Чёрный маг

      Около двенадцати часов дня в одиночную палату, залитую ярким весенним солнцем, вошли несколько человек. Впереди всех шел почтенного возраста гражданин в кипельно-белом халате, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Коротко кашлянув, человек присел на табурет рядом с кроватью, на которой сидел поэт, и ровным звучным голосом произнес:       — Доктор Стравинский, любезнейший Иван Николаевич.       Иван недоверчиво посмотрел на доктора, но все же заговорил:       — Вы доктор?       На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову.       — Послушайте, — начал Иван, — мне нужно идти! Как же вы не понимаете! Ведь драгоценное время упущено. А между тем он мог уже столько бед натворить.       — Успокойтесь-успокойтесь, Иван Николаевич! Вам нельзя волноваться.       — От чего это нельзя? — удивился поэт. — Меня в сумасшедшие здесь вырядили, никто даже слушать не желает!       — Ну что вы из крайности в крайность, — доктор добродушно улыбнулся. — Я с удовольствием вас выслушаю, и в сумасшедшие вас рядить никому позволю.       Иван хмыкнул и отвернулся к окну. Ворох беспокойных мыслей в голове вызывал болезненный спазм, и, зажмурившись, поэт снова повернулся к доктору.       — Ну что же вы, не робейте. Смелей! Говорите!       — Так слушайте же: вчера вечером на Патриарших прудах мы с Мишей Берлиозом, ныне покойным, встретились с таинственной личностью, иностранцем не иностранцем, уж точно, не знаю, который лично видел Понтия Пилата.       В палате воцарилась тишина. А свита, сопровождающая доктора, даже не шелохнулась.       — Понтия Пилата? Пилат, это – который жил при Иисусе Христе? — щурясь, спросил Стравинский.       — Именно!       — А Берлиоз? Это тот самый, который погиб под трамваем?       — Да это он его убил! — закричал Иван. — Знал, гад, что Аннушка разлила подсолнечное масло... А он и поскользнулся как раз на этом месте!       — Позвольте, а при чем тут подсолнечное масло? И кто же эта Аннушка?       Заговорив словами покойного Берлиоза, доктор неосознанно вернул поэта в день убийства.       Лицо его перекосило. Сделалось хмурым и неприветливым.       — Да к черту Аннушку! — выплюнул Иван. — Она тут не при чем совершенно! Старая дура какая-то с Садовой. Здесь другое. Иностранец этот, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Знал и о том, что Миша встретит свою смерть под трамваем. Знал и о том, что меня упекут в сумасшедший дом. Все знал! Все просчитал! Вы меня понимаете?       — Отлично понимаю, — ответил Стравинский и, коснувшись колена поэта, добавил: — Не волнуйтесь и продолжайте.       — Так вот, этот консультант проклятый, а он врет, что он, консультант, обладает какою-то необыкновенной силой. Понимаете? Я за ним погнался, а догнать не смог. А между тем расстояние все увеличивалось, хотя должно было быть наоборот. А с ним еще трое, и тоже хороши, но в своем роде: какой-то длинный, клетчатый, в битых стеклах, голос у него такой звонкий, будто колокол. Усики белые торчат в разные стороны. Другой, напротив: крепкий, широкоплечий, с котелком на голове. Он точно с ними за одно! И, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Я сам видел, как он билет лапой протянул!       Никем не перебиваемый, Иван продолжал говорить. И говорил он с присущими ему жаром и убедительностью.       —.... ловить его надо и как можно скорей! Он таких бед натворить может, что горе не оберешься! Это я вам точно говорю!       — Так вы хотите, чтобы его арестовали? Я вас правильно понимаю?       — Ну наконец-то! Хоть один нормальный оказался.       Облегченно выдохнув, Иван встал с кровати и бодро зашагал к выходу. Однако покинуть пределы палаты так и не смог. Безмолвно наблюдавшие за этим граждане в белых халатах перегородили собой дверь.        — Что же это? Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.       — Ну что ж, я выпущу вас отсюда, если вы ответите мне еще на пару вопросов.       Предложение профессора поэту не понравилось. Однако, прежде чем ответить, он все обдумал, морща лоб, и, наконец, ответил:       — Задавайте свои вопросы. — махнув рукой, Иван снова сел на кровать и хмуро посмотрел на профессора.       — Скажите, — протирая очки краем халата, начал Стравинский, — а помимо Берлиоза и той троицы, о которой вы говорите, на Патриарших еще кто-то был?       Тут наступила полная тишина.       «Та девушка, — подумал Иван, поджав губы. — Но позвольте! Ведь это я ее видел. Миша ведь не заметил. Или та скамейка в действительности была пуста и все это мне показалось. А что, если она с ними заодно? И почему только она в моменте возникла на этой чертовой скамейке? Откуда она вообще взялась и почему я не помню ее лица? Нет. Она была там. Была! Этого отрицать нельзя!»       — Есть кое-что еще, о чем я умолчал....       — Внимательно слушаю.       — Перед тем как появился этот консультант, на Патриарших я увидел девушку. Она сидела неподалеку и что-то записывала в своем блокноте. А может, и не записывала. В любом случае она была там! Была! И даже если Миша ее не заметил, это ни о чем не говорит. И клетчатый этот тоже там был.       — А почему только вы ее заметили? — осторожно спросил Стравинский.       — Да черт ее знает. Заметил и все тут. — покраснев до самых ушей, Иван опустил глаза.       — Все ясно. Ну что же, славно, славно! — отозвался Стравинский. — Вот все и выяснилось. Действительно, зачем же мы будем задерживать вас, если вы торопитесь поймать этого консультанта. Однако позвольте, прежде чем вас снова доставят сюда, задать вам последний и самый главный вопрос?

***

      Посреди космической бездны, среди звёзд кроется особый мир, скованный исполинскими ледниками. Над его изрезанным горизонтом неподвижно висит гигантская тень, закрывая собой звезды. А по пурпурно-красному небу медленно ползёт чёрное солнце. Его свет не в силах развеять сумрак, что веками окутывает замерзшую равнину, рассеченную множеством бездонных трещин. Недружелюбный мир, служащий пристанищем для тех, чья жизнь непостижимо долго течёт по законам измерения, отличного от мира смертных.       — Мессир, прикажете вернуть голову?       — Терпение, любезный Фагот. У нас есть более важные дела. И дела эти не требуют отлагательств. Итак, — устроившись в кресле, Воланд протянул руку, принимая поданную чашу вина. — Вы нашли её?       — Точно так, мессир! Но вот курьез, в городе есть ещё одна энергия, схожая с той, что мы так долго искали. Что если...       — Исключено, — вмешался Азазелло. — Это место должна занять ведьма.       — Да, но энергия. Я почувствовал ее сразу, стоило мне коснуться ее руки. Если почувствовал я, то вы, мессир, — почтительно склонив голову Фагот продолжил, — знаете, что это значит.       — Королевой непременно должна быть женщина с именем Маргарита, рожденная в городе проведения бала, и никак иначе. Её судьба предрешена, равно, как и его. Их союз нерушим и в то же время обречён. А насчет Виктории ты прав, Фагот. Я убедился в этом лично. В действительности ее энергия схожа с той, что мы искали. Но это не она.       — Всего лишь человек, — вмешался Азазелло, покачав головой. — Она была здесь, — указав на кресло, в котором сидела Виктория, демон продолжил, — на этом самом месте, мессир. Она держалась достойно, хоть и была напугана. Я не смог подобраться ближе. Крестик на ее шее помешал.       — В том не было необходимости, Азазелло. Однако это создает определенные проблемы.       — Позвольте заметить, мессир, — Фагот покрутил в руке чашу, — мы следили за ней, как вы и просили. И она нас не разочаровала. Более того, ни разу не сообщила специальной комиссии о том, что здесь увидела. Бегемот исправно наведывался к ней в гости под видом скрипов, шорохов и стуков. Но и это ее не испугало.       Отпив из чаши, Воланд улыбнулся, блаженно прикрыв глаза. Приятная горечь обожгла внутренности, на миг пробудив давно забытое чувство. Вспыхнувший азарт, неподдельный интерес и влечение к той, чей век неумолимо и беспристрастно двигался вперед.       « Это была не первая их встреча. Воланд действительно был очарован. Но теперь, когда она была так близко, он не мог отказать себе в удовольствии провести с ней еще немного времени, прежде чем он покинул бы этот город. Он смотрел на нее, пытаясь рассмотреть каждую деталь, каждую родинку на ее шее и открытых округлых плечах. Смотрел на шелковый водопад темно-русых волос, волнами струящихся по изящным плечам. Смотрел на пухлые губы цвета вишни. Смотрел в глаза и совершенно точно тонул в омуте медово-карих.»       — Бегемот!       На зов из черной пасти камина вылез толстый кот. Сейчас он не был похож на обычного кота, которого привыкла видеть Виктория. Сверкнув левым глазом, демон ощетинился, издал шипящий, ни на что не похожий рык и в следующую секунду вскочил на люстру. Раскачиваясь на антикварном хрустале, Бегемот неестественно вывернул голову. Из открытой пасти капала слюна, а язык, длинный и шершавый, прошелся по когтистой лапе.       — И все же бензин тебе противопоказан, друг мой! Ты после него сам на себя не похож. Не демон, а шут гороховый! — оскорбился Коровьев.       — Дело тут не в бензине, — отозвался демон. — Мессир, вы меня звали?       — Скажи мне, Бегемот, как, по-твоему, смог бы ты доверить ей свой секрет?       — Ступая по земле в обличие кота, могу сказать, что человек, проникшийся любовью и состраданием к животным, не способен на жесткость и мрр... — спрыгнув с люстры, Бегемот встал на задние лапы, вильнув хвостом, — ... убийства...       — Пороки и грех сладострастия присущи всем смертным без исключения, друг мой, — улыбнувшись, Воланд перевел взгляд на пустынную бездну за окном. — Однако любовь к животным — одно из проявлений человечности.       — Да! Именно. — оживился Бегемот.       — В таком случае делай то, что требуется: верни голову литератора и сообщи Абадонне. Я хочу его видеть. — Будет сделано, мессир!