Исповедь атеиста

Эзоп, открыв свои темные серые глаза, не был удивлен тому, что рядом с ним спал фотограф, хоть и не помнил, что в принципе вчера просыпался (это было совсем неудивительно, ведь все его неразумные слова были сказаны в полудреме, а действия необычные оказались не контролируемы). Вспоминая прошлые совместные пробуждения, он, никак не сомневаясь в своих намерениях, слегка приподнялся на локтях, косо поглядывая на тело, так заманчиво спящее рядом, и, не долго думая, прикусил кожу у чужих открытых ключиц, специально оттягивая. Как ему показалось, каждое пробуждение должно начинаться с этого. Бальзамировщик не заметил новые кошачьи уши, тем более хвост… А Джозеф лишь поморщился, ибо ощущение без осознания происходящего было довольно резким и выдергивающим из сладкой пелены. Он распахнул глаза и удивленно посмотрел на Эзопа, прижав уши к голове и почти прошептав: — Это твой способ пожелать мне доброго утра? Не скажу, что я не рад, но это довольно неосторожно с твоей стороны… Карл сначала даже вздрогнул от такой резкой фразы, на секунду поднялся, взглянув на Джозефа, словно засомневался в его адекватности: “Разве это не обязательная часть нашего утра? Уже забыл что ли?..” Однако долго он об этом не думал, почти через секунду вернулся к своему делу, отчего фотограф тихо рассмеялся с чужой невинной веры в то, что это естественный порядок вещей, и, привстав на локтях, запрокинул голову, без слов позволяя ему продолжать. Но долго это не длилось, ведь, когда бальзамировщик поднялся чуть выше, он немного задержался на месте, отчего возникло черное яркое пятнышко, а пальцы зачарованного Эзопа коснулись странного засоса… Увидев в его глазах тот самый блеск, который являлся только в одном случае, когда Карл видел его кровь и, кажется, начинал сходить с ума, граф немного отодвинулся к спинке кровати, во избежание дальнейшего помешательства с утра пораньше. Поджимая под себя ноги, он покачал указательным пальцем: — День только начался, а ты уже бессознательно пытаешься пустить мне кровь? Неплохо, неплохо… Но у нас сегодня много важных дел, не терпящих отлагательств, хотя я бы еще поспал… — взгляда на часы хватило, чтобы ужаснуться. — Семь утра?! Эзоп, да ты в своем уме?! — теперь понятно стало, почему веки поднимались так неохотно, а ощущение недосыпа витало в воздухе назойливым туманом. — Ой... Видимо, я слишком хорошо спал... Так поздно… — Карл надул губы и тоже посмотрел на время. Эта фраза окончательно повергла Джозефа в траур, что он отрицательно помотал головой, а хвост заметался по кровати. — Раз уж на то пошло, познакомлю тебя с моим расписанием, а точнее, с его отсутствием. Если я сплю, то просыпаюсь не раньше часа дня… Но не волнуйся, тебя это разумеется касаться не должно, — он помнил про наказ психолога: отсутствие режима приравнивается к смерти, поэтому не навязывал, просто посвящал. — Почему не должно? — Карл слегка нахмурился, действительно не понимая, почему расписание не может его касаться.. — Потому что, — фотограф придал тону строгости, — я могу себе позволить не спать и не есть сутки напролет, а тебе — нет, ни в коем случае! — он дотронулся до чужого кончика носа и покачал головой. — Тоже могу… — выживший даже слегка задумался, сможет ли сломать свой идеальный режим во имя другого человека. — Да, это не сильно сложно. — Не смей думать об этом! Стабильность — очень важная часть жизненного цикла! Тем более твоего, — было сказано с целью позаботиться, прозвучало, будто мать гонит спать своего ребенка… Уже не первый раз Джозеф обращался к Эзопу подобным образом. — Но ты же сам сказал, что мне нужно прекратить этим заниматься… — нахмурившись в ответ, недалекий указал пальцем на шею. Фотограф держался, правда, держался, чтобы не хлестнуть его хвостом по лицу, дабы тот все с первого раза понял. Говори он с другим человеком — разговора бы уже просто не было. Граф не терпел малейшего непонимания, потому таких собеседников отправлял куда подальше. Но все же, открыв шею, он ткнул в нее когтем: — Я такого не говорил. Да и, — он задумался, внезапно изменив свою точку зрения, — с чего бы это? Пожалуй, я не буду против пробуждения таким образом, всегда буду счастлив ощутить твои зубки и язык на себе… — Точно ли то говорил Джозеф? — Но не в семь же утра! Бога нет, поэтому поговорка “Кто рано встает, тому Бог подает” не сработает, уверяю тебя! Разве что… ты будешь давать мне “что-нибудь”, если я рано встану… Тогда может и вернется режим моих молодых годов... “Впрочем, я и тогда ночами не спал, разница лишь в том, что сейчас я от этого не пострадаю, а тогда…” — он вспомнил, как при лунном свете ползал по полу, изучая что-то в многочисленных рисунках и чертежах, иная ночь несла в себе процесс запечатления самого себя на холсте бумаги, а третья была посвящена написанию какого-то легкого романа, который был заброшен на половине… И таких воспоминаний было очень много… “У меня сегодня целых две игры… Ума не приложу, с каким ощущением я буду протыкать их тела с ушками на голове… А твое особенно. Ты сам, конечно, не подозреваешь, насколько ты и без них мил, а с ними просто очарователен… Как жаль, что я не могу созидать тебя сутки к ряду или, — он украдкой поднял глаза на Эзопа, прошелся по губам кончиком языка, — съесть. Почему-то, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты был бы вкуса лавандового пралине… А, когда пугаешься, кофейного трюфеля… Интересно, какой образ подкинет мне разум, когда ты злишься?” Тут Джозеф уперся в неожиданный факт — он ни разу не видел, как Эзоп злится. Да, он не был эмоционален вообще, но тот же страх, та же скромная радость, то же разочарование, та же неопределенность, то же безумие и даже в какой-то мере эфемерная нежность встречалась фотографу хотя бы раз. Но злость ни разу. Не было повода? Был, и не один. Достаточно ли они были действенны? Более чем. Но почему же Карл не пришел в ярость ни разу — оставалось загадкой, которую предстояло разгадать… “И твоя инициатива, собственная воля, хоть ты и назвал это стабильностью, пожалуй, удивляет меня все больше и больше… А как глубоко ты сможешь нырнуть, Эзоп? И как долго протянешь без кислорода? Я хотел бы на это посмотреть, но нужно иметь терпение…” Бальзамировщик же тянулся убрать длинные изящные пальцы от шеи графа, чтобы вновь насладиться прекрасными черными засосами, один из которых так скрывали. Глаза сверкнули вновь, а губы дрогнули в странной кривой улыбке, точно не предвещающей ничего хорошего: может в его голове созрел план как вырубить "случайно" графа? В прошлый раз это выражение лица возникло, когда тот резал чужое небьющееся сердце, а в этот раз ему всего лишь взбрело в голову, поставить засос на сонной артерии так, чтобы охотника парализовало… Это было не так уж и много, но почему-то Карл пока не действовал. Ему ведь не мог просто понравиться ужасный горький вкус мертвой крови? Такой необычный человек не мог увлечься чем-то таким скучным… Внезапно он резко успокоился, склонил голову набок так, что одно кошачье ушко тоже немного дернулось. Прокрутив в голове поговорку и непонятное желание фотографа несколько раз, он все же искренне не понял, что от него требуют и на что намекают: — А что мне нужно Вам давать? — ощутив странное движение, юноша дотронулся до своих кошачьих ушек, сосредоточившись на них. После чего поднял глаза и увидел похожие на голове у Джозефа только сейчас. — Дарить мне какую-никакую долю своего внимания, чтобы я хотя бы утром был в хорошем настроении. Это ведь не так сложно, да, Эзоп? — граф потянулся, выгнув спину, был даже слышен хруст “новеньких” позвонков. — Как тебе новые аксессуары? У тебя они очень даже миленькие… — подобно юноше, дернул пушистыми белыми ушками. — Они отвратительны, — он резко взял в свои руки прилипшее “инородное тело” и потянул вверх, пытаясь оторвать. — Нам их приклеили ночью? Граф, не ожидая такого однозначного отрицательного ответа, сделал непростительное для человека благородной крови — ударил Карла по руке, сбрасывая ее со своей головы. — Тц, больно много ты понимаешь в природной эстетике! — произнес Джозеф зло и недовольно, не разделял точку зрения Эзопа, который даже больно ему сделал. Фотограф быстро дернул ушами, будто смахивая остатки неприятных касаний. Он не приемлел, когда ему доставляют дискомфорт подобного рода. Боль терпел от любимого человека какую и сколько угодно, но дискомфорт — не мог, ведь тот совершенно не подходил, не дотягивал до планки мазохистски приятных ощущений, потому вызывал раздражение да злость. Джозеф четко дал это понять: он, конечно, для Карла и все, и вся, и даже больше, но самолюбие не позволяло терпеть такие мелкие пакости. Тем более, по отношению к такой нежной части теперь собственного тела, которая была довольно чувствительна… А тут взяли да дернули! Тем не менее, ровно через секунду граф уже жалел о своем поступке, но решил, что в данном случае вполне себе прав, отступать не планировал, поэтому не стал извиняться. — В чем здесь эстетика?.. — Эзоп слабо зашипел, слез с Дезольнье полностью и сел на край кровати, прижимая руку к себе, сильно зажмурив глаза. — В нарушении правил природы и пересадке ушей кошек на людские головы?.. Это же не человеческие уши… — он тяжело вздохнул, будто объяснял какому-то пятилетнему, почему рыбы не летают. Джозеф хотел было возразить, но, вспомнив вчерашний разговор с Дайер, осекся, прикусив язык: раз Карл так считает, надо этим воспользоваться, и все будут в выигрыше. Охотник бодро спрыгнул с невыносимой для него по твердости кровати, еще раз мысленно проклянув ее, встал у двери — был довольно толстый намек, что граф собирается покинуть Эзопа, что он малость оскорблен, а в большей мере даже обижен: — Ты не человек творчества, ты не сможешь меня понять, как иногда необычны и прекрасны изменения тела человеческого, тем более в таком приятном критерии. Однако, раз ты желаешь скорее от этого избавиться, то в твоих целях сотрудничать с мисс Дайер. Она приходила вчера ночью. Переговори с ней, — хотел было сказать еще что-то, но промолчал, хвост и уши поникли, следуя настроению хозяина. Но Эзоп так и продолжал смотреть на свою руку, не понимая, что он сделал не так. Джозефа теперь было нельзя касаться? Ему это противно? Он был не уверен, все-таки склонялся к этому, ведь граф все же отказался от его укусов, какие прежде сам желал и просил… Помощь тоже была отвергнута… Ведь Карл действительно был противен фотографу! Самому выжившему обидно совсем не было, скорее немного грустно, что его первый близкий друг уже готов от него отказаться. Он коротко вздохнул, встал и направился к зеркалу. Увлеченный своими мыслями настолько, что не услышал ничего, о чем говорил Джозеф, бальзамировщик не заметил и чужих телодвижений. Карл немного убрал волосы у ушек, увидел тонкую линию будто пришитых частей… В руках довольно быстро появился маленький скальпель, лежавший ранее в чемоданчике. А фотограф уже давно закончил речь о том, что Эзопу нужно помочь им всем, заметил острый предмет. Реакция была молниеносной. Скальпель выбили еще одним, вторым за это утро, ударом по руке. С металлическим звуком предмет упал на паркет, а бедная конечность вновь была прижата к груди. — Ты в своем уме?! Они нас-то-я-щи-е, Эзоп! Так отдаться смерти не терпится?! А на обещания не взглянешь даже мутными глазами?! Если хочешь решать проблему, так решай ее головой! — он слабо стукнул Карла по затылку, отчего Эзоп лишь сжался сильнее. Это было меньшее зло, на какое Джозеф был сейчас способен, ведь по правде он уже хотел схватить за шкирку бальзамировщика и потащить в лазарет самому, дабы вопросов больше не возникало. — Ладно, либо ты идешь со мной и быстренько расставляешь по полочкам все компоненты человеческой крови, либо я выкраду у тебя гроб! И не отдам никогда! — Джозеф не знал, как уговорить Эзопа на сотрудничество, потому решил пойти по легкому пути. Идея про угрозу гробом была просто гениальна… — Я не хотел умереть, лишь отрезать эти ужасные уши… — оправдывался бедный сиплым голосом. — Да и кровью я не занимаюсь… А гроб... Я могу помочь Вам в его использовании… Наконец Джозеф не выдержал и, взяв Эзопа на руки, понес прочь из комнаты: — Помогать будешь в другом, — словив не один испуганный взгляд, в таком положении они проследовали до больничного корпуса, настойчиво постучали в дверь. — Мисс Дайер, не заставляйте меня ждать. Принес Вам подарочек, — на Эзопа бросили хмурый взгляд, покачивая головой. Из-за двери послышалось шебуршание и звук стекла, после чего Эмили в халате, надетом прямо поверх ночной сорочки, отперла дверь. Под ее глазами были синяки, что отчетливо изображало ее бессонную ночь. — А еще раньше не могли прийти? — было брошено с сарказмом. Как ни странно, но Эзоп молчал, не брыкался, слегка прикусил губу под маской и снова задумался, ведь теперь его еще и на руки взяли. Что тут творилось?.. Однако, вспомнив, что и сам носил много трупов, более-менее понял поведение охотника. Пройдя в помещение, бальзамировщика все же осторожно поставили на ноги. На столе Дайер все было приготовлено, включая оборудование и реактивы. Карл подошел к рабочему столу, рассмотрел поближе: — И зачем это? Доктор ткнула пальчиком в пробирку с чьей-то кровью, кого она обделила сказано не было: — Мне нужно, чтобы ты сделал сводную таблицу по составу крови. Это вне моей компетенции. И, если честно, — она неоднозначно покосилась на фотографа, который явно с большим вниманием слушал ее речь, — мне просто не хватает знаний для этого. Ночью ты сказал, что сможешь. Дезольнье не даст мне соврать! Граф тут же отошел, словно он вообще не при делах и зашел мимоходом, Эзоп посмотрел на Эмили, на пробирку, на Джозефа и снова на Дайер, взгляд не мог найти четкого пристанища нигде. — Ночью я спал… — То есть ты не сможешь это сделать?.. — девушка приподняла брови, ее голос словно затухал. — Верно… Не могу, — бальзамировщик посмотрел на фотографа, который принес выжившего сюда, словно обвиняя его в собственной бесполезности. — Я даже с твоей кровью искал того, кто сделает мне анализ. — То есть ты соврал, — заключила Дайер, не обратив внимания на вторую фразу. — Ты. Мне. Соврал. Вчера. И ему тоже! — некультурно, но красноречиво ткнула в бедного Джозефа, который не знал куда себя девать от гнева женского. Он и слово боялся вставить, потому молча ждал, когда это закончится. — Может Лючино умеет? Я немного слышал… — выделанными и фальшивыми манерами к Дайер обращался, словно с покупателем, слегка улыбнулся, как его учили с сознательного и не очень возраста. — Ну, или просто отрежем, если не получится. — Будто без тебя не знаю… — покачала она головой. — Видишь ли, это вопрос этики и тактики, вряд ли ты разделишь здесь мое мнение, но проще пойти к тебе. Но ты не оставил мне выбора. Справлюсь без тебя. — Хорошо. Удачи, Эмили, — оставив девушку в раздражении, он вышел в коридор, спросив у Джозефа, давно подпирающего там стену (он побоялся попасть под горячую руку, вооруженную шприцом): — Почему она думала, что я умею делать анализ крови? — Потому что ты бальзамировщик. Сложив руки на груди, граф направился прочь, подразумевая что за ним последуют, но Эзоп остался на месте, постучался и слегка приоткрыл дверь снова: — Эмили, ты не знаешь, чем занимаются бальзамировщики? — А ты как думаешь?! — не ожидав увидеть его снова, а уж тем более услышать такой вопрос, она съязвила и захлопнула дверь перед его носом. — Думаю, что не знаете! Бальзамировщики подготавливают тело к похоронам, чтобы оно было красивым и таким же, как при жизни!.. — он произнес это громко, чтобы доктор точно услышала, но ответом ему послужила весьма логичная тишина — Дайер уже собирала все вещи, чтобы навестить профессора. — Идем, Эзоп… Не стоит беспокоить человека, который в тебе разочаровался, — эхом до кошачьих ушей донесся голос с другого конца коридора, граф не хотел возвращаться обратно. — Я ее разочаровал? Нужно же извиниться!.. — он постучал снова, из-за чего фотограф с трудом подавил смешок и бесшумно подошел. — Эмили, я очень прошу прощения! — Я же сказал, не будем ее беспокоить… Она и без твоих слов все понимает, — мягко положил свои руки на маленькие плечи охотник. Эзоп смотрел лишь под ноги, скинул с себя чужие руки (у которых был волшебный талант: обвивать плечи Карла в любой свободный момент), показывая, что он пока не труп и ходить может сам: — Это ты ей сказал, да? Тоже не знаешь, чем занимаются бальзамировщики? Хоть руки вынудили убрать с плеч, они тут же плавно переехали на талию, у Джозефа не было объяснения этому, но до бальзамировщика так хотелось дотронуться… — Не знаю всех тонкостей и нюансов, но все же надеялся, что ты сможешь это провернуть… Впрочем, забудь. Думаю, профессор Лючино сможет ей помочь, — граф говорил и вел Эзопа за собой, таким образом дошли до разделяющей лестницы. — Одна из твоих игр сегодня со мной, вторая с Восковым мастером. И он о тебе пока что нейтрального мнения. Советую воспользоваться этим и продумать некоторые ходы, — фотограф резко дернулся, будто вспомнил что-то важное. — Буду благодарен, если ты навестишь меня после. Я должен кое-что тебе передать. Карл кивнул, снова пытаясь выбраться из цепких рук, когда отпустили, ответил: — Я приду. — Хорошо, — граф верил в то, что это было сказано сознательно. Он протянул Эзопу свою руку пальцами вниз, ожидая принятого при его жизни жеста прощания и довольно банального по мнению Джозефа символа уважения и интеллигентности. — Хорошего дня? — Эзоп повернулся всем телом к фотографу, убрав руки за спину. — Un baiser, et peut-être une bonne journée. — полушепотом ответил, слегка улыбнувшись, Дезольнье, подсознательно пытаясь вытянуть Эзопа на манер своего времени, чтобы сделать существо как можно ближе к себе. Но Карл не сразу понял что и куда поцеловать, однако, как только смысл слов дошел до него, он снял маску с одного уха, прикрыл глаза и взял чужую руку в свои. Снова распахнул длинные ресницы, не разрывая зрительного контакта, что выглядело довольно странно и в то же время так интимно, мягко прикоснулся губами к тыльной стороне ладони. Через секунду-две бальзамировщик уже выпрямился и поправлял маску обратно. Граф расплылся в улыбке, растворяя движения в полупоклоне: — On se voit ce soir, mon cherí. И Эзоп пошел в свою комнату, вспоминая с некоторым раздражением об упавшем скальпеле, решил, что, раз за это дело взялась Дайер, сам лезть не будет, иначе может усложнить ей и без того тяжелую жизнь. Зайдя в комнату, он наконец обратил внимание на тумбочку, ведь теперь можно было не таскать с собой все инструменты!.. На ней обнаружились ранее утерянные ключи!

***

На душевном подъеме находясь, Джозеф довольно быстрым шагом преодолел лестницу, все еще ощущая на своих пальцах эфемерную мягкость губ, любое проявление тактильности с чужой стороны выводило его из равновесия! Он даже своей рукой не трогал другую, дабы не смахнуть эти ощущения чудесные. Вернувшись к себе, первым делом сложил в позолоченную папочку все фотографии, кои обещал передать Карлу. Каждую он любовно осмотрел еще раз, убеждаясь в отсутствии дефектов и хорошем проявлении, не мог позволить себе подарить Эзопу некачественный продукт своей профессиональной деятельности. Где-то милый, где-то грустный, а где-то по просьбе Джозефа немного развратный… Много разных Эзопов было заперто в папке и завязано на бантик, который осторожно довели ногтем. Решив, что, раз уж все равно рано встал сегодня, то и на завтрак сходить не грех, граф переоделся из ночного в парадное, как ни странно, облачился во все закрытое, что противоречило его свободолюбивой натуре — даже сюртук был застегнут на все пуговицы! “Почему так резко захотелось горячего шоколада? Ощущение, что если не выпью, то непременно умру… Прямо как тогда…” — имел в виду свое благодатное детство. Джек уже давно стоял в столовой, помогал Аде, руководящей процессом подготовки к завтраку, спокойно расставлял все блюда, улыбаясь под маской. Несмотря на то, что время было уже близилось к началу трапезы, никто не появлялся, ведь никому не нравилось помогать на кухне. Если ты попался на глаза, сбежать не получится! И Джозефа точно не ожидали увидеть, но он все же появился: — Bonjour! — поприветствовал граф “многочисленную” публику. Будучи белоручкой голубых кровей, он никогда не занимался тем, что делал сейчас Джек, потому сделал пару шагов назад, не теряя уверенности в лице. “Черт, еще же двадцать минут до начала…” Он задергал ушами, выказывая тревогу по поводу того, что ему могут тоже всучить тарелки. Джек слегка ухмыльнулся про себя, но ничего не сказал, поставил лишь одно из блюд и предупредил Аду, сидевшую на кухне, что отойдет. Девушка, как ни странно, совсем не возмущалась, и потрошитель совсем не галантно обратился к Джозефу: — И чего это мы так рано встали? Сегодня праздник какой-то? — День кошек, как видишь, — граф увеличил расстояние между ними, складывая руки на груди и прижимая уши к голове, тихо цыкнул. — А тебя вчера мистер Субедар вообще принял за кошачий корм. Не оторвать было, — говорил тихо, чтобы не было слышно тем, кому это не предназначалось, довольно умело переводил стрелки. — Да я и сам заметил... Интересно, он весь день за мной бегать так будет или что-то другое придумает? — Джек даже рассмеялся. — Но логичнее было бы на тебя подумать, ты тут у нас самый спокойный и довольный! — А меня все устраивает. Я привык к образу волка, мне он давно не причиняет дискомфорта, — фотограф развел руки в стороны, выказывая свою непричастность, только на протяжении всей речи его хвост потихоньку обвивал ногу Джека… Намеренно ли? — Кроме того, Карл предельно мил в таком образе, жаль, что сам этого, как всегда, не осознает… — Джозеф погрустнел и состроил печальную мордашку, когда потрошитель слегка тряхнул ногой, сбрасывая с себя чужой непослушный хвост. — И что он решил сделать? Оторвать и законсервировать свои уши, чтобы потом пришить какой-то обделенной безухой кошке? — Ты угадал, — граф грустно кивнул. — Он попытался их отрезать… Уйди я на минуту раньше, он бы точно пролил много крови. Кстати об Эзопе, — Джозеф немного замялся, подбирая слова, — невозможно и неблагородно будет отрицать твою помощь, кою ты не первый раз уже не ему, но мне точно оказываешь. Я благодарен и буду верен отплатить тем же. Только дай мне знать, — граф подмигнул, и потрошитель тут же откликнулся! — Ну, раз ты готов мне помочь… — он произнес это с некоторым нажимом, хитрым голосом, после чего заметно увеличил громкость. — Ада! У нас новый помощник! — из кухни, стуча каблуками, быстро прилетела Месмер, которая с некоторым удивлением смотрела на фотографа. — Джек, ты!.. — прошипел Джозеф. — Я надеялся, что твое желание будет более бесстыдным и полезным!.. — все же он смирился и закатил рукава, оправляя одежду. — Я тебе это припомню, — только что благодарил, а уже собрался мстить — в этом была вся соль их странных отношений, — ибо работать прислугой в мои планы не входило! Позор, какой позор… Мисс Месмер радостно захлопала в ладоши: — Как же я рада, что у нас появились новенькие! Джек, ты такой умничка, иди, отдохни!.. — она улыбнулась потрошителю и повернулась к Джозефу уже с совершенно другим выражением лица. — Там морепродукты, расставь их сбоку от Наяды, чтобы она смотрела лишь вперед на овощи и ничего больше не видела. Местный джентльмен улыбнулся и, поклонившись Джозефу, а-ля никто не просил тебя такое говорить, скрылся в коридоре. Граф никак не мог смириться с попаданием в такое положение: “Вот же хитрая задница… Я тебе пришел помогать, а не этой манипуляторше”. Он вздохнул и улыбнулся девушке: — Un momento. Джозеф действительно делал все, как велела Ада, искренне стараясь не задеть ногтями никакого блюда. Миссия была тяжела с моральной точки зрения, но вполне выполнима физически. “Как легко исчезла улыбка с твоего лица, когда ты посмотрела на меня. Впрочем, я готов пойти и на такое, лишь бы ты не прикасалась к Карлу… Не позволю”. Приборы граф разложил по-своему, как учили служанок в его время, а не так, как раскладывали неучи в особняке. Но Месмер не переставала критиковать! — Так... Еще выпечка на середину каждым пяти… И вроде бы все. Джек постарался, тебе повезло, — она недовольно посмотрела на остальное. — Тарелки и столовые приборы я разложу лучше сама, у тебя выходит намного хуже, чем у нашего потрошителя! Надеюсь, он тебя научит, как делать это правильно. — В каждой стране разные искусства этикета, — только пожал плечами, и внешне более никак не проявил свое раздражение, хотя мысленно уже похоронил психолога. — Я не стану винить Джека в его отличности. Индивидуальность — это тоже проявление характера, — пока Ада не смотрела на него, фотограф уже успел утащить шоколадный шарик. Девушка лишь цокнула, но решила ничего ему не говорить, только недовольно пробормотала: — Еще и болтливый сильно… — Раз Вас не устраивает моя болтливость, то позвольте обращу ее в более приятную для Вас степь. Вам очень идет черный мех, я бы даже сказал, что Вам стоит задуматься о нем как о постоянным элементе одежды, мисс Месмер. — он сам не понял, почему вдруг сделал ей комплимент, но в графе будто заговорили зачатки его природы, которая, кажется, ошиблась в половой принадлежности. — Лучше просто расставьте булочки, — лишь махнула она рукой в его сторону, была явно обескуражена его поведением, — нечего подлизываться, Вашего Эзопа я пока трогать не собираюсь, — ушла на кухню. “И все же женщины безнадежно глупы. С другой стороны, она вроде как смирилась и оставила Эзопа в покое, что не может не радовать. Надеюсь, что слова ее не ложь”, — размышлял граф, пока шоколадных шариков в вазе становилось все меньше и меньше… Внезапно обнаружилось, что не хватает одного набора приборов, из-за чего Джозеф был вынужден сунуться на кухню, решаясь все же спокойно переговорить с выжившей: — Мисс Месмер… Я сожалею, что вновь нарушаю Ваше спокойствие, но кое в чем Вы были правы. Действительно, много препятствий стоит на пути моем, он буквально покрыт терновником, а на мне нет ничего кроме одежды, — он вынул из ящика чистую посуду, изучая свое отражение в серебряном ноже, словно пытался разглядеть отсутствие души. — Ближе к делу, — кофе, которое держала Ада, быстро исчезло за ее спиной, будто не она сейчас решила немного отдохнуть. — Я ни за что не побегу к Вам сдаваться, но спокойно приду спросить совета, —Джозеф сел на стул рядом, складывая руки в замок, приготовился к беседе, в которой нуждался, как бы не отрицал это, некоторое время формулировал мысль. — Как могу я расположить его к себе, чтобы не было этого панического страха? Не смерти, не думайте неправильно, там все намного сложнее. Он боится не умереть… И он свято верит, что я на это способен. Это определенной высоты барьер, который мешает мне зайти глубже… — Совет значит нужен?.. — Месмер все же отпила из кружки, понимая, что фотограф все равно ее заметил. — Панический страх в каком именно смысле? Он глаза и уши закрывает и верещит? — Закрывает глаза… Лицо в колени… И молит меня, чтобы я чего-то там не делал. Было уже в общей сложности два раза... Аж до слез. Если не можете сказать, как предотвратить это, то скажите хотя бы, как закончить. — Успокоить его надо, — она тихо хмыкнула, говоря самое банальное, что пришло на ум. — Взял за руку… Погладил по голове… Не знаю я, что вы там делаете обычно!.. Главное вторую не вызови на этом этапе, а то вдруг он прикосновения боится... Придумал бы что-нибудь веселое и смешное, отвлек!.. Нашел себе проблему, блин… — Веселое — это точно не наш вариант… Но все равно благодарю. “Да ладно, все так банально? А ты точно психолог, Ада? Что мы делаем обычно?.. Это единственная полезная мысль, которую она мне выдала”, — граф поклонился ей и вышел. В столовую уже начали стекаться люди, и Джозеф автоматически начал искать глазами серую фигурку в массе различных лиц. Подсознательно, вот что было удивительно. Пока фотографу было непомерно скучно, он сел в углу, подальше ото всех, закинул ногу на ногу и перебирал фотографии в конверте, по одной, чтобы не возникало вопросов. Как только Мэри подошла к нему, тут же убрал их в карман сюртука. Беседа не была особо содержательной, кровавая королева лишь поинтересовалась, почему Джозеф отклонил ее приглашение на чай, ведь раньше давал согласие при любой возможности — он аргументировал это тем, что был занят. (Чаепития были ночными, а в ту ночь, как нам известно, в грудь фотографу утыкалась милая мордашка, на что ей отвечали взаимными объятиями. Какие тут чаепития?!) Даже спустя столько времени никакой знакомой серой макушки так и не появлялось, как и Джека, ушедшего уже около получаса назад в сторону крыла выживших, у которого, вероятно, были и свои дела. Он никогда никого не посвящал в них, в отличие от своей компании хороших знакомых охотников, состоящей из Мичико, Мэри, Джозефа и Робби. Потрошитель был довольно замкнутым. На людях шумел, веселился, но свои мысли и чувства выражал крайне редко. За каждой шуткой доля правды, которую хотелось проверить. Вины Джека в кошачьей эпидемии естественно не было, все оказалось сказано не всерьез. Однако охотник задумался сам, решил проверить, как долго Наиб будет продолжать скидывать все на него. Настолько ли он его ненавидел? Идя в сторону комнат, мужчина знал, что врываться в чужие покои ему не хотелось, так как было немного неудобно. В любом случае потрошитель оставался человеком! Возникла гениальная идея: нужно было взять кого-нибудь из выживших. Однако, даже не успев обдумать, кто подойдет на роль шпиона, рука быстро схватила первого попавшегося, идущего по коридору Эзопа: — Кхм, тут дело есть… — он проговорил это как-то странно неуверенно, несвойственно для себя, хоть бальзамировщик и не обратил на это внимания. — Извините, Джек, а разве сейчас не..? Естественно его перебили, отправили стучаться к Наибу в спальню, ранее никогда не опаздывающему. Из-за двери послышался усталый, но все такой же извечно недовольный голос: “Кого там занесло?” — Карл переглянулся с Джеком и пробубнил под нос так, как его попросили: — Я знаю, что это ты забрал мои ключи! — он постарался придать голосу строгости, но вышло довольно забавно, что потрошитель кое-как сдержался от смеха. Дверь слегка приоткрылась, и наемник через щелку собрался уже глумиться над глупостью бальзамировщика (явиться так, еще и с угрозами), как перед ним возник Джек. Он просунул одно лезвие в щелку, слегка царапнув Субедара: — Эзоп, иди, мне нужно поговорить. И бальзамировщик молча поплелся в столовую, явно боясь, что опоздает, прошел, не поднимая глаз от пола, быстро взял свою порцию и переставил в один из углов, подальше от других. Эзоп сел один и начал отделять на две тарелочки содержимое салата, не обращая совершенно никакого внимания на людей вокруг. А граф уже встал, чтобы уходить, раздумывал, выяснять ли ему где Карл или оставить его в покое до дневной игры. Однако выбор сделался сам собой — серые, боязно сложенные к голове уши острый взгляд разглядел на другой стороне залы. Джозеф быстро подошел к Эзопу, положив перед ним конверт. — Здесь то, что я должен был отдать еще вчера, но не имел возможности, за что каюсь. Не сразу обратили внимание на конверт, лишь когда услышал Карл знакомый голос, то посмотрел на фотографа, а затем на то, что тот ему преподносит. Он кивнул, продолжая заниматься своим делом: раскладывал огурцы отдельно от редиски. Фотограф легко опустился на стул рядом, оправляя плащ и кладя хвост себе на колени. Он коготками пододвинул подарочек под руку к Эзопу, умиротворенно наблюдая, внезапно выудил откуда-то вилку, быстренько насадил на нее розовый шарик из чужой тарелки и отправил в рот. Ему было интересно что сделает Эзоп, ведь фотографа всегда держали в интриге, и он не мог предсказать поведение Карла. Улыбнется ли сейчас выживший? Наоборот, пошлет ли к черту за такие снимки? Быть может разозлится, али расстроится? Джозеф понимал, что, как бы он не старался, вероятность получить от Эзопа положительный исход всегда крайне мала. Надежд он не питал, но внешне мило улыбался с прищуром, смирился с чужим равнодушием в большинстве случаев. — Даже не спросишь, что там? А ведь я очень старался для тебя, израсходовал на раствор очень редкие альдегиды!.. — то не было ложью, у фотографа действительно были более и менее дорогие реактивы. Он всегда использовал те, что по-дешевле, не желая тратить драгоценные капли на пустышки. Лишь фотографии Основного альбома были отфильтрованы исключительно в первоклассных растворах… Снимки Эзопа стали первыми, обработанными тем же альдегидом, что и снимки Душ, потому были по-своему уникальными. — Спасибо, я посмотрю позже, — Эзоп снова вернулся к своему делу, перебирая уже последние кусочки, совсем не обращая внимания на фотографа, так нагло поступившего с маленькой редиской, которую бальзамировщик так старательно раскладывал! — Ты прав. Лучше смотреть "такое" подальше от любопытных взоров, ибо слухи ужаснейший порок общества… — граф совсем забыл, что разговаривает с Карлом, а не с тем же Джеком, который давно привык к его мудреной, грассированной к тому же, речи, постоянно сменяющейся на французский. — Расскажи мне после свои впечатления, я буду признателен услышать отзывы о проделанной работе. Тебе даже позволительна привилегия, — Джозеф перешел на шепот, — право критики, кое не давал никому до тебя. Не терплю лишних запинок по отношению к своей работе. Если у тебя нет ко мне важного срочного дела, то посмею лишить тебя своего шумного общества, — он поднялся из-за стола с намерением действительно Карла придать одиночеству. Эзоп снова его почти не слушал, кивнул и начал чередовать овощи, отправляя их в рот, внезапно что-то вспомнил и, чуть ли не давясь, сказал с набитым ртом: — Там Джек к Наибу пошел, сказал, что ищет тебя. Фотограф совершенно этого не понял: “Неужто это так важно? Да и с чего он пошел к этому плебею искать меня… Его комната — последнее место, где я могу быть. Впрочем, ничему не удивлюсь”. — Он так и сказал тебе? — граф сомневался в чужих словах, однако все же в душе брал на веру. — Он сказал, — Эзоп проглотил оставшуюся еду и спокойно продолжил, делая еще один "шашлычок" на своей вилке, — что ты можешь прятаться у Наиба, но если выглянет он, то значит Вы в другом месте… А еще он остался с ним ругаться, потому что найти тебя не может. Фотограф три раза подряд моргнул, помотал головой, а потом кивнул. Он понял ровно ничего, кроме того, что Джек, Наиб и он сам как-то связаны. Нужно было узнать об этом из первых уст. — Хорошо, покорнейше благодарю. Только прошу тебя, не разговаривай, когда ешь, это выше моего понимания твоего итак отсутствующего этикета, — на этой нравоучительной ноте Джозеф отправился к комнате наемника, не ожидая от этого предприятия ничего хорошего. В это время Джек, который действительно придумал такую глупую байку про поиск фотографа в комнате наемника, стоял посередине маленькой каморки. Только Эзоп мог поверить в то, что такой избалованный аристократ, как Джозеф, сам захочет находиться в настолько ободранном и некрасивом помещении. Да его ведь и силой туда не притащить! Но для Карла этот факт ровно ничего не значил, так как бальзамировщик не обладал никакой проницательностью в тонкостях общения. На кровати валялся связанный какими-то тряпками Наиб с самодельным кляпом во рту из такого же клочка ткани, единственное различие было только в наличии пятен. Потрошитель вслух усмехнулся над все еще брыкающимся наемником и, меряя шагами комнату, начал свой монолог: — Нет, я понимаю твое недовольство, Наиб, но можно было не так сильно бить, — он, надавив на голову рукой, щелкнул шеей с двух сторон, после чего присел рядом на полу у кровати, снова усмехнулся тому, как пленник пытался развернуться и пнуть прямо в маску, победоносно улыбнулся, смотря на случайный порез чужой груди. — Да уж… Впрямь для выжившего сильный, хоть без ссадин обошлось, на этом спасибо. Вел бы ты себя поаккуратнее тоже целым остался, еще бы чуть и прибил бы, мозгов совсем нет! — потрошитель тут же встал и отряхнулся, будто не он связал бедного орущего наемника. — Так вот! Зачем я сюда пришел! Я пришел тебе рассказать о том, что мы с Эмили все обговорили и теперь ты… — но не успел Джек закончить мысль, как дверь громко заскрипела и потрошитель повернулся в ее сторону. Фотограф издалека видел луч света, который падал из приоткрытой двери. Что-то ему подсказывало, что раз открыто, то стучаться не следует. Картина, представшая взору, немного изумила, однако не вызывала шока или удивления — словно все было верно, так и должно быть. Связанный тряпьем Субедар, низкий голос Джека и вся его высоченная до потолка практически фигура… Довольно живописно по мнению Дезольнье. Однако вслух он этого не произнес: — Какая интересная у вас шахматная партия. Не нуждаетесь в арбитре? — он убрал руки за спину, лицо скрасила милая на первый взгляд, но на самом деле высокомерная ухмылка. Джозеф имел не один конфликт и не одну тяжбу с наемником за те годы, что они провели в Поместье. И вот сейчас ему представился такой шанс… Самое главное, что фотографу это не ставилось ни в какую ответственность! Связал — Джек, побил, если таковое произошло, — Джек, а вопросы будет задавать Джозеф, и наслаждаться тоже будет он! — Нет, не нужен, чего ты вообще пришел? — потрошитель громко и недовольно выдохнул, пока Наиб еще пуще прежнего стал ерзать по расправленной кровати, пытаясь выбраться, Джек явно пытался спровадить фотографа поскорее. — Был дезинформирован и лишен права верного решения. Однако не могу без наслаждения смотреть на вашу ситуацию… — кажется, руки стали немного сереть, хотя мало, что было видно, в свете той единственной голой лампочки. — Я не буду мешать тебе, лишь позволь мне… Прошу, Джек, позволь мне запечатлеть "это", — граф указал пальцем прямо на бедного Наиба, желание было истинно садистское и исключительно для собственного удовольствия. Джозеф подошел к высокой фигуре, оглаживая чужие плечи, до куда доставал со своим низким ростом. — Пожалуйста-а… Фотограф совершенно бы расстроился, если бы упустил такой кадр: другого шанса просто не будет. Мало того, что сам он вряд ли совладает с наемником голыми руками за полминуты и без последствий, так еще и репутация на кону. Одно неверное движение, одна маленькая оплошность могут погубить его, уронить в грязь священную честь. А Джек так удачно положил наемника прямо на язык: почему бы не съесть? — Ага, знаю я твои фотографии, потом проблем не оберешься, — он показал на пленного лезвием. — Не нужны нам твои душепожирающие машинки. — Дорогой Джек, свет мой, как ты мог подумать об этом?.. Ах, сколько тебе не рассказывай, ты извлечешь лишь сжатые тезисы из моего богатого текста. Впрочем, я тебя не виню, даже хвалю за то, что слушаешь, ибо больше меня никто не услышит. Но все же, неужели ты считаешь, что он достоин такой фотографии? Для того, чтобы поддеть на крючок манипуляции чужую тушку совсем не обязательно красть душу! Ко всему прочему, — граф бросил на наемника презрительный взгляд, в котором так и сквозили ненависть да возвышенность собственная, — по-твоему я стану тратить драгоценные места моего альбома на такого отброса как он? — на потрошителя смотрели уже практически детскими глазками. — О нет, мне это совершенно не нужно. Пустая трата времени и сил моих. Потому я желаю сделать лишь самую обычную фотографию. Он шептал Джеку в шею, привстав на носочки и опираясь на того руками (рост фотографа разительно мешал ему сейчас вести этот конструктивный диалог), даже максимально встав на цыпочки, Джозеф был на голову ниже. Как же он порой проклинал свой рост… Некоторые охотники, обладая скверным характером и нулевым уровнем манер, порой подтрунивали над Дезольнье за это, когда он только прибыл. Сначала он просто не обращал внимание, но ситуация ухудшалась со временем: граф очень долго терпел, игнорировал, а после запирался в комнате и выливал всю злость в оружие, нещадно убивая воздух и стены (по этой причине в комнате фотографа так странно расположены шкафы — они скрывают за собой следы былого гнева). Пока в один прекрасный день не выяснилось, что режим Duo Hunters недоступен для Джозефа. Это тут же подняли на смех и кто-то ляпнул, что коротышек во взрослые режимы не пускают… Это стало последней каплей и фатальной ошибкой. В тот день черно-белая форма впервые предстала публике во всей своей невероятной красе и апофеозной решительной жестокости. Много охотников, в особенности те, кто каждый чертов день тыкали Джозефа лицом в факты, пострадало в тот день, но ровно столько же чернильной крови было пролито. Аристократ, весь покрытый трещинами и кровью, уже просто физически не мог остановиться, разум просто отключился, в голове набатным колоколом звенела одна единственная мысль: “Не позволю этой низшей касте потешаться надо мной! Урок должен быть преподнесен, суд должен быть свершен, а кровь пролита! Так сдохните же, чертовы ублюдки!” Страшнее всего было выжившим. Дело в том, что если Наиб подерется с Хосе, то их растащит Уилльям. Если в женском строю Марта и Вера не сойдутся во мнениях — их всегда помирит Кевин. Но, когда охотники начинали дебаты, часто это заканчивалось дракой, которую итак тяжело прекратить, а в случае с Джозефом это была сущая бойня без правил и контроля, которая лишь смогла закончиться по чистой случайности — в порыве своего сумасшествия фотографу явился единственный светлый образ, который он не забывал даже в самые критические моменты. Тогда граф мигом унялся и буквально сбежал, оставляя за собой черные следы. После этого Джозефа боялись не только выжившие, но и охотники сторонились его. Время лечит все — и вот он уже полноправный уважаемый и довольно востребованный член своей фракции, по правую руку всегда сидит Джек, Мэри находится по левую. Положение и дела стабилизированы, а отношения упорядочены. Мало кто еще держит в памяти те случаи прошедших лет. Должно быть потрошитель один из немногих, на чьей памяти все же вырезано то безумное, истерически-искаженное, улыбающееся неестественно широко, кровоточащее лицо… Поэтому образы разнились, Джозеф самым сладким голоском, на который только был способен, заискивающе предложил: — Дже-е-ек, неужели тебе не нравится то, что ты видишь? Неужели не прельщает мысль о том, что ты мог бы в любой момент полюбоваться "этим"? А может ты выразишь чувства в ненависти и в нужный момент покажешь всем доказательства того, как низко пал наемник, м? — граф убрал руки с чужих широких плеч, сделав квадрат из пальцев. — Прошу, всего один кадр, и ноги моей здесь не будет. Раздраженно вздохнув, Джек слегка оттолкнул аристократа и посмотрел на наемника, уже обессилевшего и смотревшего со всей сухой злостью, ненавистью и, кажется, легкой надеждой, промелькнувшей лишь на секунду, но точно не оставшейся незамеченной потрошителем. Наиб выглядел так жалко, что любому нормальному человеку стало бы не все равно. Ведь никто не достоин такого унижения прямо на глазах у двух важных охотников. И Джек получил свой статус не за просто так, и не за красивые глаза, а за огромное количество жертв, точное число которых даже сам не назовет, за прекрасный процент побед в матчах, а также его способность понравиться всем и каждому. — Хватит! — он слегка повысил голос на Джозефа, который уже порядком достал своими сладкими речами. На нем они не работали, сам потрошитель их часто использовал, когда подлизывался к какой-нибудь стеснительной даме. Он вновь повернулся в сторону наемника, который, казалось, выдохнул и более-менее успокоился, прикрыл глаза и понял, что хоть Джек и конченый идиот, но находится в адеквате, не собирался так подло поступать ни с кем. “Прямо человек-справедливость, блять”, — промелькнула в его мыслях легкая издевка над тем, кто буквально только что отказался унизить своего заклятого врага, хотя Наиб бы сразу согласился без раздумий. Громкие шаги раздались по комнате, от чего Субедар вновь распахнул глаза и стал наблюдать за потрошителем, ругаясь о том, что слежка в таком состоянии практически невозможна. Джек отошел к стене у двери, что связанному пришлось приподнять голову: — Фотография будет у меня, черт с тобой, — охотник произнес это почти шепотом, но было отчетливо слышно каждое слово и выжившему, на что Наиб сразу промычал что-то со злой и агрессивной интонацией, начиная снова дергаться в разные стороны, еще больше мучая бедную кровать. — Я знал, что ты разделишь мое мнение! — Джозеф победоносно щелкнул пальцами обеих рук, словно опускал занавес, исчез буквально на пару минут и быстро вернулся. — Рекомендую Вам смотреть страху в глаза, мистер Субедар! — тот факт, что Дезольнье назвал его по фамилии, было определенным проявлением милости и даже хорошего настроения! Механический скрип, вспышка света и щелчок — черно-белые снимки, которые не нужно было проявлять, тут же оказались в когтистых пальцах. Только один быстро исчез. — Ладно, я признаю, что в твоей грубости есть какая-то своя изюминка… Однако ты даже на случайную модель не потянешь. — Можешь идти, — Джек как можно спокойнее выхватил фотографию, покосился на дверь, пряча предмет во внутреннем кармане пиджака, пока Наиб лежал без сил на сопротивление, лишь прикрыл глаза, в мыслях точно оскорбляя всех охотников и тех, кто изобрел дурацкие фотоаппараты. Граф, собрав в более компактную конструкцию свое устройство, махнул ушами и направился к двери: — Джек, милый, в следующий раз тебе стоит только попросить! Удачного вам вечерочка! — вся его речь была одной сплошной насмешкой над Наибом за все, что когда-либо меж ними происходило. Дезольнье покинул помещение. В это же время Эзоп шел по коридору, в его руках находился поднос с разной едой, похожей на ту, которую оставляла ему Ада. Однако в этот раз бальзамировщик уже не смотрел на блюда так обреченно, спокойно, будто были они не для него. Джозеф с техникой под мышкой, повернул за угол и столкнулся с бальзамировщиком нос к носу, от неожиданности выронив ношу! С грохотом она рухнула на потертый ковер, однако не похоже, что была сломана. Фотограф удивленно смотрел на поднос в чужих руках: — Нельзя так на людей наскакивать!.. — было брошено сходу. “Кому ты несешь такое количество еды… Не собираешься же сам все это есть? Очевидно, что нет!” Эзоп кое-как устоял на ногах, не перевернув ничего, и сделал шаг назад: — Я не скакал… Я шел… Фотограф опустился на пол, с невероятной осторожностью поднимая камеру, последний раз он лишь Карла с той же сноровкой носил, в его глазах они были не равными по цене, но драгоценностями. — Вот же… Ладно, все цело… Главное, чтобы не переломилась внутренняя стеночка, благо, хруста я не слышал… — он поднял глаза на Эзопа, смотрящего растерянно сверху вниз, и невольно почувствовал себя в совершенно непривычном, словно неправильном положении. — Прости, — выживший чуть ли не пробормотал это под нос и поспешил обойти фотографа. — Да у тебя сегодня фуршет али шведский стол? — Джозеф, не поднимаясь с колен, спросил вдогонку. — Нет! — он выкрикнул ответ буквально на ходу и забежал в ту же спальню, из которой только что выходил граф… Через секунду его уже вытолкнули, но без еды. Фотограф прекрасно видел все произошедшее, однако поспешил скрыться в перилах лестницы. — Джек, Джек, Дже-е-ек, а что же будет дальше? Связал, накормил, на память запечатлел, остается только полакомиться… Ах, как ты легок на помине, что захотел, то и сделал, никаких тебе моральных норм, ни правил, ни законов… Все легко и просто!.. — думал аристократ о Наибе, но больное воображение невольно рисовало ему связанного Карла… — И тем не менее, я буду банально поддерживать тебя, поскольку на дух не переношу один вид этого плебея.