***
— …да, отлично! Ну, собственно, я не сомневался, что ты приедешь, Виктор. Рождество есть Рождество, — голос Томаса звучал бодро, хоть в Норвегии и было раннее утро. После своего горячечного каминнг-аута, посланного отцу приветом из Бали, и разговора на следующий день (когда тот заявил, что хочет познакомиться с Джаредом), Виктор созванивался с ним несколько раз. Тема любовника сына была затронута всего однажды: Томас нейтрально-напряженным голосом спросил, как здоровье «мистера Лето». Парень замялся на пару секунд, но потом приступил к сути разговора: — Да… Пап, слушай, помнишь, ты приглашал нас вместе с Джаредом как-нибудь? Не против, если сейчас получится? — Ммм, да, — Томас ответил отрывисто, будто скрывая неуверенность, понимая, что времени подумать над ответом нет — отношения с сыном и так не самые гладкие. И замолчал. — Точно? — неудобность ситуации тут же аукнулись и в Викторе, — мы максимум дня на три… Работы много, у Джареда концерты… — он словно оправдывался, пытаясь им обоим доказать, что идея не такая уж и плохая. Сам же от своих оправданий бесился. Закончил уверенно: — Но если что, все окей, я могу и один приехать. Нет вопросов. — Нет, Виктор, приезжайте, конечно. Кстати, мать знает. — Знает?.. — не было нужды в уточнениях — парень понял, о чем речь. Просто не знал, как реагировать: с одной стороны, планировал ей перед поездкой сам позвонить, обрисовать ситуацию. С другой, чувствовал, что отец снял с него часть головняка. — И как?.. — Ну… Она была в больнице после инфаркта, но я не специально выбрал время, чтобы сказать. — Что?! — глотнувший воды мальчик закашлялся, — когда у нее был инфаркт?! Почему вы не сказали? Томас пустился в объяснения: что инфаркт был «микро», и вроде бы без особых последствий — повезло, что когда все случилось, она была в нескольких зданиях от больницы. Словно стукнутый по голове, мальчик все слушал и слушал, отец сыпал медицинскими терминами и деталями событий уже месячной давности, как будто пытался отвлечь сына от их общего с матерью не суперхорошего поступка: решили ему ни о чем не рассказывать. — Мы планировали, сынок, — уменьшительно-ласкательным Томас, видимо, пытался смягчить новость, слушая подавленное молчание с другого конца. — Лукас знал? — надо же, брат тоже не сказал. Парень крепче сжал трубку, гася внутри злость и пустоту. И пока отец изображал танец на углях, пытаясь всех обелить, объяснить, что мать просила его, Виктора, не беспокоить («Малыш так занят!»), а Лукас был в городе и помогал, мальчик думал, что по сути сам ей не звонил сто лет. Они связывались еще до шоу в Париже. Может, они уже давно так общались? Последние годы были насыщенными, швед полностью погружался в работу, новые отношения, эмоции, путешествия… Он реально мало общался с семьей. — Виктор? — обеспокоенно спросил отец — видимо, закончил монолог. А парень, слушая в пол-уха, пришел к быстрому неожиданному для недавней злости выводу: наверное, никто из них не виноват, что так сложилось. Не стоит винить в недостаточной эмпатии их, не стоит и себя. Все взрослые, в конце концов. Выдохнул почти облегченно. — Мне все равно нужно с ней поговорить до приезда. И все-таки как ты ей рассказал? — Мы были в больнице, — голос отца звучал довольно: конечно, он же снова проявил чудеса дипломатии, — когда нам еще не сказали, что в целом все неплохо, мы не знали результатов тестов, она начала причитать, что боится внуков не увидеть. Я и ляпнул в сердцах, что от тебя мы точно не дождемся. — Пап… — Виктор натурально схватился лицо. — Сын, я был весь на нервах! — И как она восприняла? Потом обсуждали? — Знаешь… — он помолчал, обдумывая дальнейшие слова, — она значительно спокойнее к этому отнеслась, чем я, когда ты мне рассказал. Но ты сам с ней обсуди. Не хочу влезать в ваши отношения, — надо же, снова дипломат вернулся. Виктор бы раздражился, да уже порядком устал от этого разговора. Он позвонил матери в тот же день. Она была так счастлива его слышать, что при упоминании щекотливой темы молча прослушала информацию про новые отношения сына и, кажется (или Виктор хотел так слышать), с прежней радостью сказала, что с нетерпением ждет Рождества. Потом они быстро переключились на другие темы.***
Планы планами, но по факту больше двух дней — двадцать третьего и двадцать четвертого декабря — им выкроить не удалось. Благо Норберги всегда отмечали праздник именно ночью в сочельник. Обратные билеты были на вечер двадцать пятого. Почти рождественским чудом Виктор считал то, что прямые рейсы до Стокгольма из Лос-Анджелеса и Хьюстона, где у Марсов был концерт, нашлись на намеченный ими день с разницей всего в час. Виктор прилетел первым и, без проблем пройдя таможню и паспортный контроль, ждал своего важного американского гостя. Сидел в зале прилета, уткнувшись носками ботинок в чемодан и взбудораженно теребя манжет куртки. Конспирироваться, когда прилетаешь в такой холод (в эти дни планировалось до минус пятнадцати), было несложно: Джаред вышел в общей толпе, одетый в неприметный черный пуховик и смешную красную шапку с помпоном. Конечно же, был в черных очках — самое то для вьюги: Виктор от его вида и ощущения долгожданной встречи сразу начал улыбаться, забывая свое нервное состояние. — Надо было выбирать кого-нибудь из Латинской Америки, — нейтральные полуобъятия вместо привычных поцелуев — вокруг полно людей. От куртки американца пахло синтетикой, и парень немного огорчился, что не унюхал любимой туалетной воды. — Ну да. Только вряд ли у него были бы такие прелестные голубые глаза, — они двинулись к выходу из аэропорта. — И такая же прелестная скромность. Виктор фыркнул и решил не продолжать. — Кто будет из твоей семьи? — подал голос Джаред, как только они отъехали на арендованной Виктором машине (он был за рулем и сам организовал аренду — посчитал, что в его родной стране Лето никакие организационные вопросы решать не должен). — Да… Как раз хотел тебя просветить, — несмотря на хайвей, Виктор не разгонялся — начинался снегопад, — папа, мама, брат с женой. Все. Куча нюансов на самом деле… Джаред не перебивал, терпеливо ожидая продолжения. Виктор сглотнул: нужно было ничего не забыть, и это раскладывание по полочкам должно было помочь ему самому, а не только его мужчине. — У мамы недавно был инфаркт. Ее, однозначно, нужно меньше тревожить. С другой стороны, я хотя бы с отцом хочу поделиться тем, что произошло за последнее время. Мама не знает английского, и сейчас это даже плюс… Я хочу, чтобы отец знал про изнасилование. Про готовящийся суд. Но самое основное — хочу, чтобы он видел: у меня нормальные серьезные отношения. — И ты в хороших руках, — Лето рассеянно улыбнулся, глядя на дорогу, — некоторым родителям это важно: передать с рук на руки. — Пожалуй, когда они об этом задумываются, им это важно. Когда вспоминают про мое существование, — Виктор думал, что собственные слова отдадутся неприятным чувством внутри, но сказав, понял, что ничего особого не ощущает. Просто констатация факта. — Не говори ерунды, они всегда о тебе помнят. И имеют право знать. Но ты большой молодец, что сам готов делиться, — Джаред легко провел рукой по бедру шведа, расфокусированно глядя в окно, — помню… Когда был подростком, да и старше — тоже, я был большим мастером скрывать все от матери. Так получилось, что мы с Шеном ввязались в торговлю наркотой. По мелочи, конечно, но как бы то ни было, тянуло на вполне реальный срок. Среди моих старших родственников многие сидели, и мне казалось закономерными, что мы с братом тоже, возможно, отсидим. Мозгов совсем не было, — он грустно хмыкнул. Помолчал полминуты, пока Виктор завороженно ждал продолжения. — Ситуация усугублялась еще и тем, что Шен потихоньку сам подсаживался. Я — нет, но за брата становилось страшно, дурь в башке поуменьшилась, и я почти готов был поговорить об этом с мамой. Задумался, сколько сил и изобретательности тратил на сокрытие наших грешков… И резко захотел тратить себя на что-то большее, а не гробить жизнь. — Мама, видимо, почуяла, что я готов расколоться: в какой-то момент просто дернула за руку, посадила рядом с собой на скамейку и, так же держа за руку, не смотря на меня, очень мягко попросила рассказать, что происходит. Она далеко не всегда была с нами мягкой — естественно, два распущенных оболтуса, — но тогда я прям услышал просьбу в голосе. Тревогу. Я рассказал все подчистую. Потом мы долго молчали, у меня не было идей, что вообще говорить после такого. В конце концов я сказал ей, что это, наверное, больно — слышать такое от ребенка, лучше бы я не говорил. «Конечно, больно! Но ты хоть представляешь, насколько больнее догадываться, но не знать точно? Не иметь возможности помочь? Вы мои дети, и что бы там ни было, я хочу вас знать». Я посмотрел на нее и не поверил глазами: она улыбалась. С мокрыми щеками, но улыбалась. Больше не мучилась неопределенностью. — Поэтому… — Джаред устало потер глаза, — я правда поддерживаю твое стремление поговорить с отцом. Будет сложно, вам обоим. Но в данной ситуации так действительно надо. — Мой отец — явно не твоя мать, — тихо ответил парень, — я не говорю, что ему на меня наплевать, просто… Для него на детях свет клином не сошелся. Его реакцию я даже предсказывать боюсь. — Малыш, ты просто хочешь поставить его в известность. И на мой взгляд, это делает тебе честь. Его реакция — не твоя ответственность. А ты уже заранее себя винишь, — Джаред говорил монотонно и хрипло, прикрыв глаза. — Кроме того, ты не останешься с этим один на один — я же не зря с тобой еду. — Я уже устал повторять, как тебе благодарен, — для Виктора слова мужчины были как микстура, вполне адекватная на вкус, — и я обязательно расплачусь, ты же знаешь. Как захочешь, — понизил голос почти до шепота, и это прозвучало завлекающе, на что он и рассчитывал. Хватит тяжелых раздумий. — Я бы не назвал это расплатой. Тебя бы в любом случае это ждало, — Лето чуть придвинулся корпусом к водителю, так же шепотом отвечая. Парень крупно вздрогнул, стараясь не поплыть и следить за дорогой: конкурс соблазнения мужчина явно выиграл. — Хотя в ближайшие дни нам светит только обоюдная дрочка и супертихий секс — и то, если стены дома не очень тонкие. — Никогда не трахался дома, но музыку меня все время просили сделать потише, — фыркнул Виктор: настроение стало донельзя радостным. — Знаю пару методов, как сделать тебя потише, поэтому мы разберемся, — беззаботно ответил Лето, откидываясь на подголовник. Швед не ответил — только едва слышно промычал, пытаясь-таки вернуть концентрацию на дорогу и отвлечься от натяжения в районе ширинки.***
Томас Норберг был уже лет пятнадцать как полностью седым и носил небольшую бородку, хорошо подходившую под его тип лица, и контрастирующие очки в черной оправе. За очками скрывались бойкие светлые глаза, цвет и форма которых перешла по наследству младшему сыну. По большому счету на этом их сходство заканчивалось. Ростом, например, Томас был значительно ниже Виктора, но фигуру имел мускулистую, в отличие от подтянутого, но астенически сложенного младшенького. Парень увидел отца прямо за автоматически открывающимися воротами: Виктор позвонил за пять минут до приезда. Спешно, почти на ощупь из-за снегопада припарковался, слыша, как отец открыл багажник. — Давайте быстрее в дом, иначе превратимся в снеговиков! — прокричал Томас вместо приветствия, ловко хватая оба их чемодана: им с Джаредом оставалось только поспешить в дом. Швед первым из пары переступил порог: тут же накрыло волной знакомых запахов. Его не было в Гётеборге несколько месяцев, но из-за Лето столькое в жизни изменилось, что время расставания с домом будто растягивалось. В первую очередь, он сам очень сильно изменился. Но вдыхая запах корицы от рождественских украшений, проходясь пальцами по светлому дереву стен, парня вдруг передернуло. Очень четко, болезненно резко осознал, каким теперь видится в глазах семьи. При всей своей независимости принять эту мысль было сложно. Томас поставил чемоданы и наконец к ним обернулся, напоминая йети в своем белом пуховике. Объятия с сыном получились неуклюжими — оба одновременно и при этом торопливо двинулись навстречу друг другу. — Виктор!.. Доехали нормально? — Вполне. Пап, это Джаред, — мужчины жмут друг другу руки, улыбаясь, но без излишней наигранной любезности. Взгляды прямые и, к счастью, не настолько острые, как опасался Виктор, но взаимной симпатией даже не пахнет. Пока или не пока — время покажет. — Вы же… Будете в твоей комнате? — Томас поправил очки, стараясь говорит без заминок, но сложно было не почувствовать, как его напрягает этот вопрос. — Ага, — парень ответил уверенно и быстро. — Тогда поднимайтесь, а затем жду вас в гостиной: перекусим и чай попьем. — А мама где? — вмиг стало совестно: Виктор по приезде созванивался с отцом и думал только о его реакции, насчет мамы и брата с невесткой даже не спросил. — На процедурах с твоим братом. Оказалось, ее доктор сегодня уезжает домой, но нас он об этом предупредить забыл, поэтому решили срочно все доделать. Кругом сплошная неразбериха, — недовольно проворчал отец.***
Они с Джаредом отбуксировали чемоданы на второй этаж, и Виктор с некоторым трепетом застыл перед закрытой дверью в свою комнату. Теперь не болезненно, но как-то странно. Он был у себя дома. Все вокруг родное. И все же… Эти стены тоже теперь относятся к нему с настороженностью? Словно он измененный двойник того парня, который приезжал сюда последний раз. — Ты чего? — Лето проговорил тихо, опершись о косяк, давая мальчику время на раздумья. Но, видимо, пауза затянулась. — Да так, забей, — Виктор заставил себя вынырнуть, отмахиваясь от внутреннего. Быстро пришел к выводу, что у него вылезают комплексы, с которыми потом неплохо бы разобраться, — проходи. «Да уж, не пять звезд», — мальчик был уверен, что Джареда его не супербольшой комнатушкой не напугать, но тем не менее хотелось разместить гостя с комфортом. Он бросил осторожный взгляд на мужчину, который поставил чемодан у стены и молча оглядывался по сторонам. Комната в принципе не была маленькой по площади, но из-за расположения на мансарде потолки казались низковатыми. Свет проходил через большое мансардное окно, но зимой его так и так было немного: обстановка плавала в светлых сумерках, несмотря на дневное время. — Мне нравится, — наконец озвучил вердикт Джаред, прошагивая к письменному столу, который напоминал о годах школы и неоконченном колледже только скоромной стопкой учебников в мягкой обложке формата А4. Основное место на столе и под ним занимал игровой комп. — Никогда не спрашивал: ты был прилежным учеником? — Джаред развернулся с улыбкой, опираясь задом о край стола. — Не то чтобы, — Виктор тоже улыбался, но ответить Лето почему-то захотелось основательно, с деталями. Наверное, просто никак не мог привыкнуть, что мужчина интересовался разными сторонами его жизни, в том числе прошлым. — По факту пригодился только английский — с ним у меня никогда проблем не было. А физика и математика — терпеть их не мог, и они меня тоже, как и учителя. Помнится, был у нас козел-физик, — парень хмыкнул, — который сказал моей однокласснице, что без понимания физики у нее по жизни одна нормальная дорога — удачно выйти замуж. Потом перевел взгляд на меня и сказал: «Ну и кому-то только жениться поможет. Только не на ней, а на ком-нибудь умном и богатом». — Серьезно? Так и сказал? — Джаред расхохотался, вскидывая брови. — Прикинь, — Виктору сейчас это тоже казалось диким приколом, — смех смехом, но девчонка — в слезы, и хоть я с ней особо не общался, на перемене потянул ее к завучу, мы все рассказали. Говорят, ему сделали выговор и лишили премии — школа-то была довольно пафосная, много дипломатических деток училось. — Ну смотри, безотносительно физики он в чем-то угадал, — Лето выбросил руку вперед, дергая любовника на себя и второй рукой захапывая его сзади за поясницу, и Виктор едва успел упереться ладонями ему в плечи, предотвращая столкновение лбами. — Ты мне не жена, — швед зеркалил озорную улыбку, вплотную смотря в глаза и подвисая от созерцания и тепла во всем теле. — Не жена, — так же хитро ответил Джаред. Еще несколько секунд молчания и улыбки на красивом лице, которую очень сложно было раскодировать, и Лето поцеловал, едва размыкая губы, вжимаясь будто для пробы мягкости и упругости губ напротив. Виктор не попытался ответить — только чувствовал, томительно замирая всем существом, а еще понимая, что это их первый поцелуй после расставания. Зато какой. — Висишь на мне? — Джаред подцепил за подбородок, как закончил с его ртом. — Колени подкашиваются, господин, — Виктор решил на несколько минут позволить себе быть нестойким, нежной молодой барышней в руках взрослого опытного возлюбленного. И пусть Лето с этим разбирается.***
Внутренняя дрожь, пока не заметная внешне, казалась Виктору предвестником апокалипсиса. Отец разлил на троих чай из большого пузатого чайника, и парень следил за своими пальцами, со стороны вроде бы расслабленно сжимавшими чашку. От виски и прочего алкоголя парни отказались, поэтому Томас вернулся только с тарелкой нарезанных треугольниками сэндвичей и вазочкой с печеньем. — Налетайте, — швед аппетита не чувствовал, но знал, что Джаред наверняка к сэндвичам даже не притронется (они же сто процентов не веганские), поэтому пришлось отдуваться за двоих. Вопрос с его «меню» нужно будет решить позже. — Ну… Как у вас дела? — неловко начал Томас, смотря поверх очков и отпивая из чашки. Виктор вдруг понял, что ему это размусоливание — поперек горла, хочется сразу выдать отцу резюме того, что с ним произошло. Одним движение сорвать пластырь. Превозмогая внутреннюю тряску, он начал спокойно: — Все нормально. Работаем много. Я сейчас в основном на «Гучи», у Джареда — концерты и прочие проекты… — Лето ненадолго ожил: откусил печенку и покивал задумчиво. Виктор поймал себя на мысли, что, несмотря на то что мужчина ведет себя, как статист — пока вообще не отсвечивает, — парень чувствует его немую поддержку, и не только. Лето не считает нужным никак в этот диалог вмешиваться, но не из-за безразличная, а потому, что уверен в силах Виктора. И это десятикратно силы увеличивало. — Мы живем вместе, — он глядел на отца прямо и немного с вызовом, который не удалось сдержать. — Да что ты. Где? — а вот и нотки язвительности, которую, видимо, не смогли сдержать в ответ. Виктор рассказал про квартиру Джареда в Лос-Анджелесе, про работу и разъезды, продолжая сканировать поведение Томаса. Тот иногда кивал, кажется, ничему не удивляясь и реагируя нейтрально. Как будто сыну сорок, а не двадцать, и он здоровенный мужик с семьей, который впервые за много лет вернулся в родной город. Смешанное чувство, хотя тоже просто факт: то, что его жизнью — не формально, а по-настоящему — родители никогда особо не интересовались, устраивало обе стороны. Если у него когда-то и была жалость к себе из-за этого, она давно атрофировалась. Парень продолжал говорить и словил себя на том, что рассказ звучит как заученный текст, хотя он заранее свою речь не выстраивал. Подсознание постаралось?.. Параллельно думал, сколько неприязни Томас им не показывает? Литры, килограммы, а может, ее в нем действительно на донышке? Вспомнилась их ссора по телефону, когда Виктор был на Бали. Тогда отец звучал непримиримым, непоколебимым в своей ненависти к геям, показывая свое отвращение оттого, что собственный сын наступил в эту «какашку». Правда, потом старший Норберг одумался и стал о сыне думать несколько больше, чем о его ориентации — уладил вопрос с пропуском к Лето и все такое… Виктор настороженно пытался понять: неужели принял? Со скрипом, не меняя мнения, что это все грязь, — но в данной конкретной ситуации, ради своего ребенка, решил смириться с чужим выбором? И теперь, кроме тактичной, не выходящей за рамки приличий язвительности, себе ничего не позволит? «Это как с ядом», — маякнуло в голове, — «если доза небольшая и принимается регулярно, то можно подготовить себя к большей дозе. Но если яда все-таки будет слишком много?» — Был еще один случай… — швед зябко передернул плечами, несмотря на теплоту в помещении: он просто насильно заставлял себя смотреть отцу в глаза, хотя соблазн уставиться в кружку был огромный, — помнишь, у меня был показ в Париже? Томас подобрался, теряя напускную расслабленность и чуть подаваясь вперед. Родительское чутье не обманешь. — Это там у тебя был корсет? Как ты вообще в него влез? — может, мужчина надеялся, что сыну банально стало плохо?.. Виктор поерзал на стуле, искалываясь ощущением, как больно он сейчас сделает родителю своими новостями, но после подбадривающего прикосновения колена Джареда к своему почувствовал, что пора. — Худеть пришлось. Не суть. Пап, до показа на меня напал парень, с которым мы раньше работали. И… Заставил меня отсосать. Повисла пауза. «Держать глаза, блядь! Держать глаза, держать глаза…» — сердце набатом билось в горле, так, что оно уже должно было зазвонить, пока парень истерично цеплялся за одну единственную мысль. Он должен все это вынести. Сам. И в этот момент смотреть отцу в глаза. Картинка, которую мозг воспринимать через зрительный нерв, наполняла внутренности болью. Томас натурально открыл рот, рука с чашкой безвольно шмякнулась на стол, черный чай оттуда выпрыгнул и некрасивым пятном осел на бежевой скатерти. Как добавка к только что произнесенной некрасивой правде. — И что это значит? — шипение разрезало пространство, — ты… То есть ты не хотел? Еще порция боли подлилась внутрь. Он так «тыкал»… Обвиняюще. Боковое зрение уловило, как Джаред резко раскрошил остатки печенки. — В смысле? — ответил на шипение шипением. — Естественно, я не хотел! Я же сказал, он меня заставил! Это называется из… — Замолчи! — Томас гаркнул и удалил кулаком по столу. Тупой первобытный жест, не для тех, кто строит из себя интеллигентов. Виктор скривился, причем ему показалось, что всем телом: губами, шеей, позвоночником. Ярость, как это часто бывает, пересилили боль и страх. — Все так и было, — никто его сейчас не заткнет, — я подал заявление в полицию. Этого ублюдка будут судить. — Будет суд? Кажется, теперь Томаса накрыл ступор. Он весь как-то резко скукожился, снял очки, снова надел, и уставился на свои открытые ладони на столе. Забормотал. — Боже мой… Эгоистичный дурак… У нас же маленький город, ты представляешь, как к нам будут относиться, когда все всплывает?.. Я же уважаемый человек… — он все причитал на одной ноте, словно не понимая, как так. Апокалипсис вступил в свои права. Виктора ожидаемо трясло: не было идей, о чем еще говорить с человеком, который как бы его ближайший родственник, но которого не волнует, что сделали его ребенку. Вернее, волнует, но только до момента, когда дело не касается мнения соседей. Самое страшное, в чем пришлось себе признаться, — реакция отца не сильно удивляла. Томас тихо говорил еще что-то, точно проскочил эпитет «конченый», но парень больше не слушал: спокойно для состояния трясучки встал, почему-то не давая Джареду накрыть рукой свой плотно сжатый кулак. Направился к выходу — помнил про их с братом нычку — и даже не забыл надеть куртку и влезть не глядя в чьи-то галоши у двери. Вышел в снегопад, который почти перерос в буран.***
Место для нычки сигарет, которую они регулярно пополняли, было в стыке между домом и гаражом, с другой стороны от окон гостиной и кухни. Обзор с внешней стороны закрывал забор: соседи — бездетные муж с женой, пожилые и почти не поднимавшиеся на второй этаж, поэтому риск попасться был минимален. Виктор, а тем более его брат Лукас уже давно не были подростками, по факту им не могли запретить курить, но чтобы не нарваться на долгие нотации как отца-зожника, так и матери, они продолжали поддерживать свое место для курения. Виктор потянул в щель пальцы, которые почти сразу уперлись в плотно завернутый целлофановый кулек. Продолжая треморить от стресса, а теперь еще и от холода, нервно хмыкнул: в пакете оказалась едва початая пачка Чапман Ред. Вишневые. Чудненько. Огонь нашелся там же в пакете, и со второго чирка колесико сработало. Парень аккуратно убрал все назад, совершенно не уверенный, что не захочет сразу лезть за новой, и только после откинулся на кирпичную стену, затянулся нормально. Насыщенные и крепкие — крепковаты для него, с учетом того, что он последнее время почти не курил, но сейчас самое то. И вишневые. И сейчас хотелось думать только об этом притупляющем реакции вишневом дыме, который за секунды проигрывал бурану, как только оказывался вне тела, но все равно пах. Только о нем. Не о том, какой же мудила его отец. Это быть плохой идеей? Нет, не было. Не о том, почему Джаред за ним не идет, и это отдается изнутри обидой. И не о том, что обижаться очевидно глупо, потому что они там явно не чинно беседуют и Лето, конечно, отстаивает его позиции. Вишневый дым и мысль о Лето, и жить уже вполне можно. Хоть и сложновато ответить, от чего щеки мокрые. Он в прострации, одной ногой в параллельном измерении, но все-таки склоняется к версии, что мокрые они от растаявших снежинок, которые весело заносятся под козырек гаража. Джаред внезапно сворачивает за гараж, тоже в куртке и капюшоне. Швед ловит себя на мысли, что если бы мужчина возник сейчас в той нелепой красной шапке с помпоном, его бы скрутило от смеха. Останавливается на углу, закатывает глаза и цыкает так, что даже через ветер и снег слышно. — Помнишь, я говорил, чтобы… — Ты этой дряни больше не видел. Помню. — Ну и? — подходит вплотную, капюшоном загораживая и без того блеклый свет. Почти докуренную сигарету, тем не менее, не выдергивает. Швед докуривает, тушит бычок о кирпич, рассеянно вспоминая, каким образом они с братом обычно их утилизировали. Тупо перекидывали через забор — с угла участок выходил на проселочную дорогу. Поросята. — Он жив хотя бы? — вот Лето он вполне сейчас может не смотреть в глаза. От Джареда веет защитой и спокойствием, с ним не о чем бодаться. — Разумеется. И даже невредим, — невозмутимо откликается мужчина, — хотя, конечно, по гамбургскому счету не мешало бы ему врезать. — О чем говорили? — Виктор не хочет ни соглашаться, ни полностью отрицать. — Объяснил ему кое-что про суды. Типы процессов. Договоренности и прочее, — Виктор кивает — он, безусловно, тоже планировал рассказать об этом отцу, но не успел. Джаред шмыгает носом, протягивая руки к молнии на куртке парня, застегивая сперва его, а потом обращая внимание на свою куртку. Тот улыбается истоптанному снегу под ногами: ситуация типа «сначала обеспечьте маской себя, затем — ребенка», только противоположная. — Надеюсь, он сквозь свое паническо-агрессивное состояние смог меня услышать и понять, что суд будет полностью за закрытыми дверьми. — Агрессивное? Что… — Назвал гребанным извращенцем, — Лето коротко рассмеялся, — блин, такая избитая фраза, гомофобам уже бы что-то пооригинальнее придумать. — Когда мы были на Бали и я ему звонил, я пытался до него донести, что ты у меня не первый, — пробормотал мальчик. В присутствии Лето нервная система успокоилась, поэтому клонило в сон. — Да брось, я для него сейчас — олицетворение всех извращенцев мира, это естественно. Ты же не думаешь, малыш, что меня это обижает? — Джаред наконец его коснулся, запуская руку в капюшон и слегка сжимая мальчику шею сзади. Безумно сексуальный жест, от которого Виктора заметно прошило с ног до головы, взбодрило. А еще инстинктивно захотелось плюхнуться перед мужчиной на колени. Просто так или с определенной целью. — Пойдем в дом, ты дрожишь. — Все нормально, это не от холода, — Виктор наконец заглянул Лето в глаза: взгляд наверняка был влюбленно-щенячьим, но он серьезным голосом произнес: — Прости. За то, что пришлось чувствовать себя не особо-то желанным гостем. За то, что стал очевидцем нелицеприятной сцены разговора ребенка с родителем, у которого ребенок — на втором месте после кучи всего остального. Что пришлось за него заступаться. — Не стоит, — парень знал, что Джаред так и ответит, — эй, Виктор, — мужчина придвинулся совсем близко, тыкаясь носом ему в ухо, генерируя тепло и воскрешая остатки вишневого запаха. От такой привычной близости, но одновременно уникальности, важности момента коленки у шведа совсем ослабли, а дыхание затаилось. — Я восхищаюсь твоей силой и храбростью. Ты молодец. И еще помни всегда, пожалуйста: твое мнение — первостепенно, а мнения окружающих — это уже их дело. С семьей ты связан, но ты полноценный взрослый человек. Замечательный человек, — Лето поцеловал застывшего парня куда-то в бровь, а Виктор почти что позорно всхлипнул. Хотя, собственно, он сам свои эмоции позорными не считал, а значит они и не такие — его мужчина во всем прав. — Спасибо тебе, — изрядно замершими пальцами он смял плечи Джареда через пуховик и уже хотел утянуть его в долгий поцелуй, как мужчина произнес: — И еще: я думал над этим после того, как бесился из-за твоего сокрытия инцидента с Колем и считаю, что ты вполне способен сам решать свои проблемы. Когда хочешь и когда можешь. Ты заслуживаешь, чтобы тебя считали равным. Но, — мужчина выделил союз, — я всегда на твоей стороне и помогу, только не скрывай ничего. Понял? — Понял, — несмотря ни на что, Виктор сейчас был очень счастлив. Добавил со смешком: — но что же насчет постели? — А нет, в постели я хозяин, ты раб, даже не спорь, — Лето прыснул, а потом сам атаковал губы шведа своими, целуя долго, сладко, властно, как тот обожал. Оба понимали, что последнее утверждение — едва ли шутка, но, как повелось, обоих это вполне устраивало.***
Пока они разговаривали, буран не стихал, добавляя все новые завихрения из снежинок и порывы ветра. Все вокруг витало в бело-сером мареве. И это должно было обеспечивать конфиденциальность парочке у гаража. Так должно было быть. Но у кое-кого поблизости, имеющего — досадное совпадение — технику для фотоохоты, оказались свои интересы в этой истории.***
С отцом Виктор больше не разговаривал. Почти сразу после их разборок приехала мама с братом и его женой, и они с Томасом, не сговариваясь, делали вид, что никакой ссоры не было. Парень постоянно чувствовал на себе тяжелый взгляд: иногда ему казалось, что отец хочет что-то еще ему сказать, продолжить тему, но Виктор, считая, что выслушал в свой адрес достаточно, момент найти не стремился. К тому же было не до этого — он просто радовался обществу новоприбывших. Остальные члены семьи приняли Джареда очень тепло, а жена брата, Лили, в первые полчаса уломала звезду на селфи, которое обещала выложить после их отъезда и без палевных геотегов. Мама не желала отпускать Виктора ни на минуту: с живым интересом слушала истории младшего сына, а тот разрывался между шведским и английским, кусками переводя их диалог Джареду, которого она, кажется, стеснялась. Выглядела хорошо, утверждала, что чувствует себя бодрее, чем в сорок, и у парня отлегло от сердца. На Викторе сказывался джетлаг, что выражалось в желании поспать хоть немного перед ужином, и он видел, что Лето тоже с трудом держит глаза открытыми, хоть и продолжает непринужденно и даже, кажется, увлеченно трепаться о чем-то с братом. На правах хозяина дома Виктор решил, что хватит мучать гостя, и сообщил, что они пойдут поспят пару часов. Хлопочущая мать выдала ему новый комплект постельного белья и несколько полотенец, но в комнату перестилать ему постель тактично не ломанулась. Они переоделись в домашнее и решили спать прям так, не раздеваясь: Джаред категорично заявил, что если Виктор к нему сейчас голышом прижмется, он вряд ли удержится от привычных для них занятий в постели, и это будет явно не сон. Под пледом, обнятый со спины почти сразу заснувшим мужчиной, Виктор ощущал, как растет внутри градус умиротворения. Он признался себе, что его все еще гнетут воспоминания о разговоре с отцом, но это было нормально. Свежая рана, которую Лето еще пару раз «обработает» своими словами, и все точно пройдет. В голову полезли мысли про суд над Крисом: Джаред делился информацией, всегда спокойно и уверенно, транслируя словами и поведением, что парню не о чем переживать. Суд был назначен на следующий месяц. Да, с учетом возможных репутационных рисков для пострадавшей стороны он планировался полночью закрытым — хотя Виктор не сомневался, что это формальная причина и Лето просто успел подсуетиться, как обычно. Парень уже почти заснул, когда на тумбочке пропиликал его телефон. Хотел проигнорировать сообщение, но рука автоматически потянулась к гаджету. Вотсап. Номер — неизвестный, а внутри — несколько фото. Пластик корпуса едва слышимо скрипнул под резко усилившейся хваткой. На первом фото (как, очевидно, и на остальных) были они с Джаредом у гаража. Губы к губам. Несмотря на снег и капюшон Лето, который по закону подлости покрывал его только частично, лица были видны прекрасно. На паре оставшихся фото — такой ракурс, при котором ну никаких сомнений не оставалось: недоступный неженатый сердцеед Джаред Лето тискает одну из причин своей неженатости, и объект тисканья — хоть и не брутальный качок, но явно не девушка. Длинноволосый блондинчик, который робко и растерянно смотрит снизу вверх на мужчину, с весьма хищным оскалом прижимающего его к стене. Шикарная фотка, красивая и страстная — ничего не скажешь. — Пиздец… — Виктора затошнило. От звука нового сообщения вздрогнул всем телом: Джаред завозился сзади, но не проснулся. «Виктор, это Бьорн. Приходи сейчас к Карлу, и мы все обсудим». Еще несколько секунд, и сообщение вместе с фотками самоудалилось. Насколько мог аккуратно, парень выпутался из любимых объятий: судорожно сжал подушку, уткнувшись в нее лицом. Потом уже понял, что в состоянии аффекта вроде бы действуешь, думаешь — и не факт, что неправильно, — но будто под анестезией, в полной мере не чувствуешь. В тот момент у Виктора в голове крутились недавно услышанные слова: «…ты можешь решать свои проблемы сам», и они подбадривали. Почему-то снова не вспомнилась та часть, где про «не скрывай».***
«У Карла» было маленьким заведением, недавно обновившим ремонт и выглядевшим еще более приветливо и мило, чем в прошлый визит Виктора домой. В кофейне подавались шикарные завитки с корицей, в дополнение к кофе, который можно было заказать сваренным в турке. Переступая порог полюбившегося с детства места, мальчик всем сердцем ненавидел старого знакомого — хотя бы потому, что «У Карла» теперь навсегда будет ассоциироваться с этим моментом, портя теплые воспоминания. За стойкой, к счастью, была незнакомая явно не местная девушка, а Бьорн уже ждал его за дальним столиком. Какая-то нелепая стрижка под горшок, лишние килограммы и нервно прокручивающие телефон пальцы: «Бьорн» по-шведски значило «медведь». «Мишка блядь Гамми», — Виктор хотел бы выглядеть спокойнее, но злость и презрение скрыть не удавалось. — Привет, — Бьорн изобразил теплую улыбку, от которой шведа скрутило еще сильнее, встал навстречу и протянул руку, которую ожидаемо проигнорировали. Виктор плюхнулся на стул прямо в пуховике и начал молча сверлить взглядом парня напротив. Бьорн был племянником тех самых бездетных соседей, который на памяти Виктора приезжал к ним всего раза три. В последний раз, когда им обоим было восемнадцать, они встретились на барбекю, которое Норберги устраивали для соседей. Тогда Бьорн казался крупным, но не толстым, без дебильной стрижки, с добрыми глазами. Так Виктору показалось. Студент юридического в Стокгольме, бросавший на соседа в коротких шортах восхищенные взгляды и с открытым ртом слушавший про его работу моделью. Парню его внимание льстило, к тому же больше сверстников рядом не было, поэтому они с удовольствием общались, а под конец вечера, после изрядной порции вина, немного пососались. «Там же, кстати, за гаражом», — подумал вдруг Виктор, и не отпустившая тошнота усилилась. Правда, дальше дело не пошло: Виктор не планировал продолжение, поэтому когда Бьорн попытался залезть к нему под майку, тот выпутался из объятий и, сославшись на усталость, ушел спать. Слился без особых изысков. — Будешь что-нибудь? Завитки такие вку… — Что тебе нужно? — «Не смей, блядь, рассуждать о моих завитках». — Всего лишь взаимовыгодный обмен, — Бьорн типа примирительно поднял ладони вверх. Виктор закатил глаза, но посчитал, что распаляться перед этим человеком насчет «взаимной выгоды» не будет. Вообще постарается не распаляться, какой смысл… — Поехали со мной? Тут мотель открыли неплохой, у северного въезда в город, — быстро выговорил Бьорн, будто сам боялся своей идеи, — один раз, Виктор, и я клянусь, я при тебе уничтожу фотки. Вот, даже агрегат принес. Он показал на объемную черную сумку у стола. — Что там? — отстраненно спросил Виктор: он и рассчитывал на подобное, но все равно, когда Бьорн это озвучил, почувствовал себя словно обухом по голове ударенным. — Моя камера. Я недавно увлекся фотоохотой, вот, собственно… — Ничего, что мы не птички, Бьорн? — несмотря на загнанное состояние, порадовала сталь в голосе. — Виктор, послушай… — парень напротив как-то нелепо крякнул и хотел продолжить непонятно что объяснять, но блондин его прервал. — Довольно. Я согласен. «Нелепый» — самое правильное определение для Бьорна, и Виктор невольно сравнил его с Крисом. Все его насильники были какими-то нелепыми: что этот увалень, что субтильный нарик Крис. Хотя вред от них был вполне ощутимым. Парень сейчас будто сознательно не давал себе думать, размышлять над ситуацией. Перед глазами стояли фотки, до ужаса четкие, и пока он шел до кофейни, уже кое-что прикинул. Угроза для Джареда виделась слишком реальной и масштабной. Формально они закон не нарушали, но зная, как быстро современные селебрити теряли все даже по ложным обвинениям… Джаред слишком долго и упорно работал, строил карьеру и свой образ, чтобы в одночасье это перечеркнуть. Да, возможно, были и другие решения. Да, наверное, имело смысл рассказать мужчине. Но мальчик почему-то верил, что Бьорн действительно может выложить или продать фото: вспомнился резко потемневший злой взгляд, которым его одарил веселый, вроде бы простодушный мальчишка, когда Виктор убрал от себя чужие руки. Отчасти месть, отчасти неудовлетворенное желание. Нет, Бьорн мог наделать дел, которые не удалось бы потом исправить. И да, за шантаж гипотетически можно сесть, но для Лето будет уже слишком поздно. Получится ли эту мерзость, свой поступок, скрыть от Джареда, позволит ли себе это Виктор и вообще — не обманут ли его? Подобные размышления пока блокировались: от них хотелось выть, они его доламывали, и голова переставала работать вовсе. Но в глубине души признавал, что готов на страшные жертвы, лишь бы обезопасить мужчину. Признавал, холодел от этого ниже уличной температуры, но упрямо шел на встречу с шантажистом. — Ну отличненько, тогда я расплачусь, и поедем. Мы быстро, Виктор, тебя даже родные не хватятся, — продолжал щебетать этот волк в овечьей шкуре. — Все-таки пойду наберу маме, — буквы сложились в слова и вылетели из его рта совершенно неосознанно. Такая же неосознанная сила подняла и повела в уборную.***
— Джей… — он почти никогда его так не называл. — Виктор? — голос хриплый ото сна и сразу тревожный, — ты где? Странное, нелогичное относительно прошлых размышлений желание рассказать оказалось таким ярким, светящимся где-то за грудиной, что мальчик даже смог кратко и связанно все объяснить. Запнулся только в самом конце, осознавая, что сейчас скажет любимому человеку: — И… Я поеду с ним в мотель. Другого выхода нет. — Где он находится? — Лето говорил ровно, но Виктор представлял себе, что скрывается за этой ровностью. Собственное же сердце от этой реакции мужчины пропустило удар. Видимо, глупенькое, все-таки рассчитывало получить в свой адрес тонны ругани и в финале холодное «немедленно домой, я сам разберусь». — Джаред… — Где?! — звериный рык заставил подскочить на месте. — Северный выезд из города, — потом секунды молчания и вопрос, который повис в воздухе. «Джаред, что мне делать?» Парень вмиг ощутил себя беспомощным, глупым, подставившимся. Вроде бы все для себя решил, что теперь начинается?! — Езжай. Тяни время, понял? — прорычали на том конце. — Понял. К сонму негативных эмоций добавилась досада: Виктор вышел из туалета, громко хлопнув дверью. Никчемушник. Ничего сам не может.***
Пока ехали, Бьорн пытался завязать непринужденный разговор, но Виктор сразу буркнул «Заткнись», и тот с пластиковой улыбкой заткнулся. Швед пытался понять, что задумал Джаред. Запоздало порадовался, что выдал мужчине все, что знал о Бьорне: возможно, это удастся использовать. Они уже почти подъехали, и Виктору в голову пришла простая и гениальная мысль насчет диктофона на телефоне. Однако Бьорн будто мысли его читал: — Оставим телефоны в машине. Мы оба. Тогда будем уверены, что никто ни против кого ничего не использует. «Откуда мне знать, что у тебя нет второго?» — но парень не стал спорить: камеру незаметно установить вряд ли бы удалось, а по голосу стопроцентные доказательства он не получит, и к тому же Бьорн в этом случае должен был много что сказать. Мотель оказался одноэтажным и п-образным, как в американских фильмах. Стемнело пока не полностью, но ночь уже явно готовилась вступить в свои права. На входе встретил администратор с ничего не выражающим лицом и по первому требованию выдал ключ от номера. Такие заведения были, наверное, даже в самом пуританском городе мира: там никому ни до кого нет дела. Виктор все понимал, наивным и безгрешным не был, но сейчас открытие этого вертепа в родном городе казалось отвратительным. Консьерж на него даже не взглянул. Он мог быть несовершеннолетним. Он мог быть пьяным. Подпоенным взрослым парнем, чтобы быстро и без улик поразвлечься. Собственная ситуация казалась не значительно лучше, но швед пообещал себе не терять голову и концентрацию — извлек урок из случая с Крисом. Только они переступили порог небольшого номера с окнами почти в пол и скинули куртки, как Бьорн попытался его схватить и прижать к стенке, но жертва вывернулась. «Не дамся. Джаред успеет». — Ви-и-ктор, мне давно этого хотелось, — напускное добродушие улетучилось моментально: Бьорн показывал свою истинную натуру, — зачем убегать? — Если ты хочешь трахать не бездушную куклу, играй по моим правилам, — не обращая внимания на тремор во всем теле, Виктор ответил ровно и холодно, скрестив на груди руки, — раздевайся. Как ни странно, злобный увалень послушался: Виктору идея инстинктивно показалась верной и, кроме того, выигрывала немного времени. Совершенно не стесняясь, Бьорн разделся полностью. Освещение в комнате создавали два хлипких ночника у кровати, фар за окном не наблюдалось, хотя Виктор краем глаза заметил какое-то шевеление сквозь снег. А вот на шантажиста, напротив, он старался не смотреть, особенно на то, что между ног. Настойчиво тянуло проблеваться. Однако Бьорну все было нипочем: он подошел к объекту воздыхания, чуть слюной не исходясь, и Виктор подумал, что такие маниакальные уроды, когда наконец получают, что хотят, теряют бдительность. А еще подумал, да что же в нем самом такого?.. Сначала Крис, теперь вот этот… Но потом резко и неожиданно, как сход лавины, парня накрыло состояние, отголоски которого он испытывал раньше, знал, что это паническая атака, но она никогда не проявлялась с такой силой. — Какой он? Ну, в постели? — лыбящийся Бьорн дотронулся до верхней кнопки на его джинсовой рубашке, оттянул — она ожидаемо поддалась. Виктор не смог бы сейчас ответить, даже если бы захотел. Задом он упирался в узкий столик у стены, пальцы до спазма в мышцах предплечий вцепились в его края. Все втягивал, втягивал воздух — а он будто уходил в другое измерение, оставляя вхолостую бешено биться сердце. Все тело отчаянно тряслось, но больше ни на какие действия было не способно. — Ну так? — Бьорн либо не замечал его состояния, либо ему было пофиг. Мучительно медленно справляясь с кнопками, он уже дошел до солнечного сплетения. Кожи намеренно не касался, видимо, растягивая удовольствие. Восприятие пространства и всего происходящего исказилось. В голове что-то мерзко гудело на одной тонкой ноте, не удавалось уловить ни одного запаха — даже от голого парня рядом. Он лихорадочно переводил взгляд с одного предмета на другой и, пометавшись так немного, понял, что картинка словно отстает от движений глазами. Как у тормозящего компа. В голове пронеслось, что сейчас будет обморок, а значит нужно срочно что-то делать. Разозлиться. И только стоило впустить в себя эту мысль, подумать, как же это, блядь, несправедливо, ужасно, стремно, почему это должно корежить его жизнь и отношения уже во второй раз — как он словно ожил. Расцвел красным изнутри. А затем резко, сгенерировав все силы, отпихнул от себя обидчика, который успел уже полностью расправиться с кнопками и распахнуть на мальчике рубашку. Бьорн, конечно же, не ожидал такого напора: он с коротким вскриком пролетел через крохотный номер и шлепнулся на задницу между кроватью и окном. Виктор наконец-то ощутил, что почти в порядке: — Такие, как ты, будут в аду гореть, — голос был хриплым, но твердым, и получилось почему-то на английском. Без всякого плана швед потянулся пальцами к кнопкам. И что дальше?.. Виктор не успел застегнуть и одной, как дверь в номер открылась, словно в театральной постановке. Театр абсурда. — Ну зачем же ждать ада? — его мужчина, все в том же пуховке и капюшоне, а теперь еще и в черных очках, вошел в комнату и бодро прыгнул на кровать прямо в ботинках, заглядывая за нее и находя там голого не успевшего разораться шантажиста, который со священным ужасом уставился в ответ. — Гореть можно и на земле, верно, Бьорн? В который раз за день состояние Виктора сменилось — одним очень неосторожным рывком, словно сцепление с первой сразу на четвертую. Он обессиленно осел на хлипкий столик. Был способен только на одну задачу: негнущимися пальцами взяться наконец за свои драгоценные кнопки на рубашке. Разговор еще двух присутствующих в комнате доходил до мозга урывками. Щелк. — …и твои суперрелигиозные родители очень обрадуются, когда увидят эти снимки. Лицо Виктора я замажу, зато видно, что ты трясешь писюном явно перед парнем. Щелк. — …ты знал, что шантаж зачастую оборачивается против шантажиста?.. Щелк-щелк. — …ты же вроде будущий юрист? По вашим законам за это можно сесть? Отмазался бы? А огласки точно бы избежал? Мозг с задержкой анализировал, что видел. Справившись с рубашкой, Виктор не сдвинулся с места. Оказывается, Джаред так и не слез с кровати, а все еще голый Бьорн сидел теперь на ней ссутулившись и копался в камере с длиннющим объективом. Джаред вещал про копии на телефоне, которые для гарантии останутся у него, но не останутся у Бьорна. «Оу, оставил в машине? Ничего, сейчас за ним прогуляемся. Одеждой потом озаботишься». Картина была гротескной до жути, хотелось рассмеяться, но почему-то не получалось — только живот заболел. Они вроде закончили. Лето слез с кровати и теперь неподвижно смотрел через очки на любовника, словно впервые его заметил. Потом направился к выходу из комнаты, у двери подхватив с пола куртку Виктора. Он чувствовал себя големом, который не двигался тысячи лет, но внезапно взял и пошел. Ноги казались онемевшими и холодными. Оказавшись у двери, он прочистил горло и пробормотал: — Телефон мой… Тоже у него… — Джаред только кивнул. Как они шли по коридору, как мужчина сажал его в машину, а потом пропал на неопределенный срок, швед запомнил слабо. Понимал, что его состояние — скорее, физиологическое, из-за слишком сильных нервов, которые ему раз за разом сегодня трепали. Что были в жизни ситуации и страшнее. К тому же проблема шантажа уже решилась. Но примерно на полпути до дома, посреди слабо освещенной пустой дороги у кромки леса, в этой давящей пустоте салона он просто кончился. Затрясло от сухих рыданий, и хотелось выдавить из себя хоть немного влаги, потому что истерика без слез дополнительно пугала, но не получалось. Машина замерла на обочине, Лето дернул рычажок у своего кресла, и оно отъехало назад до упора. Глаза пассажира выхватили припухшие, как после удара, костяшки на правой руке. Отстегнул и вытянул вздрагивающего парня на себя, сажая на колени лицом к лицу. И наконец-то получилось. Виктор ощутил пальцы, оставленные Джаредом у него на спине под курткой, уткнулся ему в шею и почувствовал горячие струйки из глаз. Со стороны услышал тоскливые, горькие завывания, не сразу признав в них собственные. Он был уверен, что Джаред из-за всей этой ситуации бесится нереально, до ходящих по челюстям желваков. Молчит и кипит. Но ладони на спине ожили, гладя, надавливая, проминая, перебираясь от позвонка к позвонку. Потом подняли буйную головушку, аккуратно оттягивая за волосы, чтобы губы покрыли мокрое лицо короткими злыми поцелуями. Отчасти наказывающим, но точно — лечащими. Продолжая молчать, мужчина раз за разом повторял свою терапию. Баюкал. Виктор не заметил, как провалился в глубокий сон, и, конечно, не узнал, что Лето еще с полчаса сидел с ним замерев, круглыми глазами уставившись в темень снаружи. Не мог сейчас разорвать контакт и выпустить из рук, даже если это касалось соседнего кресла.