Перекати-поле гонит ветер

У Шоны сделалось очень странное лицо, Нисса никогда у него такого не видела. В первый миг ей показалось почему-то, что сейчас он грохнется на колени или что-нибудь вроде этого. Но он не грохнулся, даже говорить ничего не стал, а только приблизился непривычно одеревенелой походкой и снова замер, вперив застывший взгляд в камень. Нисса не придумала, что сказать, поэтому аккуратно, мелкими неслышными шажками попятилась назад, а потом обогнула Шону по широкой дуге, очень стараясь быть незаметной. Ей почему-то показалось, что сейчас его нужно оставить одного и какое-то время не трогать. То, что камень могильный, Нисса поняла сразу — видела подобные на кладбище у Прибамбасска. В таборе-то мертвых обычно ничем не придавливали, оборачивали только в пропитанное бальзамом тряпье и закапывали под ближайшим барханом. Разве что в городе приходилось хоронить по их правилам, но в городе гоблины мерли редко, а еще реже их после этого находили. Закопать что-то на голой скале невозможно, так что этого Зав’Рула, должно быть, предали огню. Может, внизу тогда все было совсем затоплено, а может — это был его собственный двор. Тогда камень с именем принадлежит учителю Шоны. Судя по его переменившемуся лицу, так и есть. Нисса покивала сама себе и погладила волнующегося волка по морде. — Спокойно, приятель. Твоему хозяину нужно прийти в себя. Она не считала смерть саму по себе чем-то достойным сожалений. Прожитая впустую жизнь — вот, что жалко. Когда хоронили мамашу Абиджу, все дружно повеселились, напились, натанцевались и даже — в виде исключения — не выгнали ее, Ниссу, в пустыню, когда та не удержалась и запела. Жизнь у мамаши была удивительно долгой: она аж на пятнадцать лет пережила своего муженька, укравшего ее когда-то из Кабестана, видела еще трех баронов после него и схоронила парочку особенно непоседливых сыновей. Кроме опостылевшей пустыни поглядела и Степи, и огромный каньон с танцующими камнями, и невероятный зеленый лес. Не о чем сожалеть, это была очень яркая жизнь. Нисса хотела такую же. Но и расстройство Шоны она могла понять — ведь он не был на похоронах своего учителя, не смог с ним проститься. Теперь будет мучиться. Нисса вздохнула и снова потрепала Салхи по косматому загривку. Наконец, Шона вышел из-за дома, но тут же скрылся внутри. Нисса с любопытством вытянула шею, однако ничего толком с такого расстояния не разглядела — он лишь пометался туда-сюда по комнате, что-то уронил (глухой звук был похож на удар по сухому дереву) и вывалился обратно, таща в охапке ветхие травяные гирлянды. Нисса не успела спросить, зачем. Шона опять завернул на задний двор, но в этот раз пробыл там не так долго. — Куда мы теперь? — осторожно поинтересовалась Нисса, когда они все-таки спустились со скалы, и хмурый Шона первым зашагал по перепаханной наводненьем равнине, даже не обходя вездесущих луж. — Куда-куда, в Колючий Холм, сказал же, — буркнул он, не оборачиваясь. С непривычной робостью Нисса засеменила следом вместе с Салхи. Один раз она оглянулась на дом и увидела тянущуюся вверх тонкую струйку белого, почти прозрачного дыма. А может, и показалось. Из-за разлива реки Дуротар совершенно не походил на пустыню: каменистый, влажный, по раннему времени совсем не жаркий. У самой воды шелестели камыши, чуть дальше, в нанесенной рекой почве тянулись к небу какие-то куцые желтые цветочки. До Степи этому, конечно, было далеко, но еще дальше — до безжизненного белоснежного Танариса. Только когда замаячили уже среди рыжих скал дозорные башни, а равнина стала заметно подниматься, воздух сделался суше и в лицо повеяло пустынным ветром. Но и Колючий Холм совершенно не походил ни на Прибамасск, ни на Перекресток. Во-первых, он оказался очень маленьким. Буквально в одну улочку, которую и улочкой-то не назовешь. Так, пересечение трактов, на котором выросла крепость. За ней — трактир и хозяйственные постройки, а потом уже все свободное пространство между ними и высоким частоколом заполнили шатры, хижины, глинобитные лачуги — кому на что хватило умения, когда по разным причинам сюда переселялись жители окрестных мест. Каменная, ощерившаяся гигантскими бивнями крепость нависала над ними грозным стражем, и будто напоминала всякому путешественнику, что это ему не мирный городишко. Это — форпост Орды. И это было во-вторых. Пораженная мощью орочьей архитектуры Нисса не сразу поняла, что застыла посреди дороги с запрокинутой головой и приоткрытым ртом. Проходящие мимо стражники усмехнулись. Она досадливо потерла шею и догнала Шону. Он остановился в месте схождения двух дорог, хмуро о чем-то размышляя. — Мы здесь останемся или сразу обратно повернем? — осторожно спросила Нисса, в глубине души опасаясь, что он ответит: «Не останемся, а расстанемся». Но Шона, подвигав еще массивной челюстью, решил так: — Самый зной переждем и пойдем дальше. Если повезет, прибьемся к каравану. На вот… — он отвязал от пояса потертый кошель, распустил завязки и высыпал на широкую ладонь горсточку меди. Пошевелил губами, пересчитывая, засыпал обратно и протянул Ниссе. — Купи в трактире снеди на день пути — сухарей каких-нибудь, солонины… Пояса затянем — должно хватить. А в Оргриммаре придумаю что-нибудь. — Мы идем в Оргриммар?! — чуть не захлопала в ладоши Нисса. — Куда еще… — проворчал Шона и повернул к крепости. Кошель она, конечно, взяла. Но в голове тут же созрел другой план. Были у нее и свои деньги — целых три золотых и пяток серебряных. А в стороне от трактира, в тени огромного баобаба, раскинулся небольшой рынок. Наметанным глазом Нисса сразу определила, что торжище скорее стихийное, состоящее в основном из проезжих, пытавшихся сбыть трофейные безделицы, какие не заинтересуют никого в местах позлачней, да местных, меняющихся на всякую мелочь вроде гвоздей и скорпидовых гребней. Ко всему, время ползло к полудню, в основном все уже наторговались и неспешно сворачивались по мере того, как таяла под ними спасительная баобабова тень. Но Нисса родилась под счастливой звездой. Помимо всего этого сброда на рынке стояла пара добротных телег, привезших в Колючий Холм мясо и свежие фрукты. Она сглотнула голодную слюну и вся подобралась в предвкушении жаркого торга. Вот удивится Шона, когда она устроит для него поминальный пир в честь учителя!

***

Шона отдал старику последние почести, скормив огню под могильным камнем ритуальные благовония. Больше ничего из инструментов не осталось, он проверил. Что можно было, фермеры с окрестных наделов забрали, прочее должны были сами пожечь, когда провожали шамана в мир духов. Не дураки же, орки. Но на сердце все равно было горько. Незаданные вопросы придавливали к земле, и потому Шона пришел в Колючий Холм — единственное место, где могли найтись хоть какие-нибудь ответы. Отправив Ниссу в трактир, а Салхи оставив у порога, он вошел в крепость. Здесь было прохладно и сонно. Стражники у входа переговаривались негромко и односложно — видно, играли в какую-то немудреную словесную игру. По Шоне только скользнули ленивыми взглядами. Он отыскал местного писаря и изложил свою просьбу. — С ферм на западе?.. — задумчиво поскреб тот пегую щетину. — Да там не осталось никого после потопа-то. Кто у нас осел, кто дальше, до столицы. — Мне, пожалуй, после потопа и не надо, — тяжело уронил Шона. — Мне — мертвого. — Утоп? — Это и хочу узнать. — Покойников только с чужих слов записывали, — пояснил писарь и полез за старой ведомостью. — Если раньше помер, может и не оказаться. Сейчас поищем… Но дальше того года, когда степь раскололась, а Строптивая вышла из берегов, искать не пришлось. Имя Зав’Рула значилось среди целого списка других, датированных тем же месяцем: Погиб от стихийного бедствия; записано со слов Мурога сына Горга со свиной фермы. Этот самый Мурог был вписан в другую колонку, к беженцам, но еще десятком строк ниже стояла отметка о его отбытии. Шона узнал несколько других имен бывших соседей, и писарь подсказал ему парочку, что все еще жили в Колючем Холме. Они могли рассказать подробности. На улице пустынный ветер жарко дохнул в лицо, и Шона вздрогнул. Казалось, он совсем замерз под каменными сводами крепости, а на душе стало еще гаже. Стихийное бедствие могло означать много чего. Но вряд ли старика просто смыло с его скалы и утащило в пучину. Может, он пытался остановить реку? И надорвался. Может, разозленный катаклизмом элементаль обрушил на него свою мощь? Учитель ведь был… старым. Уже тогда, когда они пришли в тот недружелюбный край помогать фермерам, он был старым. И может быть, если бы Шона учился прилежнее, если бы был рядом с ним… Салхи ткнулся сухим шершавым носом в ладонь и визгливо тявкнул, привлекая внимание. Шона опустил взгляд. Волк смотрел на него вопросительно, вывалив розовый язык. Ему было жарко. — Пойдем, брат, — вздохнул Шона. — Найдем для тебя корыто и нашу бестию заодно. Они двинулись было к трактиру, но еще с перекрестка заметили странное столпотворение на рынке неподалеку. В безлюдной тишине гомон голосов слышался даже на таком расстоянии, а над ним то и дело взлетал хорошо им знакомый голос. — Да будь она неладна… — пробормотал Шона с раздражением и поспешил туда. Сквозь неплотную толпу любопытных он пробрался как раз к моменту, когда Нисса воскликнула: — Ну хорошо, я возьму за серебряный с четвертиной! — Я тебе ясно сказал, — прогудел стоящий перед ней огромный чернобородый орк. — Вали отсюда. — Еще чего! Я этот окорок первая приметила! Предмет их спора лежал на тряпице в открытом возке уже проторговавшейся на сегодня орчихи. Сама хозяйка с ленивым интересом наблюдала за перепалкой, опершись о боковину. — Серебро с полтиной, — хмыкнула она. Нисса зашипела от возмущения, но, видно, торг был настолько не в ее пользу, что поспешила распустить кошель и начала считать мелочь. — Ты не уяснила? — спросил орк и толкнул ее лапищей так, что троллиха пошатнулась, а кошель брякнулся в пыль, брызнув монетками. — Так, — счел, что пора вмешаться Шона, и шагнул вперед. — Что здесь происходит? На него обернулись. Ответил чернобородый. — Да ниче, друже, — ухмыльнулся он. — Песчанка тут поторговаться решила и удумала Этгины окорока ругать. В толпе фыркнули с двусмысленной фразы. Этга благосклонно улыбнулась, ничуть не обидевшись. Нисса, бормоча под нос гоблинские ругательства, присела собирать деньги. Чернобородый кивнул, наслаждаясь всеобщим вниманием. — Сказала бы спасибо, что ее вообще сюда пустили. Я скорее двойную цену дам, чем позволю всяким пустынным отбросам наших свиней жрать. Он подался было вперед, чтобы пнуть для убедительности то ли кошель, то ли саму троллиху. Но Шона остановил его, уперев ладонь в широкую грудь. — Она со мной. — Вот как? — брови у чернобородого поползли вверх, он отстранился, грубо отпихнув руку Шоны, и сплюнул в землю. — Так учи манерам свою подстилку. Тролль, продававший фрукты с соседней телеги, неодобрительно цыкнул, в толпе зашептались. Шона почувствовал, как внутри него начинает клокотать. Он знал, что серебряника в его кошеле не набиралось даже одного целого, не то что с четвертью, а тем паче с полтиной. Глупой троллихе надо было пойти в трактир и сделать, как сказано, а не искать неприятностей на свой тощий зад. Но и этот бугай, почему-то почувствовавший себя в Колючем Холме хозяином, перегибал палку. Вопреки обыкновению захотелось начистить кому-то рожу. Он скосил глаза, ища рядом Салхи, но мохнатый мерзавец лакал воду из поилки за спинами зевак. Тогда Шона вновь оценивающе посмотрел на орка. Рожа у того была паскудная, вся кривая от бугристых шрамов, даже борода не спасала. Оружия на нем тоже висело много, а вот знаков различий — нет. Наемник, солдат удачи. Не стоило к нему лезть. Уж точно не охотнику из Степей, недоученному шаману. — Она не подстилка, — очень внятно сказал Шона. И надо же было именно в этот момент пустому с утра желудку издать длинный печальный звук. Собравшиеся было грозные морщины на лице бородача разгладились, он с издевкой подбоченился и глянул сверху вниз. — Так тебе на жратву не хватает, друже? Не вопрос. Забирай окорок. А песчанка твоя отработает. Я ее… накормлю. В этот раз никто не засмеялся скабрезной шутке. Стало тихо, даже шуршание и звяканье за спиной на миг прервалось. В сухом воздухе уже явственно запахло дракой. И Шона не стал никого разочаровывать. Он даже ругаться не стал, а просто двинул по паскудной роже. Бородач не увернулся. Мелькнуло секундное замешательство в глазах, но тут же он зарычал и размахнулся в ответ. От удара в челюсть Шона пригнулся, но в следующий миг другой кулак врезался ему в живот так, что искры из глаз посыпались. Кто-то вскрикнул. Шона пытался вдохнуть. Рядом раздался рык Салхи. Бородач ругнулся, выхватил нож с перевязи. На его руке тут же повисли. Заорали со смотровой стражники, доброхоты принялись разнимать, кому-то в сутолоке съездили по уху, кому-то — в ребра… Началась свалка. Шону выставила за ворота стража. Огрызающегося Салхи доволокли при помощи двух ухватов на длинных древках. — Чтоб новой луны вас тут не видели! — рявкнул напоследок начальник гарнизона, и его рубаки угрожающе выставили топоры. Волк щелкнул на них зубами, но с места не сдвинулся, изогнулся и остервенело принялся выгрызать что-то из косматой шерсти. Потом обернулся на хозяина и неодобрительно тявкнул: поправь седло. Шона вздохнул, потирая намятые бока, и попытался заглянуть за спины стражникам, но там ничего особенного не происходило. Гарнизонные разбредались по постам, остальные — кто домой, кто выпить. Ниссы нигде не было видно. — Ладно… — пробормотал Шона. — Сама найдется… Колючий Холм — это, в конце концов, не Кабестан, и уроды вроде того бородатого тут скорее редкость. Так рассудил Шона, стаскивая с Салхи седло — что волка мучить? Солнце уже подбиралось к зениту, становилось жарко. Взвалив сбрую себе на плечо, Шона поплелся в поисках тени к ближайшим скалам. Но раньше, чем они с Салхи дошли, из-за кучки кактусов, как бес из коробочки, выскочила Нисса. — Ну, наконец-то! — воскликнула она. — Я уж боялась, ты так и будешь перед воротами торчать. Сначала боялась, из других ворот выкинут. Потом слышу — главный орет. Ну и жду, жду… Шона не ответил. Нисса пристроилась рядом, потрепав по загривку Салхи. Покопалась у себя под накидкой и немного смущенно протянула кошель. — Я много успела собрать. Может, не все, но много. Шона молча кивнул. Брать не стал — руки заняты. Нисса помяла кошель, опустила, вздохнула. — Ну, это… Спасибо. Драться, конечно, зря полез. Но спасибо, что заступился… Шона опять не ответил, и она умолкла. Они дошли до большой скалы чуть в стороне от тракта. Сквозь ее склон пробился на редкость упрямый и такой же кривой баобаб, именно благодаря своему уродству дававший широкую тень даже в самый полдень. Шона бросил под скалу седло, чтобы не раскалилось, забрал все-таки свой кошель и привалился спиной к камню. Салхи улегся немного поодаль, снова вывалив язык, а Нисса устроилась, скрестив ноги, под волчьим боком. Шона раз скользнул по ней взглядом и больше не смотрел. Уставился на нависающую громадную крону на фоне выжженного солнечным светом неба. Помятые ребра ныли. Всплыла усталая мысль: он ведь очень давно не дрался. Вот так, не за свою жизнь или чужое добро, а чтобы чисто кулаки почесать. В последний раз, наверное, еще мальчишкой — с Хоско, до того, как ушел со стариком. И главное — было бы из-за чего. Поогрызались бы с тем уродом да разошлись. Не тронул бы бородач ни его, ни его троллиху. — Шо-она! — напомнила она о себе и состроила обиженную рожицу. — Ну ты что, злишься на меня, что ли? Шона не злился. Он спустил пар и теперь чувствовал себя совсем пустым, уставшим и голодным. Он разлепил губы, чтобы ответить что-нибудь уклончивое, но так и застыл с раскрытым ртом. Нисса кокетливо приподняла накидку, обнажая верхний край лежащей у нее в ногах сумки. А из той выглядывал золотистый бок копченого свиного окорока. — Ты откуда его?.. — промямлил Шона. — Ты когда?.. — А пока все дрались, — беспечно заулыбалась Нисса. Шона досадливо закрыл рот. — Украла, то есть. — Ой, — она поморщилась. — Давай скажем, что взяла в качестве компенсации за моральный вред. Я его честно купить хотела, они сами начали. Мясничихе этой все равно пришлось бы его обратно везти — последний, никому нужен не был. Шона смотрел на бойко отстаивающую свое право на окорок троллиху задумчиво. В душе его ворочались неоднозначные чувства. Но, в конце концов, не нести же обратно. — Короче, ты есть хочешь? Режь! Она выдернула копченую ногу из сумки, и следом выпрыгнули и раскатились яркие фрукты с островов Эха. Нисса замерла. Показалось даже, что слегка покраснела. Шона тяжело вздохнул. Но что ж. По крайней мере, им не придется идти голодными.