***
Спустя час после долгожданного завтрака и разговора с родителями Квята, они сидели в комнате Дани, удобно устроившись на кровати русского. Они обменивались впечатлениями: Даня о неделях в России, Пьер о днях во Франции, которую он посетил во время отъезда друга. Даня о своём родном городе Уфе, о том, как они были у бабушки, как он провел в деревне время, как он хотел бы показать Пьеру что такое эта «русская деревня», на что сам Гасли посмеивался и обещал, что они обязательно съедят в Россию, в его эту деревню. Пьер рассказывал о Руане, о том, как он проводил время в кругу огромной семьи, как они гуляли по ночному городу, как любовались такими родными и старыми пейзажами. И рассказывал, как бы Дане понравилось там, как бы его точно посетило вдохновение. Квят тоже обещает съездить в Нормандию с другом, и он обязательно возьмёт с собой краски, чтобы порисовать. А сейчас, когда уже эмоции чуть подстыли, Пьер что-то активно искал в своем рюкзаке. И поиски увенчались успехом, когда тот с довольной победной улыбкой поднимает над головой достаточно тяжёлый свёрток. — Нашёл! — торжествующе сообщил Пьер и посмотрел с улыбкой на друга напротив, — я увидел это в маленьком магазинчике в Руане и понял, что это создано для тебя, — он протянул этот самый свёрток Дане. Квят хмыкнул и принял подарок, начав разглядывать сделанную под старину оберточную бумагу, шпагатом обвязанную, с множеством наклеек и марок из Франции. Даня посмотрел хитро вдруг и вскочил с кровати, кинув что-то вроде: «Сейчас, я тоже кое-что найду…» Он зарылся в чемодан, вытаскивая аккуратно сложенные вещи (Пьера всегда поражала педантичность Дани, сам он не мог и убраться в комнате, что уже говорить о том, чтобы нормально собирать чемодан), и вскоре достал непримечательный, но достаточно большой пакет с довольной улыбкой. — А это тебе, — он протянул подарок и сел напротив, скрещивая длинные худые ноги, переплётая с ногами Пьера, — ты первый. — Ладно, — кивнул Гасли и осторожно раскрыл пакет. Внутри коробка, и Пьер с интересом взглянул на Даню, который с нетерпением пальцы заламывал и смотрел ожидающе. Парень открыл коробку и первое, что он увидел: свернутую черную ткань. Он осторожно её достал и на колени мягко упал объектив. Тот самый, о котором Пьер другу все уши прожужжал. Тот, что он так хотел давно. Он поднял глаза на Даню, выражая всю благодарность, но не успевал открыть рот, как русский вновь заговорил: — Там ещё кое-что, посмотри, — он кивнул на все ещё полную коробку и улыбается зубасто. Пьер хмыкнул, сунул руку чуть дальше и просто застыл. Он знает этот материал как свои пять пальцев, он понимает, что это буквально сразу же. Парень, под смех друга, вытряхнул новую доску. Новая, приятная шкурка, красивая, гладкая дека из светлого дерева. А спустя пару секунд Пьер восторженно вскрикнул, когда увидел рисунок на обратной стороне. Красивые полупрозрачные разводы, лёгкие тонкие узоры, из которых складываются образы. Все так гармонично и красочно, что Пьер не смог удержать восхищения. Он провел пальцами по рисунку, внутри все просто горело и трепетало. Его доска достаточно сильно потрепалась, и Пьер был безумно рад такой неожиданной и приятной обновке. — Как тебе? — осторожно спросил Даня, чуть ближе к парню наклонившись. Пьер словно вышел из транса, дернулся слегка и посмотрел на друга пару секунд. А потом улыбнулся широко и кивнул активно, обняв быстро за шею Даню. — Это превосходно! Я… Слов нет, как я рад! Такая красота! Это ты с собой из России вез, да? Где ты такой клёвый рисунок взял… — Гасли протараторил, доску в руках крутил. — Да, ее сделали на заказ, а рисунок моего производства, — улыбнулся смущённо слегка Квят и почесал затылок, — я очень рад, что тебе понравилось. — Ты… Этот рисунок просто идеален, спасибо тебе, Господи, это так красиво, ты такой молодец, спасибо! — Пьер не скрывал восторга и удивление. Рисунок выполнен так аккуратно и красиво, что слов не было, чтобы описать все, что испытывает парень. Даня посмеялся лишь тихо и покачал головой, щеки и шея потихоньку краснели, выдавая смущение. Он рисовал сколько себя знает, но до сих пор стеснялся что-либо показывать кому-либо, даже Пьеру. Француз знал, что художественную школу Даня уже закончил, поэтому теперь русский рисовал только для себя и только так, как сам хотел. Но все так же не показывал работы. И поэтому этот подарок так тепло отзывался в душе. — Ладно, а теперь давай открывай свое, — француз отложил свои подарки и чуть подпрыгнул на кровати взбудоражено. — Хорошо, хорошо, — слегка посмеиваясь, русский осторожно развязал шпагат, откидывая его в сторону, и медленно разорвал бумагу. Он восторженно выдохнул, когда увидел знакомую марку красок. Целый набор масляных красок, в красивом резном ящике из тёмного, тёплого цвета дерева. Даня нетерпеливо открыл подарок, взял осторожно длинными пальцами один тюбик, рассматривая и бормоча что-то с улыбкой под нос. — Господи, Пьер, они прекрасны, просто превосходны… — он проговорил тихо, подняв глаза на друга. Пьер тепло посмотрел в ответ и кивнул немного. — Я долго выбирал, мне помог художник, который там был. Он сказал, что тебе понравится. — Да, он был прав. Мне очень понравились, спасибо огромное! — он отложил в сторону краски и обнял друга. Гасли чуть похлопал Квята по плечу. — Там ещё кое-что, посмотри, — посмеивался Пьер слегка и Даня, приподняв бровь, покачал головой и заглянул в упаковку. Там и правда ещё что-то было. Через мгновение в руках у русского оказалась книга. Старая, чуть потрепанная, но в красивом сине-золотом переплёте, с тонкими узорами на корочке и осторожно выведенными вензелями на обложке. Даня открыл аккуратно книгу, с удовольствием проведя по старым страницам пальцами. Приятная, шершавая бумага успокаивала, и запах чернил, словно прошедший сквозь столетия, приятно откликался в душе. — Она на итальянском, книга с заметками рукописными, вроде конец девятнадцатого века. Я нашёл её в антикварной лавке, подумал, что для твоей коллекции в самый раз, — Пьер посмотрел на огромный стеллаж полный книг. Старые и новые, большие и маленькие, толстые и тонкие, на русском, итальянском, английском. Пьер всегда удивлялся, как столько разных книг можно так искренне любить. В голове Дани была каждая страничка, каждая строчка его любимых произведений, статей, всего, что он когда либо читал и полюбил. И Пьер надеялся, что он так же полюбит эту книжку на итальянском. — Для моей коллекции… Да, в самый раз, — Даня протянул слова, он словно вне доступа был, не здесь, а уже далеко в старом топографическом цехе, изучал ещё новые страницы данной книги, наблюдал за всем с восторгом и трепетом. И все же русский поднял наконец-то голову, улыбнувшись тепло и мягко, так легко, что в груди чуть ли не щемило, все трепетало. Пьеру нравилось делать приятно другу, нравилось видеть улыбку на лице. — Спасибо, Пьер, — тихо проговорил Даня и потянулся, оставив лёгкий поцелуй в волосах чужих. Француз поморщился, но все равно замурчал немного, словно кот. — Не за что, Дэни. И тебе спасибо, — сказал мягко парень, склонив голову на бок и смотря на русского с легкой, теплой улыбкой. Чистый восторг и благодарность плескалась в зелёных глазах, и Пьер в ответ блестел радужками светлыми, безмолвно говоря спасибо. Конец лета начался просто прекрасно.Best friends
20 октября 2020 г. в 21:06
Конец лета — самый грустный момент года. Причём в любом возрасте — когда ты ещё неугомонный ребёнок, когда ты подросток, что переходит из стадии детской беззаботности в пучину общества и принужденной, иногда неловкой, социализации, когда ты уже зрелый, самостоятельный и самодостаточный человек, что оставил все проблемы прошлого себя позади и вошёл в взрослую, серьёзную жизнь.
Конец лета как маленький конец света, как незаметная смерть какой-то части тебя. Каждый раз ощущение, что что-то ушло, что-то пропало, что-то безвозвратно утеряно.
Но в каждой такой маленькой смерти было что-то свое. Что-то, что заставляло двигаться.
Для Пьера это были друзья и, ещё не совсем ясное, но светлое будущее.
Парень впервые так быстро собирается с утра пораньше. Сегодня приезжал Даня, он ездил в Россию к родным, и Пьер, если честно, не думал, что так сильно соскучиться по своему другу.
Вроде прошло три недели, но Гасли просто не мог дождаться, когда он уже сможет обнять крепко долговязое худое существо, зовущимся Даней. Сам француз иногда называл друга ласково «дылда» на русском. Его Даня сам этому научил, правда, это вроде что-то обидное, но Пьеру плевать, он вкладывал в это слово всю любовь, обожание и нежность, что даже сказать ничего русский в противовес не мог. Он просто улыбался зубасто и открыто, по особенному, как делал достаточно редко, но так искренне, что на душе у Пьера становилось тепло, а глаза чуть ли не светились от вида улыбки друга.
Он быстро собирался, так, что чуть не слетел с лестницы, когда спускался. Парень влетел на кухню и быстро схватил тост с чужой тарелки, не обращая внимания на возмущенный вскрик его брата Пола.
— Мам, Дэни сегодня приезжает, — подойдя к женщине у плиты, с широкой улыбкой сказал Пьер, быстро засунув хлеб в рот, — буквально через час, я поеду встречу его, — он приобнял мать за талию, прижавшись лбом к ниспадающим на плечо тёмным мягким волосами.
Паскаль мягко погладила по пушистым локонам своего сына и кивнула, хмыкнув слегка: Данино имя так уже привычно в этом доме.
— Передавай ему привет и приглашай в гости. Пусть с родителями приходит, давно мы не виделись, — тёплым, тягучим голосом сказала Паскаль и оставила быстрый поцелуй на макушке парня, — Я, так понимаю, могу на тебя не готовить? Потому что из тебя энергия просто льётся, ты не усидишь на месте, — она посмеялась слегка, а Пьер лишь кивнул с небольшой усмешкой и вдохнул любимый аромат хвойного леса и специй. Мамин, такой родной и приятный аромат.
— Да, поэтому я побежал, — парень улыбнулся матери ещё раз и повернулся к брату, что смотрел на него с знакомой ухмылкой. Он скорчил лицо Полу, тот скорчил в ответ и Пьер схватил ещё один тост, перед тем как унестись в коридор.
Из кухни слышен смех мамы и возмущения брата, но парню все равно, он уже выскочил за дверь, схватив с привычного места свой скейт. Он торопился, пешком не успевал.
Мгновение чтобы поправить рюкзак и вот он уже на доске, оттолкнулся ногой от асфальта и отправился вниз по улице.
Ветер раздувал рубашку Пьера, проникал под футболку и захватывал дух парня, заставив чуть восторженно вскрикнуть. Он обожал чувство скорости, гонки с чем-то незримым, с чем-то в голове каждого. Обожал вдыхать глубоко свежий тяжёлый воздух, обожал расставлять руки в стороны, как делал в детстве, и представлять, что летит. Обожал это чувство свободы и эйфории, что зарождалась в сердце. В этом плане он был ребёнком.
Буквально двадцать — тридцать минут — и он у небольшого уютного дома на окраине, у границы тёмного, густого леса и живого, кипящего города.
Пьер облегчённо вздохнул — машины на стоянке не было, значит, отец Дани уже уехал за ним и его мамой на вокзал. Осталось только ждать.
Парень сел на крыльцо, опустив голову на сложенные на коленях руки. Он чуть волновался, словно они не виделись не какие-то парочку недель, а месяцы, года и вообще столетия. Да, они переписывались, да, созванивались, но какой-то глупый, иррациональный страх изменения такого близкого человека, страх отторжение им присутствовал, съедал понемногу, помаленьку Пьера изнутри.
Из ненужных раздумий его отвлек визг тормозов. Он поднял голову и улыбка расцвела на его лице, когда увидел знакомую машину и высунувшуюся в окно копну русых волос.
Мгновение, и Пьер вскочил на ноги и торопливо пошел к автомобилю. Второе: Даня вылез из машины и с тёплой кривоватой улыбкой направлялся навстречу с разведенными руками.
Француз врезался в русского, обвил руки вокруг чужой шеи и крепко сжал в объятьях лучшего друга. Он почувствовал запах горького кофе, мёда, красок и страниц любимых старых книг. Такой знакомый, приятный аромат, Пьер так скучал, так тосковал по всему этому привычному вокруг него самого Дани в общем, что сейчас, спустя недели разлуки, эти объятия ему казалось самым нужными и важными в его жизни, а запах самым приятным и долгожданным.
Лето уходит, но он хотя бы встретит его конец не один.
— Я так скучал по тебе, дылда, — прошептал в плечо Пьер, спрятав лицо в чужой кофте. Мягкая, как всегда.
— Я тоже по тебе скучал, insensé. Очень сильно скучал, — посмеявшись хрипло, в ответ прошептал парень и сжал чуть сильнее чужую рубашку, уткнувшись носом в волосы друга.
Они бы стояли так вечно, если бы не отец семейства, который прочистил шумно горло, как бы намекнув: ребята, вы все ещё не одни.
Даня фыркнул и отстранился первый, Пьер недовольно промычал, но последовал примеру друга.
— Здравствуйте, мистер и миссис Квят, извините за такой неожиданный набег, — Гасли посмеялся неловко, — я просто безумно соскучился, не мог не встретить.
— Всё в порядке, Пьер, поверь, все хорошо, — проговорила Зульфия с тёплой милой улыбкой: она любила Пьера, он был одним из первых друзей Дани после их переезда, и поэтому сама была рада видеть парня.
Вячеслав хмыкнул и, молча подойдя к двум мальчикам, обнял их и потрепал по волосам одновременно. Даня недовольно побурчал, Пьер засмеялся и посмотрел на взрослого с улыбкой. Он чувствовал себя так уютно и по-домашнему, что вся тоска последних дней, кажется, ушла: теперь все на своих местах.
— Пойдёмте, мальчики, я думаю нам всем стоит перекусить, — сказал тёплым басом мужчина и направился к дому, отпустив парней, — уверен, что Пьер прибежал не позавтракав, — посмеявшись тихо, Вячеслав приобнял жену и направился в сторону дома, оставляя на время друзей одних.
Пьер перевел взгляд с уходящей пары на Даню и улыбка начала играть новыми красками. Она стала шире, искренне, теплее, нежнее.
Даня первый обнял вновь парня, приподняв слегка над землёй друга.
Пьер взвизгнул, схватившись пальцами за толстую ткань толстовки на плечах, и наигранно завозмущался.
— Поставь меня, я тебе не игрушка!
— Дай мне тебя потискать, придурок, когда ещё ты мне спокойно дашь это поделать? — Даня засмеялся, сжав в объятиях чуть сильнее парня.
— Резонно, — хихикнув, проговорил Пьер и просто повис, как тряпичная кукла, руками только за шею обняв легко, на самом деле наслаждавшись моментом. Он чувствовал лёгкое дыхание на своей шее, крепкие руки, что обвили его грудь, внутреннее успокоение с обеих сторон.
Это знакомое, родное тепло, окутывающая атмосфера спокойствия и нежности, мгновенная легкость в душе. Он скучал, правда, так сильно скучал, что не замечал, как на самом деле было сложно без друга.
И, находившись наконец-то так близко, Пьер не понимал, как он так долго мог без Дани.
— Думаю, твои родители все ещё ждут нас, так что отпускай, ещё наобнимаешь, — стукнув по спине русского, добавляет француз.
Квят хмыкнул и опустил на землю парня, посмотрев с мягкой улыбкой.
— Думаю да, нам пора. И я безумно хочу есть. Так что пошли, — он приобнял за плечи Гасли и потрепал его волосы, вызвав гору возмущений и ответных тычков в бок.
Они добрались до крыльца с криками и даже визгами, уже бегая со смехом друг от друга.
Они словно вернулись в детство, чувствуя что-то то, что не описать словами, но можно прочувствовать. То возвращение в прошлое, тоскующее возвращение к детству. То, что так одновременно давно и недавно было потеряно, то, ради чего стоило жить.
Они взрослели, но в компании друг друга их внутреннее дети, самые настоящие светлые ребятишки, выходили наружу, наконец-то получая свободу, которой они со временем взросления лишались.
Но это не было так страшно, как казалось. Ребёнок сумел сжиться внутри с взрослым.
И иногда этот взрослый выпускал ребёнка наружу.
Пьер улыбался искренне и широко, горел глазами, смеялся громко и заливисто, переплетавшись голосом с хриплым и более глубоким смехом Дани.
Они гребанные дети, и они рады, что могли выпустить этих детей друг перед другом.