Мы невозможны

      В серых, только-только зарождающихся рассветных сумерках, лицо Геллара выглядело лунно-бледным. Красиво. Он так и уснул на краю огромной кровати, свернувшись клубком. Не смея покинуть без приказа спальню господина. Хотя… Почему бы это щеночек не посмел? Ну, поверить в то, что он ждал Ниранна, было бы ещё более нелепо.       Скорее всего, просто думал, переживал и страдал от своей порочности, да и провалился незаметно в сон. Немудрено после похода и последовавших за ним событий. Весьма насыщенных для щеночка. Да даже и для самого Ниранна. Кто бы мог подумать, что под ледяным образом кроется такой вулкан тёмных страстишек? Никто, кроме Ниранна, разумеется. Пылкий мальчик. И снова можно хвалить свой выбор и себя заодно. И в этом приятном дополнении к основной задаче, тоже не ошибся.       Ниранн, как был в штанах и рубашке, скользнул в кровать. Тревожить щеночка не стал, лёг поодаль, заложил руки за голову и прикрыл глаза. Пары часов сна в обнимку с Винаем, на его узковатой для двоих кровати, ему хватило, как всегда хватало в первые дни после ритуала. А вот желание утех насытить было сложнее — похоть вырастала невообразимо. И щеночек только разогрел аппетит. Ходить завтра Винаю с некоторым затруднением. Наставник в такие дни ненасытен, требователен и груб. Особенно после того, как его самого неумело, но так горячо и страстно отымели.       — Ты так и задумывал с самого начала? — приятные мысли были безжалостно разбиты холодным лезвием голоса Геллара. — Заставить меня считать, что хочешь взять меня, и вынудить в итоге сорваться. Чтобы получить то, что ты хотел на самом деле.       Надо же, проснулся. Почуял хозяина.       — Ну не с самого, — Ниранн улыбнулся. — Только когда понял, что тебя больше возбуждает брать. И ты слишком длинно формулируешь мысли. Лучше упрощай — я пойму.       Геллар повернулся к нему лицом. Лицо было злым. Щеночек ещё сильнее, чем думалось. Не в муках совести насчёт своего падения он тут страдал, а бесился из-за того, что опять не сумел ни полшага выиграть у мерзкого развратного мага. Несомненно — хорош.       — А какое тебе дело, что там меня возбуждает? Ты же говорил, что тебе наплевать на мои желания.       — Это ты меня сейчас отчитать пытаешься, щеночек? — Ниранн вздохнул притворно тяжело. — Ну, валяй, отчитывай. Только вот ты только что сам признался, что такие желания у тебя были. То есть я был прав. И ты должен быть доволен, а не шипеть на меня, как облитый водой кот. Или ты предпочёл бы сам отдаться мне, чтобы только подтвердить твои нелестные суждения о своём хозяине? Неумная и проигрышная стратегия. Но если ты настаиваешь…       — Ты не ответил на мой вопрос.       Упрямый. Восхитительно упрямый и очаровательно уверенный в себе.       — Как скажешь. Мне наплевать на твои желания по-прежнему. А на свои нет. И моё желание — заставить тебя испытывать страсть. А иначе мне скучно.       — И ты даже готов сам подставить зад для этого?       — Да. И не только зад.       — Тебе нравится подчиняться?       — Да.       — Терпеть боль?       — Да, — Ниранн кусал губы, чтобы не рассмеяться. Сколько уже раз этому наглому щеночку уже удавалось рассмешить его почти до колик? Редкий дар.       — Унижаться?       — Хм… Я не вижу в этом никакого унижения, прости, если я разочаровал тебя в твоих фантазиях. Или твои фантазии меня ещё ждут впереди? Ну тогда и разберёмся, что есть унижения, и буду ли я ими наслаждаться. Твой список страшных извращений закончен? Потому что мой гораздо длиннее. Но я пожалею твою невинность. Пока. Скажу только, что мне одинаково нравится брать и давать, подчиняться и подчинять, дарить боль и принимать этот дар. Я ценю страсть в её чистом виде, и чем больше она окрашена сильными чувствами, эмоциями, тем она ценнее и изысканнее. И что при этом делается, вообще не имеет значения.       Геллар сел, подтянул ноги к груди и уставился на него чуть ли не с жалостью. Ну как на умалишённого. Прелесть.       — Ты же попросту похотливая шлюха, Ниранн Вирот! Ты придумал целую философию для своей похоти, но это не меняет грязной и простой истины — ты шлюха.       И замолчал, не отводя пытливого взора. Наверное, чтобы Ниранн успел проникнуться чудовищностью этих слов и казнить его на месте.       — М? Побыть шлюхой для своего раба — разве это не пикантно и очень волнующе? Я возбуждаюсь даже когда говорю об этом. Хочешь проверить?       — Знаешь, я думал, что ненавидеть тебя больше уже невозможно, — сказал Геллар презрительно и отвернулся. — Оказывается, я ошибался.       — Замечательно, щеночек, — Ниранн с усилием стряхнул с себя веселье. — Это у любви есть пределы. У преданности и уважения. Ненависть же безгранична. Это сильное чувство и честное — я предпочту его. Тем более, что оно служит изумительной приправой к твоей страсти. Я позабочусь о том, чтобы это чувство не угасало. Веришь мне?       — Я в тебе не сомневаюсь, — горький яд в голосе Геллара опьянял. — Ты же всегда говоришь мне правду. Позволишь её и мне?       — Конечно, щеночек, всегда.       — Ты говоришь о страсти, … господин. Но я презираю тебя, ты мне омерзителен. Моё тело предаёт меня, да. Может действительно оттого, что я юн и неопытен. А может я и сам больной урод, извращённый ересью, просто не знал об этом. Но всё, чего мне хотелось сделать после того, что случилось — кроме того, чтобы сдохнуть, конечно — отмыться, содрать с себя кожу и отмыться ещё раз.       — Моя купальня всегда в твоём распоряжении, щеночек, — Ниранн улыбнулся со всей теплотой, на которую был способен. — И ты всегда можешь попросить наказать тебя за твою нечестивую похоть. Я слыхал, что особо рьяные Ревнители в Амеронте посещают экзекуторов после визитов в бордели. Запретная страсть становится только слаще, если она окрашена мечтами о будущем покаянии.       Геллар не ответил. Отворачивал лицо, очень старательно демонстрировал высокомерное презрение. Переигрывал малость. Не надо быть магом, чтобы ощутить кипение ярости в его душе. А ярость не оставляет места для иных чувств. Ниранн Вирот очень хорошо это знал. Когда-то очень давно именно ярость помогла ему начать свой путь наверх. И подняла наверх. Этот огонь пылает и в щеночке, он думает, что сгорает в нём. И сгорит до пепла. Но он ошибается.       — Сегодня в полдень тебя заклеймят, — сказал Ниранн. — Будешь носить мой знак на теле.       Геллар дёрнул плечом и язвительно улыбнулся.       — Вроде ты говорил, что не станешь наказывать меня за побег. Или это наказание за минувшую ночь, господин? Или за мои слова? Я оскорбил тебя?       Ниранн откинулся на изголовье.       — Не надейся. Ночь была великолепна, я получил несомненное удовольствие. Слова — забавны. Это не наказание, щеночек. Это признание твоего статуса. Награда. Ты стал ещё более ценным трофеем, когда сумел сбежать от дахака.       — Нелепо, — фыркнул Геллар. — Ты же сам всё подстроил.       — Ну об этом знаем только я и ты.       — То есть остальные не стали преследовать меня просто так? Не ты им велел не замечать?       — Похоже, ты не понимаешь отношения дахака к личной собственности. Ты — не раб кабара, ты мой раб. И вся ответственность только на мне. Я могу приказать своим людям что-то делать с тобой, но если приказ не поступил, им нет до тебя никакого дела. Дахака не из моего ир-кабара, конечно, поймали бы тебя и доставили ко мне, увидев ошейник. Но только из уважения ко мне. И они бы рисковали своими жизнями за право выказать это самое уважение.       Геллар нахмурился, потом посмотрел уже с явным любопытством.       — То есть, для всех остальных дахака я не являюсь рабом?       Ниранн молча улыбнулся ему и закрыл глаза.       Где черта, которая способна отделить смирение от разумного расчёта? Обмануться честностью врага и следовать его советам? Или же цепляться за остатки самолюбия? Найди истинную цель, которую преследует враг, и ты узнаешь ответ на этот вопрос.       Нельзя строить дом на фундаменте из соломы. И всё нагромождение действий, кажущихся прочной каменной кладкой, рассыпается в хлам, если стоит на соломенных опорах. Так вот, основная ошибка — и есть та самая соломенная опора. И сколько бы не принимал потом, казалось бы, верных решений — всё окажется впустую. Тут только один выход — сносить до земли эту постройку и начинать заново.       Все попытки Геллара противостоять дахака были противостоянием человеку, который вовсе не являлся Ниранном Виротом. В этом он чудовищно ошибся с самого начала. Настоящий Ниранн Вирот был всё время на виду, и в то же время Геллар его не видел. Щенок слепой — прав Винай.       Какой из него дознаватель? Он же даже не в состоянии работать с очевидными и поверхностными фактами. Такими как внешность, происхождение или вот, к примеру, — возраст. О, нужно было врагу снисходительно выдать инструкции, чтобы глупый щенок задумался — а какая же демонова пропасть лет разделяет недавнего курсанта и мага Тангаты, достигшего почти самых вершин власти в зловещем культе?       С самого начала Геллар видел в Вироте чуть ли не ровесника. Да, мага, да врага, да влиятельного господина. Но в целом — молодого мужчину. И вёл себя соответственно этому видению. А на самом деле? Его пленило существо древнее, как развалины крепостей Первых людей в Амеронте. Ну может не настолько, но что-то близко к этому. И пленило вовсе не для того, чтобы почесать самолюбие трофеем или потешиться в постели. Ну, не только для этого… Чем ты вообще слушал, Геллар Лэт Бракс? Сам Вирот, действительно подтверждая свои слова о честности, не единожды говорил, что имеет планы на него. И учитывая всё остальное, можно заподозрить что планы Тени над Тенями Дахака Кабар вовсе не ограничиваются желанием кувыркаться в постели с неопытным юнцом. Ну а гордый и несгибаемый цептор Амеронта был слишком занят мыслями о своей несчастной судьбе и об охране своей задницы. И даже не задумался о том, что все эти «планы» могут вполне себе нести угрозу самому Амеронту. Идёт война, в конце то концов. И ты на войне, цептор.       Вот это как раз больше соответствует уровню Ниранна Вирота. Настоящего. Сумей увидеть, наконец, за гибкой фигурой, молодым смазливым лицом и вечным дурацким весельем, то древнее чудовище, которое уж наверняка не одного противника ввело в заблуждение этим самым лицом, шёлковой гривой чёрных волос и умелыми ласками. Опять же, как не научиться за сотни лет искусству соблазна?       Утро неумолимо вползало в роскошную спальню дахака. Геллар думал. Кусал ногти и бездумно рассматривал резкий профиль лежащего рядом Ниранна.       — Сколько тебе лет, Нир?       — Меньше, чем ты думаешь, — не открывая глаз, ответил дахака. — Возраст мага — величина очень относительная.       — Увиливаешь от ответа?       — Вопрос неправильный, щеночек. Что даст тебе цифра? Ты же не из любопытства спрашиваешь.       — И всё-таки?       — Сто девяносто два.       — Мальчишка, — Геллар перекатился на живот и оперся подбородком на руки.       Ниранн усмехнулся.       — Верно. По сравнению с другими магами, достигшими когда-либо таких высот — мальчишка. И за это меня ненавидят и боятся ещё больше. Беру свои слова назад — вопрос был не лишён смысла.       — Про награду и статус придумал? Просто хочешь пометить меня, или же это ещё какая-то магия?       — Наклонись.       Геллар скрипнул зубами и склонился над лицом дахака. Ниранн положил ладонь ему на шею, притянул к себе и коснулся губ лёгким поцелуем.       — Умница. Ответ — отчасти.       — Отчасти — что?       — Отчасти — всё из названного тобой. Учись задавать чёткие вопросы, если хочешь услышать конкретные ответы. Закончили. Одевайся и иди кормить собак. В полдень придёшь в главный зал.       В главном зале Ниранн, казалось, собрал весь ир-кабар. Сам сидел на кресле, нескромно напоминающем трон, в лёгких шёлковых одеждах и с лицом торжественным, будто не гнусность очередную задумал, а и впрямь собрался награждать своего раба. Справа от господина стоял Винай, низко опустив бритую голову, а посредине зала расположилась медная жаровня на причудливо изогнутых ножках. Переливалась огненным нутром раскалённых углей, угрожала торчащей рукоятью толстого прута. Само клеймо пряталось в углях. Поджидало.       Геллар окинул быстрым взглядом всю эту картину и направился прямо к жаровне. Опустился на колени, глотая нагретый, дрожащий от жара воздух. Ниранну нужно представление? Ну и пусть себе тешится. Левое плечо цептора уже принимало знак ордена. И наносило его не калёное железо — а кое-что похуже. Выжигалось Силой эвоката. И боль была невероятной, даже для лэта. Сдюжит и это клеймо.       — Геллар, кабар оценил твою ловкость и упорство, — сказал Ниранн. — Ты — ценный трофей. И я хочу, чтобы каждый тангар знал, что ты принадлежишь Ниранну Вироту, Тени над Тенями, Стальному Псу. Можно избавиться от ошейника, но нельзя стереть то, что запомнит плоть. И дух. Сними рубашку и прими мой знак.       Не глядя на него, Геллар стянул рубашку, которую тут же принял один из дахака. Кажется даже Тханет, которого Геллар когда-то пытался вызвать на поединок. А к жаровне подошёл Имрис. На его руке была надета толстая кожаная рукавица.       — Хочешь заклеймить мой дух, господин? — Геллар поднял голову. — Должно быть, это очень искусная магия, я о такой даже не слыхал.       — Плоть запомнит боль, а дух запомнит знак, Геллар. Когда-нибудь я скажу слово и дух услышит его. Пока же пусть все будут знать, что я — Ниранн Вирот — признаю высочайшую ценность своего раба и дарую ему свою полную защиту.       — Это редкая честь, армох, — шепнул быстро Имрис. — Не сглупи.       Геллар мотнул головой. То ли согласно, то ли раздражённо — он не понял и сам. Но словам оружейника поверил сразу отчего-то. Не сглупи. Пора взрослеть, цептор Бракс.       — Шея, кан-ир? — деловито спросил Имрис, протягивая руку к железному пруту. — Как обычно?       Ниранн ненадолго задумался. Потом, словно нехотя, медленно произнёс:       — Нет. Правое предплечье, внешняя сторона, три пальца ниже локтя.       — Кан-ир, — голос Имриса дрогнул. — Я верно расслышал…       — Старый пёс оглох? — насмешливо и в то же время жёстко спросил Ниранн.       Знать бы ещё, что всё это значило. Геллар перехватил внимательный, ждущий взгляд Вирота и, не колеблясь, вытянул правую руку.       — Ты слышал господина, Имрис. Я готов принять его волю, а ты?       Железо впилось в плоть огненными клыками. Вцепилось мёртвой хваткой. Боль полоснула от руки по всему телу пылающим веером, запах палёного мяса ударил в ноздри. Крик, что родился в горле, Геллар сумел проглотить. Поперхнулся, закашлялся, но устоял.       Зал поплыл перед глазами, и чтобы удержаться, не осесть вниз, Геллар цеплялся взглядом за багрово-чёрный символ своего рабства — оскалившаяся морда пса и две переплетающиеся буквы — Н.В.       Ниранн жестом поманил к себе. Геллар приблизился, встал по левую руку хозяина, снова согнул колени. Заметил пристальный и очень недобрый взгляд Виная. Рука Ниранна легла на голову раба, скользнула на лоб, отёрла липкий дурной пот и вернулась на затылок. Ласкала. В глазах господина было восхищение.       Где та черта, которая отделяет истинное смирение от жертвы во имя цели? Пока ещё неясной, неопределённой, но учуянной вдруг. Как будто ветер донёс едва слышный запах первых весенних цветов на исходе зимы.       Стоя на коленях у трона врага, клеймёный именем его, в ошейнике раба, Геллар увидел вдруг с обнажённой и беспощадной откровенностью немыслимо долгий и сложный путь, предстоящий ему. И путь этот начался именно сейчас. В этот самый момент.       Он слишком мало знал, а понимал ещё меньше, но принял лишь одно, чётко, без тени сомнений — этот путь вёл к его свободе.