* * *
Вечером за костром лесные смеялись и танцевали по своему обычаю. Искры от костра подлетали в воздух, грозя прожечь ночное небо. Все наедались до отвалу, а вот Вайра от ужина отказалась — с хмурым лицом она наблюдала за соплеменниками, набивавшими животы. — Мы с Тарьри отломили тебе самый сочный кусочек! Вайра, может… — Нет, старейшина запретил мне наедаться на ночь… Нуска бросил несколько взглядов в сторону голодной мамы, но она отказывалась и от еды из рук сына. Ничего поделать он не мог — поэтому отправился играть с детьми. — Это ты, белобрысый, — фыркнула девочка, которая была на пару лет старше Нуски. Сложив руки на груди, она грозно смотрела на подошедшего полукровку. Нуска на несколько секунд замялся, но затем широко улыбнулся, протянул девочке свой запечённый картофель и сказал: — А я поделиться хотел! Пыл задиры угас, глаза её зажглись от предвкушения, а язык облизнул пересохшие от волнения губы. Она выхватила у Нуски картофель и принялась жевать его всухомятку. Нуска с улыбкой присел рядом в ожидании других детей. Вскоре их парочка превратилась в стайку: молодые птенцы племени Орла возились в песке, играли, мутузили друг друга палками, а затем — пытались защекотать до смерти. Нуску принимали. Он веселился от всей души и кувыркался в песке со всеми, пока огонь костра не стал тише, а тени — длиннее. Вайра молча подошла к сыну, взяла его за руку и увела. Нуска не успел даже понять, как оказался дома, не успел попрощаться с друзьями. Он обиделся и весь вечер молчал, пока Вайра ходила из угла в угол в их жилище и не гасила свечи. Нуска наблюдал за ней со своего места. Зарывшись носом в набитую перьями подушку, он чувствовал лёгкое покалывание перины на щеке, слышал частое дыхание матери и засыпал, не заботясь о том, что будет завтра. Когда Нуска проснулся, матери уже не было. Он потянулся, потёр глаза и зевнул. Перекусив куском лепёшки, он влез в обувь и побежал к реке. Пока никто не видел, Нуска прикладывал все усилия, чтобы научиться плавать. Раз за разом нырял в воду, захлёбывался и кое-как взбирался обратно на берег. Валяясь в песке и пытаясь отдышаться после очередного «заплыва», Нуска уловил странные звуки со стороны леса. Он во многом уступал лесным братьям и сёстрам, но никто не упрекнул бы его в плохом слухе. Нуска хоть и услышал тревожные нотки в голосах соплеменников, но не придал им значения, продолжив свои упражнения. В этот день Нуске удалось выловить двух рыб с помощью сетей. Он возвёл несколько песочных домиков и сломал их, но так и не дождался маму. День перетекал в вечер, но Нуска упрямо сидел на берегу и ждал, когда же мама придёт и найдёт его. Но она не приходила. Ближе к ночи Нуска услышал тяжёлые шаги и взволнованные разговоры соплеменников, увидел, как они тащат лодки и спускают их на воду. Многое из разговоров Нуске понять не удалось, но он отчётливо ощутил волнение и страх лесных. Что-то было не так. Когда Нуска вернулся в поселение, он ощутил удушливый запах крови. Ему стало так страшно, что он не решился вступить на знакомые тропки меж хижин. Он углубился в лес, следуя за далёким пением дудки. Для маленького Нуски путь оказался тяжёлым. Он был медлительнее и неповоротливее своих соплеменников. Несколько раз он хотел сдаться, падал на землю, трогал свои окровавленные ноги и даже хотел по-детски захныкать. Однако сердце бешено стучало в груди, наливая силой ноги. Нуска поднимался вновь и вновь и, полный решимости, продолжал свой путь. Он не может вернуться домой и ждать маму. Если мама не пришла за ним, то он должен пойти за ней. Запах крови преследовал Нуску, но детские глаза берегли его: он не замечал трупов своих соплеменников, покоившихся в кустах, а лужи крови принимал за грязь. Проведя всю ночь в пути, он уже чувствовал, как заплетаются его ноги и слипаются глаза. У него совсем не осталось сил, но и повернуть назад он не мог, как и остаться в лесу. «Никогда не ночуй один в лесу! Это опасно! Если гуляешь один, то всегда будь настороже и будь бдителен», — учила его мама. — «А ещё постарайся как можно скорее найти своих соплеменников, детям не место в лесу». И Нуска шёл по следам своего племени, припоминая указания матери. Когда белокурый мальчишка вышел на поляну, которая принадлежала племени Оленя, зарево уже рождалось за лесной грядой, а лучи звезды полосами бежали по траве. Нуска замер. Замерло его дыхание и сама жизнь на поляне, усеянной трупами. Взгляд мальчишки скользил от одного мёртвого лица к другому, его руки и ноги затряслись, но… даже крик замер в его глотке, когда он увидел, как его мать пронзают мечом. Как она падает и больше не поднимается. Нуска не так хорошо знал, что такое смерть. Поэтому отреагировал лишь когда незнакомец в чёрном, нанесший удар его матери, наступил на неё. Нуска и сам не понял, как так быстро преодолел поляну. Задрав голову, он уставился на незнакомца и закричал: — Убери! Ногу! С тела! Моей матери! Смотря в пронзительно-голубые глаза убийцы, он не чувствовал ни капли страха. Он ощутил его намного позже, в родном поселении, когда не услышал дыхания матери на соседней подстилке.* * *
Мишра ходила из угла в угол и страшно кашляла. Она должна была находиться в хижине для больных hair`la, но… Женщина перевела взгляд на тощего белокурого мальчика, который сидел в углу хижины, покачивался из стороны в сторону, обняв самого себя за колени. Ни вчера, ни сегодня Нуска ничего не ел и не смыкал глаз. Мишра боялась, что если не болезнь свалит мальчика, то он сам доведёт себя до смерти. А от лесного племени… и так ничего не осталось. — Нуска, милый… мне нужно сходить и проведать Фим. Нуска, ты меня слышишь? Мишра ласково гладила мальчика по плечу, касалась его нечёсаных и грязных волос, но он не отвечал ей. Он вообще не произнёс ни слова после смерти Вайры. Мишра прикусила губы, укрыла Нуску шкурой и пододвинула к нему тарелку с едой. — Звёздочка, поешь, я прошу тебя. Я не хочу снова насильно поить тебя отварами… Ты должен есть. И не бойся, я скоро вернусь. Ты не один, Нуска. Но Нуска молчал, поэтому Мишра, прокусив губы до крови, ушла к своей дочери. Она и сама почти не спала и не ела после Дня Заката. В тот день… погиб её любимый мужчина и её любимая подруга. Она осталась совсем одна в этом мире, а вместе с ней — двое детей. Не прошло и нескольких дней после трагедии, как на племя Орла обрушилась ещё одна напасть — страшная болезнь, от которой умирали те, кому и так повезло выжить. Но им было передано послание от vei`li племени Кабана: болезнь можно победить, если резать кожу, а затем кутаться в ткани, снятые с тел умерших от страшной болезни hair`la. Так что после визита к дочери, Мишра сразу же отправилась в палатку, где проходило лечение. Тело горело, ломило. Ей казалось, что это лечение делает только хуже, ведь до него она чувствовала себя хорошо, но… никто не мог противиться воле Нирки-йа. Поэтому Мишра, повинуясь его приказу, взяла с собой нож и несколько лоскутов грязной ткани, чтобы обезопасить Нуску. Она не позволит ему умереть. Ни за что. Она должна защитить его ради Вайры. Ближе к ночи Мишра вернулась в хижину, в которой оставила Нуску, но мальчик так и не сдвинулся с места и даже не подумал тронуть еду. Как умалишённый он продолжал сидеть, покачиваясь и разглядывая солому на полу. Мишре было так больно смотреть на него. Так жалко… Нуска не знал своего отца и уже лишился матери. Среди соплеменников у него не было ни одного родственника, ведь родители Вайры давно погибли… Кто же позаботится о нём? Кто же расскажет ему семейные байки? Кто укроет перед сном и обнимет? Мишра медленно подошла ближе и присела рядом. Она обняла Нуску и тихо сказала: — Милый… мы должны жить. Мы должны жить и защищать наше племя, понимаешь? Мы не можем сдаться, мы не можем умереть. Вайра не простит меня, если ты умрёшь, понимаешь? Но Нуска не отвечал, поэтому Мишра только вздохнула, поднялась и зажгла несколько свечей. Присев рядом, она сняла с мальчика верхнюю одежду и ласковым голосом заговорила: — Потерпи немножко. Я тоже через это прошла. Первое время ты можешь чувствовать себя плохо, но потом болезнь не тронет тебя. Мишра взяла нож и сделала несколько надрезов на предплечье Нуски, а затем обернула вокруг его руки грязные лоскуты. «Вот так. Вайра, я не позволю твоему сыну погибнуть. Теперь он в безопасности». Однако почувствовав укол, Нуска вдруг дёрнулся и перевёл круглые глаза на поблёскивающее в полутьме лезвие. Он спросил: — Мишра… где моя мама? Холод импульсом прошёл по костям. Мишра выдохнула и зажмурилась, но не ответила. Но Нуска продолжал: — Мишра, где моя мама? — Где моя мама, Мишра? — Где мама? Где мама? Где мама? Мишра почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Из глаз брызнули слёзы, она видела перед собой лишь расплывающееся лицо чумазого и тощего мальчика, который беспрерывно повторял: «Viu meste, Mishra? Viu meste, Mishra?» Как всё произошло и как это случилось… Мишра и сама не знала. В какой-то момент она очнулась, в ужасе смахнула слёзы и вскочила на ноги. Нуска сидел на коленях и держал нож над своим впалым животом. Он дрожал и говорил: — Тот человек… он сделал так. Если я сделаю так, то попаду туда, где сейчас мама? Мишра закричала от ужаса и бросилась отбирать нож. Лезвие лишь слегка полоснуло по животу, но кровь текла и текла. Мишра кричала, плакала, затыкала пальцами рану и повторяла: — Нуска… Нуска, я больше не могу, Нуска… Я не справляюсь, я не могу уберечь тебя… Я не в силах… вернуть Вайру… Она плакала, обнимала обмякшего Нуску, целовала его в волосы, а затем, подавив рвущиеся рыдания, сказала: — Но я могу найти твоего отца.