Меня не будет рядом.

Я шел по улицам большого ночного города. В тот момент шел дождь. Мокрый асфальт отражает свет от фонарей, витрин и окон домов. Запах мокрой земли, звуки капающей по крышам и трубам воды. Город казался таким светлым, ярким, но лишь я был серым пятном среди всей картины. Художник, что рисовал это, использовал все самые мягкие и теплые оттенки, но даже их не хватило на меня… Мои медленные и неторопливые шаги сопровождает стук собственных туфель. Я ощущаю пустоту и странное чувство одиночества. Откуда оно во мне зародилось, я даже не помнил. Сколько себя помню, я был один. Я не лажу ни с кем. Взгляд опущен, слегка сутулюсь от дискомфорта. Казалось, все глаза устремлены на меня. По серым волосам стекает вода, а слезы смешиваются с каплями дождя. Я стал частью этого природного явления. А таком ярком ночном городе, стал ходячим трауром. Почему…? Почему я помню все это? Если бы я мог, я бы никогда не вспоминал. И снова тошнота… Это случилось больше двадцати лет назад. В школе, у меня часто были проблемы со сверстниками. Я никак не ладил с ними. Они не принимали меня. «Где твои родители, крыса?» «Чего молчишь? Язык проглотил, сукин сын?!» «Что ты сегодня принес с собой на полдник?» «А ну-ка, выворачивай карманы, черт!» Однажды, эти дети зашли слишком далеко. Они сказали то, что я им не простил по сей день. «Твоя мать такая шлюха! Родить сына хрен пойми от кого, а потом так жалко сдохнуть! Ахахаха! Я слышал, Джери не твой отец, а лишь любовник твоей матери, твой опекун…» «Мы никогда не примем сына шлюхи.» Казалось, в тот момент по всему моему телу прошлись утюгом. Я помню, отчетливо помню, как краснел от злости. Я не помню что произошло, как быстро я решился на это, долго ли думал… Когда я опомнился, я уже который раз бил одноклассника стулом, когда он молил меня о пощаде, истекая кровью. Кто же знал, что я разобью ему череп… Я был рад. Очень рад. В тот момент из меня вылился смех. Это злорадствующий, очень тихий и нервный смех. Я так рад, что я заставил его плакать, заставил его боятся, страдать… «Псих! Он псих!», «Прошу прекрати, умоляю!», «хватит, это больно!», «ненавижу тебя!» Моя мать не заслуживает такого обращения… Я должен был заступиться. После этого инцидента, слухи и негатив в мою сторону только увеличились. Меня ненавидили все. Учителя, родители, одноклассники, даже местные офицеры знали меня в лицо. Я был ребёнком… Меня не задирали больше, но я всегда чувствовал этот угнетающий взгляд. Меня готовы разорвать на части, содрать с меня шкуру, сожрать… Они слегка боялись меня, но не упускали ни малейшей возможности подставить меня, подшутить надо мной, выставить меня на посмешище. Они хотели доказать что я ужасно в первую очередь себе, но я знал что не сделал бы подобного, если бы не провокации!… Все было очень плохо… В двенадцать лет, мы уже как положено сдавали анализы. К нам, в наш небольшой город, что был у черта на куличиках, приехали урологи из столицы. Они проверяли нас на наличие каких либо физических отклонений в тех самых местах. Из кабинета уролога вышел предпоследний мальчик и перед моим заходом сказал, что нужно выпить воду, что стоит на табуретке у двери. Знал бы я , что те замышляли… Я зашёл и выпил воду со стакана. Мои действия сопровождали ашарашенные взгляды двух докторов, которые с ужасом переглянулись. «Мальчик! Это вода в которую вы должны окунать пенис, для профилактики. В ней разбавлена хлорная таблетка! Зачем ты выпил её?!» В глазах мгновенно потемнело. Пространство вокруг меня сужается, я словно тону. Это все из-за хлора или осознания? Меня начало резко тошнить. Я закрыл рот, чтобы меня не вырвало на пол, резко открыл дверь и выбежал из медпункта в туалет, пока мальчики хором смеялись с меня. Я словно мышь, загнанная в угол львами… Мне так страшно, тошно, мерзко, больно, стыдно…. Добежав до ближайшего туалета, меня вырвало в унитаз. Все что вышло из меня было с кровью. Кровь была на ободке старого школьного унитаза, каплями была на кафельном полу. Я не был настолько сильно отравлен… Это все было нарочно. Мне было так мерзко, что я выблевал все что было в желудке, пока не дошел до желтой желчи, а моё горло не было исцарапано собственными ногтями до крови. Как же сильно я плакал тогда… Я ненавидел все свое жалкое существование. Умывшись, я ушел домой. Меня отпустили. Я рассказал Джери обо всём, и он все же позволил мне перейти на домашнее обучение. Больше я не видел своих одноклассников. Вид гранёных стаканов пугает меня по сей день. Я долгое время не пил прозрачную жидкость и не ел. Я исхудал, пока Джери не стал насильно кормить меня и выводить из этого состояния. Он был словно ангел, что пытался спасти меня из неведомой бездны, утаскивающей меня вниз. Я тонул… Я тонул в одиночестве и Джери разделил его со мной. Он стал отцом. Настоящим отцом… И вот я вырос. Джери умер, а я снова один. И снова меня пугает вид гранёного стакана, одно лишь упоминание слово «отравление» и один лишь намек на школьный буллинг. Это уже диагноз… По отдельности это ещё можно стерпеть, но не вместе… Вид того самого стажера… Он так напомнил мне Джери, что я вспомнил то, о чем казалось уже давно забыл. Это чувство дежавю, чего-то знакомого, но неизведанного… Меня пугает это. Мне страшно.