Безначалье

— Слышишь, Костян, ты че, подставить меня перед кем-то решил? Зачем тебе мои вещи? — кричал в трубку разгневанный полицейский посреди ночи. — Не понял, Гриш, ты время видел? Че случилось? — Я еще раз тебя спрашиваю: зачем тебе документы об усыновлении Вероники? — Вы там конченые что ли всей семьей? Какие документы? Короче, Гриш, приди в себя. Созвонимся еще, — сказал Костя и положил трубку. — Сука! - ругался Измайлов. Снежный ком неприятностей с каждым днем становился все больше, а Гриша все напряжёней. Факт пропажи очень важных для него бумаг окончательно выбил его из равновесия. — Ты че орешь? — спросила Вероника, зайдя в комнату брата. Девушку разбудил телефонный разговор Григория с ее мужем. Она чувствовала себя виноватой перед самым родным ей человеком и не могла позволить себе оставаться в том безучастной. — Прости, — еле слышно сказала она, оперевшись на дверной косяк. — Не понял, за что? Че опять-то? — Да ниче, не закипай. Просто…выходит если бы не я, то ничего бы этого не было. И я иногда думаю о том, что это как будто… забирает у тебя жизнь что ли… — Ник, че ты опять начинаешь? Время видела? Иди спать, — просил Гриша, но Ника никак не уходила. Она молча смотрела в его глаза, такие же голубые, как у мамы, а перед напротив все отчетливее вырисовывался образ отца. Все же Гриша был страшно на него похож. Можно сказать копия. Такое случалось с ней только в те моменты, когда что-то неприятное случалось. Отчего-то ей думалось, что папа бы защитил, как в детстве. — Был бы папа, он бы... — Хватит мечтать. Не сейчас. У тебя мания какая-то приправлять слезами и без того крупный пиздец. Приди в себя. Включись уже. Я не знаю, ты на другой плане что ли? Мамы с папой нет давно и никогда больше не будет. — Да че ты разорался опять? Че я тебе сделала? Я же просто сказала, к слову пришлось. Хотела помочь просто… — Всё, всё, прости. Уйди только, пожалуйста. Ты здесь не причем, но дай я сам все решу. — Да я помочь может хочу решить свои же проблемы, а? Не думал? — Так ты не помогаешь! — сорвался Измайлов, повысив голос, как бы сказал Яковлев, демонически. — Ты только больше их создаешь! Не беси, Ника. Пожалуйста. Я сейчас наговорю тут всякого, иди лучше. — Ты уже. Вероника захлопнула дверь с характерным «обиделась». Конечно, Григорий и ее прекрасно понимал: он бы не желал услышать о себе то же самое. Но извиняться и решать что-то ему совершенно не хотелось. Измайлов вдруг почувствовал себя по уши в проблемах, как в грязной луже. Украденные фотографии — полбеды. Гришу напрягало исчезновение некоторых документов, среди которых было свидетельства об усыновлении Вероники и гибели их родителей. Сестре он о пропаже так и не нашел в себе силы сказать. Прежде предстояло ответить на вопрос «зачем», но Константин лишь отмахивался. Полицейский снова судорожно набрал номер своего шурина, однако гудки шли, казалось, бесконечность. Добраться до Кости у него не получалось. Измайлов уселся на край кровати, схватившись руками за голову. Теперь слова Вероники о том, что Рубцов на свободе, с бешеной скоростью вертелись в голове, создавая даже головокружение. Выхода не было — нужно было звонить Яковлеву. Этим невинным, но срочным звонком он не хотел абсолютно ничего, лишь рассказать. — А-ало, Володь, ты че, спишь? — Нет, Демон, блять, сру сижу в три часа ночи и думаю позвонит мне Демон или не позвонит. А вот и он! — Володь… — голос Григория предательски дрожал. С трудом сдерживая слезы от подступающего к горлу страха и бессилия, он хотел продолжить свой рассказ, однако начальник его опередил. — Демон, ты че? Плачешь что ли? — Да не плачу я! Не плачу, Володь. Я не все тебе сказал просто. Документы пропали, слышишь? Алло? — Да слышу я, слышу. А я-то думал че ты из-за этих фотографий… что там было-то? — Да свидетельство об усыновлении Вероники и смерти наших родителей. Понимаешь? Зачем ему это? Я позвонил, он говорит не брал ничего. Сука! — Карма это, Демон, карма. Че девку врубил? В руки себя возьми, ты взрослый мужик. Завтра утром немедленно чтобы был в отделе, понял? Будем думать. Рыбкину привлечем. Пусть подключается, а то нихуя ни один не работаете. Сейчас, Измайлов, ляг спать, не отнимай у меня лучшее время моей жизни, а? В отдел сонный Григорий явился самый первый. Мужчина сидел в кабинете своего начальника, ожидая его появления на работе и дозванивался до Алисы Рыбкиной, чтобы та приехала как можно раньше. Яковлев бодро явился в выглаженном свежем пиджаке. Видно, - подумал Гриша. - выспался. — Ты…сука! Ты какого хуя здесь? — Володь! Володенька! Ну, давай думать. — Думать о чем, Измайлов? Ты совсем сдурел что ли? — О документах, Володь, — сказал Григорий, подняв глаза на начальника. — Ты не спал? Вы у меня че, совсем все охренели что ли? Ты как бандитов собрался ловить с такими шарами? — Володенька, ты, видимо, совсем не понимаешь. Он мент. И лучше меня знает, что все эти документы в случае необходимости восстанавливаются, понимаешь? Нахуя он их взял? Мутит че-то, сука. Рубцов на свободе. — Кому нужна твоя демоническая голова? И вообще, туда, - Владимир поднял глаза в небо, представляя Христа на облаке и рай. - Забирают только красивых и умных. Тебе еще жить и жить. Иди вон глянь дела у Мухича, за которые мы не взялись. Кто это все делать будет? Подумаем. Рыбкина приедет и подумаем. Давай иди пока чай попей там что ли… с лимоном. Просыпайся, Измайлов, ты на работе в конце отцов. Иди ляг там у себя, проспишься может. Через пару часов зайду, чтобы как огурчик, понял меня, посланник ада? И убирай это говно из своей башки пустой. Я девочку-демона удочерять не собираюсь. Григорий ушел все такой же подавленный. А Володя, переживая за свою лысую голову, ведь в случае чего все недочеты повесят именно на нее, решил в срочном порядке организовать спасательную операцию своего сотрудника. Вызвонив Рыбкину и обрисовав в красках весь тот ужас, что происходит с Измайловым, он с умным видом уселся в кресле и стал думать. Уставившись на дверь, глаза с нее не спускал: ожидал прихода Алисы. Та появилась моментально, будто Яковлев ее наколдовал, и географически точно в отделе Яковлева. — Значит так, Рыбкина. Спасать надо Демона. Отца твоего, я знаю, выпустили. Так вот иди и разбирайся с ним сама. Приглашаешь домой, смотришь как ведет себя, о планах расспрашиваешь. Все поняла? Заметишь что-то странное — докладываешь мне. — Товарищ генерал, разрешите отказаться? Я не общаюсь со своим отцом. Давайте придумаем что-то… — Алиса! Родителей Демона убили. Теперь все наследство висит на нем. Или ты собралась Демониху удочерять? — Да у меня номера даже его нет, — отпиралась Рыбкина испуганно. — А это мы сейчас посмотрим, — сказал Яковлев, усевшись за свой компьютер. Вбив в базу фамилию бандита, он нашел личный номер мобильного в личной карточке. Протянув руку и раскрыв ладонь, Яковлев ждал того момента, когда Рыбкина сама отдаст ему телефон. Алиса поняла его просьбу моментально и, нехотя, вложила в его руку желаемую вещь. — Один, три, пять, семь. — Не понял, че? — Пароль. Один, три, пять, семь. Только можно я сама напишу? — попросила оперуполномоченная. Судорожно вбивая сообщение Рубцову, она опасалась и за судьбу Гриши, и за себя. Оказавшись в детском доме, благодаря поступку своего отца, она возненавидела его и даже боялась, но спасение друга было выжжен страха. Выбежав из кабинета Володи, она кинулась к Измайлову. Тот лежал на своем черном диване, укутавшись в плед, что когда-то ему подарили его опера. С ноги выбив дверь, Рыбкина уверенным шагом подошла к оперу и села рядом, показательно закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. Григорий проснулся, открыл глаза и недоумевающе посмотрел на девушку. — Ну, че раскис? Спасать будем яйца твои, Грихан. Че ты себя хоронишь уже? Давай поднимайся. Я все решу. - Давай только не так, как Вероника, создавая еще сотню неприятностей, - улыбнулся Измайлов, обрадовавшись поддержке со стороны его сотрудницы. - А че делать-то теперь? - Ну, че, встречусь с отцом. Узнаю как он, где. Исключим сразу самое страшное, потом возьмемся за остальное. Тебе, может, кофе? Че-то ты закис. Между прочим я вчера разузнала судьбу нашей Влады, которую всем отделом по лесу бегали искали, помнишь? Так вот, с ней, дорогой мой, все хорошо. Она вернулась к брату. Там чувиха, ну о-о-очень богатая женщина, хочет их под опеку себе взять. А чувак этот, что с ней был…пока не нашли. Но ищем. - Действительно хорошо. Ну порадовала ты меня, Рыбкина, порадовала. А теперь знаешь… - Гриша-а-а! - перебил полицейского влетевший в кабинет без приглашения Мухич. - Тебя хотят убить! Я не дам, слышишь? Не дам! Я грудью за тебя! - сказал Игорь, залезая сверху на Гришу, чтобы заслонить своим телом от выдуманной им пули. - Мухич, кусок ты…дебила! - доносился из коридора разгневанный голос начальника. - Никому он не нужен. Не вздумай! - Стоп! Игорь, подожди. Пока никто не на кого не залезает. И я под тебя не лягу. Спокойно. Сядь, Игорь. Прошу тебя, сядь. Дайте ему бутерброд там какой-нибудь. Дорогие мои друзья! - обратился Григорий к сотрудникам. - Да, я очень переживаю. Я раскис, это тоже верно. Но в строю. Спасибо вам за вашу поддержку, можете идти по своим делам. Рыбкина, дорогая, подай мне телефончик. Вон, на столе. Исчезаем, дорогие! Все в столовую! Я обещал, что всех угощу? Вот спускайтесь. Я догоню. Григорий в одиночестве чувствовал себя даже несколько лучше, чем в окружении толпы. Открыв сообщения, он написал следующее: Ушастик, извини что накричал. Я очень плохой человек, но ты хуже :) Отправив послание, он взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел абсолютно отчаявшийся человек. Синяки под глазами выдавали жуткую усталость. Опухлость лица пугала. Выглядел начальник оперов крайне плохо. Сонный, он выпил стакан воды и обернулся взад себя. В окне выглянуло солнце. Оно светило как-то по-доброму. Григорий оказался словно в объятиях. - Вот из этого окна, - прошептал Гриша. - меня и убьют!