***
Вопреки всем его ужасным ожиданиям, той ночью Джисону не приснился кошмар. Вместо этого ему приснился очень приятный сон. Сон, в котором он обнаружил, что перенесся обратно в знакомые пределы комнаты своего брата, где те же тонкие занавески мягко колыхались на окнах, а тот же коричневый ковер, который ни один из них не особенно любил, лежал, раскинувшись, в центре большого пространства. Прямо сейчас он лежал на том коврике, рассеянно перебирая коллекцию виниловых пластинок своего брата и пытаясь незаметно заглянуть в ноутбук брата, даже после того, как ему уже сто раз сказали не делать этого. Они снова работали над видеобордом, и его брат сидел рядом с ним, занятый редактированием их фотографии на потрясающем фоне Греции, выбранного ими экзотического места. Все это было похоже на далекое воспоминание — тепло послеполуденного солнца, падавшее ему на спину, знакомые фортепианные мелодии, звучавшие на пластинке, которую поставил его брат, чувство покоя, которое всегда окутывало его в присутствии брата. Несмотря на всю ошеломляющую фамильярность, окружающую его, Джисон остро осознавал, что это был сон. Это был сон, потому что он обнаружил, что хочет рассказать своему брату о Сынмине и его бурном романе со своим предыдущим заклятым врагом. Это был сон, потому что он продолжал хотеть рассказать своему брату о Минхо, человеке с самой яркой улыбкой и самыми теплыми объятиями. Хан знал, что его брат будет дразнить его вечно, но он также знал, что Минхо понравится его брату. Тем не менее, это был приятный сон, и, переполненный облегчением от этой мирной передышки, Джисон почти начал улыбаться, почти начал задаваться вопросом, был ли он наконец прощен. Пока руки его брата не протянулись, чтобы схватить его за горло. Он резко проснулся, судорожно хватая ртом воздух, его руки судорожно пытались снять призрачное давление, оставшееся на его теле, как навязчивое эхо. Паника, охватившая его мозг, была огромной, и на мгновение показалось невозможным даже вздохнуть, но Хан все равно попытался это сделать и, используя каждый глубокий вдох как спасательный круг, возвращающий к реальности, Джисон попытался сориентироваться в темноте своей комнаты. Мягкая ткань серого пухового одеяла под его руками. Неясные очертания деревянного шкафа перед ним. Темные виноградные лозы, обвивающие окно справа от него. И Сынмин, все еще крепко спящий, слева от него. Он был в безопасности. Хан откинул волосы назад, мгновенно поморщившись, когда его руки наткнулись на липкую пленку пота на лбу, и потянулся за салфетками, рассеянно отмечая время. 2:46 ночи. Ему едва удалось поспать два часа, но, очевидно, согласно его подсознанию, это был весь отдых, весь покой, которого он заслуживал. Его глаза горели, а голова болела, протестуя против того, что его внезапно привели в сознание, но Джисон был напуган. Боялся, что если он снова уснет, его кошмар продолжится с того места, на котором остановился, и его будет преследовать обвиняющий блеск в затуманенных глазах брата. Снова. Глубоко вздохнув, Хан провел руками по лицу, прежде чем немного пошарить в поисках своего телефона. Его пальцы, казалось, сами двигались по яркому экрану, и прежде чем он успел понять, что делает, его переписка с Минхо оказалась прямо перед ним, и грустная улыбка сразу же появилась на его губах, когда он прокручивал сообщения. Поскольку Хенджин постоянно заставляет их четверых ужинать три раза в день, иногда даже четыре, и Минхо регулярно заезжает к нему в студию с остатками закусок, Джисон в эти дни был рядом с Ли почти все время, и поэтому последние сообщения, которые он получил от Минхо, по-прежнему были с извинениями за приглашение его на свидание и просьбой забыть обо всем. Тогда Хан не ответил ни на одно из них, но прямо сейчас череда односторонних сообщений Минхо заставляла что-то странное и тяжелое поселиться внутри него, что медленно трансформировалось в желание. Желание поговорить с Минхо. Желание услышать голос Минхо.Джисон:
Минхо-хен.
Ты спишь?
Джисон немедленно замер, потрясенно уставившись на сообщения, как будто это не он печатал их и отправлял долю секунды назад. В следующее мгновение он ахнул и издал беззвучный крик, когда его потные пальцы принялись быстро удалять сообщения, прежде чем Ли смог их прочитать. По всем стандартам, Минхо сейчас должен спать — в конце концов, было почти 3 часа ночи — и это не займет много времени, чтобы… Минхо: Джисон-а. Нет, я не сплю. Все в порядке? Ты… Ты в порядке? Головокружение и чувство вины захлестнули мозг Джисона, еще одно сочетание эмоций, которым суждено отключить его рациональную систему, и он закусил губы, прежде чем быстро напечатать ответ с глубоким вздохом смирения, смешанным с облегчением.Джисон:
Я в порядке.
Я вроде как только что проснулся.
Почему ты не спишь?
Я думал, ты будешь спать.
Минхо: Да. Я спал. Я только встал, чтобы попить воды, когда увидел твое сообщение. Ты… Ты не можешь уснуть?
Джисон:
Эм…
Вроде.
Хотя, в этом нет ничего особенного.
Минхо: Эм. Ты… Хочешь, я приду? Чтобы помочь тебе уснуть? Минхо прикусил губу, подавляя стон смущения обратно в горло, и чуть не ударился головой о стену рядом с кроватью, когда перекатывался на бок. С каждым перечитыванием его сообщения начинали все больше походить на бесстыдное «иди сюда», и отсутствие какого-либо ответа от Джисона только подтверждало его подозрения, что, в очередной раз, несмотря на его благие намерения, он заставил Хана чувствовать себя некомфортно. Он поклялся записаться на факультатив по творческому письму в следующем семестре или, по крайней мере, посетить семинар по правильной, вежливой речи, если университет его проведет. Он был почти на середине очередного стона, когда его телефон издал сигнал по умолчанию, который Ли установил для звонков и сообщений Джисона, и он подскочил в постели, кровь застучала у него в ушах, когда он прочитал ответ Хана.
Джисон:
Ты согласен?
Прийти?
Джисон снова издал беззвучный крик, становясь все более расстроенным каждый раз, когда перечитывал свой собственный текст. Его сообщение звучало таким нуждающимся и отчаянным, а то, как он сформулировал его в двух блоках вместо одного, заставило его звучать так, как будто Хан приглашал Минхо поздно вечером на что-то неприличное. У Сынмина случился бы припадок, если бы он это увидел. У него и так случался припадок каждый раз, когда это видел. Джисон собирался удалить текст и заменить его чем-то вроде «пожалуйста, забудь об этом, я обычно не такой напористый», когда тихий стук в дверь вывел его из сумятицы мыслей. Он быстро сбросил одеяло и бросился к двери, и к тому времени, когда открыл ее, его сердцебиение уже ускорилось в десять раз по сравнению с обычной интенсивностью. — Минхо-хен, я… Его безумный взгляд успел заметить лицо Минхо только тогда, когда его обхватили руки и прижали к телу, такому теплому и сильному, что это заставило его забыть обо всем. Почти обо всем. — Джисон, ты в порядке? — спросил Минхо, его дыхание стало глубоким и учащенным, как будто он только что пробежал два этажа, чтобы добраться до комнаты Джисона. Джисон сглотнул, положив свои руки на спину Ли, пока интенсивность стука крови в ушах медленно уменьшалась. Спокойствие и облегчение, которые он испытал в объятиях Минхо, превзошли все остальное, и с каждой секундой Хан чувствовал, как мрачное, обвиняющее лицо его брата медленно отступает из закоулков его мозга, ускользая, как монстр в присутствии света. Он не хотел отпускать. Джисон боялся отпускать. — Я в порядке, — пробормотал Хан, его слова с трудом вырывались из горла, и он медленно немного отстранился, чтобы посмотреть в лицо Минхо. — Прости, я не хотел писать тебе так поздно ночью или… — Все в порядке, все хорошо, — голос Минхо был мягким и успокаивающим, когда он снова притянул Джисона в свои объятия, и Хан обнаружил, что вздыхает, уткнувшись в грудь старшего, когда почувствовал нежное ритмичное постукивание по спине. Смущение, которое он испытывал на прошлой неделе после того, как, наконец, сообщил Минхо, что ему снятся кошмары, после того, как принял помощь Ли, постепенно начало исчезать, но небольшая часть его все еще была спрятана в уголке его сознания, давая знать о своем присутствии в такие моменты, как этот. Оглядываясь назад, он должен был утешать Ли, а не наоборот. В конце концов, Минхо чуть не расстался с жизнью, и его кошмары, отражающие его страхи, были более понятны и заслуживали беспокойства, в то время как его собственные — его собственные кошмары были порождены чувством вины, бременем, которое он по праву заслуживал нести. Минхо получил серьезную травму, которая чуть не отправила его на мост в загробную жизнь, когда он проснулся в поту и ужасе только потому, что им немного помыкали и обвиняли в вещах, которые он сделал. Хан был трусом до мозга костей. — Ты в порядке, Джисон-а? — спросил Минхо, пробегая рукой по волосам Джисона, и от этого простого жеста Хану захотелось расплакаться и растаять прямо там, в луже собственных слез. Его пальцы крепче вцепились в рубашку Минхо, и он глубоко вздохнул, вдыхая успокаивающий аромат, прежде чем, наконец, признать тихим шепотом: — Я не могу… я все еще чувствую его руки на своей шее. Похлопывание по его спине на секунду прекратилось, прежде чем руки Минхо вокруг него сжались сильнее, притягивая Джисона ближе к себе. — Все в порядке. Сосредоточься на моих руках, хорошо? — он инструктировал, нежно поглаживая Джисона по спине и волосам. — Сосредоточься на моем голосе. Просто сосредоточься на нем. Все будет хорошо. Минхо продолжал шептать ему на ухо, инструктируя Джисона делать глубокие вдохи, и постепенно, через некоторое время, Хан почувствовал, что успокоился, по крайней мере, настолько, чтобы откинуться назад и снова начать извиняться перед Минхо. — Не беспокойся об этом, хорошо? Ни о чем не беспокойся, — Ли прервал его, прежде чем он смог начать, закрыв за собой дверь с тихим щелчком. — Давай уложим тебя немного поспать, — Минхо мягко повел Джисона обратно к кровати, обнимая его за плечи и делая успокаивающие круговые движения пальцами, и Хан почувствовал себя более чем немного смущенным, когда Минхо усадил его на кровать и начал натягивать на него одеяло. — Я сожалею об этом, — Джисон начал снова, рассеянно задаваясь вопросом, поменялись ли они личностями на ночь. — Я серьезно в порядке. Если хочешь, можешь вернуться к… — Тс, — Минхо выставил палец перед собой, выражение его лица было твердым и решительным, прежде чем потянуться назад, чтобы поправить подушку Джисона. — Спи. Хотя Минхо знал, что, вероятно, перешел по меньшей мере сотню границ приличия с тех пор, как попал сюда — притянул Хана в свои объятия без спроса, перебил его, использовал свой твердый голос, чтобы заставить его замолчать, — но прямо сейчас все, чего Минхо хотел, это вернуть румянец на необычно бледное лицо Джисона и остановить мелкую дрожь, пробегающую по его телу. Более того, он ненавидел, когда Джисон извинялся, особенно перед ним. Джисон глубоко вздохнул, бросив взгляд на свернувшегося калачиком Сынмина на другой кровати, прежде чем медленно скользнуть под одеяло. Минхо потянулся, чтобы идеально подоткнуть одеяло вокруг себя, превратив его в буррито размером с человека, но прежде чем он смог выпрямиться, Джисон быстро схватил его за запястье. — Ты… ты останешься? «Позволь мне побыть трусом хотя бы одну ночь.» — Ты хочешь, чтобы я остался? Джисон кивнул, подвинувшись, чтобы освободить место для Минхо, и почувствовал прилив головокружения, когда Ли медленно опустился на кровать рядом с ним. — Я тебя не принуждаю или что-то в этом роде, не так ли? — спросил Джисон, поджимая губы, когда на его лице промелькнуло озабоченное выражение, но оно исчезло в тот момент, когда старший потянулся, чтобы притянуть его ближе за талию. Руки Минхо все еще слегка дрожали от нервозности — возможно, он никогда не перестанет нервничать рядом с Джисоном — но прямо сейчас Ли хотел, чтобы Хан чувствовал себя в безопасности и тепле. И отдохни. — Конечно, нет, — ответил Минхо, протягивая руку, чтобы убрать несколько прядей с лица Джисона. — Я рад, что ты позвал меня. Я сказал тебе, что позабочусь о тебе, поэтому я счастлив, что ты даешь мне шанс сделать это. Джисон шмыгнул носом, сморгнув слезы, которые начали собираться в уголках его глаз, и прижался ближе к Минхо. — Прости, я слишком эгоистичен, да? — тихо прошептал он и почти почувствовал, как Минхо улыбнулся в ответ на его вопрос. — Ты можешь быть таким эгоистом, как хочешь, Джисон-а. Я не возражаю. Джисон поджал дрожащие губы, не в силах понять причину этого внезапного непреодолимого желания заплакать. — У меня завтра экзамен, — сказал он, пытаясь сменить тему на что-нибудь более легкое, что-нибудь, что остановило бы поток слез, грозящий хлынуть из его глаз. — Какая тема? — История искусства. Минхо промычал, проводя пальцами по волосам Джисона. — Ты готов к экзамену? От вопроса Минхо мне стало только труднее сдерживать слезы, которые на этот раз хлынули совсем по другой причине. — Я потерплю неудачу, — Джисон застонал в грудь Минхо, что слегка отразилось, когда низкий смешок сорвался с губ Ли. — Ты не потерпишь неудачу. — Откуда ты знаешь? — Я просто знаю. — Как? Минхо вздохнул, сдерживая улыбку, угрожающую появиться на его лице, и притянул Хана ближе. — Иди спать, Джисон-а. Все будет хорошо, поверь мне. Эти слова были наполнены такой убежденностью и доверием, что протесты и реплики Джисона замерли на кончике его языка, и он только вздохнул, прежде чем закрыть глаза. На этот раз ни Донхэ, ни его брат не ждали, чтобы преследовать его. Кругом была тьма. Такого покоя он хотел. Такого покоя Хан заслуживал.***
В комнате по-прежнему было темно и тихо, без обычных щебечущих звуков и интенсивного яркого света, характерных для утра, но Сынмин все еще шарил в поисках телефона, как только его затуманенные глаза открылись. Время и сон всегда были в сговоре, расставляя свои заманчивые ловушки для ничего не подозревающих студентов, и Сынмин однажды стал жертвой их порочной организации. Он не собирался повторять эту ошибку снова, не тогда, когда экзамен Джисона висел на волоске. Ким на мгновение прищурился на экран и, облегченно вздохнув, положил телефон обратно на стол, когда увидел, что было только 4:23 утра. Оставалось много времени до того, как ему пришлось будить Джисона в восемь, и он натянул одеяло до шеи, уютно устраиваясь в его тепле еще на четыре часа, предварительно бросив быстрый взгляд в сторону кровати Хана, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Он бы снова заснул, если бы его взгляд снова не скользнул к кровати. Ким пару раз моргнул, пытаясь разобраться своим затуманенным мозгом, было ли это из-за одеяла или у Джисона действительно такая широкая спина. «Джисон начал ходить в спортзал? Почему он мне не сказал?» Он задумчиво нахмурился и медленно встал с кровати со вздохом, когда понял, насколько близко к краю спал Джисон. Если Хан думал, что Сынмин позволит ему упасть и удариться головой о край стола только для того, чтобы его исключили из сессии, то он жестоко ошибался. Сынмин подошел, протягивая обе руки, чтобы подтолкнуть Джисона к центру кровати. — Джисон, отодвинься… — сонное бормотание Сынмина мгновенно превратилось в испуганный вздох, когда фигура под его прикосновением зашевелилась. Зажав рот рукой, он замер на целую минуту, пока Минхо снова засыпал, совершенно не подозревая о панике, которая на мгновение охватила сердце Сынмина. Ким опустил руки обратно, прежде чем медленно наклониться, чтобы взглянуть на Минхо, и мягкая, удивленная улыбка тронула уголки его губ, когда он увидел Джисона, уютно устроившегося в объятиях Минхо, умиротворенное выражение его лица было приятным зрелищем после регулярных случаев горя и суматохи последних нескольких недель. Обыденные вопросы о том, «как», «почему» и «когда» Минхо удалось проскользнуть рядом с Джисоном, больше не имели значения; было очевидно, что Ли был безопасным убежищем Джисона — возможно, и его счастливым местом тоже — и Сынмин ничего так не хотел, как видеть своего друга счастливым и в безопасности. Протянув руку, он осторожно натянул на них двоих одеяло, прежде чем проверить будильник, чтобы убедиться, что он установлен на восемь. Ким уже собирался вернуться в тепло собственного одеяла, но в последний момент остановился, его пальцы все еще держались за край пухового одеяла, пока он боролся с, казалось бы, иррациональным желанием, которое нахлынуло на него. Сынмин взглянул на свою кровать, тяжело сглотнув, пока его мозг пытался придумать правдоподобные оправдания своему безумному желанию. Кровать казалась немного великоватой. Погода тоже становилась холоднее. Более того, было бы странно спать на одной кровати, пока Джисон и Минхо обнимаются на другой. Он покачал головой, быстро отметая все ложные доводы, так что оставалось только одно: правда. Сынмин скучал по Хенджину. Он хотел спать рядом с Хенджином. Он хотел, чтобы руки Хвана обнимали его, и он хотел чувствовать дыхание Хенджина на своей коже. Ким хотел провести руками по волосам старшего и заставить его вздыхать и мурлыкать от удовольствия. Он просто хотел Хенджина, и если это выставляло его нуждающимся, то так тому и быть. Он крепко сжал подушку, бросил последний взгляд на кровать Джисона, прежде чем тихо выскользнуть из комнаты. В коридоре было тихо и тускло освещено, когда Ким поднимался на пятый этаж, и хотя он не верил в призраков и не боялся их, его ноги ускорились сами по себе, и к тому времени, когда Сынмин толкнул дверь в комнату Хенджина, его сердце билось намного быстрее, чем обычно. Он заглянул внутрь, оценив заливающий комнату приглушенный синий свет и оценив местонахождение кошек Минхо в темноте, прежде чем, наконец, войти внутрь и закрыть за собой дверь. Его нервный взгляд сразу же остановился на кровати Хенджина, словно магнитом притягиваемый к другому, притягивая его ближе непреодолимым притяжением, и его крепкая хватка на подушке ослабла, как только он увидел спящего Хенджина. Ким подошел на цыпочках, улыбаясь про себя, когда увидел, что все три кота Минхо сгрудились вокруг лунного фонаря, установленного на полу, и остановился прямо возле кровати Хенджина. Хван растянулся на животе, одеяло запуталось где-то на талии, и внезапное тепло залило щеки Сынминса, когда он увидел, что Хенджин был без рубашки. Ким старался не пялиться; было в высшей степени неприлично пялиться или, скорее, коситься на кого-то спящего, но на несколько секунд он потерял абсолютный контроль над своими глазами, когда они скользнули по спине Хенджина, отмечая гладкую поверхность бледной, слегка подсвеченной кожи, слабые контуры позвоночника, нежный наклон плеч, переходящих в узкую талию, и тонкие мышцы, которые подрагивали каждый раз, когда Хенджин двигался или шевелился во сне. Спустя секунды, или, может быть, часы, Сынмин прочистил горло, вытряхивая себя из своих извращенных мечтаний, и оторвал взгляд от Хенджина, чтобы посмотреть на все бумаги, скомканные под рукой старшего. Даже в темноте его собственный почерк был сразу узнаваем, и Сынмин вздохнул, прежде чем осторожно спасти записи от потенциальной угрозы быть растоптанными и отложить их в сторону на столе. Сегодня вечером он был так занят, помогая Джисону с учебой, что не смог заниматься с Хенджином, и когда Хван заверил его, что он может — и будет — заниматься самостоятельно в течение одной ночи, Сынмин солгал бы, если бы сказал, что тогда был полностью убежден. Но теперь, судя по выделенным заметкам, которые неосознанно стали спутниками Хенджина во сне, было ясно, что старший занимался, возможно, до поздней ночи. Тонкая нить вины обвилась вокруг его сердца, и когда он протянул руку, чтобы нежно пожать Хвана, знакомое тепло, исходившее от его ладони, заставило его осознать, как сильно Ким скучал по парню сегодня. — Хенджин, — прошептал он, подавляя легкомысленную улыбку, которая появилась на его губах, когда глаза Хвана открылись. — Малыш, — Хван пробормотал, его пальцы потянулись, чтобы схватить Сынмина, и хотя ему удалось только вцепиться в рубашку Кима, это все равно заставило его улыбнуться во сне. — Красавчик. Иди сюда. Глаза Хенджина все еще были полузакрыты, и хотя Сынмин осознавал невероятность того, что Хван мог точно оценить его внешность прямо сейчас, слова — и хриплый тон, которым они были произнесены — все еще заставляли щеки и уши Сынмина приобретать тревожный оттенок красного. Подойдя ближе, он позволил остаткам нервозности покинуть его тело, прежде чем наклониться и прошептать: — Могу я переспать с тобой сегодня вечером? — Прямо сейчас? — медленная ухмылка растеклась по губам Хенджина, когда он снова открыл глаза и протянул руку к ящикам под столом. — По-моему, я оставил презервативы здесь, дай мне… — Не так! — прокричал Сынмин шепотом, отбрасывая руку Хенджина с такой силой, что она должна была жечь несколько дней, но ухмылка на лице Хвана стала только шире, когда он притянул младшего к себе на кровать. — Я знаю, — ответил Хенджин, пытаясь прижаться губами к надутым губам Сынмина, но в тумане, вызванном сном, его губы вместо этого нашли подбородок. Улыбаясь, он положил руку на талию Кима, чтобы притянуть его ближе, и провел носом по изгибу шеи Сынмина, глубоко шмыгая носом, пока младший поправлял одеяло на них обоих. Сынмин пытался сосредоточиться на расположении подушки и одеяла, но ему казалось, что его сердце вот-вот выскочит из груди, когда обнаженный торс Хенджина прижался к его. Мгновение он лежал неподвижно под Хваном, как статуя, застывшая во времени, его пальцы вцепились в простыню в попытке побороть желание провести ими по плечам и спине старшего. Это не было неудобно или некомфортно, видеть обнаженную кожу Хенджина всего в нескольких дюймах от себя, но это заставляло его чувствовать себя неловко, даже несмотря на то, что Хенджин был без рубашки. — Хочешь, я надену рубашку? — спросил Хенджин, слегка приподнимаясь, чтобы его глаза, теперь немного более настороженные, могли сканировать лицо Сынмина в поисках любых признаков беспокойства. — Нет, — пробормотал Ким, выпуская простыни из своих крепких объятий, прежде чем протянуть руку и нежно провести пальцами по плечам Хенджина. — Ты… ты горячий. Я имею в виду, нет, ты… — Спасибо. Ты очень горяч, твой… — Нет, я имею в виду тепло. Ты теплый, — поправил себя Сынмин, вложив в свои слова столько убежденности и силы, сколько могло выделить его тело, чего было немного, особенно когда губы Хенджина растянулись в его фирменной улыбке, а в уголках глаз появились морщинки. Даже в полусне «мерцающий блеск» в темных глазах Хенджина все еще был заметен, и Сынмин хотел сохранить это воспоминание — этот образ — в своем мозгу навсегда. Растрепанные волосы Хенджина падают ему на лицо, его плюшевые губы изогнуты в усмешке, эти любящие, теплые глаза. Зрелище было таким прекрасным, таким всеобъемлющим, что было бы грехом не восхититься им и еще большим грехом скрыть свое восхищение. Прежде чем он успел хорошенько подумать, Сынмин нежно притянул Хенджина к себе, чтобы прикрыть губами его улыбку, и поцеловал парня достаточно глубоко, чтобы позволить ему почувствовать все, что его слова всегда не могли передать, но не настолько глубоко, чтобы они потеряли рассудок, как в прошлый раз. Через два дня у них был экзамен. Так не пойдет. В любом случае у них было бы много времени, чтобы сойти с ума. — За что это было? — Хенджин выдохнул, как только Сынмин отстранился, и слегка ошеломленное выражение его лица заставило младшего тихо хихикнуть. — Я просто хотел это сделать. Хенджин навалился на плечо Сынмина, сокрушенно качая головой, прежде чем переместиться на кровати так, чтобы они оба смотрели друг на друга. — Ты никогда не перестанешь приставать ко мне во сне, не так ли? — он поддразнил, притягивая Сынмина ближе к себе, прежде чем прошептать, — Проскользнуть в мою постель поздно ночью и поцеловать меня вот так. Такой. У тебя. Грандиозный. План? — Хенджин целовал лицо Сынмина при каждом слове, драматический тон его голоса резко контрастировал с нежным сжатием губ, и Ким усмехнулся, слегка оттолкнув его, добродушно закатив глаза. — Ты действительно спишь без рубашки? — спросил Сынмин, позволив руке соскользнуть с волос Хенджина на плечо и нежно провел пальцами по изгибу ключицы. — Нет, конечно, нет, — настала очередь Хенджина закатывать глаза. — Я просто снимаю рубашку каждый вечер, жду, когда ты войдешь и впечатлишься, но когда ты этого не делаешь, я просто надеваю ее обратно и иду спать. — Зачем я вообще тебя о чем-то спрашиваю? — пробормотал Сынмин, качая головой, и убрал руки с плеч Хенджина, чтобы обнять его за талию. Тело Хенджина было теплым и сильным под его прикосновениями, и оно правильно изгибалось вокруг него, заставляя его чувствовать себя в безопасности, как ничто и никогда. Ничто и никогда не могло. Сынмин теснее прижался к груди Хенджина и улыбнулся, когда почувствовал, как слабый гул сердцебиения Хвана отдается у него в ушах. Он убрал руку с талии Хенджина, чтобы нежно провести ею по центру груди — по его любимому месту — и он скорее почувствовал, чем услышал, как у Хенджина перехватило дыхание. — Ты пытаешься заставить меня принять холодный душ так поздно ночью? — старший тяжело сглотнул, кровь стучала у него в ушах все громче и громче с каждой секундой, которую он проводил, испытывая блаженство от легких, как перышко, прикосновений Кима к своему телу. Все, что делал Сынмин, повергало его в оцепенение, от его внезапных поцелуев до нежных прикосновений, и при таком раскладе Хенджин чувствовал, что это он пытается дать своему сердцу разбиться. Но Хван не хотел останавливаться, и когда Сынмин начал убирать руку, Хенджин схватил его за запястье с такой скоростью, на которую его одурманенный сном разум никогда не был способен. — Продолжай, — прошептал Хенджин, снова кладя руку Сынмина себе на грудь. — После этого мы вместе примем холодный душ. Жара, залившего щеки Сынмина, вероятно, было бы достаточно, чтобы поджечь комнату, и он быстро отдернул руку, прежде чем перевернуться на другой бок, отчаянно пытаясь стереть образы, мелькающие в его мозгу. Это была неправильная идея прийти сюда. Ким никогда не собирался так спать, не тогда, когда его сердце было в нескольких шагах от того, чтобы взорваться фейерверком внутри его тела. — Давай спать, хорошо? Я больше не буду тебя дразнить, — Хенджин усмехнулся, притягивая Сынмина обратно к себе, и наклонился, чтобы поцеловать его в висок, прежде чем снова улечься на кровать. Если не считать случайного отдаленного уханья совы или щебета птицы, мир был тих и неподвижен, а свежая прохлада от легкого ветерка, проникающего через оконные щели, убаюкивала Сынмина с каждым нежным трепетом, омывавшим его кожу. Он почти заснул, когда руки на его талии немного сжались, но прежде чем он успел оглянуться, Хенджин тихо прошептал: — Я боюсь, — голос был нерешительным и мягким, в нем не было той уверенности, которая была в нем обычно, и лицо Сынмина тут же исказилось беспокойством. — Чего ты боишься? — спросил он, отчаянно желая повернуться обратно к Хенджину, но руки вокруг него сжались сильнее, не позволяя ему пошевелиться, и, более того, Хван уткнулся лицом в его плечо, отказываясь позволить ему взглянуть. — Ты не будешь смеяться? Сынмин покачал головой, прежде чем вздохнуть: — Я не буду. Я обещаю. С чего бы мне смеяться над тобой? Хенджин сглотнул, глубоко вдыхая успокаивающий аромат Сынмина, прежде чем прошептать: — Я боюсь сессии. Я имею в виду, — он сделал паузу, пытаясь сформулировать свои опасения так, чтобы это не звучало по-детски, — Я имею в виду, что, если я провалю этот семестр? Мне придется остаться еще на семестр, и тогда я не смогу окончить школу вместе с тобой и… — Ты не провалишь этот семестр, Хенджин. Ни один из других тоже, — в словах Сынмина было столько убежденности, что они заставили Хенджина сделать паузу. Хотя бы на несколько секунд. — Но ты меня знаешь. Я едва мог получить проходной балл за весь семестр. Выпускные экзамены действительно могли бы все изменить, но я просто слишком туп, чтобы сделать это. — Ты не тупой, Хенджин. Это не так, — Сынмин твердо ответил, в его голосе прозвучали нотки негодования, и он глубоко вздохнул, прежде чем продолжить, — У нас все еще есть два дня в запасе, хорошо? Это много. Мы будем заниматься весь день, я буду делать тебе более простые заметки для изучения, мы будем использовать карточки и мнемонику для фактов, я объясню тебе все снова, хорошо? Мы сделаем это. — Да? Ты думаешь, я смогу это сделать? — спросил Хенджин, и в его неуверенном голосе была надежда, от которой Сынмину захотелось сжечь дотла весь мир, только чтобы ему было тепло и счастливо. Он поднял одну из рук Хенджина со своей талии и прижался губами к костяшкам пальцев. — Да. Ты сможешь это сделать. Я знаю, что сможешь, — прошептал он и прижал руку Хвана прямо к центру своей груди, где его сердце колотилось с решимостью. — Поверь мне. Я не уйду без тебя.***
— Где ты? — спросил Сынмин, окидывая испытующим взглядом каждый проход, который он проходил, в то время как его шаги эхом отдавались от полированных полов, звук отражался от безмолвных стен и заставлял его чувствовать себя охотником за сокровищами в подземном поиске. Это было отчасти правдой. Он был в подземной части библиотеки и искал сокровище. Его сокровище. — Знаешь, я все еще тебя не вижу, — он продолжил, его взгляд стал немного безумным, когда он пробежался по полу, книжным полкам и даже потолку. — Ты в какой-то дыре? Он вздохнул, его шаги замедлились, и улыбка без особых усилий появилась на его губах, когда он увидел Хенджина, сидящего на полу за одной из последних книжных полок, машущего ему с широкой улыбкой на лице, в то время как его записи были разбросаны вокруг него, как будто он выполнял какой-то загадочный ритуал. — Это то место, где ты хочешь заниматься? — Сынмин подошел, убирая телефон в карман, и оглядел хорошо освещенное помещение. Он был хорошо знаком с отделом литературы библиотеки, часто посещая его в течение всего семестра, чтобы взять книги, но теперь, когда он увидел большие стеклянные окна, пропускающие много солнечного света, и мирную тишину, окутывающую пространство, это выглядело не так уж плохо для сосредоточенного изучения. — Как ты вообще выбрал это место для занятий? — спросил он, ставя свою сумку на пол, прежде чем плюхнуться перед Хенджином. — На самом деле я выбрал это место для слез давным-давно, — ответил Хенджин, слабая улыбка заиграла на его губах, когда воспоминание промелькнуло в его мозгу, и он пожал плечами, прежде чем продолжить, — Но потом у меня в руках каким-то образом оказалась книга, и я подумал: «Эй, это не так уж плохо, я действительно могу здесь почитать.» — Плакать? — Сынмин нахмурил брови, прекратив рыться в сумке, чтобы обеспокоенно взглянуть на Хенджина. — Почему? Когда? «Как он не знал? Как он не был рядом с Хенджином?» Несмотря на все его усилия сдержаться, тихий смешок сорвался с губ Хенджина, усугубляя замешательство Сынмина. Тот день, когда он хандрил и плакал из-за младшего, борясь с осознанием того, что его любовь, возможно, никогда не осуществится, был одним из самых мучительных моментов в его жизни, но теперь, когда Сынмин сидел перед ним с озабоченно надутыми губами, воспоминание только заставило его немного улыбнуться. Жизнь на самом деле была комедией в долгосрочной перспективе. — Помнишь, в тот раз… — начал Хенджин, поднимая с пола один из своих конспектов лекции, прежде чем положить его обратно: — когда ты пришел сюда плакаться о Минхо-хене и Джисоне? — он поднял глаза с улыбкой, и когда Сынмин кивнул, Хенджин продолжил заговорщическим шепотом: — Я тоже пришел сюда поплакать. Прошлой ночью. Морщинка между бровями Сынмина стала глубже, и он отвел взгляд, пытаясь собрать воедино фрагменты воспоминаний о том дне, которые сумели разбиться и составить часть всей его жизни за несколько минут. Воспоминание о том, как он рыдал в объятиях Хенджина, все еще было живо в его памяти, и если бы Ким попытался глубже вглядеться в этот образ, он почти увидел покрасневшие и опухшие глаза Хвана. Хенджин действительно плакал в тот день? Прошлой ночью Хенджин научил его писать сцену поцелуя, в итоге он разволновался и у него был стояк, и к тому времени, когда Сынмин набрался смелости выйти из туалета, Хенджин уже ушел. И после этого Хван не отвечал ни на какие его звонки и сообщения. Сынмин задавался вопросом, не была ли случайная стычка с его бывшей девушкой, Ёджин, причиной последующих переживаний Хенджина; в конце концов, старший всего несколько дней назад признался, что плохо перенес свой разрыв. Сынмин откашлялся, пытаясь выглядеть беспечным, и продолжил рыться в своей сумке. — Это из-за твоей… бывшей девушки? Поэтому ты плакал? Недоверчивый взрыв смеха, который он услышал в ответ, одновременно раздражил и успокоил его, и Сынмин поднял глаза, чтобы увидеть, как Хенджин качает головой, в то время как тихие смешки продолжают срываться с его губ. — Что? — спросил Сынмин, поджимая губы, чтобы изобразить раздражение, хотя ухмылка на лице Хвана заставляла его сдаваться. — Это было из-за тебя. — Из-за меня? — Сынмин указал на себя, смущение отразилось на каждой черте его лица. — Я… я сделал что-то не так? Хенджин покачал головой, одарив его теплой, снисходительной улыбкой, прежде чем, наконец, ответить: — Нет, ты все сделал правильно. Вот почему. На мгновение Сынмин нахмурился сильнее, задаваясь вопросом, саркастичен ли Хенджин или правдив, прежде чем он, наконец, вздохнул, покачав головой. — Хорошо. Не говори мне. Я позабочусь, чтобы ты объяснил мне позже. Усмешка, которую Ким получил в ответ, не ответила ни на один из его вопросов и не рассеяла его замешательства, но мягкости в улыбке и взгляде Хенджина было достаточно, чтобы заверить Сынмина, что беспокоиться не о чем. По крайней мере, не прямо сейчас. Он всегда мог вытянуть всю правду из Хвана позже, после того, как он справится с трудной, но не невыполнимой задачей — заставить Хенджина пройти сессию. — Давай начнем с корейской литературы, хорошо? А потом перейдем к литературной критике, а в завершение займемся творчеством, — Сынмин изложил план на день, вложив в свой голос столько решимости, сколько смог собрать, и достал все необходимые заметки, прежде чем подвинуться ближе к Хенджину, чтобы начать учить его. Занимаясь с ним время от времени в течение последних двух с половиной месяцев, Сынмин уже знал, что Хенджин не такой глупый, каким его выставляли оценки. Он довольно хорошо запоминал вещи после того, как действительно понимал их, но для этого ему требовалось либо много времени, либо кто-то достаточно терпеливый, чтобы научить его. У них не было первого, и Сынмин также не был образцом терпения, но он был готов изменить свои методы обучения, если это помогло бы Хенджину. В конце концов, он попросил Хвана доверять ему. — Это довольно хорошо, — Сынмин кивнул, сияя, как воспитательница детского сада, увидев первый рисунок своих учеников, когда он просматривал ответы, которые Хенджин написал для контрольных вопросов. — Ты угадал большинство из них. Нам нужно только повторить этот, — он обвел кружком один из неправильных ответов, — и этот. Очень хорошо. Все лицо Хенджина светилось гордостью, когда он двинулся вперед, поджимая губы при виде Сынмина. — Где моя награда? Сынмин пришел к другому осознанию во время обучения Хенджина — Хван нуждался в постоянной мотивации, вызванной небольшими актами положительного подкрепления, чтобы продолжать учиться. Сынмин покачал головой, один раз закатив глаза, и протянул обе руки, чтобы обхватить лицо Хенджина ладонями, прежде чем прижаться губами к щеке Хенджина. — Вот. Твоя награда, — он отступил, сдерживая улыбку, когда увидел растерянное, слегка обиженное выражение на лице Хенджина. — Ты ошибся в двух, — Сынмин объяснил, пошевелив двумя пальцами перед Хенджином, прежде чем вернуться к записям в своей руке. За последние три часа им уже удалось прочитать большую часть корейской литературы, но еще много чего оставалось разобрать. Это, вероятно, потребовало бы от них работать всю ночь, и он рефлекторно передернул плечами при мысли об этом, ослабляя узел, образовавшийся в его ноющих мышцах. — Иди сюда. Я помогу тебе, — сказал Хенджин, протягивая руку, чтобы схватить его за плечи, но Сынмин отодвинулся, качая головой. — Нет ничего такого, с чем я не мог бы справиться. Давай перейдем к следующему… — Я не хочу, чтобы ты разбирался с этим, пока я здесь, — ответил Хенджин, схватив Сынмина за плечи, и решительно развернул его, расставив ноги по обе стороны от младшего, чтобы еще больше помешать любым попыткам к бегству. — Давай сделаем пятиминутный перерыв. Мы уже занимались последние три часа. Мой мозг сгорел, а твое тело… О, какие узлы, — Хенджин цокнул языком, звук был наполнен явным неодобрением, и он начал мягкими круговыми движениями надавливать пальцами на плечевые мышцы Сынмина, используя ровно столько силы, чтобы с губ Кима срывались расслабленные вздохи. — Ты не обязан этого делать, — сказал Ким, его слова почти сливались с ворчанием, когда Хенджин несколькими нажатиями распутал неподатливый узел. Пальцы Хенджина были действительно волшебными, как он и утверждал много недель назад, и Сынмин чувствовал себя избалованным каждый раз, когда Хван решал сделать ему массаж. Он поклялся начать учиться делать правильный массаж после сессии, чтобы он также мог доставить Хенджину такое же удовольствие. — Мне нравится это делать, — сказал Хенджин, задерживая руки на плечах Сынмина, прежде чем медленно наклониться, чтобы провести губами по изгибу шеи младшего. — Мне нравится доставлять тебе удовольствие, — пробормотал он, его теплое дыхание коснулось кожи Сынмина, и дрожь пробежала по спине Кима, когда он почувствовал мягкое прикосновение губ Хенджина к мочке своего уха. Обычно он предпочел бы отвернуть свое покрасневшее лицо, но прямо сейчас Сынмин ничего так не хотел, как смотреть на Хенджина. Рассеянно теребя воротник рубашки, Ким повернулся лицом к Хенджину, и его глаза тут же осветила извиняющаяся улыбка. — Прости. Это было слишком? — спросил Хенджин, мягко положив руки на талию Сынмина. — Мы все еще на публике… — Нет, все… все в порядке, — Сынмин покачал головой, прекращая остальные объяснения и извинения Хвана, прежде чем взглянуть на него решительным взглядом. — Хенджин, тебе нравится целоваться на публике? — Что? — Хенджин откинулся назад, с его губ сорвался смешок. — Откуда это взялось? — Нет, я имею в виду, когда я обычно видел тебя здесь раньше, — ответил Сынмин, неопределенно указывая на книжные полки вокруг них, — Ты… эм… Я имею в виду, всегда с кем-то целовался, так что мне просто интересно, нравится ли тебе это делать. Поцелуи на публике, — его слова перешли в невнятное бормотание, и он отвел глаза, пальцы беспокойно теребили бумаги в его руках. Хенджин задумчиво промурлыкал секунду, прежде чем ответить: — Ну, когда я обычно целовал или трахал кого-то, она… — Ты трахал здесь людей? — Сынмин прервал, не в силах скрыть отвращение и шок в своем голосе, когда его взгляд непроизвольно переместился на книжные полки позади Хенджина. Книги. Эти литературные шедевры пережили не только физическое течение времени, но и психологическую травму. Более того, как это вообще было возможно? Пол? Книжные полки? Сынмин склонил голову набок, пытаясь понять практические аспекты, связанные с таким начинанием, когда его взгляд метался между руками Хенджина и книжными полками. Хван был сильным — в конце концов, он нес Сынмина той ночью, и младший также получил полный, беспрепятственный обзор всех его мышц только прошлой ночью — но был ли Хенджин достаточно силен, чтобы… — Что? Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя на книжной полке? — прошептал Хенджин, его шелковый тон проник во все мысли Сынмина, и он тихо насладился румянцем, который вспыхнул на щеках Кима при этих словах. Так мило. — Что? Нет! Прекрати говорить такие отвратительные вещи! — Сынмин закричал в негодовании, на мгновение забыв, что они находятся в библиотеке, поскольку он пытался перекричать свой голос из-за стука крови в ушах. — Тогда перестань думать о таких отвратительных вещах, — Хенджин ответил певучим голосом, игриво щелкнув Сынмина по носу, прежде чем, наконец, откинуться назад, чтобы ответить на первоначальный вопрос, поскольку это явно беспокоило Кима. — В любом случае, итак. Я целовал людей на публике не потому, что хотел целовать их на публике, как таковой. Я делал это, потому что мне нравится быть рядом с человеком, которого я люблю, наедине или на публике, не имеет значения, по крайней мере, для меня. Например, подумай об этом так, — он потянулся, чтобы взять руки Сынмина в свои, — Я люблю тебя, и когда я вижу тебя, неважно, в твоей комнате или здесь, в библиотеке, я просто хочу держать тебя за руку, или обнять тебя, или поцеловать. — Я знаю, — прошептал Ким, не отрывая взгляда от пола, пока обдумывал слова Хенджина. Он хотел быть таким же расслабленным и уверенным, как Хенджин, не обращая внимания на сотни глаз, которые могли быть устремлены на них, и это заставляло его чувствовать себя немного — нет, много — виноватым из-за того, что Ким был не таким. Он не был Хенджином. Он был простым, неуклюжим Сынмином, все еще борющимся со своей неуверенностью, у которой не было материальной основы, кроме его собственного разума. — Но… — продолжил Хенджин, крепко, но нежно сжимая руку Сынмина, чтобы заставить его поднять глаза, — …это не значит, что я хочу, чтобы ты заставлял себя делать что-то, чего ты не хочешь, хорошо? Тебя достаточно таким, какой ты есть, — Хван поднял руку Сынмина, чтобы прижаться губами к серебряному кольцу, — и я не хочу, чтобы ты давил на себя. Я полностью счастлив тем, какие мы сейчас. Я больше ничего не хочу. Сынмин сглотнул, осторожно высвобождая свои руки из хватки Хенджина, чтобы вместо этого взять его за руки. — Я просто не хочу, чтобы ты отказывался от того, что тебе нравится, только потому, что мне неудобно, — прошептал он, взглянув на Хенджина с мягкой, застенчивой улыбкой. — И я не хочу, чтобы ты стеснялся меня, нас, если когда-нибудь захочешь рассказать обо мне своим друзьям или что-то в этом роде. — Тебе не нужно беспокоиться об этом, — Хенджин усмехнулся, качая головой. — Мои друзья уже думают, что ты слишком хорош для меня. Они все еще гадают, какое колдовство я использовал, чтобы заставить кого-то такого умного, как ты, влюбиться в меня. — Они знают о нас? Хенджин кивнул, его длинные волосы разметались по голове, напомнив Сынмину золотистого ретривера, прежде чем с явной нервозностью почесать затылок. — Помнишь, как ты злился на меня несколько дней после всей этой истории с Минхо-хеном и Джисоном? Сынмин кивнул. — Я вроде как напился и лепетал о том, как сильно я тебя люблю. Перед Ёнджуном, Чанбином и парой других людей. Ким улыбнулся, вспомнив, как Чанбин и Енджун позвали его на террасу, и перемену в поведении Хенджина, произошедшую после того, как они помирились, обнявшись. Как долго Хенджин был влюблен в него? И как он так долго ничего не замечал? — У меня есть только один друг, — пожал плечами Сынмин, рассеянно проводя большим пальцем по костяшкам пальцев Хенджина, — и я думаю, можно с уверенностью сказать, что мой друг одобряет тебя. — Ты тоже нравишься моим друзьям. Особенно Ёнджуну. Он думает, что ты и его парень Субин очень хорошо поладите. Поскольку вы оба умнее всех нас, — заметил Хенджин, и в его тоне прозвучал намек на веселье, когда он вспомнил регулярные восторженные просьбы Ёнджуна пригласить Сынмина на их тусовки. Они только начали встречаться, и Хенджину не нравилась идея позволять своим шумным друзьям лебезить и глазеть на Сынмина, что, как он знал, они бы сделали. Тем не менее, Хван сделал мысленную заметку спросить Сынмина, когда тот в следующий раз соберется со своими друзьями. Хенджин улыбнулся, переплетая свои пальцы с пальцами младшего, когда в его голове возник еще один вопрос. — Кстати, ты знаешь кого-нибудь по имени Феликс? Или Ли Ёнбок? — Феликс? — Сынмин ненадолго замолчал, задумчиво нахмурив брови, прежде чем кивнуть. — Да, он одноклассник Джисона. Я разговаривал с ним несколько раз. Что насчет него? — У тебя есть его номер? Я имею в виду, — начал Хенджин, спеша дать объяснение, прежде чем возникнет какое-либо недоразумение, — это потому, что кто-то распространял ложные слухи о росте Чанбина, и Чанбин недавно узнал, что это кто-то по имени Феликс из художественного, и он немного взбешен, чтобы поймать его. — О, — Сынмин откинулся назад, с его губ сорвался смешок в ответ, и он покачал головой. — У меня нет его номера, но я могу узнать его у Джисона, хотя, я не думаю, что хотел бы, чтобы Феликс оказался не на той стороне Чанбина. Твой друг кажется довольно грозным, со всеми этими мускулами. — Как выглядят мои мускулы? Я выгляжу сексуально? — мгновенно спросил Хенджин, заставив Сынмина на мгновение задуматься, не было ли это скрытой целью Хвана за всем этим разговором. Судя по игривому, нетерпеливому блеску в глазах Хенджина, вероятно, так оно и было. — Ладно, наши пять минут истекли, — сказал Сынмин, осторожно высвобождая свои руки из хватки Хенджина, прежде чем поднять ноты с пола, — Давай продолжим с послевоенными работами, а затем… — Судя по тому, как ты покраснел, — Хенджин наклонился, постукивая пальцем по затылку Сынмина, — Я думаю, ты находишь меня довольно сексуальным. — Не дай Бог, я сочту своего парня сексуальным, — пробормотал Ким себе под нос, прежде чем бросить взгляд на Хенджина, который все еще ухмылялся в своей невыносимой манере. Положив бумаги обратно на пол, Сынмин присел на корточки перед Хенджином и взял лицо парня обеими руками, рассматривая его несколько секунд. Его парень. Это было похоже на чудо — так сильно любить кого-то и быть любимым в ответ. Это было похоже на то, что происходит с другими людьми, более добрыми и красивыми, заслуживающими такой любви. Люди, которые приносили великие жертвы, сражались в ужасных войнах или совершали замечательные поступки. Как и его родители. Для сравнения, он не сделал ничего такого большого или хорошего, но его руки все еще получили дар держать кого-то, кого он любил, а его глазам все еще было позволено беззастенчиво заглядывать в теплые озера любви. Он не позволил бы никому или чему-либо разрушить это, даже своему собственному разуму. — Дай мне знать, хорошо? Если тебе что-то понравится или не понравится делать. Я обещаю, что буду стараться изо всех сил, — прошептал Сынмин, проводя подушечками больших пальцев по мягкой, слегка теплой коже щек Хенджина, которая приподнялась, как только губы Хвана растянулись в улыбке. — Хорошо. Но ты должен пообещать, что не отступишь, когда я… — сказал Хенджин и наклонился вперед, прежде чем понизить голос до шепота, — …затащу тебя на площадку для игры в мяч в детском парке развлечений. Или когда я вызову тебя на конкурс по поеданию пиццы. Или когда я скажу тебе петь на вечерах караоке. Сынмин усмехнулся, энергично кивая. — Я обещаю. Я обещаю, что сделаю все и даже больше, намного больше. «Для тебя.» Хенджин улыбнулся, наклонив голову, чтобы запечатлеть поцелуй на ладонях Сынмина, в то время как его руки чуть сильнее сжались на талии младшего. — Ни о чем не беспокойся. Мне просто нужно начать больше думать, а тебе — меньше, и тогда мы будем непобедимы. — Мне нравится, как это звучит, — заметил Сынмин, проводя пальцами по волосам Хенджина, прежде чем наклониться и прижаться губами ко лбу Хвана. Под его правым глазом. К нему под левым глазом. К левой щеке. К правой щеке. К носу. К уголку рта. — Ты… не размазывал помаду по всему моему лицу, не так ли? — Хенджин ответил, его голос был задыхающимся и слегка хриплым, и он все еще был в оцепенении, когда Сынмин откинулся назад с широкой, гордой улыбкой. — Моя кожа не очень хорошо реагирует на аромат розы, — Хван продолжал как в тумане, чувствуя такой благоговейный трепет от захватывающей дух улыбки и теплого сияния на лице Сынмина, что он почти забыл дышать на несколько секунд, его разум не мог двигаться дальше от единственного слова — Вау. Сынмин нежно провел большими пальцами по румянцу, выступившему на щеках Хенджина, и его горло судорожно сглотнуло, когда он быстро оглядел пустое пространство. Они все еще были на публике, на виду у любого, кто мог забрести сюда, желая позаимствовать экземпляр «Макбета» или «Гордости и предубеждения». Точно так же, как он был шокирован в первую неделю учебы в колледже, кто-то другой также может быть травмирован, если сделает что-то еще. Но немного чего-нибудь поменьше не помешало бы, не так ли? Сынмин прикусил губу, его тело разгорячилось, как только взгляд Хенджина переместился на его рот, и бросил еще один предостерегающий взгляд вокруг, прежде чем, наконец, наклониться, чтобы нежно прижаться губами к губам Хенджина. В ответ хватка на его талии немедленно усилилась, руки нежно сжали ткань его толстовки, но Хван больше ничего не делал и позволил Сынмину взять инициативу в свои руки на этот раз. Пусть Сынмин любит его так сильно и любым способом, как он хочет. Как бы сильно Сынмину ни нравились пылкие поцелуи и нежные прикосновения Хенджина, на этот раз он был благодарен за отсутствие того и другого. Благодарен за возможность двигаться в легком темпе, который позволил бы ему не торопиться, наслаждаясь вкусом губ Хенджина, теплым дыханием, касающимся его рта, ощущением подбородка и лица Хвана под кончиками его собственных пальцев. Иногда казалось, что Хенджин действительно может читать его мысли, казалось, что старший был создан специально для него, только для него, и когда их губы двигались и скользили вместе плавно и идеально, Сынмин почувствовал, что он тоже был создан специально для Хенджина. Каждый раз, когда они целовались или прикасались друг к другу, это было как в первый раз, отчего по всему его телу пробегали искры и дрожь, но также казалось, что они знали друг друга целую вечность, и Сынмин чувствовал, как замедляется его нервное сердцебиение, как распутываются клубки в его мозгу с каждой секундой, проведенной за поцелуем с Хенджином. Это был соблазнительный наркотик. Это было успокаивающее лекарство. Это было все. Сынмин отстранился через несколько секунд, тихо посмеиваясь, когда Хенджин рефлекторно потянулся за его губами, и он быстро чмокнул все еще поджатого Хвана в губы, просто для пущей убедительности. — Для чего это было? — Хенджин выдохнул, его затуманенные глаза все еще светились блаженством, и звук короткого хихиканья Сынмина ничем не помог его ситуации. В этот момент он даже не хотел никакой помощи. Его избили за Сынмина — и он не мог быть счастливее. — Твоя награда, — сказал Ким и глубоко вздохнул с облегчением, прежде чем прошептать, — За любовь ко мне.