Осенняя меланхолия

      Ладошка Рамуды сейчас, сказать по правде, чертовски холодная, и на тонкой, бледной коже маленькой армией бродят мурашки. Замечая это, Дайс хочет сжать её покрепче, но тогда, он боится, как бы у Амемуры ничего нигде не хрустнуло. Очень просто, глядя на маленького лидера, невольно забыть то, насколько он на самом деле сильный. И Дайс никогда не забудет этого, но всё-таки не может не учитывать некоторые его особенности, особенно теперь, когда они стали ближе, чем когда бы то ни было.       Рамуда смотрит то и дело на него, цепляясь тонкой ладошкой за его собственную, пока они, дурачась, балансируют на рельсах старой давным-давно заброшенной и поросшей травой железнодорожной ветки. Амемура сама спонтанность, вытащил сюда его будто чисто для того, чтобы измерить шагами проржавевшие линии, ранее служившие для связи с ныне уже несуществующими поселениями. Дайс фыркает собственным мыслям — нашёл, когда вспоминать курс японской экономики. — Дайсу тако-о-ой хмурый! — Рамуда чуть покачивается, балансируя, и Арисугава, интуитивно чувствуя это, сжимает его ладонь крепче. У них соревнование — кто продержится дольше и не сорвётся, но при этом он всё равно не хочет, чтобы Рамуда терял равновесие и падал. — Расскажешь, что тебя беспокоит? М? М? М? — с каждым «М?» его голова всё сильнее наклоняется набок, а в голубых глазах, в которых отражаются золотистые блики осеннего солнца, плещется искреннее, детское любопытство. — Ничего такого, — Дайс улыбается ободряюще, гладит подушечкой большого пальца нежную кожу и делает очередной медленный шаг, бегающим взглядом метаясь между таким милым сейчас Рамудой и рельсой. — Просто думаю, что у тебя попросить, если выиграю.       Ложь срывается с губ слишком легко. Каким бы наивным простачком Арисугава не выглядел, он умеет врать и держать при этом самое что ни на есть покерное лицо. Только его покерное лицо не суровая каменная мина, это широкая улыбка, которая подарит его поссе иллюзию нерушимого постоянства, в которой они все трое столь сильно нуждаются, не меньше, чем в кислороде. — О, думаешь справиться с этим? — Конечно же спра-…! Ай, бля! — Дайс чуть не падает, и вместе с ним покачивается невольно и Рамуда. Они не расцепляют рук. Упадёт один, и второй полетит вниз следом.       Он надеется, что Рамуда купился, а не просто перевёл тему. Впрочем, зная его, скорее всего эти надежды ложные. Рамуда умный, умнее многих встреченных за всю короткую, но насыщенную жизнь Арисугавы.       Маленький спектакль, так нужный им, потому что ещё слишком рано выгребать скелеты из шкафов. Они поклялись, в конце концов, а Дайс привык держать слово. Они бредут в молчании, неторопливо и размеренно, то и дело поглядывая друг на друга. Теперь Рамуда кажется куда более серьёзным, чем следовало бы ему быть. Это нервирует. Дайс уже хочет сказать или сделать какую-то глупость, чтобы расшевелить его, как тот подаёт неожиданно голос, поднимая взгляд к Арисугаве и замирая. — Дайсу, интересно, а почему эту ветку забросили?       Дайс чуть выгибает брови, смотрит на широко распахнутые глаза Рамуды, бередящие душу прямым взглядом. В голову упрямо подсовываются факты от преподавателя, «заботливо» подпихнутого ему семьёй Арисугава, но не говорить же Амемуре во всех деталях? — Да хер его знает… — Дайс потирает затылок свободной рукой, оглядываясь вокруг — только покрытые золотом деревья и ничего кроме. — За ненадобностью, думаю? Типа… Может, раньше тут поблизости были какие-нибудь небольшие деревни, с которыми нужно было связываться, но из них постепенно все разъехались в города покрупнее, вот и отпала нужда. Ну, это самое очевидное, что пришло на ум! — неуклюже-неловкая улыбка наползает на губы сама собой. Кажется, кто-то слишком много говорит. — Вау, ты оказывается такой умный, Дайсу! — Рамуда широко улыбается, заглядывая в лицо своими лучистыми глазами. Но это не длится долго, и вот на его лице снова задумчивость. — За ненадобностью, значит?..       И Дайсу хочется прибить себя на месте. Что за херню он сморозил? Хоть бы Рамуда не наложил эту глупость на себя. Однако было бы наивно думать, что он задался таким вопросом просто так от нечего делать. — Дайсу, — Рамуда снова говорит, прежде чем Арисугава успевает открыть рот и хоть как-то отбрехаться, снова смотрит глазами такими голубыми, словно в них заключили бескрайнее небо, в самую душу. — А что ты сделаешь, если вдруг сейчас за нашими спинами окажется едущий поезд?       Дайс смотрит пристально. У Рамуды один вопрос охренительнее другого. Но для него это, кажется, правда важно. Он поворачивается к нему лицом, протягивая вторую руку, и Арисугава не может не сжать его маленькую узкую ладонь в ответ. Та холодная, холоднее той руки, которую Дайс не отпускал последний час, и немного покрасневшая. — Хочешь, покажу? — Дайс улыбается и заглядывает в горящие каким-то странным, волнительным пламенем голубые глаза, нетерпеливо дожидаясь ответа.       Рамуду, кажется, всего передёргивает, он, не мигая, смотрит в его лицо, будто ищет заранее в его глазах ответ, что же он сделает. Боится. Самую малость боится, пускай и не желает этого показывать всеми силами. Только пальчики тонкие стискивают дайсову ладонь так сильно, что чуть ли не белеют. Безмолвный диалог этот длится всего несколько секунд, после чего розовая голова склоняется в кивке — немом согласии на всё, что произойдёт дальше. И сердце Дайса откликается на это доверие от того, кто больше всего боится доверять, усилившимся, бешеным стуком о грудную клетку.       В мыслях Арисугавы вспышкой проносится сцена, в которой они вот так вот стоят вдвоём, и на них едет чёрт знает откуда взявшийся поезд с отказавшими тормозами. Рамуда сильный, чертовски сильный, но даже будучи таким сильным, он всё ещё не может справиться со всем один. Он не может двинуться с места, и Дайс двигается вместо него. Резким шагом сходит с рельсы, чтобы оказаться вплотную к Амемуре, обнять его тощее тело, и вместе с ним рухнуть в пожухлую мокрую грязную листву, прокатившись на несколько метров от железнодорожной ветки. Рамуда жмурится и дрожит в его руках, похожий на маленького крольчонка, и Дайс может ощутить, как сильно и быстро стучит его сердце, прямо как и у него самого. — Вот что, — хрипло шепчет он, заглядывая в раскрывшиеся голубые глаза. — Хрен ты сдохнешь, пока я рядом.       Рамуда смотрит во все глаза, лёжа на нём и обнимая крепко-крепко, в его глазах смесь страха и какого-то дикого восторга вместе с задумчивостью — коктейль, который может быть только у Амемуры Рамуды — его самого потрясающего и восхитительного парня. Дайс улыбается, обнимает за худую талию и гладит по спине. Через куртку особо этих прикосновений не ощутишь, но он старается делать их осязаемыми для Рамуды. — К чему вообще эти вопросы? — он продолжает тихо, с той же хрипотцой в голосе, даже не думая подниматься. Они оба уже испачкались, в конце концов, а у Рамуды в волосах видно застрявшие листочки. Мило.       Рамуда молчит, кажется, вечность, хотя наверняка прошло всего несколько секунд, после чего чуть сползает, чтобы лечь головой на вздымающуюся грудь Арисугавы и прикрыть глаза. Дайс почти зачарованно смотрит на то, как подрагивают при этом длинные розовые ресницы. — Ты когда-нибудь слышал про проблему вагонетки?       В спокойном голосе совсем нет привычного задора, или же наоборот излишней холодности. Рамуда звучит чертовски устало, и от этого почему-то у Дайса как-то особенно сжимается сердце. — Припоминаю смутно, — Дайс отзывается, чуть напрягая память. Удивительно, но Рамуду это даже не удивляет, судя по тому, как он продолжает лежать и даже глаз не раскрывает. Дайс действительно эрудированнее, чем кажется. Хотя и предпочёл бы, чтобы это было не так. — Там вроде типа… Спасти кучу людей ценой одной жизни или наоборот? — Ага. Тяжёлая неуправляемая вагонетка несётся по рельсам, и есть выбор — или ничего не делать и позволить ей поехать по пути, где привязаны пять человек, или пустить по другому пути, где привязан всего один. — Выбор между гигантской клизмой и сэндвичем с дерьмом, — Дайс наблюдает, как Рамуда открывает глаза, чтобы взглянуть на него и рассмеяться. Цитировать иностранные мультфильмы в важных жизненных разговорах, что может быть лучше?       Говорить что-то дальше становится как-то тяжело. Дайс смотрит на Рамуду, который, кажется, тоже потерял дар речи, гладит его по спине, поднимаясь выше и запуская ладонь в мягкие волосы, и усиленно думает. Рамуда и его ход мыслей всегда были за всеми возможными гранями, но почему-то сейчас, когда Амемура заводит речь о каких-то сложных отсылках, Дайс на удивление его понимает. Даже слишком хорошо, чем хотел бы. «А что, если я просто малая жертва, которой пришлось обойтись, чтобы спасти нечто большее?», — Дайс видит это в глазах Рамуды, и эта эмоция кажется знакомой до боли. И, блядь, смешно, что у них один источник волнения.       Чууоку. Хотя нет, не Чууоку. Тохотен Отоме. Порой Дайсу почти хочется снова назвать её мамой, как это было в детстве. Потому что это… нормально? Любить женщину, что дала тебе жизнь. Даже если она отказалась от всего, включая тебя, чтобы посвятить всю себя ебанутым идеалам, которых тебе никогда не понять. Чтобы стать настоящим чудовищем.       И в его руках сейчас находится тот, кто пострадал от этого чудовища больше, чем кто-либо. Тот, кто существовал, чтобы исполнять её поручения, теперь брошен как мусор и способен умереть в любой момент.       Несправедливо. Дайс нервно кусает щёку изнутри, смотрит на Рамуду, такого потрясающего и восхитительного, внёсшего в жизнь Арисугавы множество ярких красок, которых так ему не хватало и подаривший ощущение того, что у него теперь есть дом. Дайс никогда этого не испытывал. Ни когда жил с матерью в полном суровых, тошнотворных правил особняке, ни когда учился, ни когда сбежал от всего этого, став бездомным. У Арисугавы Дайса никогда не было места, которое он мог бы назвать своим домом. Никогда, пока он не встретил Амемуру Рамуду. Если он потеряет его, он потеряет всё — дом, яркие краски, самые сильные всплески адреналина, которые ему хоть когда-то доводилось испытывать. — Рамуда, — он, наконец, прерывает затянувшуюся паузу, аккуратно вытаскивая из розовых волос лист клёна. — М? — Мне плевать на большинство. Между тобой и кучей неизвестных, будь их хоть миллионы, я выберу тебя.       Дайс уверен, что это то, что хотел бы услышать Рамуда. Потому что сам испытывает то же самое. И, кажется, не прогадывает. Рамуда хлопает в изумлении длинными ресницами, приподнимается, опираясь худыми руками о землю, и заглядывает ему в лицо, ища двойное дно, подвох, будто не веря до конца собственным ушам.       Но в Дайсе нет двойного дна. Он лишь улыбается, твёрдый в своих чувствах до самого конца, и только легонько вздрагивает, когда лицо Рамуды оказывается совсем-совсем близко. Почему-то Дайс уверен, что не для поцелуя, и не прогадывает. Рамуда соприкасается с ним своим холодным бледным лбом, прикрывая глаза, и почему-то этот жест кажется Дайсу особенно интимным. Он аккуратно кладёт ладонь ему на затылок, закрывая глаза сам, и расслабляется.       Этот жест говорит куда больше любых слов. У Рамуды, на самом деле, есть определённые трудности с тем, чтобы искренне говорить вслух о своих чувствах, и Дайс уже научился считывать его жесты и повадки. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы ощутить в ласковом жесте осторожное «Спасибо». Потому что ещё никто и никогда не делал для него ничего подобного. — Дайсу? — всё же, он тихо подаёт голос, и это звучит так трогательно и нежно, что хочется записать и переслушивать до конца дней. И Дайс даже знает, что он хочет сказать, не способный сдержать улыбки от щемящих всё внутри него чувств. — Я знаю, Рамуда.       Рамуда тоже выберет его. Дайс знает. Совершенно точно знает и бесконечно любит Амемуру Рамуду ещё и за это.       На губы Амемуры находит светлая улыбка, и прямо сейчас, в безлюдном осеннем лесу, весь перепачканный и взлохмоченный, с пёстрыми листиками в розовых волосах, он кажется Дайсу особенно красивым. Потому что не существует ничего прекраснее, чем искреннее счастье. — Ты, кстати, проиграл, Дайсу. Ты сошёл с рельс раньше меня.       Дайс хлопает глазами от неожиданности, после чего хмыкает и смеётся. — Чёрт, я надеялся, ты этого не заметишь, — он приподнимается в сидячее положение, обнимая Рамуду. — Ну и что ты хочешь? — А давай ты дальше пройдёшь по рельсе со мной на руках! — Я тебе что, канатоходец? — Тю-ю-ю, Дайсу, — Рамуда смешно дует губки. — Неужели тебе слабо? — Это мне-то слабо?! Ща я тебе покажу, как мне слабо!       Его в очередной раз взяли простейшей манипуляцией. Жаль Дайсу? Нихера. Он со смехом поднимается, придерживая обхватившего его ногами Рамуду, и решительно направляется назад к рельсам, шебурша пожухлыми листьями под ногами.       Он старается как можно ярче запечатлить подобные моменты. Каждый из них заставляет хотя бы на часы забыть, что жизнь Рамуды на волоске. Что он привязан к рельсам, по которым мчит неуправляемая вагонетка.       Проблема вагонетки. Для кого-то, может, и проблема, а для Дайса нихрена. Рамуда ему ближе кого угодно в этом чёртовом мире. В своё время сам Дайс сумел развязать на себе верёвки и избежать участи быть задавленным. И он поможет Рамуде освободиться. Чего бы ему это не стоило.       А пока… — Ай, чёрт, Дайсу! Ты почти меня уронил! — Я предупреждал, что я нихера не канатоходец!       Он должен выиграть эту ставку.