Тяжёлый металл

      «…придурок» — успевает прочитать Джуза прежде, чем футболка хлопается ему чётко на лицо. Прохладная, крепко пахнущая типографской краской, словно только что из печати. Не факт, что свеженанесённые на ткань иероглифы не пропечатаются заодно и у Джузы на лице.       Футболка пахнет краской, и хлопком, и самую малость — мыльными цитрусами. Точно такой же запах, каким тяжело тянет из банки с гелем для душа, которую Банри водрузил в ванной.       Кстати, о Банри. Он довольно скалится, когда Джуза стягивает закрывающую обзор футболку с головы. Так, будто придумал лучшую шутку в своей жизни. И с ядовитой заботливостью уточняет: — Размер не маловат? По швам не треснет? На огров вроде тебя балахон фиг найдёшь. Сказал бы мне «спасибо» за мучения, что ли.       Джуза слышит эти фразы, но почти полностью упускает их смысл. Он силится связать в единую логичную цепочку брошенную в него футболку и мыльный запах цитрусов. И наконец, как ему кажется, понимает, в чём здесь дело: — Ты что, своё старьё решил мне передарить? Спасибо, подавись, — Джуза комкает футболку и швыряет её обратно. Чёрт его знает, что это за сложный розыгрыш, но не пошёл бы он нахрен. Даже начинать не стоит.       Получив скомканной футболкой в лоб, Банри необъяснимо звереет сверх всякой меры.       — Дурень! — выплёвывает он и вздрагивает от ярости. — «Старьё», да? Мозги у тебя старьё! На какой помойке ты их откопал?       — Зато у меня мозги есть, в отличие от твоей башки, — не остаётся в долгу Джуза. Он очевидно кривит душой: Банри умён. Сообразителен и по-лисьи изворотлив, всего этого нельзя не замечать. Но при этом — тем вернее можно его задеть за живое, если отрицать очевидное. Банри неизменно скрючивается от ярости, когда кто-то отрицает его неоспоримые достоинства.       Вот и сейчас — не исключение.       — Что бы ты вообще в мозгах понимал! — шипит раскрасневшийся Банри. Он клокочет, как кипящий чайник, и Джуза от него демонстративно отворачивается. Если продолжить ругань, это к тому только приведёт, что чайник (если уж продолжать это неуклюжее сравнение) перекипит и взорвётся. И приведёт это к одной только драке — а Джуза обещал и Изуми, и всем парням из Осенней труппы, что распускать руки он больше не будет, вопреки каким угодно обстоятельствам.       У него, в конце концов, ещё полно дел. Ладно, не полно, но есть срочные. Продолжая старательно не обращать внимания на Банри, Джуза садится за стол и открывает сценарий. У него ещё до сих выучены не все реплики — но это не так страшно, у доброй половины Осенней труппы дело обстоит так же. Как минимум Таичи занимается чем угодно, только не сценарий учит, а значит, их уже двое. Куда хуже то, что Джуза не во всех сценах с его персонажем чётко помнит, что происходит и что к чему ведёт. Следовательно, плохо представляет себе Ланского и то, как он меняется по ходу пьесы — кто-то из Летней труппы красиво назвал такую штуку «дугой характера», — следовательно, как он может этого персонажа сыграть с таким пониманием? Никак не может.       Он пока в любом случае — никак не может, но незнание сценария делает всё ещё хуже. И как минимум эту проблему он может и должен исправлять.       И пока Джуза со всей честностью вчитывается в страницы сценария, стараясь пропустить через себя каждое слово, Банри неслышно, мягкой лисьей поступью подкрадывается сзади.       — Корячиться ты мне ещё тут будешь! — рычит он над самым ухом. Джуза вздрагивает от неожиданности — а Банри уже нахлобучивает ему на голову футболку с криком: — Надевай, говорю! Я кому её припёр?       Он успевает продеть голову Джузы сквозь воротник и затянуть футболку вокруг шеи, закрепляя позиции. Потом Джуза начинает вырываться, широко отмахиваться локтями и попадает Банри куда-то в грудь. В район солнечного сплетения, судя по звукам, попадает — Банри у него над головой захлёбывается воздухом, натужно клокочет горлом. И ослабляет хватку. Буквально на несколько мгновений, но Джузе только того и надо. Этого с лихвой хватает, чтобы вывернуться из кольца цепляющихся за шею рук и вскочить. А там Джуза уже перестаёт быть таким неуютно уязвимым, уже его так легко во что попало не вставишь.       — Пошёл вон, — рычит Джуза. Сдирает футболку с головы, опять её комкает и опять кидает Банри в лицо. Но, несмотря на всю решительность посыла, тут понятно, что вопрос себя ещё не исчерпал. Банри смотрит не лисой уже — волком. Предельно ясно, что он прицепится опять при первой же возможности. Джуза этого дожидаться совсем не собирается. Он сгребает со стола сценарий, напоследок желает ещё раз: — К чёрту пошёл, — и выходит из комнаты.       Сперва ему кажется, что будет нормальной идеей спуститься в общую гостиную и репетировать там. Но очень быстро Джуза выясняет, что ни от чего этот манёвр не защищает. Банри спускается со второго этажа следом за ним, прячет за спиной уже изрядно измятую футболку и непрерывно смотрит. Нехорошим, нездорово цепким взглядом странно горящих голубых глаз. Как будто продолжает выцеливать, мгновения выжидать, за которое успеет прыгнуть и опять петлёй набросить на шею футболку. Джузе неуютно в перекрестье этих голубых глаз. Он ёрзает на диване, зачем-то пытается забиться в угол — зачем? чего тут бояться, футболки? куска ткани? смешно, с нажимом думает Джуза, а потом снова обнаруживает себя вжавшимся в подлокотник. И, конечно, в такой напряжённой атмосфере невозможно заучивать сценарий. Строчки вываливаются из головы едва ли не раньше, чем Джуза успевает их дочитать. Ветер в голове, перекати-поле, не задерживается в ней роль упрямого гангстера. Ещё несколько минут Джуза всё же пытается цепляться за текст — бесполезно, — а потом с яростью шлёпает сценарием по столу и оборачивается к Банри: — Чё ты тут шастаешь?       Банри мастерски изображает всем лицом крайнее изумление. И глаза такие, голубые и честные.       — Думаешь, за тобой шпионю? Обойдёшься, — фыркает он. — Не такой ты офигенно важный, чтобы я за тобой бегал. Засунь своё эго себе в задницу.       Джуза даже не пытается сделать вид, что полностью понял этот последний пассаж.       — А чё ж ты тогда за мной таскаешься? — напрямую спрашивает он. И с удовольствием видит, как багровеет в ответ Банри.       — Да не таскаюсь я! — вскрикивает он с негодованием. — Сдался ты мне!       — Ага. Именно поэтому ты попёрся за мной из комнаты, — мычит Джуза. — Как привязанный. Чисто как теля на верёвке.       — Сам ты попёрся! Туда, куда я собирался! Чёрт безрогий! — выплёвывает Банри. И одним гибким прыжком перебрасывает себя через спинку дивана, наваливается на Джузу грудью и животом.       Дальше они дерутся, молча и яростно. Пересчитывают друг другу рёбра кулаками, пытаются выбить зубы — стандартный набор, который можно повторять до бесконечности. Потом над ними возникает Оми. Вмешивается в потасовку и, как обычно, прекращает её не более чем за минуту. Лёгкость эта всегда объясняется тем, что в присутствии Оми Джуза немедленно вспоминает об обещании не распускать кулаки. И дальше становится послушным, без возражений позволяя завязать себя узлом и усмирить. С Банри сложнее, он вечно пытается драться до победного конца. И Джуза находит, что будет гораздо проще от него спрятаться, чем снова и снова скатываться в драки. Поэтому он хвостом увязывается за Оми — где ещё прятаться, как не рядом с ним? — и просит: — Оми-сан! Могу я порепетировать в твоей комнате? Твоей и Таичи? Я буду тихо. Честно. Не буду мешать.       Оми с лёгким сомнением оглядывается через плечо — Джуза не глядя догадывается, что где-то там бродит мрачный Банри и клубится грозовым облаком, — и после паузы кивает: — Ладно. Верю. В том числе — верю, что так будет лучше.       В комнате у Оми и Таичи работается гораздо лучше. Как минимум потому, что там сильно тише и спокойнее. Да, время от времени Таичи начинает мешать — срывается на болтовню, щебечет бестолковым воробьём. Но в большинстве случаев Джузе удаётся взять его за уши и привлечь к делу: свою роль жалобного братишки большого гангстера Таичи оттачивает со странным удовольствием, не уворачивается даже. Его запросто можно попросить прочесть парочку сцен вместе, а порой и Оми тоже присоединяется к чтению. Джуза ощущает, что он невыносимо лажает на фоне своих товарищей. Но упрямо старается хоть как-нибудь до них дотянуться, пока Оми не начинает практически прямым текстом намекать ему, что он непозволительно загостился.       И правда — когда Джуза вываливается в коридор, оказывается, там уже погашены все лампы и вообще глубокая ночь. Ровно как и в их с Банри комнате.       Банри, на первый взгляд, наглухо спит. Он лежит, отвернувшись к стене, закопавшись в одеяло — так, что только лохматая макушка и видна, — и размеренно дышит. С грацией огра Джуза крадётся к своей кровати, стараясь не разбудить Банри — ещё заведётся на ровном месте с пол-оборота, и опять никакого покоя от него не будет, — и видит на кровати что-то невнятное. Что-то лишнее, не вписывающееся в дуэт «подушка-одеяло».       Футболка. Та самая, и надпись на светлой ткани неразборчиво чернеет в темноте. Джуза сдёргивает футболку с кровати и подносит к окну, силясь в слабом свете луны прочесть иероглифы.       «круглосуточный придурок»       Что?       Джуза думает. Считывает оскорбительный смысл, багровеет, думает дальше. Слишком витиевато для простого оскорбления. Можно было обойтись и первым словом. И просто его сказать, не тратиться на футболку. Зачем так сложно?       Истина крутится где-то рядом, но Джуза вспоминает его, когда уже зарылся под одеяло и одним глазом спит.       Не он ли сам кинул это оскорбление в сторону Банри несколько дней назад?       …       Только для чего Банри подобрал эти слова?