Несмотря на все его усилия держать глаза открытыми и провести всю ночь, запоминая изгиб улыбки Джисона и лелея звук его смеха, Минхо стал невольной жертвой предательского сна где-то около полуночи. Его усилия все равно заслуживают похвалы; в конце концов, он потратил больше часа, борясь с зевотой и протирая затуманенные глаза, и только после того, как Джисон решительно выключил свет в общежитии, покачав головой, Минхо, наконец, не поддался тяжести своих тяжелых век.
Жесткий циркадный ритм иногда казался проклятием.
Его сны, или, скорее, кошмары, начались так же, как и всегда, наполненные болью, тьмой и кровью — так много крови, что на секунду подсознательная часть его испугалась, что она навсегда запятнает постель Сынмина. Это было бы неприлично; в конце концов, он одолжил кровать Кима на ночь. Минхо хотел постирать белье как можно скорее.
Но образы, кровь, грязь — все — вскоре растворилось в ничто, и он погрузился в сон, такой глубокий и тяжелый, что, когда наконец открыл глаза, ему показалось, что он действительно проспал больше суток.
Тихий вздох облегчения, за которым последовал тихий стон разочарования, сорвался с его губ, как только зрение прояснилось.
— Мне жаль.
— За что? — Джисона, казалось, не смутило внезапное извинение, как будто он каким-то образом знал, что Минхо не спит. Как будто Хан каким-то образом знал, что это будут первые слова, которые Минхо скажет ему, и слабая улыбка заиграла на его губах, когда он продолжил работать над своим эскизом.
— За это, — ответил Минхо, слегка сжимая пальцы в своей хватке, прежде чем полностью повернуться к Джисону. Рука, лежащая на его руке, была теплой и твердой, ощущение мягкой кожи успокаивало под большим пальцем, но независимо от того, насколько глубоко Минхо чувствовал себя виноватым в тот момент, он не отпустил руку Джисона. — Я снова потревожил твой сон, не так ли?
Хан покачал головой, его взгляд был прикован к грубому наброску Минхо, проступающему графитом на плотной бумаге.
— Ты не потревожил меня, Минхо-хен. Я все равно не спал. И, кроме того, мне нравится держать тебя за руку, — признался Джисон, его карандаш остановился, когда он, наконец, взглянул на Минхо с легкой улыбкой. — Ты сказал мне быть эгоистом, верно? Это я веду себя эгоистично.
Несмотря на то, что слова Джисона должны были успокоить его, волна благодарности все же смогла захлестнуть Минхо и оставить после себя чувство любви, настолько глубокое, что Ли почти потянулся, чтобы снова обнять Джисона. Это было так
правильно — вот так держать Джисона в своих объятиях, — что пальцы его свободной руки непроизвольно сжались, сопротивляясь желанию снова испытать это чувство. Пораженно вздохнув, он рассеянно потер глаза рукой, и на его лице медленно проступила хмурость, когда понял, что сказал Джисон.
— Ты не спал? — спросил Минхо, медленно принимая сидячее положение, пока его обеспокоенный взгляд снова и снова сканировал лицо Джисона. — Почему нет? Тебе некомфортно?
— Нет, — Хан прервал его, и непреднамеренная резкость в его собственном голосе заставила его внутренне вздрогнуть.
Он знал, что Минхо беспокоится о его благополучии, но это слово — это
единственное слово — начало так сильно резать ему слух, что ему показалось, что Хан отвесит Минхо затрещину, если тот произнесет это слово еще раз. Или найти другой, менее жестокий способ заставить его замолчать. Он на пару секунд закрыл глаза, обуздывая свой неуместный гнев, прежде чем открыть их и встретить обеспокоенный взгляд Минхо.
— Прости, я не хотел так на тебя огрызаться. Я просто… — он вздохнул, теребя края бумаги, лежащей перед ним, — …Я просто не ложусь спать очень рано.
— Который час? — спросил Минхо, слегка откашлявшись, чтобы убрать сонную хрипотцу из голоса, и бросив испытующий взгляд на кровать. Он быстро отказался от бесплодных попыток, когда понял, что его телефон все еще спрятан в кармане джинсов.
Джисон откинулся назад и бросил взгляд на свой будильник.
— Сейчас 3:41.
— Для тебя рановато? — Минхо вопросительно приподнял бровь, в то время как хмурое выражение на его лице стало глубже — настолько глубоким, что Джисон поджал губы и отвел взгляд от лица Минхо. Он ненавидел видеть, как старший волнуется. И еще больше Хан ненавидел, когда
он был причиной этого беспокойства.
— Я просто… — начал Джисон, его мозг прокручивал список правдоподобных, нормальных оправданий для того, чтобы не ложиться спать до рассвета, но прежде чем он смог озвучить какое-либо из них, другая рука Минхо легла ему на плечо, нежное прикосновение мгновенно остановило все его несущиеся мысли.
— Джисон-а. Ты… — начал Минхо, но немного помолчал, его мысли разрывались между непреодолимым желанием узнать причину темных теней под глазами Джисона и настойчивой необходимостью избегать пересечения границ и ставить Хана в неловкое положение.
Джисон явно попросил его подождать, и Минхо был готов делать это столько, сколько потребуется, но каждый раз, когда он видел, как Хан вот так борется, что-то разрушалось внутри него. Минхо не хотел стоять в стороне и смотреть, как Джисон страдает в одиночку.
Любить кого-то
означало смотреть на них —
по-настоящему смотреть на них. И он любил Джисона.
Как он вообще мог отвести взгляд?
— Джисон, что случилось? Ты действительно в порядке? — спросил он, сохраняя твердость голоса и не сводя взгляда с Джисона. И ждал.
Хан сглотнул, кусая губы, чтобы не дать словам —
правде — сорваться с его губ. Это сработало, по крайней мере, до тех пор, пока он не взглянул в лицо Минхо. Но как только его глаза встретились с глазами Ли, как только он увидел тепло, струящееся в этих потемневших карих глазах, комок в его горле распустился, и Хан тихо прошептал:
— Я просто не… я просто плохо сплю в эти дни. После… — он больше не хотел ничего объяснять. Джисон знал, что Минхо, должно быть, понял, и более того, ему было жалко и неловко признаваться самому, что он был потрясен словами, сказанными кем-то вроде Донхэ.
Слова, которые, возможно, даже не были правдой. Слова, которые преследовали его до сих пор.
Твой брат не хотел идти.
Ты убил своего брата.
Минхо глубоко вздохнул и на несколько секунд закрыл глаза, поскольку тяжесть невысказанных слов повисла между ними. Он не мог поверить, что был настолько безразличен ко всему — к Джисону, человеку, которого, как утверждал, любил. Минхо испытал огромное облегчение, увидев, что шрамы вокруг горла Джисона поблекли, а затем и вовсе исчезли, но он должен был знать — лучше, чем кто-либо другой, — что исчезновение шрамов не имеет ничего общего с заживлением настоящей раны. Рана, которая была невидима для всех, рана, для заживления которой требовалось не время, а любовь и забота.
Он стиснул зубы, его пальцы сжались в кулак, когда осознал несправедливость всего этого. Почему Джисону пришлось так страдать, в то время как Донхэ не столкнулся с последствиями своих действий? Были ли у Донхэ кошмары о нападении на Джисона? Судя по безжалостной ухмылке, которой он щеголял, покидая дисциплинарное собрание, это казалось маловероятным. Даже смешно.
Хан дал Минхо лунный свет для его ночных кошмаров, но… где был свет Джисона?
Минхо сглотнул, разжал кулаки, прежде чем наклонить голову, чтобы взглянуть на опущенное лицо Джисона.
— Джисон-а, — сказал он, когда каждая унция нервозности в его теле сменилась чувством яростной защиты. — Джисон-а, могу я помочь тебе уснуть?
Хан взглянул на него, нахмурив брови в явном замешательстве, даже когда его сердцебиение немного ускорилось в ответ на вопрос Минхо.
— Я… я не понимаю.
Минхо улыбнулся, убирая руку с плеча Джисона, чтобы похлопать по кровати рядом с собой.
— Ты сказал мне, что находишь утешение в моем голосе и прикосновениях, верно? — Минхо объяснил, слегка сжимая их переплетенные пальцы. — Я прошу тебя снова быть эгоистом.
Джисон сразу понял, что имел в виду Минхо, но его рот все еще несколько раз открывался и закрывался, пока он пытался справиться с буйством эмоций в собственном мозгу. Ошеломляющее предвкушение, смешанное с чувством вины, нервозностью и здоровой дозой смущения, было рецептом эмоциональной турбулентности и полного отключения рациональности, как он вскоре обнаружил, когда его тело двинулось само по себе, поднялось со стула и направилось к кровати, движениям больше способствовала теплота руки Минхо в его собственной. Ли подвинулся в сторону, освобождая более чем достаточно места для Джисона, который на секунду прикусил губу в нерешительности, щеки покраснели от смущения, прежде чем, наконец, скользнуть под одеяло рядом с Минхо с тихим вздохом.
Они и раньше спали рядом, но та ночь во время экскурсии была случайной, неожиданный поворот событий привел к тому, что они оба оказались в одной постели. Хотя… это было сделано намеренно. Это было сознательное решение, принятое ими обоими, и Джисону показалось, что он получил удар хлыстом, поскольку его разум переключался между чувствами сожаления и восторга.
— Это кажется слишком глупым? — спросил Минхо, осторожно натягивая одеяло на тело Джисона свободной рукой.
— Нет, не слишком глупо, — Хан ответил с улыбкой, позволяя некоторому неловкому напряжению рассеяться, прежде чем продолжить, — Это пробный запуск твоего желания поспать двадцать четыре часа в сутки?
— Похоже на то, — промурлыкал Минхо, опуская руку в пространство между ними. — Но давай начнем с того, что сначала проведем нормальные восемь часов.
Если бы эти слова исходили от кого-то другого — даже от Сынмина — они бы немедленно заставили Джисона защищаться.
Конечно, он спал по восемь часов каждую ночь. Конечно, его сон не был непрерывным, но так было у значительной части людей. Конечно, его кошмары становились все лучше; они почти не снились ему больше.
Но в присутствии Минхо он смог только сокрушенно вздохнуть, прежде чем потянуться за будильником.
— У тебя завтра какие-нибудь утренние занятия? — спросил он, бросив быстрый взгляд на Минхо, когда его пальцы замерли на кнопке будильника.
— Нет, — Ли покачал головой. — Мы закончили занятия на этот семестр. Мне просто нужно съездить в студию где-нибудь после обеда.
— Хорошо, — ответил Джисон, неохотно убирая руку из хватки Минхо, чтобы завести будильник. — Сейчас почти четыре, так можно я поставлю будильник на двенадцать? Восемь часов?
Минхо кивнул в ответ, хотя прекрасно знал, что его глаза откроются в восемь, и Джисон улыбнулся, быстро заводя будильник и ставя его обратно на стол. Его пальцы снова нашли дорогу к руке Минхо, и тихий вздох облегчения, сопровождаемый широкой улыбкой, которую он получил в ответ, заставил Джисона почувствовать, что он сделал что-то экстраординарное.
— А как же кошки? — спросил он, прочищая горло, пока его взгляд блуждал повсюду, прежде чем снова остановиться на лице Ли.
— Их миски все еще полны, так что я не думаю, что они скоро побеспокоят нас, — ответил Минхо, его свободная рука потянулась, чтобы бесполезно разгладить одеяло, прежде чем упасть обратно в пространство между ними.
Они были так близко, что он мог легко протянуть руку, чтобы убрать волосы Джисона с его лица, так близко, что Ли мог легко протянуть руку, чтобы обнять Хана, так близко, но все же так далеко. Пока у Минхо не хватило смелости сократить дистанцию между ними.
Но он был не единственным, кто жаждал большего, и, понаблюдав за беспокойными движениями рук Минхо, отражающими чувства, бурлящие в его собственном мозгу, Джисон на несколько секунд прикусил губу, прежде чем, наконец, спросить:
— Ты можешь… ты можешь обнять меня?
Эти слова были произнесены мягким, приглушенным шепотом, как признание в грехах перед алтарем, но звук прозвучал в мозгу Минхо подобно звону колокола на радостном празднике. Он сглотнул, пытаясь — и быстро терпя неудачу — обуздать облегчение и головокружение, разливающиеся по его лицу, и протянул руку, чтобы обнять Джисона за талию и притянуть его ближе, ровно настолько, чтобы Хан мог отодвинуться в любой момент.
— Это нормально? — спросил Минхо, улыбаясь, когда Джисон кивнул в ответ, прежде чем медленно высвободить другую руку из хватки младшего, чтобы тоже обнять Джисона. — Как насчет этого? Хорошо?
Джисон кивнул, тихий вздох облегчения сорвался с его губ при ощущении того, что его вот так держат в объятиях Минхо, и он прижался немного ближе, позволив своей руке легко опуститься на грудь Минхо, просто чтобы почувствовать ровный стук сердца Ли под своей ладонью. Руки, державшие его, были теплыми и надежными, держали его с достаточной силой, чтобы отразить все, что могло попытаться причинить ему вред, и Джисон закрыл глаза, зная, что на этот раз он в безопасности. В безопасности от всего.
Как только Хан расслабился и устроился поудобнее в его объятиях, Минхо начал отбивать нежный, устойчивый ритм по его спине, надеясь убаюкать его. Несмотря на уверенность, с которой он протянул руку помощи Джисону, Ли ничего не знал о том, как помочь кому-то заснуть, и задача только усложнилась, поскольку за последние два года у него самого не было ни одной ночи спокойного сна, за исключением того раза, когда он спал рядом с Джисоном во время экскурсии. Но желание и необходимость сделать так, чтобы Хану было удобно, превзошли все остальное, и его руки немного перестали нервно дрожать с каждым нежным касанием его ладоней. Он увидел, как глаза Джисона закрылись, но Минхо держал свои открытыми, стараясь сохранять ровный ритм постукивания, даже когда слабый свет приближающегося рассвета просачивался сквозь щели закрытых ставен, угрожая снова погрузить его разум в сон.
Должно быть, прошло всего несколько минут, прежде чем он почувствовал, как Джисон зашевелился в его руках, и он посмотрел вниз, озабоченно сдвинув брови, когда заметил легкую хмурость на лице Хана.
— Что случилось? — спросил Минхо, протягивая руку, чтобы убрать прядь волос, падающую Джисону на глаза.
— Могу я спросить тебя кое о чем?
— Что угодно.
Джисон сглотнул, не отрывая взгляда от того места, где его ладонь лежала на груди Минхо, прежде чем тихо прошептать:
— Что тебе снится?
Вопрос больше не касался любимых цветов или песен, и Хан понял, что перешел черту, когда ровный ритм за его спиной резко оборвался. Однако, прежде чем он успел поспешить извиниться, постукивание возобновилось, как будто оно никогда не прекращалось, и Минхо со вздохом притянул его немного ближе.
— Я не думаю, что из этого получилась бы очень хорошая сказка на ночь.
Голос Минхо был спокойным и ровным, но когда Джисон откинулся назад, чтобы посмотреть Минхо в лицо, на нем отразилась неожиданная и глубокая уязвимость, которая заставила его пожалеть, что он вообще открыл рот. Хан снова опустил взгляд.
— Прости. Ты не обязан говорить мне, если не хочешь. Я был просто… — он прикусил губу, пытаясь подобрать точное слово, которое искал, что-то большее, чем простое любопытство, прежде чем, наконец, прошептал, — обеспокоен. Я просто беспокоюсь о тебе.
То, что казалось вечностью, Минхо хранил молчание, поскольку воздух вокруг них повис от тяжести его внутреннего смятения, и Джисон был полностью уверен, что тема, очевидно болезненная для обсуждения Ли, подошла к концу. Он не возражал против молчания Минхо; в конце концов, Хан тоже ничего не рассказывал старшему о своем прошлом и не ожидал, что Минхо сделает то же самое. Он просто хотел, чтобы Ли был счастлив и спокойно проспал двадцать четыре часа, даже когда его не было рядом, чтобы взять Минхо за руку и вытащить его из кошмаров.
— Примерно два года назад… — начал Минхо, его низкий голос почти вырвал Джисона из его мыслей, но он оставался неподвижным, отказываясь даже дышать, когда Минхо продолжил, — …было время, момент, когда я чуть не умер. Это то, о чем я думаю. Смерть. Снова, и снова, и снова. Утром, таким же, как любое другое.
Это было утро, такое же, как любое другое. Если образы, которые создавал его мозг, были правдой, то это было еще более прекрасное утро, чем любое другое. В тот день он проснулся довольно рано, намного раньше, чем привык, и умудрился приготовить на завтрак чапче, яичницу-рулет и жареный тофу — все, что любил его брат. Его брат был на два года младше его и только несколько месяцев назад пошел в среднюю школу, но Минхо беспокоился о нем, особенно после того, как его брат признался, что подвергался травле в школе.
В отличие от их родителей, Минхо поддержал его решение сделать перерыв в школе, но в тот день его брат даже отказался взглянуть на него, когда он ушел сказать, что уходит в школу, вернется днем, чтобы разогреть завтрак на столе, принять ванну, если будет в состоянии. Как обычно. Минхо не возражал против тишины, которую получил в ответ — он понял.
Ли возвращался из школы, планируя купить любимые закуски своего брата в круглосуточном магазине, когда это случилось.
Это был не первый раз, когда он попадал в засаду в подобном переулке, и его разум быстро переключился в режим борьбы, реакция, отточенная прошлым опытом, которым он не очень гордился. Их было трое против одного, они были намного крупнее и мускулистее и, конечно, не учились в старших классах, и это был первый раз, когда Минхо почувствовал, как внутри него просачивается страх, и каждая капля заставляла его сердце биться чуть сильнее. Часть этого страха была за него самого, но большая его часть была за его брата. Он должен был вернуться к своему брату. Ему
нужно было вернуться к своему брату.
Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, почему на него напали эти подражатели качков. В конце концов, избиение хулиганов своего брата, группы старшеклассников из богатых семей, не закончилось общественными работами и письмом с извинениями. Но, несмотря на свое худощавое телосложение и небольшой рост, Минхо довольно хорошо отбивался от них своей скоростью и проворством.
Так было до тех пор, пока один из них не вытащил нож.
После этого реальность настолько затуманилась его кошмарами, что он даже больше не мог вспомнить реальные события. Минхо все еще чувствовал боль, которая пронзила его тогда, и сырости и металлического запаха крови, смешавшейся с песком и копотью грязного переулка, было достаточно, чтобы он потерял сознание.
Это был не первый раз, когда он рассказывал об этих событиях. Ли делал это несколько раз; перед полицией, которая обвинила его в том, что он шел по переулку, перед родителями, которые после всех своих слез обвинили его в драке с богатыми детьми, а затем перед его психотерапевтом, которая только кивала и мычала в ответ, прежде чем записать что-то в своем блокноте.
Но все это время он был уверен в своих заявлениях, но прямо сейчас, когда держал Джисона в своих объятиях, Минхо почувствовал, как его захлестнуло чувство страха и нервозности, которое заставило его крепче вцепиться в Джисона. Оглядываясь назад, это было немного нелепо, но прямо тогда, когда он лежал в луже собственной крови, а его зрение то появлялось, то гасло, Ли был полностью уверен, что для него это конец, и единственной мыслью, промелькнувшей в его голове, кроме вездесущей заботы о брате, было:
«
Ах, я еще ни с кем не целовался. Я даже не испытывал любви, как в фильмах. Черт, я действительно не хочу умирать прямо сейчас.»
Он всегда хотел показать Джисону лучшие его стороны, но казалось, что ему было суждено показать ему худшее. Минхо хотел, чтобы Хан думал о нем как о ком-то надежном, сильном и ответственном, а не как о ком-то, кто ввязывался в драки, а затем получал ножевое ранение в грязных переулках. Но он испытал огромное облегчение, рассказав все это Джисону, обнажив свою душу, а затем позволив Хану решить, хочет ли он иметь к этому какое-либо отношение. Это было худшее в нем, и Ли не возражал бы, если бы Джисон этого не хотел. Если бы Джисон не хотел его.
Он полностью ожидал, что Хан отреагирует шоком и ужасом, как его собственные родители, и удивленный стон сорвался с его губ, когда руки Джисона внезапно обвились вокруг него, крепкая хватка на мгновение почти лишила его воздуха.
— Джисон-а, — начал он, нежно поглаживая Джисона по спине, в то время как Хан вцепился в него, как будто внезапно испугался, что Минхо исчезнет в его объятиях.
Он боялся. Он
боялся, что Минхо исчезнет у него на руках. Тело Ли всегда было устойчивым, теплым и успокаивающим, и было страшно подумать, что это же самое тело когда-то было сломленным, замерзшим и боролось за каждый вдох. Было страшно думать, что однажды он почти заполучил Минхо, почти потерял теплый взгляд старшего, его успокаивающий голос и нежные прикосновения. Он уткнулся головой в грудь Минхо, пытаясь успокоить собственное бешено бьющееся сердце ровным стуком сердца Ли, и крепче прижался к Минхо, отчего с губ старшего сорвался еще один непроизвольный стон. Но он не ослабил хватку, и Минхо ему этого не говорил, и Хан почувствовал, как его притянули ближе, когда руки на его спине перешли от успокаивающих поглаживаний к нежным похлопываниям, а затем обратно.
— Прости, — прошептал Минхо, глубоко вздыхая, когда почувствовал учащенное сердцебиение Джисона напротив своего собственного. — Я не хотел заставлять тебя паниковать. Мне жаль.
Джисон покачал головой, сделав несколько глубоких вдохов, прежде чем ответить:
— Я не паникую, я просто… зол. Зол, что меня не было там с тобой. Зол, что тебе пришлось пройти через все это в одиночку.
— Почему ты злишься из-за этого? Это было давно, — Минхо тихо усмехнулся, немного напевая, когда его пальцы пробежались по волосам Джисона. — Тогда мы даже не знали друг друга, а даже если бы и знали, я бы не хотел, чтобы ты нашел меня в переулке истекающим кровью.
Даже если эти слова сопровождались небольшим взрывом смеха, Джисон все равно почувствовал, как его желудок сжался от образа, промелькнувшего в его мозгу. Минхо, лежащий где-то в переулке, истекающий кровью на дороге от ножевого ранения, ожидая помощи. Или ожидая смерти. Это только заставило его внутренности вскипеть от гнева из-за несправедливости всего этого — почему именно Минхо снятся кошмары того дня, в то время как люди, причинившие ему боль, могли жить комфортной жизнью, лишенной какого-либо чувства вины? Почему Минхо должен так страдать, его мечты все еще остаются в прошлом, в то время как мир продолжает свой путь?
Джисон прикусил губу, немного отстранившись, чтобы украдкой взглянуть на лицо Минхо, и спокойствие, которое он там обнаружил, вызвало у него слабую улыбку.
— Спасибо.
Спасибо, что ты жив. Спасибо, что нашел меня. Спасибо, что доверяешь мне. Спасибо, что любишь меня. Было так много вещей, за которые он хотел поблагодарить Минхо, но ему не нужно было ничего из этого озвучивать, потому что старший крепче обнял его, молча говоря, что понимает.
***
Внезапный резкий рывок за волосы заставил Джисона вздрогнуть, выдергивая его из глубин сна, и потребовалось много щуриться и тереть глаза, прежде чем его затуманенные глаза наконец обнаружили источник дискомфорта.
— Дуни-я, — прохрипел он, сочетание пересохшего горла и дезориентированного разума превратило его предостерегающий крик в бессвязное бормотание, и он щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание кота, прежде чем тот успел наступить на волосы Минхо. — Не надо. Дуни. Дай ему поспать.
Было трудно понять, понял ли кот с оранжевым носом его слова или нет, но после пристального взгляда, который длился несколько секунд, Дуни, наконец, убрал лапу с головы Минхо и спрыгнул с кровати, чтобы присоединиться к другим кошачьим товарищам, которые доедали остатки кошачьего корма со вчерашнего вечера. Джисон смотрел на них еще несколько секунд, оценивая вероятность еще одного потенциального нападения кошки, и, наконец, перевел взгляд на будильник, когда ничего не обнаружил.
Было 9:03 утра. У них оставалось еще три часа до окончания пробного заезда — еще три часа, когда они могли обнимать друг друга, — и Джисон повернулся лицом к Минхо, позволив своим пальцам пробежаться по волосам Ли, когда сонная улыбка растянулась на его лице.
Насколько он помнил, он заснул, уткнувшись головой в грудь Минхо и обхватив руками его торс, но где-то ночью они неосознанно сдвинулись во сне, и теперь руки Минхо были крепко обернуты вокруг талии Джисона, в то время как его голова была спрятана под шеей Хана. Ему это нравилось. Ему нравилось, когда Минхо обнимал его, их крепкая хватка даже во сне. Ему нравилось чувствовать ритмичное дыхание Минхо на своей коже, каждое трепетание теплое и успокаивающее. Ему нравилось запускать руки в волосы Минхо, и ему нравилось, как Минхо вздыхает и мурлычет во сне, рассеянно прижимаясь ближе.
Ему нравилось держать Минхо на руках. Ему нравился… Минхо.
Джисон провел рукой по лбу Ли, его улыбка немного увяла, когда он увидел маленький шрам, края кожи слегка приподняты и сморщены, в то время как блеклые оттенки розового и белого смешались по всей длине. Прошло чуть больше недели с тех пор, как они вместе ходили снимать швы, и слабая улыбка вернулась на губы Джисона, когда он вспомнил, как Минхо сдерживал слезы все это время, сжимая руку Хана, хватка становилась все крепче и крепче с каждой секундой. Минхо в конце концов сдался, позволил слезам, навернувшимся на глаза, упасть, и конфета, которую он получил за храбрость, стала наградой Джисону за то, что он пожертвовал своей рукой и позволил ей онеметь.
Несмотря на то, каким сильным выглядел Минхо и насколько жестким ему нравилось себя вести все время, Джисон пришел к пониманию, что под спокойным и собранным фасадом Минхо скрывается человек, ожидающий, чтобы о нем заботились. Ожидающий, когда его полюбят.
По легкой дрожи в голосе Минхо и открытой уязвимости в его темном взгляде было очевидно, что Ли нервничал и, возможно, немного стыдился, рассказывая Джисону о своем прошлом, о вещах, которые до сих пор преследовали его, но для Хана все это только заставило его почувствовать себя еще ближе к Минхо. Его собственное прошлое было совершенно иным; в конце концов, он сам никогда не был на грани смерти, но это все равно было больно, и Хан надеялся, что когда-нибудь у него тоже хватит смелости рассказать Минхо обо всем — хорошем, плохом и уродливом.
Джисон придвинулся ближе к Минхо и собирался заснуть, готовый наслаждаться оставшимся у них временем, прежде чем небольшое, но важное осознание заставило его проснуться, и он быстро обернулся, чтобы снова взглянуть на часы. 9:03 утра. Он осмотрел ноутбук Сынмина, все еще лежащий на столе, тяжелую коричневую сумку, все еще брошенную на кровать Джисона, нехарактерное отсутствие обычных звуков, которые обычно наполняли комнату в это время. Звуки подготовки Сынмина к занятиям.
Он немного приподнялся, ровно настолько, чтобы не потревожить Минхо, и покосился на расписание Сынмина, прикрепленное скотчем к стене.
О черт.
Его пальцы дрожали, чтобы дотянуться до телефона на столе, и Хан почти закричал в динамик, когда Сынмин наконец поднял трубку после двух гудков.
— Сынмин-а! — Джисон почувствовал, как Минхо пошевелился в его объятиях, на мгновение нахмурившись, он быстро провел пальцами по волосам Ли, чтобы снова усыпить его, ожидая ответа Сынмина.
«Пожалуйста, скажи мне, что ты на занятиях. Пожалуйста, не…»
— Что?
Хриплый, невнятный ответ, который получил Джисон, подтвердил его подозрения, и он быстро прокричал шепотом в трубку:
— Сынмин-а! Уже больше девяти! Почему ты все еще спишь? У тебя сейчас занятие профессора Бана!
— Сейчас не девять, Джисон… — ответил Сынмин, все еще полусонный, когда снова уютно устроился в объятиях Хенджина. Было тепло и уютно, эффект только усиливался от теплого дыхания Хвана, касавшегося изгиба его шеи, и он улыбнулся про себя, поднимая телефон, чтобы проверить время, хотя Ким был полностью уверен, что все еще было семь. Он проверил это всего минуту назад. — Сейчас не девять, Джисон, это… — он повторил снова, щуря затуманенные глаза на слишком яркий экран, и ему потребовалось больше пяти драгоценных секунд, чтобы, наконец, осознать правду. — О черт!
Было больше девяти утра. Они были обречены. И они были обречены больше, потому что Хенджин не понимал, что они обречены.
— Хенджин! Хенджин! Очнись! — сонный голос Сынмина срывался от паники, и он тряс Хвана так грубо, что на краткий миг, когда Хенджин открыл затуманенные глаза, ему показалось, что он лежит не на своей кровати, а недалеко от эпицентра внезапного землетрясения.
— Что случилось, детка? — Хенджин прохрипел, пытаясь подняться в сидячее положение, сонно протягивая руку, чтобы притянуть Сынмина обратно к себе. В комнате все еще было темно, только по краям ее виднелись очертания яркого света, проникающего через закрытые ставни, и он почти снова заснул, когда Ким схватил его за руку, вытягивая из кровати.
— Уже 9:10, Хенджин! — крикнул Сынмин, отпуская руку старшего, чтобы снова энергично пожать его. — Класс профессора Бана! Мы опаздываем на занятия!
Хенджин цокнул языком, уткнувшись лицом обратно в мягкую подушку, прежде чем пробормотать:
— Почему ты паникуешь из-за этого? У тебя и так идеальная посещаемость. Давай просто…
— У
тебя не идеальная посещаемость! — Сынмин снова завизжал, его лихорадочные пальцы вцепились в лодыжку и руку Хвана в попытке снова вытащить его из кровати. — Ради бога, вставай!
Хенджину удалось удержаться за простыню в последнюю секунду, но решительный рывок Сынмина заставил его все же упасть на пол, прихватив с собой простыню, пуховое одеяло и ничего не подозревающую подушку.
— Ой! Что за черт? — он поморщился, потирая спину, когда встал, слегка пошатываясь, поскольку его разум протестовал против резкого движения. — Что ты…
Прежде чем он успел закончить, Сынмин с грохотом исчез в туалете, и у Хенджина было всего две секунды тишины, во время которых он почти снова плюхнулся на кровать, прежде чем Ким вышел, крича в панике. Снова.
— Что мне со всем этим делать? — глаза Сынмина расширились от отчаяния, когда он опустил воротник рубашки и вытянул шею, прежде чем отчаянно показать на все засосы, которые потемнели за ночь. — Что мне делать? Я не могу уйти в таком виде!
Медленная, ленивая усмешка растеклась по губам Хенджина, когда он заметил метки на шее Сынмина и шагнул ближе, готовый нанести еще больше.
— Ты так чертовски красиво выглядишь, — прошептал он, все еще в полусне, но его улыбка погасла, как только он увидел сердитый взгляд Сынмина и крепко сжатую челюсть, мышцы которой подергивались, как у бомбы замедленного действия. — Ладно, успокойся. Успокойся, — Хенджин поднял руки, пытаясь придумать решение, прежде чем Сынмин ударит его или что-то в этом роде, и бросился к шкафу, чтобы вытащить толстый шарф, подарок на день рождения от матери и куртку. Он быстро обернул шарф вокруг шеи Кима, убедившись, что все спрятано, в то время как Сынмин засунул руки под куртку.
— Ладно, давай, пошли, — Ким схватил Хенджина за руку, заставив его перейти на бег, когда они выбежали из комнаты и помчались по коридорам.
Мышцы его тела были напряжены, и он кусал губы, уже опасаясь внимания, которое они привлекут, опоздав на урок. Сынмин бы пропустил сегодняшний день, у него
была идеальная посещаемость, и один день отсутствия даже не был бы заметен. Но если бы Хенджин был отмечен как отсутствующий, это нанесло бы большой удар по и без того тонущему кораблю оценок Хенджина, и Сынмин сам боролся бы с бурными водами, прежде чем позволить Хвану потерпеть неудачу.
Вопреки дурным предчувствиям и панике, бушующим внутри Сынмина, Хенджин подавил вскрик головокружения, вырвавшийся из него, когда они выбегали из здания общежития вместе — рука об руку, в то время как Сынмин был очаровательно закутан в его одежду. Он много раз совершал безумные побеги на занятия, но прямо сейчас каждый шаг, который Хван делал, казался началом приключения. Приключения с Сынмином.
Он все еще улыбался про себя, когда они, спотыкаясь, остановились перед закрытыми дверями класса, оба тяжело дышали, пытаясь отдышаться, но прежде чем Хенджин успел громко восхититься тем, как красиво выглядит Сынмин, Ким снова с грохотом распахнул двери класса. Осознание этого нарушения приличий поселилось глубоко внутри него, когда профессор Бан чуть не подпрыгнул от внезапного звука, бумаги выскользнули у него из рук, когда он прижал руку к груди, рассматривая тяжело дышащих и потеющих людей за дверями класса.
— Мистер Ким…
— Ким Сынмин. Хван Хенджин, — выдохнул Сынмин, прежде чем профессор Бан смог продолжить, остро осознавая, что совершает еще одно нарушение, и полностью выпрямился, чтобы сказать, — Присутствуют, профессор.
***
— Не могу поверить, что я это сделал, — Сынмин закрыл лицо руками, издав приглушенный стон разочарования, когда они шли по коридору после занятий.
— На самом деле это было довольно круто.
— Не могу поверить, что я пришел на урок в таком виде, — Сынмин указал на свои спортивные штаны, яркий шарф и белую куртку — совершенно неподходящий наряд для занятий и, судя по тому, что под шарфом собирается пот, совершенно неподходящий для солнечной погоды на улице. — Я могу только представить, о чем все могли подумать. О чем они могли говорить.
Разномастная одежда и растрепанные волосы были наименьшей из его забот, когда он, по сути, вошел в класс, держа Хенджина —
Хван Хенджина — за руку, а раздавшиеся приглушенные вздохи и шепот почти вызвали у него желание заползти в какую-нибудь дыру.
— Пусть говорят. Это все равно пройдет, — Хенджин пожал плечами, тепло улыбнувшись Сынмину, и протянул руку, чтобы аккуратно подтянуть шарф. — И ты сейчас выглядишь очаровательно, — прошептал он, улыбка стала немного шире, когда слабый румянец пробежал по хмурому лицу Сынмина.
Хван действительно хотел притянуть Сынмина к себе для поцелуя, чтобы окончательно стереть эту хмурость ободряющим касанием губ, но Хенджин знал, что если он сделает это, хмурость станет только глубже, вероятно, превратившись в расстроенный взгляд в ответ. Итак, он просто сделал то, что у него получалось лучше всего.
Хенджин встал за спиной Сынмина и мягко взял его за плечи, чтобы немного снять беспокойство с его тела, пока они шли по коридору. У них больше не было занятий в тот день или в оставшиеся две недели семестра, если уж на то пошло, и единственное, что им оставалось делать сейчас, это спать, готовиться к выпускным экзаменам и любить Сынмина. Он с нетерпением ждал только двух вещей из этого списка, хотя та, которую Хван исключил, требовала его предельного внимания.
— У меня болит голова, — пробормотал Сынмин, рассеянно потирая рукой лоб, пока его тело справлялось со всеми криками и рыданиями, которые он натворил прошлой ночью под дождем, в то время как его желудок тихо заурчал, давая ему осознать тот факт, что его организм обходился без пищи уже более двенадцати часов. — Ты пойдешь со мной в круглосуточный магазин? — спросил он, оглядываясь через плечо на Хенджина, и его брови нахмурились в замешательстве, когда старший покачал головой, несколько раз прищелкнув языком.
— Вот почему у тебя всегда болит голова, — упрекнул Хенджин, идя в ногу с Сынмином, когда они спускались по лестнице здания своего отдела. — Для тебя нет еды из круглосуточного магазина. Я приготовлю тебе нормальный завтрак.
Сынмин сдержался от саркастического замечания, включая слова «яд» и «диарея», которое почти сорвалось с его губ, прежде чем он вспомнил, что Хенджин приготовил для него совершенно съедобный и восхитительный обед много недель назад.
Поскольку они так пылко признались друг другу в любви и продолжили это страстным поцелуем, Сынмин думал, что они будут хихикать и кружиться друг от друга. Большая часть его
была веселой и легкомысленной рядом с Хенджином, но теперь, когда они шли по той же тропинке, среди тех же деревьев, которые три месяца слышали их ссоры, было трудно не чувствовать себя немного неловко из-за его собственных действий, особенно на публике. Было легко обнять Хенджина и притянуть его к себе в уединении комнаты, и так просто позволить нести себя и сидеть на коленях у Хвана, пока они были только вдвоем, но теперь его пальцы напряглись от усилия сопротивляться желанию провести ими по волосам или лицу Хенджина, в то время как его взгляд торжественно отслеживал небольшое количество людей, проходящих мимо них. Он просто хотел затащить Хвана обратно в свою комнату и снова поцеловать его, потеряться в глубинах любви Хенджина и позволить каждому тривиальному беспокойству раствориться в эфире.
Он покачал головой, отгоняя мысли, которые заставляли его излишне краснеть, прежде чем вытащить телефон.
— Ничего, если я также приглашу Джисона? На завтрак? Или я могу просто покушать в столовой?
— Позови, позвони ему, — Хенджин отмахнулся от остальных слов пожатием руки. — Мне нужно, чтобы Эльз… Минхо-хен тоже позавтракал. Он слишком долго пропускал это.
Сынмин кивнул, придвигаясь ближе к Хенджину, пока набирал номер Джисона. Хан также закончил свои занятия в этом семестре, и на его лице расплылась улыбка, когда он задался вопросом, что произошло между Джисоном и Минхо прошлой ночью.
«Алло?» — Джисон ответил, его слова были едва различимы в сонном хриплом голосе, и Сынмин нахмурился в легком замешательстве.
— Ты все еще спишь? Я думал, ты проснулся.
«Сплю».
— Хочешь позавтракать?
«Нет».
Сынмин пораженно вздохнул.
— А что насчет Минхо-хена? Он проснулся? — спросил Ким, взглянув на Хенджина, который уткнулся лицом в телефон, бесстыдно подслушивая их разговор.
«Спит».
— Минхо-хен спит? Уже больше десяти утра! — воскликнул Хенджин, удивленно отклоняясь в сторону, пока обрабатывал информацию.
Минхо умудрялся просыпаться в восемь даже во время своего недельного отстранения, и на мгновение Хенджин задумался, пили ли Джисон и Минхо прошлой ночью. Однако он никогда не видел, чтобы Ли пил, и ему казалось маловероятным, что он стал бы пить, когда был с Джисоном. Хенджин указал на телефон, и Сынмин передал его ему после микросекундного колебания.
— Эй, с Минхо-хеном все в порядке? — спросил Хенджин, теряя терпение, когда Джисон вздохнул и недовольно цокнул языком, прежде чем дать ответ.
«С ним все в порядке. Мы просто спим», — Джисон ворчал, раздражаясь из-за того, что ему приходилось сжимать телефон в руке — руке, которой вполне можно было провести по волосам Минхо.
— Вы, ребята, на самом деле спали вместе или что? Почему вы оба так долго спите? — спросил Хенджин, заработав раздраженный взгляд Сынмина и приглушенное «отвали» Джисона, прежде чем, наконец, вздохнуть. — Слушай, просто скажи Минхо-хену, чтобы он проснулся. И ты тоже проснись. Я принесу завтрак.
Раздраженный стон Джисона был последним, что услышал Хенджин, прежде чем линия оборвалась со звуковым сигналом, и он повернулся к Сынмину, недоверчиво усмехаясь.
— Ты это видел? Он только что повесил трубку.
— Пусть спят. Я рад, что Джисон немного поспал, — ответил Сынмин, убирая телефон обратно в карман. — В любом случае, он плохо спал в эти дни.
Хенджин задумчиво промурлыкал. Он был рад, что Минхо тоже хорошо спит, по крайней мере, достаточно хорошо, чтобы преодолеть свой собственный циркадный ритм, но отсутствие аппетита у Минхо вызывало у него растущее беспокойство. Он жил с Минхо уже три месяца, и хотя Ли с удовольствием ел, если его тащили в столовую или угощали хорошо приготовленным блюдом, он предпочитал перекусывать всякой дрянью, особенно мятным мороженым, занимающим все место в холодильнике, если его предоставить самому себе.
— Давай сделаем это, — наконец сказал Хенджин, с усмешкой взглянув на Сынмина, и его рука быстро обхватила его за талию, когда они вошли в относительно пустой вестибюль их общежития. — Мы пойдем в мою комнату, приведем себя в порядок, а потом я приготовлю вкусный, полезный завтрак для всех нас, пока ты будешь поддерживать мою мотивацию частыми поцелуями в перерывах, желательно через каждые десять секунд. Как насчет этого?
Сынмин усмехнулся, поворачиваясь всем телом к Хенджину, в то время как на его губах играла ухмылка.
— Как насчет этого? Ты готовь, а я буду поддерживать твой ум в тонусе, объясняя некоторые литературные теории, которые важны для предстоящего финала.
— Нет, — Хенджин застонал, заходя в лифт вслед за Сынмином. — Как насчет этого? Я приготовлю, ты поцелуешь меня, а потом будешь объяснять по одной теории каждые тридцать минут.
— Как насчет этого? — Сынмин улыбнулся, протянул руку, чтобы нажать кнопку этажа Хенджина, прежде чем скрестить руки на груди. — Ты готовишь, а я буду задавать тебе вопросы, и за каждый твой правильный ответ я позволю тебе поцеловать меня.
Хенджин, не теряя времени, притянул Сынмина ближе в тот момент, когда двери лифта закрылись, заперев их одних внутри на несколько секунд, и возбужденная улыбка расплылась по его лицу, когда он ответил:
— Идеально.
Сынмин улыбнулся, покачав головой при виде восторженного блеска в темных глазах Хенджина, но прежде чем он смог отвести взгляд, Хван коснулся пальцем щеки Сынмина, мягко наклоняя его лицо к себе.
— Так это был правильный ответ? — прошептал он, его взгляд был прикован к понимающей ухмылке, растекшейся по губам Сынмина, и когда Ким на секунду прикусил губу, Хенджин был полностью уверен, что это было нарочно.
Сынмин слегка прижал руку к центру груди Хенджина, наслаждаясь тем, как сердце старшего забилось быстрее от его прикосновения, прежде чем наклониться вперед, чтобы расположить свои губы чуть выше уха Хенджина. На пару секунд он позволил своему дыханию коснуться уха Хенджина, почувствовав, как рука на его талии сразу напряглась, и как только лифт зазвенел, он прошептал слово, которого Хенджин ждал — «да» — прежде чем ухмыльнуться и выбежать в открытые двери, слегка взвизгнув, когда Хван побежал за ним по коридору, чтобы поймать его.
И хотя он знал, что может легко убежать от Хенджина, Сынмин позволил поймать себя. В конце концов, он перестал убегать от Хенджина некоторое время назад.
И побежал к нему.
