Тяжёлый металл

      Банри, конечно, знает, что Джуза сильнее. Знает с тех самых пор, как впервые получил от него по зубам. Тогда эти зубы чуть не вылетели у Банри изо рта, в голове всё пошатнулось от мощной затрещины, а небо и земля совершили череду кувырков, в финале которой Банри обнаружил себя тупо сидящим на земле. С нелепо оттопыренной нижней губой, разбитой в хлам и сочащейся кровью. С отчётливым ощущением унижения, доселе незнакомым и оттого особенно тягостным. Да ещё и с совершенно желеобразными ногами: колени подламывались и попросту не держали, как Банри ни рвался продолжить драку.       Джуза банально физически сильнее. Как ни обидно, но это не секрет.       Однако Банри приходится совершить это открытие по новой, когда подлец Сакё, прикрываясь благом театра и воспитательными целями, сковывает парней наручниками. Намертво прицепляет их друг к другу стальными браслетами — правое запястье Банри к левому запястью Джузы — и щедро сдабривает сверху речью о том, что парням нужно научиться хоть как-то ладить. Что их манера лаяться по любому поводу вкупе с постоянными попытками вцепиться друг другу в глотку лишь приведёт труппу к полному краху, и если глупые школьники не желают умерить пыл добровольно, придётся их воспитывать другими методами.       Звучит как редкостная херня.       — Сними это, слышишь? — рычит Банри и тычет стальной браслет на своём запястье, а заодно ещё и руку Джузы, Сакё под нос. — Что за чушь, старик? С чего тебе взбрело в башку, что наручники здесь хоть чем-то помогут?       Над ухом громко сопит Джуза.       — Да прекрати ты дрыгаться! — наконец вмешивается он. И дёргает за стальную цепочку со своего конца.       Ух и знатный же выходит рывок.       На миг Банри кажется, что браслетом наручников ему сейчас срежет кисть. Но нет, не срезает, только на коже остаётся наливающаяся болью вдавленная полоса. И запястье оказывается притянуто вплотную к бедру Джузы: засранцу именно сейчас упёрлось начать совать руки в карманы.       — Охренел? — злобно шипит Банри и пытается вырваться. Ему вовсе не улыбается стоять так, словно он собирается вот-вот ухватить Джузу за задницу, но именно так их нынешняя поза и выглядит со стороны. Банри тянет руку на себя, дёргает и снова тянет. По ощущениям это похоже на попытки выкорчевать телеграфный столб. Джуза подчёркнуто не замечает, что натворил. Он стоит, неуклюже ссутулив широченные плечи, сверлит Сакё угрюмым взглядом и всё так же прячет руки в карманах. — Слышишь, нет? Ты ещё меня целиком к себе в карман засунь! Прекрати, блин, немедленно!       — Слышу, — невпопад отвечает Джуза. И после краткой паузы добавляет: — Не ори мне в ухо.       Взгляд Сакё за бликующими стёклами очков совершенно нечитаемый. Но Банри готов поставить на то, что глаза проклятого якудзы сейчас смеются.       — Любой желающий всегда может попытаться отгрызть себе руку, чтобы высвободиться. Если вы настолько неспособны утихомириться, — роняет напоследок Сакё. Из-за подчёркнуто равнодушного тона мрачный совет в его исполнении приобретает издевательское звучание.       А потом Сакё просто уходит. Исчезает, оставляя Банри и Джузу сцепленными наподобие сиамских близнецов.       Слово «неудобно» и близко не описывает всей отвратительности положения.       Во-первых, Джуза в своих телодвижениях совершенно не находит нужным считаться с Банри. Во-вторых, его медвежьей силищи неизменно хватает для того, чтобы в конце концов всё продавить по-своему. И Банри, несмотря на все свои попытки сопротивляться, из раза в раз заканчивает тем, что волочится за упрямцем по пятам.       Никогда раньше не приходилось ощущать себя чьим-то хвостом. И теперь Банри совершенно не нравится это унизительное положение. Но деваться некуда.       — Но вы теперь можете, наверное, запоминать ощущения? — робко спрашивает Таичи. Они вчетвером — вся Осенняя труппа за вычетом Сакё — собрались на кухне и лениво болтают. Оми колдует над лимонным пирогом, по кухне плывёт одурительный запах выпечки, и Банри требует от Джузы не капать восторженными слюнями во все стороны, пока Таичи изо всех сил пытается как-нибудь отыскать светлые моменты в их нынешнем незавидном положении. — Я имею в виду, для пьесы? Лучиано и Ланский ведь, наверное, как-то так себя и чувствуют, когда их заставляют работать вместе?       — В сравнении с нами, у Лучиано и Ланского лёгкая совместная прогулка, — огрызается Банри. Он не собирается проводить никаких параллелей для пьесы; сама мысль о том, что из этой унизительной ситуации можно извлечь что-то хорошее, ему противна. Джуза же, наоборот, вскидывается. Глотает этот крючок с искренней увлечённостью фанатика. Оборачивается к Банри и принимается честно таращиться на него очень жёлтыми глазами. Как будто пытается взглядом сделать слепок — взгляд горячий, жадный.       — Что ты вылупился, как филин? — сердится Банри. — Ты, блин, серьёзно решил заняться этой чушью? Прекрати на меня пялиться! Из тебя в любом случае актёр как из бревна, — и Банри раздражённо отталкивает Джузу. Упирается пятернёй ему в лицо и отпихивает от себя.       Далеко не оттолкнуть в любом случае, потому что стальная цепочка наручников толком не даст отстраниться друг от друга. Но Банри рассчитывает как минимум вернуть себе личное пространство, которое просто загорелось от настойчивого взгляда Джузы; как максимум — отвоевать ещё несколько сантиметров свободы.       Он почему-то совершенно не рассчитывает на ответный толчок, как оказывается, очень зря. Джуза громко фыркает — и отмахивается с неожиданной яростью. Его локоть въезжает Банри в челюсть, и лязгают зубы, взрывается болью прикушенный язык, и Банри одним махом сметает с шаткого стула.       Не его одного, к счастью. Хоть здесь хвала короткой цепочке наручников: силища Джузы оборачивается против его самого. Его тоже сдёргивает со стула, он делает несколько неверных шагов, раскорячившись внаклонку, но удерживается на ногах. Банри пинает его — раз, два, три, — даже не тратит ни время, ни силы на то, чтобы встать, метит по коленям в попытке подрубить неподатливого соперника. Джуза взбешённо рычит в ответ, замахивается — и тут между парнями третьим вклинивается Таичи.       У этого ярко окрашенного воробья совершенно нет инстинкта самосохранения. Влетев в назревающую драку, Таичи хлопается плашмя, наваливается на Банри животом, бесхитростно и плоско. Распластывается поверх него, чтобы начать ныть: — Не надо! Ну не надо! Вы же поубиваете друг друга! Не бей его, Банри, пожа-алуйста!       — Я тебя сейчас поубиваю! — хрипит в ответ Банри. При всей своей кажущейся мягкой бесхитростности, Таичи оказывается чертовски липучим. Из-под него не вывернуться, его не отодрать от себя одной рукой — а другую руку не согнуть, она вытянута наверх, туда, где громоздко маячит Джуза. Маячит и тяжело, надрывно сопит. Ему тоже приходится несладко: там Оми со знанием дела заламывает ему руку за спину. Вяжет из него морской узел, а Джуза, пока у него хрустит и трещит плечевой сустав, умудряется выражать лицом полное смирение. Дескать, он понял и принял эту кару, находит её в высшей степени заслуженной и прочая фигня.       Выходит, не такое уж у него и деревянное лицо, раз столько всего разом по нему прочесть можно, а не один только ярко выраженный дубовый идиотизм.       В следующий миг Банри, остро возненавидев самого себя за эту похожую на слабину мысль, начинает рваться вверх с удвоенной силой.       У него получается подняться после череды яростных усилий. Таичи повисает на нём, поджав ноги, как жернов на шее. Банри пытается его стряхнуть, отдирает намертво вцепившиеся в его куртку пальцы, а это неожиданно непросто. И в тот момент, когда Таичи уже близок к тому, чтобы сорваться с плеч Банри и прогрохотать задницей по полу, в их возню вмешивается Оми.       Конечно, этому-то легко. Он скрутил Джузу, который показательно позволил себя утрамбовать с беззащитностью плюшевого медведя, и уже свободен, может наводить порядок и причинять справедливость по отношению к остальным.       — Ты покалечишь Таичи, — строго говорит Оми. Он подхватывает паренька поперёк живота, держит на весу, как глупую яркую птицу, и вклинивается грудью между Банри и Джузой. С учётом его огромного роста и широченных плеч, а также того, что Джуза весьма охотно ныряет ему за спину, драку это гасит окончательно.       — Так пусть не лезет, куда не просят! — огрызается Банри. Он предпринимает ещё пару попыток ткнуть Джузу кулаком, получает от Оми по рукам, и на этом всё заканчивается. Опять вышла нелепая мазня какая-то вместо нормальной потасовки.       Всё потому, что «я больше не буду с тобой драться» — Джуза вдолбил это себе в голову, как мантру, и на том стоит почти незыблемо. Пару раз ещё Банри удаётся вывести его из себя, спровоцировать на отмашку кулаком. Но потом неизменно под локтём вырисовывается испуганно тараторящий взахлёб Таичи, следом появляется Оми и лезет разнимать, а там и Джуза вспоминает, что он вообще-то корчит из себя святого пацифиста. Ничем, ничем, любая попытка раз и навсегда выяснить отношения скатывается в ничто, заканчивается ничем. И мало-помалу у Банри иссякают силы.       Он сидит на верхней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж, и сверлит взглядом входную дверь. Плечо Джузы, твёрдое, как гранит, упирается ему в спину.       — Он же должен рано или поздно вернуться, да? — с вялой надеждой спрашивает Банри.       — Ага.       — Якудза проклятый.       — Угу.       — Выдумал же эту чушь с наручниками. Думает, он тут самый умный. Несносный старик.       — Да уж, думает.       — Ты можешь перестать поддакивать? — обозлённо требует Банри. Его это бесит — Джуза, непримиримый соперник, он же спорить должен! А не повторять на разные лады однобокие «ага» и «угу».       Джуза лениво щурится на входную дверь жёлтыми глазами, не делая ни единой попытки разозлиться в ответ.       — Ну и заткнись тогда, — равнодушно советует он. — Я не собираюсь с тобой собачиться только потому, что тебе приспичило.       Придушить его, что ли?