«Remember»

Бэкхён стоит перед открытой дверью и с дрожью в ногах заглядывает в тонкую щелочку, из которой видна лишь темнота. Минсок стоит рядом, но чувствует нечто иное, нежели Бён. Ким никогда ранее не бывал в поместье Габриэля до знакомства с Бэком, поэтому тот трепет и щекочущий страх, что испытывал младший в данный момент, сам Мин не ощущал. Его, отчего-то, окутывало полное умиротворение и облегчение, словно он разгадал загадку, которая стучала по головной коре несколько веков. Сехун переводил взгляд то на одного, то на второго бессмертного. Где-то в подсознании он понимал, что сделал, но в полной мере не осознавал всего масштаба ситуации. — Входи, - тихо произносит Минсок, едва сжимая плечо младшего. — Не могу, - на выдохе, почти шепотом, отвечает Бэк. — Не могу вот так вторгаться в его обитель... — Думаю, он бы хотел, чтобы ты вошел, Бэкхён, - все так же тихо говорит Ким, но в голосе его звучит полная уверенность. — Всё хорошо, Бэкхён~а. Просто войди в комнату. Бэкхён делает глубокий вдох, сжимая пальцы в кулаки. Он не был в этой комнате три стони лет. Не ощущал особый запах, который пропитал собой каждый уголок обители отца, каждую книжную полку, каждый сантиметр постели. И бессмертный никогда даже не надеялся вновь переступить порог, заглянуть внутрь, потому что это было просто невозможно. Но сегодня, кажется, все невозможное стало возможным. Бён делает неуверенный шаг и снова застывает у самого дверного проёма. Он словно боится, что стоит приблизится еще хоть на сантиметр, дверь захлопнется и вновь запечатается. — Иди, - снова подталкивает его Ким. Бэк касается прохладного дерева и раскрывает дверь нараспашку. Чисто по инерции он нащупывает выключатель и давит вниз. Тут же зажигаются все шесть лампочек в старомодной люстре, которая шикарно бы смотрелась в каком-нибудь огромном зале музея, с винтажной отделкой. Но для Габриэля этот предмет интерьера имел особое значение, о котором он так и не рассказал Бёну, хотя тот спрашивал, и не раз. Толстый слой пыли превратил все цвета и оттенки мебели в блеклый серый. По углам у потолка собралась паутина. Всё в этой комнате говорило о том, что она давно заброшена и никто не присматривает за её убранством. Бэк проходит чуть дальше, вглубь обители и медленно окидывает взглядом каждый предмет. Отец любил читать. Очень любил. Он распределял книги на полках своего большого книжного шкафа, который занимал всю стену справа, длиной в четыре метра. Габриэль не подписывал полки, потому что прекрасно знал каждый миллиметр, каждую засечку и зазубрину, знал, на какой именно стоят любимые произведения, которые он перечитывал по несколько раз в месяц. Бэкхён подходит к шкафу и проводит пальцами по пыльным корешкам, оставляя легкие следы в виде дрожащих полосок "чистоты". — Я и забыл, что он любил книги... - будто не своим голосом произносит бессмертный. Минсок пропустил Сехуна вперед, одобрительно кивая, и вошел следом за ним. Хун озирался по сторонам, поражаясь тому, какой огромной оказалась спальня Габриэля. Она была раза в три больше Бэкхёновской, хотя и его комната О казалась непозволительно огромной для спальной. Постель аккуратно заправлена, на спинке кресла, что стояло справа в углу, была сложена рубашка, цвет которой было сложно различить из-за слоя серой невесомости. Хун проходится любопытным взглядом вокруг и замечает рабочий стол, тоже весьма немалых размеров. На дорогом дереве, а Се был уверен, что оно именно дорогое, стояла настольная лампа, лежали несколько книг аккуратной стопкой, словно под линейку выстроенных, ручка и конверт. И именно за этот конверт зацепились глаза парня. И если бы это был стол его знакомого, или отца, Сехун бы не раздумывая подошел и взял его в свои руки, но четкое понимание того, что он не имеет на это никакого права, остановило от поспешных действий. Бэкхён продолжал изучать пыльные корешки книг, украдкой роняя грустную улыбку. До некоторого времени он ненавидел читать. Сначала, потому что не умел, и его знаний грамоты хватало лишь на то, чтобы написать свое имя и еще пару строк. А потом, когда Габриэль жестко взялся за обучение сына, Бён возненавидел книги, испещренные черными печатными буквами, потому что создатель буквально силой заставлял младшего читать от корки до корки. И вот, когда Бэкхён овладел навыками письма, грамотной речью, расстановкой и дикцией, отец оставил сына в покое. Почему-то этот мужчина знал, что Бэкхён сам возьмется за печатные издания и будет поглощать их в себя с такой жадностью, словно у него их отнимают. — Это его любимая книга, - произносит Бэк и осторожно, словно боясь, что небольшой томик рассыпется в его руках, выуживает книгу из десятка, что покоились на полке. Минсок подходит ближе, чтобы посмотреть на название произведения, что так заботливо держал в руках Бэкхён. — Ярмарка тщеславия? - удивляется Ким. — Да, - едва улыбается младший. — Ты не знал? — Мы часами могли обсуждать литературу разных времен и эпох, но Габриэль никогда не говорил, что эта история его любимая, - задумчиво отвечает Минсок. — Он считал, что Теккерей очень ярко и подробно описал все людские пороки и слабости, - говорит Бэк, продолжая печально улыбаться. — Герои этого произведения всю жизнь гнались за богатством и признанием, пытались урвать себе лакомый кусок. Но, как известно, судьба та еще злодейка и карма настигла всех. Бэк не знал, зачем пересказывает суть произведения, потому что Минсок уж точно читал этот роман, но ему хотелось поговорить об этом. Так он чувствовал, словно отец был жив, был рядом. Сехун стоял позади бессмертных и слушал тихий голос Бёна, который отдавался приятной вибрацией во всём теле. Кажется, только сейчас парень осознал, что любит этот голос. Именно любит. Все его оттенки, грани и острые углы. Потому что голос у Бёна был властный, но, в то же время, нежный, а порой настолько низкий и глубокий, что О почти слетал с катушек. — Это было моим первым произведением после того, как я осознал всю прелесть классики и литературы в целом. Я попросил у него совета, с чего мне стоит начать, и Отец дал мне ее, - длинные пальцы с призрачным трепетом водят по обложке, любовно очерчивая буквы. Книга была на английской, но в семье Габриэля вопрос о знаниях языков никогда не стоял, потому что он лично обучал своих детей им. Лиса свободно говорила на французском, японском, португальском, английском и корейском. Бэкхён к этому списку мог добавить китайский и немецкий. С недавнего времени, кажется, последние пару десятков лет, Бён изучал арабский. А вот Чонин с Анабель не имели интереса к иностранным языкам, поэтому, помимо своего родного, знали только английский и французский. Бэк вернул книгу на полку и пробежался глазами по остальным шедеврам мировой литературы. Среди художественных, были так же и научные труды, методички, экономика, и очень много работ по психологии, философии и политологии. К последним трем темам Бэк был равнодушен всегда, но сейчас вдруг резко осознал, что благодаря именно этим книгам его Создатель всегда был так умен и проницателен - потому что слишком хорошо знал и понимал людскую сущность. — Бэк? - вдруг зовет Сехун. Бессмертный даже успел забыть, что он здесь не один, что, вообще-то, в комнате находится Сехун. — Здесь конверт, - продолжает тихо О. — И мне почему-то кажется, что он предназначен именно тебе. Бён разворачивается к младшему, едва вздергивая бровь, затем переводит свои черные океаны на стол и действительно видит конверт. Отчего-то в горле образовался огромный ком, который никак не желал исчезать, а внутри все естество сдавило стальными оковами. Минсок снова кладет руку на плечо вампира и сдавливает его, как бы говоря, что он рядом. Бэкхён неуверенно подходит к массивному столу, выполненному из красного дерева, но под слоем пыли он кажется грязно-розовым. Рука тянется к такому же пыльному прямоугольнику и замирает в нескольких миллиметрах. Прикоснуться к сухой безжизненной бумаге становится непосильной ношей. Бэк делает пару глубоких вдохов и на выдохе берет конверт в руку. Сердце "стучит" бешено и остервенело, по позвоночнику бегут мурашки. Бессмертный молча выходит из обители и закрывается в своей комнате, оставляя Сехуна и Минсока одних в растерянном состоянии. — Ему нужно побыть одному, - говорит Ким и тоже выходит. Сехун остается один на один с призрачной памятью о человеке, которого никогда не знал, и никогда уже не узнает. Всё, что ему осталось, это слышать вот такие рассказы о том, кто создал Бэкхёна, кто создал Чонина, и кого так любил Минсок. На душе стало как-то тоскливо и до противного печально. О подходит к книжному шкафу и достает ту самую книгу, что минутой ранее держал в руках Бэкхён. Младшему вдруг захотелось прочитать ее. Раньше он часто читал, когда учился, но никогда особо не замечал за собой любви к этому делу. Скорее, он просто пытался забить всё свободное время хоть чем-то, и этим "чем-то" были книги.       Хун выходит из обители, закрывая за собой дверь, и направляется в гостиную, совершенно позабыв о том, что та сейчас не в самом лучшем состоянии. Но О сразу же удивляется тому, что практически никаких последствий ярости Бёна не осталось. Минсок молниеносно очистил помещение от всего "мусора" и обломков. Диван оказался почти не тронутым, лишь несколько сколов на подлокотниках и кое-где разодрана обивка.       Парень садится на мягкую подушку, заранее подложив ее себе, и открывает первую страницу. Бэкхён сидит на краю своей кровати и смотрит на конверт. Он боится его открывать, потому что ему кажется, что это какая-то злая шутка и внутри ничего нет. Но, все же, он разламывает печать пополам и достает изнутри внушительной толщины лист, сложенный втрое, наверное. Снова тяжелый вздох. Бён прикрывает глаза, пытаясь унять весь шторм своих эмоций. Слишком тяжело держать в руках единственную вещь от отца, который ушел так много лет назад.

«Здравствуй, Бэкхён~а. Знаю, сейчас ты очень удивлен, что я обращаюсь именно к тебе.

На момент написания этого письма я уверен, что ты прочтешь его однажды.

Первое, что хочу тебе сказать - я горжусь тобой. Действительно горжусь как своим старшим сыном.

Ты так сильно вырос за все эти годы, и я действительно счастливый человек, раз мог наблюдать твое взросление.

Второе, что я обязан сделать, это попросить у тебя прощения... У всех вас.

Я знаю, что вам очень больно, и я ушел не попрощавшись. И мне так жаль, Бэкхён~а, безумно жаль.

Но я очень надеюсь, что ты простишь меня когда-нибудь...

Наверное, у тебя так много вопросов ко мне. Их всегда было больше, чем достаточно. Ты всегда был любознательным парнем.

И эта черта в тебе так сильно нравилась мне. Ведь ты не просто интересовался, ты впитывал в себя знания, информацию.

Я не знаю, сколько лет прошло со дня моей смерти, и не знаю, все ли мои дети живы, но, что-то мне подсказывает, что Лисы с вами уже нет.

И я очень тебя прошу не винить в ее уходе себя, потому что это был только ее выбор. Она давно его сделала,

а я лишь пытался отсрочить момент его свершения. Я привел тебя в семью, и она ожила. Но ничто в этом мире не вечно, Бэкхён~а.

Ты, я уверен, все еще задаешься вопросом, почему я оставил вас? Почему ушел? Почему ничего не объяснил и не рассказал?

Я попросту боялся, Бэкхён. Боялся осуждения и непонимания.

      Бэкхён на этих строчках будто бы услышал тяжелый вздох отца и по спине пробежали мурашки, счет которым Бён уже успел потерять за эту ночь.

Боялся пасть в ваших глазах, в которых всегда плескалось восхищение и безоговорочное уважение.

Я проявил трусость и эгоизм, и за это мне никогда не сыскать прощения. Я понимаю.

Много лет назад... Очень много лет назад, я совершил ошибку.

Непростительную глупость, которая преследовала меня всю оставшуюся вечность.

И вот она меня настигла. Это случилось не неожиданно, нет. Но то, как это произошло, поставило меня в тупик.

Привело в дикий ужас и страх, и я просто решил покинуть этот мир в желании спасти своих детей.

Простите меня...

Ах, кажется, у тебя в голове есть еще один вопрос. Я пишу сейчас это и улыбаюсь, потому что

четко вижу тебя перед глазами, удивленного и растерянного.

Если ты читаешь это письмо, значит дверь в мою комнату открыта.

И ты совсем сбит с толку, потому что этого просто не может быть.

Может, Бэкхён~а, может.

Тот, кто открыл мою дверь - человек. Ведь так?

Я узнал о таком явлении совершенно случайно, но не стал делиться этим знанием с вами.

Потому что оно несет в себе куда больший смысл, чем вы могли понять и принять на тот период времени.

Я могу предположить, что кто-то из вас, моих детей, встретил своего истинного.

И именно он является тем человеком, который сорвал печать.

Не любому смертному это дано, а лишь тому, кто является истинным для члена семьи.

Пожалуй, смею предположить, что это ты встретил своего истинного смертного.

Не могу сказать, откуда во мне такая уверенность, но только ты мог привести в наш дом человека.

Нини не стал бы рисковать, а Анна... она слишком влюблена в тебя, чтобы обращать внимание на окружающих.

Я не рассказывал тебе об этой стороне нашей вечности, потому что был уверен, что ты тут же примешься искать его сам.

Искать, чтобы отворить мою дверь, чтобы зайти в обитель и найти хоть что-то...

А еще, ты был не готов. Не уверен, что ты готов сейчас, но коли уж это случилось, позволь дать тебе совет.

Последний совет от меня тебе... Загляни внутрь себя, вглубь своей души и найди там свет.

Он есть в тебе. Всегда был. И сейчас, когда рядом тот, кто способен этот свет вытащить наружу, хватайся за него и не отпускай.

Никогда не отпускай своего истинного. Поверь, это безумно больно. Больнее этого ничего нет в нашем существовании.

Обними за меня Чонина и Анну, и передай им, что мне очень жаль.

Я сожалею о том, что принял такое эгоистичное решение. Но назад дороги уже нет.

И еще... Я очень люблю вас. Люблю всем своим сердцем. И я до последних секунд своей вечности буду надеяться,

что вы проживете свою жизнь не в печали и грусти, а в радости и умиротворении.

Навечно Ваш Создатель, отец».

Бэкхён сжимает края бумаги меж пальцев, стараясь не закричать и снова что-нибудь не разрушить. В глазах щиплет вот уже который раз за эту долгую ночь, но слезы, все же, остаются в своих золотых клетках. Он пытается собрать себя по кусочкам, потому что с каждым словом, выведенным таким красивым, каллиграфическим почерком Габриэля, Бён словно разваливался на части уже в миллионный раз за все свое существование в этой вселенной. Отец даже в своем прощании остался предан самому себе, дав столько ответов и одновременно, не дав ни одного. Что такого мог совершить Габриэль, за что "расплатился" своей жизнью? Что такого он сделал, что посчитал, будто его дети откажутся от него? Почему он вообще сомневался в своей семье? Все эти вопросы синхронным гвалтом отдавались в голове Бэкхёна, и ответы на них, по определению, он никогда не узнает. А подпись отца впивалась в сердце острыми иголками, потому что это "навечно" стало таким четко ограниченным временными рамками, что тяжело было дышать. Бэк смотрит куда-то сквозь исписанный лист, застыв, словно статуя. Что он должен делать с этим всем? Что он должен сказать Чонину? Анна не дожила до этого момента. И обнять ее Бэкхён уже не сможет. Острые иголки боли снова впились в мертвое сердце, пуская яд по артериям, который душил и травил вампира, выворачивал всю душу наизнанку. Бессмертный засовывает письмо обратно в конверт, кладет на тумбочку и укладывается в постель, свернувшись в клубок. Снова по венам разлился лютый холод и от него не спрятаться. Сехун уже был на третьей странице, когда почувствовал тот же холод в своей крови и резко закрыл книгу. Он уверенно поднялся со своего места и пошел к Бэкхёну. Его просто вело чувство нужности. И это было приятное чувство. Хун снова впервые осознал, что это так приятно чувствовать себя нужным кому-то. Именно чувствовать, не просто знать или догадываться, а чувствовать. О осторожно приоткрывает дверь и заходит в комнату, в которой горел лишь ночник. Свернутый комок на постели прошелся режущим хлыстом по сознанию парня и он тут же направился к нему, укладываясь в постель и прижимая Бёна к своей груди. Он действительно был холодный. Бэк вздрогнул, потому что Хун оказался слишком теплым, даже горячим. И этот жар молниеносно уничтожал весь лед крови вампира, обволакивая и согревая его. Бэкхён втянул ноздрями воздух, набирая полные легкие запахом Сехуна. Удивительно, как один человек может согреть того, кто уже не может согреть себя сам.