***
Второй «дроп» оказался в два раза хуже предыдущего. Он всю ночь не сомкнул глаз, все думая, как можно было добровольно наступить на те же грабли. И почему-то винить только Лето в этот раз не получалось: то, что он вел себя, мягко говоря, не так, как хотелось бы Виктору, — это данность, и к ней уже пора привыкнуть. Но он же предлагал уйти… Конечно, мужчина пользовался тем, что Виктору в тот момент отказаться было фактически нереально, но формально все произошло по взаимному согласию. Еще бы: парень не помнил, когда последний раз в его жизни был такой секс, как в эти дни, — яркий, перекрывающий все прочие обстоятельства, порабощающий своим влиянием на душу и тело. Эх, Виктор, дурачок ты и тряпка, Лето прав, наверное… Позволяя себе не только ложиться под властного любовника, но и чувствовать себя ничтожеством, Виктор давал волю слезам всю оставшуюся ночь, а в шесть нужно было вставать и бежать на работу. Он, конечно, ничем не обработал поврежденные места, и это было огромной ошибкой: ладно бы располосованная задница, из-за которой приходилось натягивать дизайнерские шмотки в кабинке туалета, а не в нормальной гримерке со всеми, так еще и промежность жгло огнем: Микеле верно подметил, выражение лица во время прохода было каменным в попытке сдержать очередную порцию слез и не ковылять. Потом же условные друзьяшки — модели застебут. Виктор действительно не отказался бы отправиться домой, но на сегодня был намечен фотосет, которого все очень ждали: он получил рабочее название «Эмоции», и снимать его должен был легендарный нью-йоркский фотограф Терри Ричардсон. Для фотосета Микеле подобрал Виктору довольно странный образ, но парень привык, что креативному чутью Алессандро просто нужно верить, поскольку оно всегда приводит к отличным результатам. Мейк остался очень легким: визажистка только поправила тон и наложила немного перламутрового хайлайтера на скулы и веки; затем его попросили снять верх и накинули на плечи что-то, напоминавшее плащ из плотной слегка блестящей ткани глубокого темно-синего цвета. Плащ застегивался на груди, но открывал плечи почти полностью, сзади обрамленные объемным капюшоном. Виктор невольно усмехнулся про себя: представил, как сбегает от держащего его в плену Джареда, завернутый непонятно во что на голое тело. Хотя кого он обманывал – в оба их раза, после всего, ему не хотелось сбежать: он всеми фибрами души желал остаться, но с мужчиной, который не будет от него отгораживаться и уничтожать своей неприступностью. Благодарность, которую Виктор сейчас испытывал к Микеле, зашкаливала: спросил о его самочувствии, так еще и поставил сниматься первым; парень уже ждал, когда выполнит свой долг перед работой и сможет сбежать домой. Залезть в кровать, может, даже выпить снотворное… Тотальная непереносимость реальности. Виктор стоял перед зеркалом и разглядывал отражение: с таким мейком и растерянным опустошенным взглядом ему можно было дать от силы лет шестнадцать. Очаровательные плечи с выпирающими косточками контрастировали на фоне темной ткани, светлые слегка вьющиеся волосы почти касались плеч, а лицо светилось: только это был не свет его улыбки, радости, как часто случалось до встречи с треклятым Лето. Это был свет чистой, но непроглядной, как матовое стекло, печали. Его позвали в зал для фотосессий: снимали просто на белом фоне; посреди экспозиции стоял черный высокий стул, куда ассистенты, держащие плащ, помогли ему взгромоздиться. И вот ближе подошел известный фотограф, который вполголоса разговаривал с Микеле: они пришли к какому-то выводу и наконец перевели взгляд на Виктора. От парня не скрылось, что оба на несколько секунд зависли, разглядывая его. — Я же говорил, Рич, это будет бомба… — творец был доволен своей идеей и ее воплощением, — Виктор, дорогой, мы решили, что твоя эмоция на сегодня — это грусть. Сможешь отразить? «О, да проще простого», — парень даже улыбнулся ненужному вопросу. Да ему и отражать ничего не придется — как бы не перестараться. Просто кивнул. — Виктор, смотри на меня, — Терри сделал несколько пробных снимков: было видно, что ему тоже не терпится начать работу; всех троих сейчас переполняло предчувствие, что фотосет уже удался, как минимум, благодаря этому образу. Парень делал, что его просили, и вдруг словил правильную эмоцию: хотелось полностью отдаться этому короткому отрезку времени. Работа облегчала боль: сейчас через его живое взаимодействие с камерой можно было эту боль хотя бы частично выплеснуть. С каждой серией кадров брови Ричардсона ползли все выше, а взгляд становился острее: он явно ощущал, что открыл свой Клондайк на сегодня. — Принесите слезную жидкость, — обратился фотограф к ассистентам, — Виктор, сейчас еще кое-что попробуем, — он подошел к парню ближе, пытливо разглядывая; раньше от такого взгляда стало бы неудобно, но Виктор вдруг понял, что после глаз Лето ничьи взгляды и то, что за ними пряталось, его больше не волновали — все познается в сравнении. — Сейчас сделаем тебе искусственные слезы, будут очень впечатляющие кадры, хорошо? — проговорил мужчина. — А если будут не искусственные? — спросил Виктор, отзеркаливая заинтересованный взгляд. Он не ревел с тех пор, как вышел из дома, и стыдно признаться, но снова накатывало. — Сможешь? — в голосе Ричардсона чувствовалось легкое недоверие. — Полминутки, — кивнул парень и отвернулся в сторону, концентрируясь на том, что внутри. Глаза в глаза… «Ты такой красивый, Виктор…» А потом такси и «хозяин» как окончательный приговор. Ресницы вспорхнули, смахивая первые слезы, такие же горячие на прохладной коже, как и щемящий жар за грудиной. Он развернулся к дулу объектива, которого не нужно было долго просить: Терри ловил момент, нарушая внезапно возникшую тишину частыми щелчками. Слезы ползли вниз по щекам, Виктор закусил губу, обхватывая себя руками — прям как сегодня полночи делал: оказывается, это может быть искусством. Видимо, пока все это не выльется до конца, плакать он будет почти без перерыва. Боже, как же от себя тошно за то, что, несмотря на эту разрывающую боль, больше всего на свете хочется его снова увидеть! Спуститься ниже еще на один круг в своем персональном аду. Надолго ли хватит нервов? Как защититься от этой зависимости? Поглощенный бесячей жалостью к себе, Виктор не заметил, как Микеле вернулся в зал, ведя за собой человека. — Терри! — такой знакомый голос, но сейчас не грудной и не приказывающий, просто веселый, — ты че не позвонил, что уже прилетел? — Джей! — Ричардсон отложил фотоаппарат и тепло обнял подошедшего друга. Снова его демон в метрах от него: Виктор крупно вздрогнул, благодаря шок, вызванный тем, что его опять застали врасплох; шок позволял застыть и минимизировать эмоции на лице. — Мы ужинаем сегодня? — они продолжали трещать. — Да, я соскучился, мой мальчик, — Терри потрепал звезду по голове, нарушая укладку и улыбаясь довольно скользкой улыбкой. «Просто тупо не замечает? Очевидно же, что увидел», — отстраненно размышлял Виктор. Парень прекрасно понимал, что Джаред даже мимолетно никому не намекнет, что именно он два последних дня вытворял с двадцатилетней моделью мужского пола; он же нормальный натурал — лицо перед фанатками и обществом нужно держать. И все равно этот совершенно логичный игнор вбил в сердце очередной колышек, хотя как там нашлось место среди прочих — неясно. — Гляньте, что наснимал, я прям в экстазе, — фотограф включил функцию просмотра, демонстрируя кадры Лето и задумчивому Микеле, который иногда поглядывал то на друга Джареда, то на свою модель, — Алекс, где ты этого ангелочка нашел? — Места надо знать, — улыбнулся Микеле, разглядывая кадры, оживляясь, — Терри, белиссимо… Как мы выберем лучшее, если тут почти все удачнее некуда? Небось всю слезную жидкость перевели? — Да если бы! — воскликнул Ричардсон. — Мальчик — талант! Просто взял и заплакал сам, — продолжал говорить он о Викторе, как будто его тут не было, — тебе нужно взять его на примету, Джей, из него еще и актер выйдет! Виктор сконцентрировал взгляд на стоящем посередине Лето: тот не поднимал глаз, продолжая молча смотреть фото. — Да уж, впечатляет… — проговорил он тихо, — и образ супер, Алессандро, — он наконец оторвался от фотоаппарата и посмотрел своими инфарктными глазами, властными над чужим сердцебиением, прямо на недавнюю секс-игрушку. — Вы знакомы? — спросил Микеле как бы между прочим. — Это Виктор. Виктор, это Джаред Лето, уверен, ты его уже тут видел. Лето крадучись сделал несколько шагов к неудобному трону модели и протянул руку: Виктору пришлось отдирать собственные пальцы, мертвой хваткой сжимающие ткань плаща. Когда холодная ладошка погрузилась в вечно горячие шероховатые пальцы, разум шведа отчалил далеко и надолго, позволяя эмоциональной лавине до краев наполнять тело. — Приятно познакомиться. Ты просто огонь, Виктор, — сказал Лето, и снова тот самый его голос, а взгляд — непроницаемый. На сладкий комплимент парень просто безмолвно кивнул, опустил глаза и высвободил руку. Произнести хоть слово, даже из вежливости, было выше его сил.***
Лето влиял на Виктора с разных сторон, пробивая оборону комплексно; вот сейчас он просто полностью вывел модель из строя. Парень продолжал стараться, но теперь выходило механически, собственный креатив пропал. Благо они уже почти все отсняли до того, как звезда вклинилась в рабочий процесс, и Терри, судя по всему, ничего не заметил и остался крайне довольным, даже заявив, что как-нибудь хочет отснять Виктора отдельно. Мобильный был оставлен в гримерке, и Виктор порадовался, что перевернул гаджет экраном вниз, когда уходил: на дисплее висело новое сообщение от «хозяина». Первой и последней здравой мыслью было его удалить, не читая. Естественно, подобного не произошло. «Как закончишь, спустись на парковку».***
Виктор ехал в лифте вниз, не пуская в голову ничего. Не было никакого смысла в пустых размышлениях на тему «что да почему», — это уже проходили. Плана действий тоже не было: над всем главенствовало желание снова разреветься и бить его кулаками в грудь, просто чтобы выместить из себя хотя бы часть этой кислотной желчи. Парковка была полупустой, и найти GMC не составило труда, особенно потому, что, опершись о бампер, перед ним стоял владелец машины. Когда их взгляды друг друга поймали, Виктор открыл для себя еще одно выражение глаз Лето: мужчина хмурился и выглядел серьезно. Парень хотел бы сказать «обеспокоенно», но не особо верилось, что это беспокойство — о нем. Остановившись в паре метров, Виктор чего-то ждал. Лето приоткрыл рот: вроде бы собирался что-то сказать, но вместо этого резко отлип от бампера, довольно злобно цыкнул и завернул к пассажирской двери. Молча ее открыл и уставился на Виктора. Нет, нужно все-таки разорвать этот порочный круг… Ощутив вдруг непонятно откуда возникшее самоуважение, Виктор отрицательно помотал головой. — Поехали поедим, — тихо проговорил мужчина. Не было в этом угрозы или приказа, просто предложение — но было видно, как его бесит, когда кто-то противится его плану. — Я никуда с тобой не поеду, Джаред, — ответил так же тихо, ощутив гордость за себя. — Боже ж ты мой! Сколько можно из себя недотрогу строить!— ну не терпел он, когда кто-то не слушался. Банальный деспот: Виктор ничего нового для себя не открыл, смотря на Лето, который в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние, схватил парня за запястье и потянул за собой. Нажав на плечо, он в два счета «упаковал» его в машину и раздраженно хлопнул дверью. Все происходило очень быстро; дыхание перехватило, и, реагируя на очередное насилие, психика Виктора не выдержала: мужчина только успел сесть на водительское место, а шведа уже сложило пополам. Он рыдал в голос, обхватывая руками длинные ноги, вгрызаясь зубами в джинсы на коленках. Все, он больше не мог этого терпеть, ни секунды — пусть отвезет в психушку, для которой он Виктора отлично подготовил. — Виктор… — он бы заметил, что голос Лето звучит действительно обеспокоенно и даже шокировано, если бы не концентрировался сейчас полностью на себе. Даже не обратил внимание на ладонь, которая опустилась на затылок, погладила, затем перешла на спину. — Ну все… Ну ты чего… Тише, — шептал мужчина, продолжая терпеливо гладить, пока Виктор наконец не нашел в себе силы отлипнуть от коленок и выпрямиться. — Домой меня отвези, — он немного запинался, все еще не переборов истерику. Вопреки уже сложившейся в голове парня модели, определяющей Джареда, как человека, который никогда его не слушает и делает все по-своему, мужчина промолчал и, заведя мотор, тронулся. В тот момент парень искренне порадовался, надеясь, что это конец их коммуникации. Закрыл изможденные слезами и недосыпом глаза и откинулся на спинку кресла, а Лето не полез даже с этим своим «пристегнись». Кажется, он ненадолго отключился: когда пришел в себя, машина уже стояла во дворе его дома; голубые глаза-плошки напряженно вылупились на него и застыли, наблюдая. Как он под этим взглядом мог спать хоть пять секунд… Лето вроде бы опять собирался что-то сказать, но Виктор понял: сейчас или никогда; короткий сон немного отобрал чувствительность, и у него появились силы произнести кое-что жизненно важное: — Давай договоримся: я сейчас выйду из машины, и ты больше не будешь меня искать. Я… — он запнулся и закрыл глаза, — хочу снова жить нормально, но не получается. Я по полной программе усвоил урок и больше никогда не притронусь к чужим вещам — ты мне все прекрасно объяснил. Но продолжать меня так наказывать — слишком жестоко даже для тебя. Ты можешь, пожалуйста, согласиться? — Лето на этот раз хмурился очень сильно, отмечая безупречное лицо морщинкой между бровей. Похоже, впервые отвел взгляд сам, теперь смотря прямо. Виктор меж тем уже представлял, как его скоро накроет: как он будет себя ненавидеть за эти слова, за попытку отвадить от себя. Он бы сейчас убил за его простое «я о тебе беспокоюсь» или хотя бы «прости, что все так вышло». Невозможно больно было выталкивать его из своего сознания и жизни, но отчетливо понималось очевидное: он для этого бога — мелкое ничтожное насекомое, моделька, коих в его жизни было сто штук и столько же будет. И забудется эта единичка — переход от сотни к двумстам — так же быстро. С чего вообще его глупая душонка допустила вариант, при котором он станет особенным? — Хорошо, — наконец проговорил «хозяин» — уже даже больше не он, — подтверждая мысли Виктора. Еще пару секунд, чтобы запечатлеть в памяти его профиль, и парень рывком открыл не заблокированную на этот раз дверь, быстрым шагом направляясь к дому.***
Хотелось простого: полностью снять с себя одежду и залезть под одеяло. Горло пересохло, но за водой он пойдет, только если примет решение выпить снотворное. Голова не работала: какую дозу ему сейчас можно, с учетом того, что он ничего не ел со вчерашнего вечера? Да и тогда, что он съел, — один крекер в квартире существа, из-за которого теперь жить не хочется. Застыв под одеялом, Виктор потерял счет времени: прошло полчаса с тех пор, как он хлопнул дверью GMC, или два, он не мог сообразить. Сквозь медленно циркулирующие в мозгу черные мысли он почти не слышал или не хотел слышать, как звонят в дверь. Но звонок уже разрывался; Виктор заставил себя встать, кутаясь в тонкое одеяло, только потому, что был уверен: скоро звуки побеспокоят милую старушку из соседней квартиры, которая всегда была с ним вежливой и доброй. Не порядок. В прострации в глазок не посмотрел — ужасно хотелось уже прекратить это звон по всей квартире. Виктор распахнул дверь сильнее, чем нужно, перед незнакомцем, затем резко отступил, наступая на края одеяла и чуть не падая. Перед входом стоял Джаред, мать его, Лето. Снова и снова, и снова… Их связь как воплощение уробороса. Внезапно закружилась голова, почти роняя парня на пол. В одной руке под низ мужчина держал бумажный пакет из магазина: лицо, казалось, заострилось, а лазурные глаза смотрели почти напуганно. — Виктор, ну наконец-то… Можно войти? Я еды купил… — боже, как же бредово это звучало, думал парень. Он купил еды. Может, он себе купил и просто решил сообщить об этом Виктору? Но швед сейчас почти физически чувствовал беспокойство мужчины — реальное, действительно за него… Те живые эмоции, о которых он мечтал. Поверить было почти невозможно, но, похоже, рядом с порогом его квартиры случалось чудо. Хотя Виктор и понимал, что это больное беспокойство от Лето, – скорее всего, малюсенький проблеск человечности, неправильная нейронная связь, которую ждет распад. Он еще раз отстраненно прошелся взглядом по лицу, губам, которые по-нормальному так его и не поцеловали, любимым и ненавидимыми одновременно кистям рук и пальцам. Сделав небольшой шажок вбок, он пропустил нежданного гостя в дом.