Да не оставит надежда

Санкт-Петербург

Возвратясь от Васильевых, Павел Ливен думал о своем разговоре с Сан Санычем, в том числе о том, что, по его словам, на венчании Анна выглядела совсем непривлекательно — изможденная, с серым лицом, с кругами под глазами, в платье, будто с чужого плеча, сидевшем на ней мешком, хоть она и выходила замуж за любимого мужчину. А она должна была бы быть тогда самой красивой и очаровательной невестой, в белом платье с фатой и флердоранжем, в окружении близких и родных людей, радовавшихся ее счастью… Красивое платье у нее было, но позже, через несколько месяцев, когда они с Яковом решили устроить небольшой праздник, снимок с которого он поставил пока в своем кабинете. Не невеста, а уже жена, живущая в счастливом браке… А Лиза так и не узнала, что значит счастливый брак с мужчиной, с которым венчалась в дорогом элегантном свадебном платье. Как она сама сказала ему, глядя на него печальными голубыми глазами, она мечтала и о свадьбе, и о подвенечном платье, но не думала, что все это у нее будет, но с тем, кому она была не нужна, и кто был безразличен ей самой… Лиза была нужна ему, а у них не было даже такого неказистого венчания как у Якова с Анной… Зато была семья — тайная, как и венчание находившегося в бегах полицейского чина и барышни, согласившейся разделить с ним судьбу в тех зловещих обстоятельствах… Пышная свадьба и шикарные одеяния на ней не являются гарантами счастливой семейной жизни, а их отсутствие не становится препятствием для того, чтобы жить в любви и согласии… Ночью ему приснилась свадьба Дмитрия и Лизы, он любовался невестой, которая была не его, но почему-то именно он поднял ее вуаль. На него смотрели голубые глаза — не грустные, а веселые. Глаза не Лизы, а Анны… Что за наваждение? Он хотел видеть Лизу своей невестой, он даже говорил об этом с отцом, который только посмеялся над тем, что он открылся ему, а потом заставил его быть шафером на свадьбе барышни, в которую он был влюблен, и своего старшего брата. Но относительно Анны у него не было никаких романтических намерений, чувства были, но совершенно иного толка. Может, барышня под свадебной фатой оказалась Анной потому, что он хотел, чтобы у Анны с Яковом все же была настоящая свадьба, достойная княжеского родственника, а не торжество, которое позже имело место. А он хотел быть на ней шафером, но не по принуждению, как на свадьбе Дмитрия и Лизы, а по собственному желанию. К сожалению, быть посаженным отцом на венчании племянника, лишившегося родителя, что приемного, что родного, было нереально, поскольку он не был женат. А вот попросить Сан Саныча быть посаженным отцом — это было возможно, не князь, так хоть тайный советник, счастливо женатый на его бывшей возлюбленной… Сан Саныч присутствовал на тайном венчании Штольмана и Анны, но в другом качестве, как свидетель… Может быть, поэтому ему все это и привиделось? Рассуждать можно было до скончания века, но у него были дела, которыми можно и нужно было заняться в ожидании результатов от Мейнгардта по поводу писем, предоставленных графиней фон Мольтке. Несмотря на то, какими будут выводы ученого, Ливен считал нужным получить как можно больше информации, имеющей касательство к тому, о чем говорилось в письмах, и что сообщила графиня. Хорошо, что еще по дороге к Мейнгардту он отправил шифрованную телеграмму агенту в Варшаву, чтобы тот собрал все, что можно — и факты, и слухи, об Яне Радолинском, внуке Казимира Дзержинского и немедленно переправил ему с курьерским поездом — в любом случае это займет время. Сейчас же он подготовил запрос о предоставлении ему сведений за несколько интересующих его месяцев и все номера пары газет за тот же период, освещавших события в Петербурге и губернии. Ему хотелось сделать это еще накануне, но он предпочел немного обождать, чтобы никому не пришло в голову связать совещание у Императора и запросы заместителя начальника его охраны. Если подполковнику Ливену потребовалась информация относительно вопросов, обсуждавшихся на совещании у Александра III, он бы сделал запросы сразу же после него, как он обычно и поступал. Запросы он отдаст сегодня, перед тем как поедет в город по делам, не связанным с его службой, тем, которыми у него была возможность заняться, пока в течение дня для него готовят необходимые ему документы. Этими делами была встреча с попечителем Юрия Дубровина и розыск Тани Карелиной. К сожалению, за пару часов, пока не стало слишком поздно, прошлым вечером Демьяну с Трофимом не удалось узнать ничего стоящего. Они обошли все магазины и лавки, находившиеся между домом, где проживали Карелины, и домом Полянского по обеим сторонам улицы. Проходившую мимо красивую девочку там иногда видели, когда занимались витринами или провожали покупателей, но никто не обратил внимания, была ли она с какой-то дамой в тот день, когда пропала. Дворник доходного дома, где Полянский нанимал квартиру для Карелиных, также не смог добавить ничего к тому, что уже было известно. После того, как он ненадолго наведается в Зимний, и они снова заглянут в дом князя К., как накануне в карете и скрытые накидками с капюшонами, его люди продолжат поиски, доставив его к отставному майору. Павел Александрович выбрал темный костюм и строгий галстук — он должен произвести благоприятное впечатление на старика. Он собирался на встречу с офицером в отставке, а не на свидание с дамой, падкой на кавалеров в модных и ярких нарядах, как та особа, что, как он знал наверняка, так и не появится в доме князя К. Пока Демьян и Трофим ездили за Иваном Ковалевым, подполковник Ливен отдал распоряжения офицеру в Зимнем. Когда он вернулся домой, карета уже ожидала его, и он направился на несуществующее рандеву. В доме князя К. Павел Александрович провел полчаса — хватит и этого, чтоб понять, что дама не придет. В конце концов Ливен — князь, заместитель начальника охраны Государя, человек занятой, а не праздный юнец, готовый ждать часами, не объявится ли его обожэ. Не появилась, что ж, ее потеря, князь Ливен не обделен вниманием светских красавиц. По дороге к флигелю князя К. и от него Ливен не увидел никого, кто интересовался бы тем, что происходило около дома и на улице, никого кроме агента, которому было приказано следить за местом до особого распоряжения. Агент подал знак, что подозрительных личностей поблизости не было, а подполковник Ливен знаком дал ему понять, что в его услугах в этом деле он больше не нуждался, и тот мог быть свободен. Павел Александрович решил, что если Демьян с Трофимом не продвинутся в поиске Тани Карелиной, ему придется задействовать своих агентов, одного-двух из тех, кто принимал участие в предприятии, связанном с тайным посещением князем Ливеном дома князя К., а на самом деле с тайной встречей там Александра III с графиней фон Мольтке. От флигеля карета Его Сиятельства для верности поплутала по нескольким улицам и остановилась у небольшого доходного дома на одной из них. — Не ждите меня дольше пяти минут, — распорядился князь Ливен. — Если хозяин дома, разговор может затянуться. Не стоит привлекать ненужное внимание каретой с гербами. Появление подобного экипаже здесь довольно необычно. Обратно я доберусь сам. Посмотрев на неказистый дом, Павел Александрович понадеялся, что вход в квартиру, которую нанимал Гельвиг, был не со двора. К его удаче, отставной майор занимал квартиру на втором этаже со стороны улицы. Дверь открыл худощавый пожилой мужчина с жиденькой седой бородкой, в неновой бархатной домашней куртке и с недоумением посмотрел на незнакомца через пенсне: — Сударь, Вы ко мне? — Прошу прощения за визит без предварительной договоренности. Князь Павел Александрович Ливен, заместитель начальника Собственной Его Императорского Величества охраны, подполковник, — представился визитер, в котором старик и сам уже определил аристократа и офицера. — Гельвиг Евгений Гедеонович, майор в отставке? — Так точно. Чем могу быть Вам полезен, Ваше Сиятельство? — Я к Вам с поклоном из Затонска. — Прошу Вас, Ваше Сиятельство, в гостиную, — Гельвиг провел гостя в комнату, где повсюду лежали книги и журналы. — Читаю, пока глаза позволяют. У меня мало кто бывает, поэтому, как уж есть. Присаживайтесь, где Вам удобно. Ливен выбрал кресло напротив кресла-качалки, в котором устроился хозяин. Он убрал книгу по истории на стол и занял потертое кресло, на вид казавшееся удобнее, чем было на самом деле. Пересаживаться он не стал, он пришел к Гельвигу не в гости, да и показывать, что мебель у старика была не хороша для княжеского седалища, было бы невежливо. — Поклон от Юрия Дубровина, как я полагаю? — предположил Евгений Гедеонович. — Иных знакомств в том городке я сейчас не имею. — От него. — Позвольте полюбопытствовать, Ваше Сиятельство, откуда Юрий Дубровин знает Вас? Простите, но у меня в голове не укладывается, что провинциальный молодой помещик знаком с фигурой такого ранга… — Я навещал в Затонске племянника, начальника сыскного отделения полиции, тогда и повстречался с молодым человеком. Он сказал, что у него в Петербурге попечитель, и я предложил передать от него поклон, когда вернусь в столицу. — Очень великодушно с Вашей стороны оказать такую услугу малознакомому юноше. — Услугу я ему пока не оказал, но надеюсь, что смогу сделать это — с Вашей помощью. Ситуация непростая и, скажем так, довольно деликатная. — Ну с простой бы Юрий, скорее всего, обратился ко мне сам, а не через… благодетеля… Неужели его бесстыжий отец все же пытается его обобрать, запугивая или применяя силу? — Нет, Григорий Дубровин скончался несколько недель назад. — Преставился, значит, изверг. Не знал… Я был в гостях у сына с месяц, только вернулся. Собирался написать Юрию на днях. А что же он сам не сообщил мне, что его беспутный родитель наконец отправился к праотцам? — Это мне не ведомо. — Юрий желает вернуться в родной дом, в имение Дубровиных, но не решается просить меня об этом, ведь его дед Василий Савельевич хотел, чтоб тот жил в его поместье в Затонске? — Нет, ему некуда возвращаться. — Усадьба сгорела дотла? Этот пьянчуга Григорий снова устроил пожар и на этот раз погиб в нем? — Насколько мне известно, усадьба цела, но отец Юрия то ли заложил, то ли проиграл в карты поместье, так что жить ему там негде, ни в усадьбе, ни даже на мельнице. — Это невозможно, — покачал головой Гельвиг, пенсне упало на колени, и он снова пристроил его на нос. — Невозможно что? Что помещик, не помнящий себя от пьянства, заложил или проиграл имение? — Невозможно то, чтоб та часть имения, где мельница, была заложена или проиграна Дубровиным. Распоряжаться ей как собственностью имел право только Василий Савельевич, а после его кончины Юрий, как и имением подле Затонска, но без моего ведома и одобрения как попечителя не мог и Юрий. Павел Александрович чуть нахмурился: — Поясните. — Та часть имения не принадлежала Дубровиным. Черкасов купил ее, когда родился Юрий — его первый и, как оказалось, единственный внук. Купил именно для Юрия, но оставил ее за собой, не доверяя зятю. Дубровины пользовались землей, доходами с нее, но никогда ей не владели. Ливен, которого обычно было трудно чем-либо озадачить, на этот раз был удивлен: — То есть Юрия в любом случае обокрали? Либо его отец подделал бумаги и наложил руку на собственность, которая ему никогда не принадлежала, а затем промотал ее, либо те, кому было заложено или проиграно имение, воспользовались ситуацией и попросту присвоили часть земли? — Да, либо то, либо другое. И если Григорий Дубровин лишил сына имения, включая усадьбу, при желании Юрий мог бы вернуться туда, где вырос — отстроить новый дом на земле, доставшейся от деда. Только я не вижу смысла делать это — усадьба в Затонске хоть и небольшая и довольно старая, но, на мой взгляд, еще весьма добротная. Строительство новой, хоть и на приличном куске земли, обойдется в копеечку. Проще и далее использовать землю для сельскохозяйственных нужд самому или сдать в аренду, доход от этого будет довольно существенный. — И каков размер этого надела? — поинтересовался Павел Александрович. — В цифрах не скажу. Но чуть меньше, чем имение в Затонске, и, пожалуй, с половину всего поместья Дубровиных. Хороший участок земли — с полями, лесами, мельницей, которая, естественно, стоит на воде, в данном случае на реке, Василий Савельевич плохой земли бы не купил. — Раз уж речь зашла о мельнице, на ней жила одна крестьянка с сыном, новые хозяева прогнали их прочь, они оказались без крова. Мать подалась в город и оставила мальчика кому-то в деревне. А Юрий решил проявить к нему сочувствие. — Ваше Сиятельство, Вы так издалека начали про незаконного отпрыска Григория Дубровина, к которому Юрий всегда имел расположение? — Значит, для Вас это не новость? — Нет, Василий Савельевич просветил меня, что после того, как его зятек Григорий довел его дочь до могилы, он пустился во все тяжкие — пьянство местами беспросветное, карты, девки в борделе и иногда в имении. Такая и принесла приплод, который он сплавил подальше от своих бесстыжих глаз. Но вот Юрий в отличии от своего отца — совестливый, навещал мальчишку. И сейчас, видимо, решил не оставлять мальца, оказывать денежную помощь тем, кто взял его. И хотел бы, чтоб я одобрил эти траты. Я правильно понимаю? — спросил отставной майор и снова поправил на носу пенсе. — Не совсем. Юрий забрал мальчика из деревни и привез его в Затонск. Но он опасается, что Вы будете гневаться, что он взял себе побочного сына своего отца и потребуете отослать его прочь. — Значит, поступил так, как и предполагал Василий Савельевич. Что как только папаша отдаст Богу душу, Юрий попытается изменить участь своего незаконного единокровного братца. — И Черкасов не был против этого? — Ну не сказать, конечно, что он был бы от души рад такому повороту. Но понимал, что у Юрия не будет рядом ни одной родной кровинки кроме мальчика. Пусть уж лучше вместе с внебрачным сыном отца, к которому привязан, чем один одинешенек. — У него совсем нет родственников? — задал очередной вопрос князь Ливен и попытался незаметно изменить позу, чтобы ему стало немного комфортней сидеть в жестком кресле. — Отчего же. Есть тетка, сестра матери, но она как в юности вышла замуж за горного инженера и уехала с ним на Урал, так оттуда ни разу и не приезжала. Василий Савельевич оставил ей некую сумму, дочь все же, хоть и оторванный ломоть, но бОльшую часть наследства, включая имение в Затонске и часть поместья в Сосновске, отписал Юрию. Меня упросил стать попечителем внука, так как боялся, что Григорий не оставит Юрия в покое, будет тянуть из него деньги, которые будет тут же спускать на водку, карты и девок. Поэтому я и требовал от Юрия постоянные отчеты о его расходах. Но он тратил очень незначительные суммы, копейки, можно сказать. И я был уверен, что Дубровин не обирает сына. — Теперь, после смерти Дубровина, содержание Юрия может быть увеличено? — Без сомнения. Конечно, в разумных пределах. — Но с учетом того, что теперь у него на иждивении находится единокровный брат? — внимательно посмотрел на попечетеля Юрия Дубровина князь Ливен. — Безусловно. Юрию будет достаточно и на себя, и на мальчика. — Значит, я могу сообщить Юрию, чтобы он больше не тревожился по поводу Вашего возможного недовольства относительно его решения забрать Егора? — Разумеется, Ваше Сиятельство. Я и сам напишу ему. — Благодарю Вас. Евгений Гедеонович, есть еще два момента, которые требуют, назовем так, вмешательства. Первый — нужно каким-то образом решить проблему с пребыванием Егора у Юрия на законных основаниях, ведь мальчик не круглая сирота, у него имеется мать, даже если он ей и не нужен. Второй — разобраться с тем, как получилось, что Юрий лишился земли, оставленной ему дедом. — Да, этим непременно нужно заняться, — согласился Гельвиг. — Хорошего поверенного бы… К сожалению, я не знаю в Затонске никого, кому можно было бы препоручить данные дела, я не бывал там уже лет десять. — У меня на примете есть такой человек. Тесть моего племянника — адвокат, с опытом и блестящей репутацией. Возможно, он не совсем компетентен в вопросах опекунства, но он сможет порекомендовать надежного поверенного, который практикует в данной области права. А что касается весьма подозрительной ситуации с землей, которую должен был унаследовать Юрий Дубровин, полагаю, адвокат Миронов в состоянии с ней справиться сам. — Ваше Сиятельство, это было бы замечательно, — улыбнулся старик. — Все расходы на адвокатов, разумеется, будут оплачены. — Я дам Виктору Ивановичу Ваш адрес, как только заручусь его согласием представлять интересы Юрия. — Я безмерно благодарен Вам, Ваше Сиятельство, что Вы проявляете участие в судьбе внука моего доброго друга. — Не стоит благодарности. У меня есть вопрос, на который у Вас, возможно, нет ответа. Как получилось, что Черкасов после смерти дочери не забрал внука к себе, позволил, чтобы тот жил с безответственным, жестоким отцом, временами бывающим во вневменяемом состоянии? — С одной стороны, не хотел, чтоб все вылилось в страшный скандал, и Юрий пострадал от этого. С другой, хотел, чтобы внук стал самостоятельным, пусть через трудности и испытания. Ведь Юрий по сути и являлся настоящим хозяином в поместье отца. Не подумайте, что Василий Савельевич позволил бы всему рухнуть совсем в тартарары. В имении живет старик Пахомыч, он время от времени докладывал Василию Савельевичу, как обстояли дела. Пока Василий Савельевич был жив, в поместье, конечно, процветания не было — зять спускал все, что мог, но и совершеннейшей разрухи и беспросветной нищеты также не было, Юрий справлялся и неплохо для своих юных лет. А когда он умер, и Юрий переехал в Затонск, я не интересовался имением в Сосновске, Василий Савельевич не давал такого распоряжения. Видимо, заранее махнул на него рукой, зная своего беспутного зятя. Он только хотел, чтобы я препятствовал тому, чтобы отец выманивал у Юрия деньги, которые он получал от доходов с Затонского имения и от своего небольшого содержания. — А доходы от части имения в Сосновске шли зятю Черкасова? — решил уточнить Павел Александрович. — Да. Насчет того, чтоб я присматривал и за этим, указаний Василия Савельевича тоже не было. Полагаю, он считал, что когда Юрий переедет в Затонск, доходов там не будет почти никаких, так как зятя дела имения не будут заботить совершенно, и все рано или поздно придет в запустение. Но, пусть это звучит предосудительно, полагаю, он надеялся, что Григорий отдаст концы до того, как наступит полнейший упадок — с лошади пьяный упадет и шею себе свернет, допьется до того, что сердце остановится, или в сгорит при пожаре, который опять устроит… Как, кстати, он умер? — Это мне не известно, я знаю только сам факт, что отец Юрия скончался. — Ну и Бог с ним… Главное, что у Юрия теперь будет новая жизнь, без боязни, что его отец может выкинуть в следующий раз… худшего, чем он уже совершил, он не сделает… — Будем надеяться, что то, что натворил Григорий Дубровин, удастся хотя бы частично исправить, и это упрочит положение Юрия. Это ему сейчас крайне необходимо. Он приятный молодой человек, с добрым сердцем, я видел его в участке у племянника. — В участке?! Как он попал туда? Неужто набедокурил? Так вроде не в отца своего непутевого пошел, чтоб безобразничать… — забеспокоился Евгений Гедеонович. — Нет, он ничего не совершил. Проходил мимо вместе с Егоркой. Я решил познакомиться с ними лично. До этого я знал о них со слов моего племянника. — Подождите, Ваше Сиятельство. Это что же получается, об истории Юрия сначала узнал Ваш племянник, а уж затем Вы? — Да, так. Мой племянник выразил желание помочь молодому человеку. — И, как я могу догадаться, попросил Вас походатайствовать за Юрия Дубровина перед его попечителем… Как же неудобно получилось… Сначала начальник сыскного отделения, не последний человек в Затонске, затем и вовсе князь, заместитель начальника охраны Государя… Ох, Юрий, Юрий… — вздохнул старик, чуть качая головой. — Евгений Гедеонович, что здесь неудобного? Юрий пришел к моему племяннику только за советом, тот сам вызвался помочь ему, и я был не против попытаться замолвить за него слово перед попечителем, к которому он боялся обратиться сам. Молодой человек сейчас нуждается в поддержке, ему не так просто, я говорю не только о финансовой стороне вопроса, но и том, что его благие намерения могут быть не всеми поняты и приняты. — Вы про меня? — Не только. Я больше про жителей небольшого городка, в который молодой человек девятнадцать лет привез четырехлетнего ребенка, называющего его тятенькой Юрием Григорьевичем. О их реакции на подобное. — Что?! Мальчик называет Юрия отцом?! С какого…? — не закончил фразы Гельвиг, потрясенный словами князя Ливена. — С такого, что когда мать оставила мальчишку в деревне, чтобы его успокоить, ему говорили не раз, что Юрий Григорьевич его не бросит и будет заботиться о нем как тятенька. Вот у него в голове тятенька и Юрий Григорьевич стали единым целым. Но сам он не понимает, кем точно Юрий ему приходится, просто зовет его так, так и никак иначе. И это обращение слышали уже в нескольких местах городка. Юрий, конечно, обеспокоен, что он нем могут подумать местные жители. Это помимо того, что он боится, что Вы могли приказать ему отвезти брата обратно в деревню. Разве в такой ситуации можно было оставаться безучастным к положению Юрия, ставшего в столь юные годы сиротой и тем не менее решившего взять на себя ответственность за брата и по сути сделаться главой маленькой семьи? Мы с племянником не могли. И жена племянника не могла остаться в стороне. — Ваше Сиятельство, теперь я представляю всю картину целиком… Но ведь Юрий от своего не отступится… — Нет, не отступится, не тот характер, — уверенно сказал князь Ливен. — Судя по всему, у него есть и смелость, и мужество противостоять возможным… перипетиям… Хотя не исключаю, что если все же будут открытые нападки, то он постарается бывать в городе как можно реже, по крайней мере, первое время, чтобы получать поменьше тычков… Очень надеюсь, что со временем жители отстанут от него. Рано или поздно найдется новый объект для выражения недовольства… А пока любая поддержка или ободрение, или хоть доброе слово для него чрезвычайно важны… — Совершенно согласен с Вами, Ваше Сиятельство. Мне бы хотелось съездить в Затонск, но годы берут свое, такой долгой дороги мне не осилить, придется ограничиться лишь письмом… Но Юрию необычайно повезло, что на его пути встретились такие добросердечные люди как Вы и Ваши родственники. Он ведь может положиться на Ваших родственников… если что… — Несомненно. Мой племянник и его жена не оставят его наедине с проблемами, если такие возникнут. — Ваше Сиятельство, а как Ваш племянник оказался в Затонске? — По долгу службы. Был направлен туда около двух лет назад. — Значит, он появился в то время, когда Василий Савельевич еще был жив. Он как-то писал мне про полицейского чина, который прибыл в Затонск из Петербурга и сразу же зарекомендовал себя наилучшим образом, раскрыл несколько сложных и запутанных преступлений. Это он? — Да, он. — Как же княжеского родственника угораздило попасть в провинциальный городок? Неужели после столицы для него не нашлось должности в каком-нибудь в губернском городе? — Думаю, что нашлось бы. Но на тот момент его способности и опыт были необходимы в Затонске, по какой причине — я Вам сказать не могу. — В Затонске ведь нет ничего такого, чтоб там мог понадобиться полицейский чин такого уровня. Хотя нет… там есть гарнизон… Неужели… — майор в отставке вопросительно посмотрел на заместителя начальника охраны Императора. — Все может быть… — неопределенно ответил подполковник Ливен. — А ведь был такой тихий городок десять лет назад… — Десять лет — большой срок. — Вы правы, Ваше Сиятельство. Я сказал Вам, что кроме Юрия Дубровина поклон из Затонска мне передать сейчас некому. Но у меня там была пара знакомых, которых представлял мне Василий Савельевич, да все уже на том свете, так как уже тогда были в почтенном возрасте. Последним умер его сосед помещик Карелин, может, лет пять назад, имение перешло вроде бы к его двоюродному племяннику. Этого я не имею чести знать. А почему упомянул, все ж он сосед Юрия. Надеюсь, не будет к нему слишком предвзят из-за того, что он привез мальчонку. «Вот как, оказывается, имения Юрия Дубровина и Алексея Карелина рядом. Найдется, с Божьей помощью, Таня, привезет ее Карелин к себе, может, и будет водить знакомство с Юрием, девочке ведь нужна компания. А что Егорка побочный помещичий сын, так для Карелина это совершенно не проблема, Таня-то сама от другого отца. Юрий еще очень молод, возможно, не будет пренебрегать общением с девочкой, и Егорка к ней потянется, а она к мальчику привяжется — после смерти матери кроме взрослого малознакомого мужчины ей несомненно нужен кто-то, с кем бы она чувствовала себя непринужденно и комфортно». — Не будет, я знаю Алексея Александровича, он довольно открытых взглядов. — Ну слава Богу, хоть отсюда не ждать неприятностей. — Да, по этому поводу Вам совершенно незачем беспокоиться. — Ваше Сиятельство, я сейчас подумал, что есть еще один повод для беспокойства. Но не знаю, в праве ли я обратиться с этим к Вам… — Вы изложите, а там будет видно. — Юрию уже девятнадцать, а он даже гимназии не закончил, учился в ней пару лет, пока его мать не умерла. Нет, грамотный, конечно, читать-писать умеет, считать тоже, но на этом его образование заканчивается, а ведь он все же помещик, не крестьянин или проденщик. Учителя бы ему, чтоб хоть какие-то знания ему дал. Я подумывал об этом, но поскольку, как я уже говорил, в Затонске кроме самого Юрия закомых не имею, не знал, как обустроить так, чтоб нанять ему учителя, который будет честным и знающим и согласится преподавать недорослю. — Этим можно озадачить адвоката Миронова. Павел Александрович уже обращался к нему, чтоб тот подобрал прислугу в дом Якова и Анны, когда узнал, что из-за реакции на неоднозначное происхождение Штольмана приходящая прислуга отказалась от работы в его доме. Однако, новая затонская прислуга не понадобилась, так как он отправил с Анной Марфу, которая, в чем он был совершенно уверен, была для его племянника с женой самым лучшим вариантом. Но Виктора Ивановича можно было попросить помочь с наймом учителя для Юрия Дубровина. — Было бы хорошо, чтобы учитель жил в поместье, учил Юрия и помогал с Егором, но, как я полагаю, Юрий чувствовал бы себя неловко, так как он, скорее всего, считал бы, что Вы ему не доверяете и направили учителя потому, что, по Вашему мнению, за ним с Егором нужен присмотр. Поэтому, на мой взгляд, нужен кто-то, кто мог бы заниматься с Юрием раза два-три в неделю. Вряд ли у Вашего подопечного есть возможность бывать в Затонске ежедневно, ведь у него имеются обязанности как у хозяина имения. Конечно, учитель мог бы ездить к Дубровину сам, но своего экипажа у него явно нет, а посылать за ним каждый раз из поместья — игра не стоит свеч, — высказал свое мнение Павел Александрович. — Да, Ваше Сиятельство, задача оказалась еще более непростой, чем мне представлялось. — Если нет того, кто может взять ее решение на себя. В нашем случае это может сделать Виктор Иванович. Полагаю, было бы уместно, чтобы адвокат Миронов представлял интересы Юрия Дубровина в целом, а не только в делах, что мы с Вами обсуждали ранее. — Да, это было бы весьма кстати. У Юрия был бы человек, к которому он мог бы обратиться в случае необходимости. — А Вы, Евгений Гедеонович, можете обращаться ко мне, — Ливен протянул старику свою визитку. — Даже если я не в столице, мне доставят корреспонденцию. Отвечу, как только смогу. Было приятно с Вами познакомиться. — А для меня знакомство с Вами, Ваше Сиятельство, большая часть. Павел Александрович собрался уходить, но Гельвиг довольно проворно выбрался из кресла-качалки и устремился к шкафу: — Ваше Сиятельство, не откажетесь от рюмочки вишневой настойки? Моя невестка делает сама. Это лучшая вишневая настойка, которую я когда-либо пробовал. Ливен подумал, что, судя по квартире и обстановке в ней, вряд ли у Гельвига была возможность пить изысканные дорогие вина, и самодельная настойка в его представлении могла быть верхом совершенства. Но отказать старику было бы неучтиво. Даже если настойка дрянь, он сможет сделать глоток, а потом сослаться на то, что ему пора на службу, где, как понимал и сам отставной майор, винный запах не приветствовался совершенно. — Не откажусь. Гельвиг аккуратно налил две рюмки: — Ваше Сиятельство, Ваше здоровье! — И Ваше тоже, Евгений Гедеонович! Долгие Вам лета! Гельвиг нисколько не преувеличил, настойка была настолько чудесная, что Павел Александрович мог бы за раз опустошить весь графин. — Должен признать, Ваша невестка — кудесница! — Ваше Сиятельство, а о чем я говорю? Разве бы я стал предлагать князю какое-то, простите, пойло? Эту наливку все соседи уважают и дачники, среди них и знать присутствует. Некоторые даже заказывают для себя по несколько бутылок. Невестка моя не из-за денег это делает, а так как ей приятно, что ее напиток нравится людям. Все вокруг ее наливку жалуют, только одна графиня считает, что достойна лучшего. А чего кичиться, коли дачу в Колпино снимает, а не в там, где одни аристократы да миллионщики летом обитают. Были бы средства, так жила бы в Сиверском, Красном Селе или Гатчине. Вот там общество так общество. — И там есть разные люди, как и везде. Но несомненно людей, в том числе дачников, со средствами больше, чем в том же Колпино. — Вот и я об этом. Вы бы, Ваше Сиятельство, например, не стали снимать дачу в Колпино. — Мне снимать дачу нет необходимости. У меня усадьба в Царском Селе, а в Гатчине усадьба моего покойного старшего брата, которая перешла к его сыну. — Полагаю, к не тому Вашему племяннику, что сейчас в Затонске? Думаю, Василий Савельевич бы упомянул, если бы в Затонское отделение полиции прибыл князь… — Нет, к другому. Ливен не хотел касаться темы происхождения старшего сына своего брата и задал Гельвигу вопрос: — Так, значит, Вы ездите в Колпино к родственникам? — Да, каждое лето. Сын мой с семейством переехал туда, когда получил должность на одном из адмиралтейских заводов. Когда внуки там были, подольше оставался, а сейчас, когда выросли и уехали, на несколько недель езжу. Приятное местечко для тех, кто без больших претензий. — Не таких, как графиня? — Да уж больно заносчива. Как и ее племянница. — Если не секрет, о ком Вы говорите? — поинтересовался Павел Александрович, намереваясь далее вроде как из праздного любопытства расспросить и о других дачниках в Колпино, вдруг среди них окажется тетка Варвары Перовской. — Да какой секрет? Вдовствующая графиня Ушакова, неприятная особа. И племянница ее Перовская ей под стать. «Вот это выстрел! Произведен в слепую, но попадание в яблочко!» — обрадовался про себя Ливен. Он считал, что тетка была со стороны Перовских, ведь о том, что она снимала дачу в Колпино, Стаднитскому сообщил родственник Перовской. Оказывается, она из Ушаковых. Он видел как-то графа Ушакова с женой, но внешность у нее была совершенно не такой, как описал Стаднитский. И он не припоминал, чтоб Ушаков умер. Затем он напряг свою память и вспомнил, что у графа был брат, который скончался лет пятнадцать назад, но жил он не в Петербурге. Вероятно, после его смерти вдова перебралась поближе к родственникам мужа и могла позволить себе дачу только в таком месте как Колпино. Возможно, ему удастся узнать еще что-нибудь. — И в этот раз с ними встречались? — Графиню видел несколько раз, а Перовскую раза два, она же там не живет как ее тетка, а приезжает к ней изредка. Обе даже поприветствовать толком не снизойдут, буркают что-то себе под нос. Отставной майор им не компания. — А с кем они водят компанию? — задал Павел Александрович вопрос с той целью, что среди этих людей могли оказаться те, у которых можно было выведать хоть что-то про поездки Перовской на дачу тетки. — Вдовствующая графиня Мордвинова, но у той особо нет выбора, с кем видеться. Она из дому почти не выходит, только до саду, а Ушакова одна из ее ближайших соседей. Колокольцевы, тоже дачники, они приходятся какими-то родственниками контр-адмиралу Александру Александровичу Колокольцеву. С ними она водит дружбу. Вот, пожалуй, те, о ком я знаю наверняка. Про других сказать не могу. А о Перовской я вообще мало что знаю, только что она о себе больно высокого мнения, как и ее тетка. Может, в Колпино она вообще ни с кем не знается. Заместитель начальника охраны Императора знал контр-адмирала лично, но это ему ничем помочь не могло, родственники Колокольцева ему были не знакомы. Как и вдовствующая графиня Мордвинова, он даже не представлял какой именно граф Мордвинов был ее мужем. Единственное, что еще оставалось — узнать, когда точно приехал в Колпино Гельвиг, может, это было намного больше месяца назад, как раз, когда там могла быть Перовская. Но здесь ему не повезло, Иван Евгеньевич был гостил у сына пять недель, а Татьяна Карелина пропала раньше. Перед уходом князя Ливена Гельвиг спросил, не знает ли он, есть ли в Главном штабе офицер Зеевальд с отчеством Владимирович. Ливен сказал, что Леонид Владимирович Зеевальд был переведен в Главный штаб в прошлом году, и теперь он в чине полковника. Евгений Гедеонович широко улыбнулся, и на его лице появилось еще больше морщин: — Правда, значит. Рад за сына Владимира, что он дослужился до такого чина. Зеевальд был нашим с Василием Савельевичем другом, погиб на Крымской войне. Черкасов был ранен и вышел после войны в отставку, из всех троих только я продолжил службу. Мой сын по моим стопам не пошел, у Черкасова были только дочери, а сын Зеевальда стал военным, служил вроде бы в Варшаве. Один знакомый сказал мне, что как-то он видел выходившего из здания Главного штаба офицера, который был похож на Владимира Зеевальда. Я подумал, а вдруг это его сын… — Ваш знакомый не ошибся, он видел полковника Зеевальда. Если Вы не возражаете, я передам ему от Вас поклон. Думаю, ему будет приятно знать, что армейский друг его отца справлялся о нем. И, возможно, он захочет его навестить. — Ну на последнее я не надеюсь… — вздохнул Гельвиг. — Почему же? Мне это не кажется невозможным, — сказал Ливен и подумал, что нужно будет убедить Зеевальда как-нибудь заглянуть к старику.