательно обдумать: насколько тебе дорого то, чем ты сейчас владеешь. Мы понесли большие убытки. Контейнеры опечатаны, поставка встала на таймер. Заказчики готовы сожрать меня уже сейчас! Если ты не справляешься со всеми категориями нашей деятельности, делегируй часть своих обязанностей. Найди знающего человека, а себе оставь заботу о том, что у тебя получается лучше всего. Кстати, да. Где новый товар, за который ты отвечаешь напрямую? — с красным лицом как у вареного рака, с ядом выплевывает предводитель преступного сообщества «Черная Мальва». Он с грозным пыхтением поднимается из-за своего стола и медленным шагом, с убранными руками в карманы, направляется к панорамному окну, открывающим вид на сумрачный покалеченный властью город. Люди продолжают в спешке прожигать свое бренное время спеша на постылую работу, в то время как тучи, опускающиеся над их головами, величественно возвещают о начале предстоящего сумасшествия, что вот-вот разразится на асфальтовых просторах, принуждая хмурых водителей нескончаемым потоком поливать грязью друг друга. — Сегодня не засветит солнце, — двусмысленно всматриваются в поток, один за другим раскрывающихся зонтиков, что тесными касаниями сбивают друг друга под напором поспешности их личных хозяев. — Оно оставило этот город во власти холодных стихийных распрей, заставляя каждого учиться выживать в разрушительных для человека условиях. Люди не ценят безопасность, мой друг, до тех пор, пока с крахом ее не лишатся, — поворачивается старший в пол-оборота к Раймонду и, делая кивок самому себе, о чем-то задумавшись, вновь отводит взгляд к уже разворачивающимся за окнами мощным порывам ветра. — То, что солнце скрылось: это временное явление, господин, — слегка прочистив горло спокойно комментирует Раймонд. — Для тебя оно может стать бесконечным, если продолжишь создавать мне проблемы. Теперь, можешь начинать говорить, — дают разрешение взмахом руки. Раймонд понял. Он все понял. Угроза уничтожения его детища, его царства, где он — единоличный правитель, каратель, судья, прозвучала более, чем четко. И потому, отгоняя нарастающую тревожность, приступает к изложению потребованных объяснений. — За последние несколько месяцев качественного товара, к сожалению, не поступало. Вы сами прекрасно осведомлены о чрезмерно завышенных условиях наших заграничных заказчиков. То, что я мог представить нашим постоянным клиентам, к сожалению, не удовлетворило бы их интерес даже на десятую долю процента. Среднего же качества товар, был отправлен в прошлом месяце на частный рынок сбыта и распродан в течение двадцати четырех часов. Отчет о данных сделках был передан непосредственно вам в руки, — Гард параллельно подкуривает сигарету. — Что касается опечатки контейнеров с оружием, это скорее частичное недопонимание, которое в ближайшее время будет устранено. Вы огорчили нашего Мэра, господин, поэтому подобными действиями он просто вознамерился напомнить вам о своем статусном превосходстве. — Мэ-эр, — задумчиво проводит кончиком языка по нижней губе. — Грязная сволочь, — шепчут себе поднос. — Что ж, Раймонд, говоришь ты хорошо, конечно, — ухмыляется мужчина, качая головой, — вот только ты забыл упомянуть, что сам порой не против опробовать лучший товар. И, по сути говоря, меня не должно это волновать, если твои забавы не приносят ущерба нашему бизнесу, но, — отворачивается от окна и медленными шагами приближается к Гарду, — если заказчики требуют лучшее, ты им это даешь. С мэром я решу вопрос самостоятельно, раз проблема только в этом. А ты, — тычет в воздухе указательным пальцем в грудь своего подчиненного, — не решишь вопрос с возобновлением поставок, я собственными руками вырву твою душу, Раймонд, — делает акцентную паузу, — и заставлю безотрывно смотреть, как в ее глазах медленно угасают последние искры жизни, при этом, разрушая твою собственную, — на лице мужчины расплывается хитрый, многообещающий оскал. — Причем здесь?.. — А теперь, к делам насущным, — вновь перебивает предводитель Гарда, перемещаясь к стоящему у окна, кожаному дивану и удобно расположившись, под сверкающие ненавистью глаза напротив, закуривает сигару, распространяя по всему кабинету, ароматы кедра и кофе с пряностями трав. — Я даю тебе ровно шесть месяцев, Раймонд. Шесть, и ни днем больше. Отсчет начинается с нашей сегодняшней встречи. Товар должен быть подготовлен в точно указанные сроки. И, — блаженно выдыхают клубы насыщенного пара в потолок, — я прекрасно осведомлен в том, что у тебя для меня уже есть кое-что интересное. На этом все, можешь идти. — Что насчет пожеланий заказчиков? — медленно поднимается со своего место Гард, прекрасно понимая, о чем осведомлено его начальство. — Оставшиеся указания получишь в ближайшие дни через моего сына, — делают небольшую паузу. — Не совершайте ошибок, Раймонд Гард. В наше время они непростительны. И помните, что лично ваша душа более, чем смертна, — ставят точку в их разговоре. — Я вас услышал. Приятного вечера, Господин, — Гард еле заметно склоняет голову к груди, прежде чем удалиться из логова кровожадного зверя. Тот лишь в ответ медленно кивает и провожает взглядом уходящую широкую спину, сдерживающегося от гнева Раймонда. «То, что ты так отчаянно хранишь в своем сердце — является твоей слабостью, мой друг. Слабостью, которая тебя уничтожит» — с глубокими мыслями закрывает глаза Джон Браун, вдыхая в себя пахучие пары никарагуанского табака.

ᯓᯓᯓ

— Заблудился? Тэхен не сразу понимает, что осипший прокуренный голос, звучащий у него прямо над ухом, обращается непосредственно к нему самому. Всех прогнивших на поприще этого храма он оставил за своей спиной, когда равнодушно покидал территорию любопытного стада. Уверенность в безвозвратности здравого смысла у каждого, кто с нетерпением ждал расправы над его новым знакомым, не покидает Кима до сих пор. «Дикие обезьяны» Да, он со всей своей непредвзятостью проигнорировал поступок светловолосого парня, что был направлен на его защиту. Но то, с каким интересом все вокруг наблюдали за возможным грядущим мордобоем, поразило его больше, чем собственное равнодушие. Поэтому, приближаясь к лестнице, что находится в смежном крыле от фойе, он никак не ожидал наткнуться на еще одно отсталое существо. — Давай, я провожу тебя, — с поганой жеребячьей улыбкой подхватывают Тэхена за локоть и начинают плавно подтягивать ближе к себе. Тэ, кажется, только сейчас, окончательно вынырнув из своих внутренних раздумий, осознал, что его нагло касаются мерзкие огрубевшие пальцы. Он поворачивает голову к нарушителю его личных границ и с безучастным немигающим взглядом осматривает черты бритоголового похотливого амбала, с татуировкой на виске, что навязчиво теснится к нему своим крепким железным торсом. — Советую: отпустить мою руку, — ровным тоном озвучивает просьбу Тэхен, безотрывно смотря в максимально-суженые зрачки стоящего напротив. — Без твоих советов обойдемся, сладкий, — ухмыляется, явно, находящийся под сильной дозой громила, у которого разум заплыл едким синтетическим дурманом. — Иногда, — поворачивается к нему всем корпусом Тэхен, — советы умных людей могут спасти вас от необратимых последствий. Поэтому повторю еще раз: уберите от меня свои руки, — произносит по слогам и делает первую попытку самостоятельно скинуть с себя чужую ладонь, что намертво вцепилась в его предплечье. — Ну-ну-ну… Чего ты вырываешься? — с ехидной улыбкой притягивают вплотную к себе, уже слегка нахмуренного парня и, резко хватая за каштановые пряди, нетерпеливо впечатывают спиной к стене, придавливая всем своим весом. — Расслабься и не дергайся, считай это посвящением, — саркастично цедит детина, подозрительно осматривая помещение на наличие нежеланных зрителей. — Ты же не против? Тэ против. Очень даже против. Но, в отличие от недоразвитых, его мозг все еще работает в полную силу. При всех обнаруженных фактах явного физического превосходства его домогателя, он понимает, что у него не так много способов устранить текущую проблему: просто так его не отпустят, пнуть уничтожающе в пах не удастся, так как чужое колено уже тщательно просовывается между его ног. Двинуть головой, чтобы мозги на место встали — провал изначальный: мозгов там не было и не будет, а большая разница в росте лишь подтверждает данную мысль. Пока шестеренки в голове Тэхена активно проявляют свою бурную деятельность, амбал облизывает свои губы и, видя, как упорно в его грудь упираются чужие ладони, создавая видимую дистанцию, перехватывает одной рукой запястья младшего. Тэ молчит, закричать не пытается. Показывать свою физическую слабость всем и каждому, абсолютно, не в его на сегодняшний день интересах. Громила смекает, что парень ему не истеричный попался, и, смело наклоняясь к манящим персиковым губам, плотоядно сжимает свободной рукой челюсть напряженного парня. И что же чувствует Тэхен, когда ощущает, как руки, зажатые в тиски, к стене над головой пригвождают, как нижнюю челюсть грубо продавливают, а о его пах чей-то огненный кол уже вовсю потирается? Страх? Нет. Страх, присущий большинству мнительных, подверженных чужой воле людей, абсолютно не свойственен такому, как Ким Тэхен. Он сам вершит свою судьбу, сам выбирает наиболее удобную траекторию движения. — Твоя кожа, словно бархат, — пьяно ведут носом по острой скуле молчаливого Тэхена. — Аромат, как у сахарной помадки, — тягуче проводят влажным языком по его левой щеке, не замечая многообещающего острого взгляда. Программа защиты в голове Кима медленно запускает свою активацию. Анализ рисков — Раскрой ротик, — заискивающе шепчет татуированный. — Не заставляй меня применять силу, больно ведь будет, — сдавливает сильнее челюсть Тэхена и старается насильно раскрыть мягкие сочные губы. Тэ ни в какую не поддаётся. Его полностью обездвижили, но он все ещё способен сопротивляться. Он проводит параллель между их силами, однозначно неравными. Амбал, понимая, что его действия с поцелуем чрезмерно провальные, освобождает челюсть и тут же плотно зажимает Тэхену нос, принуждая того вдыхать воздух ртом. У парня уже кислород на критическом уровне, красная лампочка в сознании мигает как умалишенная, и его на дольше не хватает: он жадно втягивает воздух ртом, чем сразу же пользуется домогатель, властно проталкиваясь языком в его рот под глухие мычания. Тэхен глаза сжимает до почернения, чтобы снизить уровень собственной тошноты. Трение на собственных запястьях, от сдерживающих его рук, вовсе не ощущается. Он не боится физической боли, она для него — не более, чем фантомная издержка наносимого вреда. Потому лишь с мазохистическим усилием сжимает в правом кулаке подаренную ему родным человеком вещь. Устранение опасности Ким, холодно досчитав про себя до пяти, заставляет себя раскрыть чуть шире свой собственный рот и, не отвечая, дает мнимое презрительное позволение для вольностей отвратного дерзкого языка. У амбала в этот момент внизу живота все в тесный узел сжимается от такой скорой обезоруживающей покорности. Рука сама чужие запястья из захвата выпускает и в порыве безудержного возбуждения резко сдавливает шею Тэ. Языком глубоко внутрь не погружается, гуляет пока на поверхности, посасывая чужие губы. Ким подыгрывает, плавно ведет уже свободной рукой вверх, вдоль чужого пресса, скрывающегося под черной экипировкой, и начинает странно, предвкушающе улыбаться. Три… Два… Один. «Встретимся в аду»

Громкий режущий визг раздается на всю лестничную площадку, возвещая зверей на первых трех этажах, о наступлении чьего-то прискорбного финала.

ᯓᯓᯓ

Чонгук не понимает: то-ли крыша его постепенно уже плавится, то-ли зрение так умело подводит, но ад, разверзшийся перед его взглядом, с восхождением черного ангела на залитый кровью дьявольский пьедестал, стойко въедается в его распаляющийся разум. — Хо, я не понял. Это... — чуть запинается, — это что?.. — Чонгук вопрошающе смотрит на развернувшуюся перед ним остросюжетную сцену и в ум никак взять не может: это дикое животное сотворило подобное или все-таки человек? — Это — пиздец, о котором я тебе говорил! — гневно выплевывает Хосок, стоя за спиной Чонгука со скрещенными на груди руками, и буравит взглядом лежащего на полу. Вокруг, в истерической панике дергающего ногами амбала, грязным пятном медленно расползается темно-алая лужа, отдающая в носу резким запахом спертого металла. — Он ему что, левый глаз выколол? Чем?.. — Ага, — сплевывает на пол Хосок, — и язык со всей жадностью откусил. Нет, ну ты посмотри на это, — указывает головой на валяющийся возле ног бритоголового громилы, рваный огрызок мышечного органа. — Зато теперь, все будут знать, чем рискуют, когда захотят засунуть свой язычок в чей-то очень непредсказуемый ротик, — невесело смеется Чонгук. — Для того, чтобы хорошенько выебать, необязательно засовывать свой язык в чей-то рот! — А что? У тебя уже планы на чью-то аппетитную задницу? — задиристо подначивает лучшего друга Гук. — Чего?! Он же псих ненормальный, — презрительно морщится Хоуп, пытаясь не вслушиваться в уже совсем тихий, приглушенный скулеж пострадавшего. — Еще немного, и Тэд кони двинет, где врачи?! — орет со всей силы в толпу Хосок. Гуку до этого одноглазого дела, по факту, никакого нет. Умрет он или будет жить, его практически не волнует. Вот только отвечать за произошедшее придется не только юному дьяволенку, но и ему самому. Чонгук задумчиво отрывается от лежащего на полу твердолоба и с глубокой заинтересованностью переводит взгляд, на облокотившегося одним плечом о стену, шестнадцатилетнего парня, чья одежда сейчас напоминает форму искусного мясника. Старший любопытно проходится снизу вверх по его длинным стройным ногам, обтянутым черными джинсами. Поднимается выше, чтобы тщательнее рассмотреть, эстетически нанесенный кровавыми красками рисунок на белой футболке. Царапающе очерчивает выпирающие острые ключицы из-под слегка свисающего, глубокого выреза майки. Плавно переходит на ярко-алые от чужой крови губы и… Заставляет себя замереть. «Он что, улыбается?» — поражается собственным мыслям Чонгук, не ожидающий такого поворота. Выражение лица, стоящего неподалеку от него человека, заставляет невольно искать сходство с чертами сумасшедшего. Улыбка эта — легкая, отчужденная, только взгляд все тот же — безразличный, трудночитаемый. — Высокое искусство, — завороженно шепчет Чонгук. — Какое еще на хрен искусство?! — давится воздухом Хосок. — Он завалил охранника! Охранника! Черт, он уже не дышит, — прощупывает пульс. — Болевой шок. Мы в дерьме! Гард с тебя три шкуры спустит за такое! Эй, ты куда?! Но Чонгук уже не вслушивается, хищно начинает свое движение в сторону падшего ангела, к которому никто так и не решился подойти после случившегося. Испугались? Вероятно. Не каждый день можно увидеть, как новоприбывший жестоко для своего возраста, расправляется с наемными людьми Раймонда. Он видит, как шепчутся все вокруг, как Хосок уже готовится пойти в атаку, в случае непредсказуемого нападения на своего лучшего друга. Вот только Чонгуку нет дела до чужого беспокойства, его сейчас волнует только одно. И потому, обходя уже не шевелящееся тело, останавливается в двух шагах от загадочного парня, пронизывающе вглядываясь в безмятежные глаза напротив. — Он приставал к тебе? — первым заводит диалог Чонгук, скрещивая руки на груди. — Приставал, — отзеркаливает в жестах Тэхен. Будучи творческой личностью, он неосознанно охватывает сознанием, пробивающийся сквозь ткани черной футболки, очерченный пресс. Плавно плывет по вздымающейся, явно, вспотевшей рельефной груди брюнета. Зацепляется взглядом за частичку черной татуировки, тайно выглядывающей слева из-под горлышка майки и, делая тихий, незамеченный никем вдох, возвращает внимание к глубоко серым, ясным зрачкам. — И поэтому ты решил помимо языка, еще и глаза его лишить? — Гук на шаг приближается к стоящему у стены. Нет, его удивила не кровавая картина увиденного, его привело в замешательство то, что творцом всего этого художества является юный, проявляющий равнодушие подросток, воспитывающийся в относительно тихой, мирной среде. — Жестокий финал всегда соответствует жестокости наказуемого, — незаинтересованно пожимает плечами Тэ. — И когда ты перешел на темную сторону? — слегка саркастично спрашивает старший. — Какого у меня цвета глаза? — задает неожиданный вопрос Тэхен, слегка наклоняя голову к левому плечу. Старший от такой резкой смены ориентиров даже теряется, но сам невольно начинает вглядываться в глаза вопрошающего. — Отвечай на поставленный вопрос, — грубо отрезает Чон. — Это и будет мой ответ. Так, какие у меня глаза? Чонгук напрягает скулы, сжимая в карманах кулаки, и, тихо проматерившись, делает глубокий вдох, терпеливо принимая правила чужой игры. — Они темно-карие, — немного подумав, старший склоняет голову к плечу. — Практически черные. «Огненно-черные» — остается неозвученным. — Какое отношение это имеет к тому, что ты здесь натворил? — хмурит брови старший. — Говорят, что глаза — это наше внутреннее отражение. У тебя дымчато-серые, — Тэхен приподнимает испачканные в крови уголки губ и начинает мягко выводить в воздухе указательным пальцем форму зрачка Чонгука, наконец-то позволяя себе рассмотреть их во всех красках. — Они с ярко-белыми вкраплениями, как звезды. Если посмотреть поверхностно, то можно подумать, что они гаснут изнутри. Но, если заглянуть глубже, можно увидеть, как они, на самом деле, сияют. Я вижу в твоих глазах тлен, Чон Чонгук. Серый тлен, под слоем которого скрывается все еще что-то живое, но не желающее быть кем-то увиденным. Старший прирастает к земле: он не понимает, что делает этот парень и почему его слова, так глубоко проникают ему на подкорку, но… — По-твоему, я должен искать причину твоей кровожадности в глазах? — Возможно, — загадочно улыбается младший. — Тогда ответь мне: что я должен в них увидеть? — пытается пробиться Гук сквозь антрацитовую радужку, смотрящего на него шестнадцатилетнего подростка. — Там беспросветная бездна. — Продолжай, — не останавливается Чонгук, незаметно для себя самого, взглядом обжигая чужие (он уверен), мягкие губы. Тэхен сглатывает не понятный ком в горле, замечая куда смотрит старший: — Прямо сейчас в ней отражается большое скопление звезд, которые ты никогда не увидишь, Чон. Потому что они все погасли. В бездне нет ни избавления, ни спасения. Особенно для таких, как он, — не отрывая взгляда, пояснительно кивает Ким на лежащее на полу тело. — И законов там тоже нет, — а сам уже вязнет, тонет во взгляде человека, с пониманием смотрящего на него в упор. Чонгук, кажется, вовсе забыл, что значит дышать полной грудью. Мир этих двух, словно замер — остановился, предвещая глобальную, сносящую все вокруг катастрофу, предназначенную только им. Тэхен никогда не встречал настолько выразительных глаз, настолько глубоких и… Завораживающих. Он видит в них тьму, что покорно уступает свой трон бескрайнему свету. Чонгук же, чаруясь чужими галактиками, наблюдает тот самый невидимый блеск, остатки которого медленно гаснут в затягивающей бездне. — Гук, — вырывает из мыслей, внезапно ощутимая на левом плече холодная ладонь лучшего друга, — каков план действий? — интересуется Хосок, прерывая подозрительно затянувшееся молчание между этими двумя. Чонгук слегка трясет головой, чтобы снять наваждение, разошедшейся не на шутку его бурной фантазии и, быстро проводя рукой по волосам, восстанавливает ясность мысли. — Да, Хо. Сейчас, — практически не мигая, с трудом выговаривает Чонгук. А затем окончательно придя в себя, возвращает свое внимание, уже смотрящему куда-то в сторону, юному парню. — Ты осмелился распоряжаться чужой жизнью, Ким Тэхен, — значительно меняясь в голосе, утвердительно произносит старший. — Говоришь для тебя нет законов? Хорошо: так даже лучше. Потому что сегодня твоей жизнью будет распоряжаться вовсе не закон. А человек — по имени Раймонд Гард. Человек ли? Тэхен молчит. Тщательно обдумывает, сказанную ему угрозу. А затем делает шаг вперед и уверенно, без всякой лишней пошлости прислоняясь своей щекой к левой щеке старшего, вкрадчиво нашептывает тому на ухо: — Чужой жизнью распоряжается смерть, Чон Чонгук, а моей… — делает многозначительную паузу, переводя прожигающий взгляд в глаза напротив. — Отныне и впредь распоряжаюсь я сам. Чонгук слушает и вникнуть не может: то ли этот парень настолько самоуверенный, то ли не до конца понимает куда он невольно попал. Он закусывает нижнюю губу и с мятежной бурей мурашек, проносящихся вдоль спины от чужого раскаленного дыхания, поднимает голову к потолку, делая медленный глубокий выдох, при этом прикрывая глаза. Сжимает их до побеления, трет двумя пальцами переносицу и, вновь возвращая внимание пустынному взгляду, резко хватает Тэхена за окровавленную футболку, чтобы с силой впечатать в стену, ненамеренно приложив того головой. — В прошлый раз, — запинаясь, щурится от резкого помутнения в глазах Тэхен, — за такие проделки со стеной я лишил человека глаза, Чон Чонгук… — улыбается, будто намекая на повторение истории. — Послушай. Я не знаю, что происходит в твоей голове, но здесь ты все еще — никто, даже койкой обзавестись не успел, — со злостью сквозь зубы цедит Чонгук, с прищуренным взглядом пытаясь донести мысль. — Поэтому засунь свое великое самомнение туда, откуда оно у тебя вылезло, и молча вникай в происходящее в этих стенах, — уже почти в самые губы выплевывает Гук. — Иначе.. — Иначе, что? — вторит Тэхен, невольно зацепляясь взглядом за маленькую родинку, под нижней губой напирающего. — Иначе, ты сдохнешь, даже не успев нормально пожить. Уверен: убийца твоих родителей этому только порадуется, — злорадно усмехнувшись, ставит точку в разговоре Чонгук. Убийца. У Тэхена, кажется, временное помутнение. Он неосознанно хватается за чужое запястье и впервые за последнее время эмоционально, в бреду распадается. Глазами бешено бегает по сверлящему его чужому взгляду, а прежнее равнодушие, что помогало держаться на плаву, куда-то резко, с надрывом проваливается. Тэхен не боится физической боли — моральная боль гораздо страшнее. И прямо сейчас что-то острое режет, пронзает маленького внутреннего ребенка, кроит на куски и вновь по живому сшивает. Чонгук чувствует, как влажная чужая ладонь напряженно, с ментальным надломом сжимает его запястье. Как дыхание стоящего напротив становится резко прерывистым и, не желая ещё одного летального исхода, только уже от сердечного приступа, отпускает парня, устало проводя ладонью по лицу. «Знал, на что надавить» — Уведите его до приезда Гарда, — чуть повернув голову в сторону, грубым громким тоном приказывает Чонгук. — А этому, врачи уже не понадобятся, — указывает взглядом на бездыханное тело. — Хо, разберись, — и быстро оглядывая лицо потерянного Тэхена, в глубокой задумчивости идет на выход, отгоняя подальше навязчивые, абсолютно бредовые мысли. «Я вижу в твоих глазах тлен, Чон Чонгук. Серый тлен, под слоем которого скрывается все еще что-то живое, но не желающее быть кем-то увиденным». — Там нет ничего живого, — убеждает себя он.

ᯓᯓᯓ

Юнги не знает, на кой черт он сейчас разворачивается на полпути и вновь идет к дверям той самой палаты, из которой пару минут назад буквально сбежал. Но что-то в глазах того светловолосого парня заставило его сомневаться в здравомыслии покалеченного: уж слишком сильно от него разило любопытством. А если плюсом еще добавить его физическую уязвимость, то если Юнги прямо сейчас не вернется и не проверит: на месте ли тот в данный момент, то сто процентов произойдет что-то неприятное, и главную роль в трагичной сцене исполнит, конечно же, сам Чимин. Джин и Намджун еще не найдены, а единственной ниточкой к их поискам все еще является этот странный парень. И кажется, день однозначно решил его сегодня доконать, потому как он резко, уже практически возле двери, врезается в какую-то незамеченную им фигуру. — Блять! Хули ты здесь встал!… Чонгук? — потирая ушибленный лоб, удивляется Юнги. — Ты что здесь забыл? Чон выглядит слишком загруженным: брови сведены к переносице, глаза выражают вселенскую усталость, а на лице красными буквами написано: «Хочу спалить этот мир к ебеням!». — Я несу ответственность за каждого новоприбывшего, обязан проверить его состояние, — безэмоциональным тоном, словно по сценарию, на выдохе выпаливает Гук. — Но к тебе у меня тот же вопрос. — По этому поводу я как раз хотел с тобой поговорить. — Не сейчас, — постыло проводит ладонью по своему лицу Гук. — Извини. Сейчас моя голова забита другими вещами, которые придется совсем скоро решать и я… В общем, забей, — он не хочет обсуждать, он вообще не хочет издавать звуки. Единственное его желание, чтобы этот день поскорее закончился и желательно, не на самой печальной ноте. — Раз уж ты здесь, оставлю Пак Чимина на те… Блять! — с высоким трехэтажным матом отшатывается назад Гук, хватаясь за ушибленный нос от распахнувшейся двери. — Ой, — только и слышится удивленный голос виновника чужого ушиба. — А вы че приперлись сюда все? — округляет глаза Чимин, искренне не понимая, почему два потенциально опасных для него вредителя стоят возле его палаты. «Пришли тайком задушить?» — Это мне интересно, — прищуривая глаза под чужое болезненное мычание на заднем фоне, грозной тучей надвигается Юнги на вытянувшегося в струнку парня. — Какого лешего ты вышел из палаты? — Я-я-я… — Говори нормально, иначе точно заикой сделаю, — не прекращая движения, грубо отчеканивает Юнги. Чимин медленно движется спиной обратно в комнату, лишь бы не столкнуться с напором чужого крепкого тела. — Мне стало любопытно, и я захотел посмотреть, ч-что там происходит внизу, — как маленький ребенок оправдывается Чимин, а у самого ноги от паники поджимаются, потому как взгляд, что напротив, всю его сущность буквально дрожать заставляет. Он подобный взгляд уже видел, всю жизнь с ним бок о бок прожил. Он знает, что следует за таким взглядом — унижение, боль, а потом только жалость. Убивающая жалость к себе, разъедающая весь здравый рассудок. Чимин движется медленно, глаз от надвигающегося зверя ни на минуту не отрывает и сам не замечает, как натыкается на край собственной кровати и падает спиной на постель, выставляя вперед руки в защитном жесте. — Н-не трогай, пожалуйста, — а глаза уже на мокром месте. Юнги останавливается и снова не понимает, что с этим ребенком не так. Он ничего не собирается ему делать. Да: разозлил. Да: не думает о своем здоровье, но откуда такая реакция? — Все, все, — старший руками зеркалит Чимина, показывая, что ближе больше не подойдет. — Я не буду тебя трогать. Всего лишь хочу, чтобы до нахождения моих друзей, ты оставался в безопасности. — Они и мои друзья, — слегка успокаивается парень, но доверия все еще не испытывает. — Они, — делает паузу, прочищая горло, — мои единственные друзья… А вот этого Шуга никак не ожидал услышать. Получается, все это время он беспочвенно гнал на мальчика, подозревая того в пропаже этих двух идиотов. Чувствует ли он сейчас угрызение совести? Однозначно. С виновным взглядом почесывает сбоку шею, медленно делает один шаг вперед к кровати светловолосого и, опускаясь на одно колено, наклоняется к ногам удивленного парня. — Ты чего творишь? — у Чимина челюсть отправилась в кругосветное путешествие от настолько полярных поступков сидящего возле его ног. — Надо завязать, сам не сможешь, — глазами показывает Юнги на развязавшийся шнурок на правой, потертой кеде. — У тебя же гипс на всю руку, и пальцы переломаны. Как ты вообще собирался спускаться с лестницы в таком состоянии, еще и с веревкой под ногами, разгильдяй, — цыкает старший, не замечая на себе глубокого изучающего взгляда. Чимин не знает, как реагировать. Никто никогда не помогал ему завязывать обувь, он все всегда делал сам. Со дна на поверхность выплывал сам. Раны, саднящие залечивал сам. Нет, Джин и Намджун были рядом, поддерживали, но с ними он познакомился всего четыре года назад, а до этого всему учился самостоятельно. И сейчас какой-то, абсолютно, не знающий его парень опускается перед ним на колени и делает… заботливый жест? «Нет, я не достоин» — думает про себя Чимин. И, отводя глаза в сторону, пытается отстранить ногу. — Ты куда? Я еще не завязал, — хмурится Юнги. — Н-не надо, оставь, я сам, — делает паузу, поднимая к потолку уже влажные глаза, — справлюсь. — Вот только не надо из себя строить ломающуюся девицу, — Юнги силой возвращает на место ногу, до ужаса странного мальчишки. Сдувает упавшую пепельную прядь со своего глаза и, кряхтя, делает последний узел. — Вот и все, — старший встает на ноги, отряхивая испачкавшееся в пыли колено, и, когда поднимает взгляд на лицо парня, его резко перекраивает. — Ты… Ты почему плачешь? — Юнги думает, что он либо тупой, либо вообще не разбирается в человеческих эмоциях, но, увидев стекающую слезу по украшенной синяками, чужой щеке, застревает где-то между «Успокой его, долбоеб!» и «Стой на месте, придурок». Нет, все-таки первое. Он плавно протягивает руку к лицу потухшего Чимина и нежно, почти невесомо проводит большим пальцем по влажной дорожке соленого ручейка. Пак цепенеет. — Дыши, Чимин, — улыбается старший. Чимин, оказывается, не дышал. — Что произошло внизу? — тихо шепчет парень, заглядывая в чужие глаза напротив. — Не знаю, — качает головой Юнги, убирая руку в карман, которой раннее заботливо стирал чужие слезы. — Я не успел спуститься на этаж. — Твой знакомый, Ким Тэхен, — прерывает их диалог чужой стальной голос, доносящийся из проема двери. — Он сегодня убил человека. В целях самозащиты, но все же убил, — Гук заходит в палату и, мельком оглядывая помещение, переводит равнодушный взгляд на опешившего от такой новости Чимина. — Поэтому в следующий раз, когда захочешь выйти из палаты, не залатав свои раны, подумай хорошенько. Потому как, выйдя отсюда, обратно можешь уже не вернуться, — старший делает паузу, — живым. Чимин затруднительно сглатывает и, кажется, до него начинает медленно доходить, в каком месте он оказался. Вот только, все еще не ясно, что страшнее: стены этого проклятого храма или все же их жестокий хозяин. — Он, наверное, сейчас напуган. Нужно пойти к нему… — Он не напуган, — мотает головой Чонгук. — Даже более того, он не испытывает за это никакого чувства вины. И нет, навестить его не получится. Я вообще не понимаю, почему ты за него беспокоишься, он ведь кинул тебя, там, в фойе, — склоняет голову к плечу Чонгук и с искренним непониманием смотрит светловолосому в глаза. — О, Гук-и! Черт, я тебя еле нашел! — влетает в палату запыхавшийся до изнеможения Хосок, у которого грудь ходуном ходит. Он опирается рукой о дверной проем и, склонившись вперед, усиленно пытается отдышаться. — Раймонд прибыл, и он очень зол, — пронзительно смотрит в глаза Чонгука. — Понимаешь меня? Очень… Чонгук понимает. Только глаза медленно закрывает и молча кивает, ничего не говорит. — Я уже сочувствую тому парню, — прорезается голос Юнги. — Что он с ним сделает? — с тревожным голосом спрашивает Чимин, бросая вопросительные взгляды то на одного, то на другого. Ждет, когда хоть кто-то ему ответит. Но вокруг зарождается молчание, лишь внимание на Чонгука все переводят, что с идеально ровной осанкой убирает руки в карманы и, подходя к окну, вглядывается в разрывающее молниями небо. — Я не знаю, — с нечитаемым взглядом произносит в пустоту. — Не знаю, — уже шепотом. А у самого, в созвучии с громом, набатом стучит по вискам скребущее, непонятно откуда взявшееся чувство бессильного опустошения. Потому что… знает. Сегодня для кого-то солнце не взойдет.