Заново

      Кирс оплошала.       Точнее, оплошала не вовремя — как раз когда терпение Инеса закончилось не без помощи прочих совпадений: месяц подходил к концу, отчёты не сходились, двое Гончих попали к Глисаде, Верхний мир оттягивал с разрешением возвращения, третьи сутки без сна. Кирс, решившая проявить доброту и свою неизбежную справедливость на раздаче пайков, но вместо этого получившая под дых, стала последней каплей. Разъярённый Инес, время от времени повышающий голос и нависающий над ошарашенной девушкой — то ещё зрелище. Кирс почему-то хорошо помнит, как один из Гончих выронил из рук паёк, как некоторые горожане старались скрыться, но большая часть лишь с замиранием наблюдала за разворачивающейся сценой.       Кирс лишь и могла, что хлопать глазами — взбешённый Инес пугал и совершенно точно был непредсказуем. Пока не явился в равной степени удивлённый и недовольный происходящим Бранденбург, поставил на место Инеса, распугал одним присутствием людей по своим обязанностям и отчитал их обоих, приказав идти за ним в штаб. Командир тут же развернулся, закурил и, кажется, полетел вперёд.       Кирс вздыхает и наконец приходит в себя. Инес рядом идёт с едва опущенной головой, и Кирс прикусывает язык, хмурясь. И стоил лишний грамм соли какому-то мужчине всего этого? Всё-таки, ей необходимо давно привыкнуть к — уже не новому — порядку и правилам. Кирс сближается с Инесом и осторожно касается его руки своей. Он вздрагивает, поднимает глаза на неё, и она в ответ едва улыбается. Инес виновато смотрит на неё, она вновь касается его руки, и он едва дёргает уголком губ в ответ. Кирс кивает головой и отходит чуть в сторону, возвращая обоим личное пространство. Инес снова смотрит на неё — с благодарностью — и поднимает голову. Кирс едва выдыхает, время от времени переставая дышать, чтобы не шуметь лишний раз.       Кирс слышит протяжное «хоо», врезается в спину остановившегося Бранденбурга и в растерянности оглядывает улицу, кладя правую руку на рукоять меча, когда Инес также выходит чуть вперёд и хмурится.       — Милая леди, — её левую руку неожиданно мягко подхватывают — когда он только успел разделить командира и его зама, вытаскивая и её на одну с ними линию? — Кирс вздрагивает. — Не стоит так бояться, я не в силах причинить вред столь прекрасному рыцарю.       Неизвестный целует её руку и улыбается, внимательно наблюдая за реакцией Кирс. Тистелле не по себе — она не понимает, как ей нужно себя вести, и снова бегает глазами, пока незнакомец представляется Эльткридом Валентином. Смущённо-испуганный взгляд наталкивается на суровость Инеса и хмурость Бранденбурга. Ситуация начинает казаться чем-то нереальным.       — Никого не забыл? Руку её отпусти — не больно она рада твоим лобзаниям.       Эльткрид не теряется, но отпускает руку и с той же улыбкой поворачивается к Бранденбургу и Инесу.       — Ах, и вы здесь, — самым искренним тоном говорит Эльткрид. — Простите, как только я вижу столь же прекрасную особу, сколь и я, сразу теряю контроль над собой.       Бранденбург фыркает, Кирс делает шаг назад.       Эльткрид высокий. Едва ли ниже командира и Инеса. Он улыбается и смотрит вроде доброжелательно, но Кирс почему-то сейчас хочет предпочесть колющий взгляд Бранденбурга.       — Что ты здесь забыл? Не боишься вот так просто появляться в этом городе? — Заксен спокоен. Он достаёт сигарету и закуривает, смотрит на этого странного человека расслабленно. Инес молчит, но руку с меча не убирает.       — Ты ведь знаешь, что я не бываю безоружным.       — Это не ответ на мой вопрос.       Эльткрид картинно вздыхает, отряхивает невидимую пыль с костюма и качает головой.       — Время идёт, а ты всё не меняешься. Всё тебе нужна причина для каждого действия. Мм, просто до меня дошёл слушок, — Бранденбург хмыкает на эти слова, — что в твоём городе появилась прекрасная леди-рыцарь. Так почему бы мне не пожелать познакомиться с прелестной дамой? — Эльткрид стреляет глазами в девушку.       Кирс глупо хлопает глазами, хмурится и ещё отступает назад, почти прячась за спиной Бранденбурга. От этого человека веет чем-то странным, и это странное ей не нравится до ужаса, и несмотря на свою речь, а может и благодаря этой высокопарности, он пугает её. Командир спокоен, значит опасности нет, но Инес всё ещё напряжён. Ей хочется достать меч, почувствовать в руке знакомую тяжесть силы и уверенности, но нельзя — она не имеет понятия, кто этот человек, а ставить командира в неловкое положение хотелось меньше всего.       Эльткрид едва прищуривается, хмыкает и поднимает весёлый взгляд на Бранденбурга.       — Познакомился? Можешь идти.       Эльткрид цыкает и отрицательно машет головой.       — Я ведь не узнал имя робкой птички.       Кирс передёргивает. Какие ещё робкие птички. Бранденбург делает последнюю затяжку, бросает сигарету и тушит каблуком. Слишком грубо тушит каблуком.       — Тирс Кистелла, — выдаёт она и сама же замирает, отчаянно чувствуя жар на щеках. Что за глупость? — То есть…       Эльткрид испускает смешок.       — Кирс Тистелла. Я знаю. Приятно познакомиться, — он всё с той же улыбкой кланяется ей. — Что ж, думаю, теперь мне здесь действительно нечего делать. До встречи, милая мышка. Надеюсь, в следующий раз ты будешь произносить моё имя, — он подмигивает, скоро прощается с Инесом и Бранденбургом и уходит, помахивая рукой. Всё закончилось?       — Может ты перестанешь мять мою форму?       Кирс вздрагивает, словно только просыпается, и смотрит на свою руку, которая действительно сжимает ткань пиджака Бранденбурга. Тистелла ойкает, выпускает из рук пиджак, делает пару неловких движений, чтобы разгладить ткань, и следует за вновь продолжившем путь Бранденбургом, краем глаза улавливая удивление Инеса.       — А зачем ему моё имя, если он его знает? И откуда он его знает? — Бранденбург фыркает и молчит, Инес пожимает плечами.       Кирс всё же вздыхает. Странный человек. Не хотела бы она иметь дело с таким.       Напряжение витает в комнате и животе Кирс. Некстати она вспоминает слова отца о том, что лучшее молчание — молчание во время исполнения прекрасной мелодии. На прекрасную мелодию здесь не указывает ничего. Через приоткрытое окно едва долетают чьи-то громкие возгласы и топот. Инес стоит рядом, и от него уже веет уверенностью и привычным непоколебимым спокойствием, только Кирс отчего-то снова становится нехорошо. Она оплошала и подставила друга.       — Я жду объяснений, Инес. — Бранденбург, сложив руки, как обычно хмуро смотрит на них. Кирс кусает язык.       — Прошу прощения. Я погорячился и устроил неподобающую сцену в не менее неподобающем месте. Это полностью моя вина, — он слегка склоняется вперёд, и голос его не дрожит. Бранденбург какое-то время смотрит на него, затем кивает.       — Можешь идти. В пять часов на моём столе должна лежать объяснительная. — Инес бросает растерянный взгляд на Кирс, но отдаёт честь и уходит. В конце концов уже пару месяцев здесь она всё ещё жива и вполне здорова. — И какая же твоя версия?       — Я нарушила правило и разозлила сэра Инеса, за что он сделал заслуженный выговор. Считаю, что основная вина лежит на мне, — хмуро чеканит Кирс. Бранденбург хмыкает.       — Основная вина действительно на тебе. Догадываешься о чём я говорю? — Кирс сглатывает, сжимает кулаки, но сильнее выпрямляется.       — Я решила выдать дополнительную порцию мужчине, который…       — Хватит. Твои игры в добродетель заходят слишком далеко, — Бранденбург поднимается, кладя руки на стол и подаваясь вперёд. Кирс кажется, что ещё немного и он перейдёт на крик, но его речь — наполненная колючими словами — тиха. — Если ты думаешь, что я не знаю обо всех твоих выходках, то глубоко ошибаешься. Сколько ещё раз тебе нужно напоминать, что это место — не рай и не гостиница. Это тюрьма. Тюрьма. И ты — Кирс Тистелла — не бравая полицейская, которая защищает граждан, а Гончая. Ты знаешь кто такие Гончие?       — Гончие — это бывшие полицейские, которых…       — Нет, глупая девчонка, — Бранденбург обходит стол и опирается поясницей на самый край. — Гончие — тюремные надзиратели.       Бранденбург замолкает, Кирс сжимает и разжимает кулаки, упираясь взглядом в пол. Воздух становится тяжёлым, в голове — воспоминания о людях, которые пытались напасть на Гончих, которые нападали и на неё.       — Будь добра, повтори.       — Гончие — это тюремные надзиратели, — бормочет Кирс.       — Громче, — строго одёргивает Бранденбург. — И голову подними, когда с командиром разговариваешь.       — Гончие — это тюремные надзиратели, — чеканит Кирс, вскидывая голову.       — Тебе нужно объяснять, кто находится в тюрьме или сама поймёшь?       — В тюрьме находятся преступники… Но ведь они совершали совершенно разные преступления! Кто-то попал сюда просто из-за любви! — Заксен хмыкает, а затем громко смеётся, запрокинув голову. Кирс застывает, не в силах сделать ничего, и лишь смотрит и невольно вслушивается в его смех. Ей вдруг не страшно: теперь она не сделает хуже Инесу — разве что только себе. Заксен рукой встряхивает волосы и довольно скалится.       — «Просто из-за любви»? То есть для тебя любовь уже «просто», а не ужасное преступление?       — Я не это имела в виду. Но чувства не так ужасно, как ограбление или убийство.       — Так почему ты говоришь это мне? — Заксен склоняет голову набок и внимательно смотрит на Кирс. Всё такая же наивная и глупая девчонка. — Говори это своему обожаемому справедливому правительству.       — Правительство ничего не сдела… — начинает и тут же замолкает Кирс, закрывая рот рукой. Заксен удивлённо смотрит на неё и едва заметно подаётся вперёд.       — Продолжай, продолжай. Мы здесь одни, — он обводит рукой пространство комнаты. Кирс неуверенно топчется на месте. Бранденбург хмурится. — Нужно ли говорить, что…       — Нет! Я-я продолжу, — она выдыхает и встряхивает головой. — Правительство ведь не желает иметь никаких дел с Нижним миром. Они забывают о тех, кто попадает сюда. Это… это выгребная яма, — неуверенно говорит Кирс и встречается взглядом со столь же удивлённым её словами Заксеном. — То есть, это, конечно, не то, что я хотела сказать.       — Неважно. Продолжай.       — Если бы они хотели что-то изменить, то изменили бы с самого начала. А я просто хочу служить закону, в который верю.       — И всё же ты не изменилась, — Заксен потирает переносицу. Кирс кажется, что она наговорила много лишнего. Она ведь даже не формулировала никогда свои мысли так чётко. Смутно зная, но не давая себе понять, что система не идеальна. — Можешь идти. Объяснительная на столе в пять.       Кирс отдаёт честь, разворачивается и направляется к двери.       — Ты ведь помнишь, что закон здесь — я?       Кирс замирает на секунду, но тут же вылетает за дверь, стремительно мчась к своей комнате. У Бранденбурга привычка говорить, когда она открывает дверь его кабинета?

***

      Инес сидит напротив, уже не так опасливо, но всё ещё трепетно сжимая в руках сервизную чашку. Кирс глупо помешивает ложкой чай, время от времени вздыхая. Оба отчёта уже лежат на столе командира, только вот ей отчего-то неспокойно, будто она не может вспомнить что-то важное.       — Кирс, Кирс, ты в порядке?       Тистелла вздрагивает, роняет ложку на стол и спохватывается убрать её по правилам. Инес всегда прав — значит, с ней действительно что-то не в порядке. Ещё и та пламенная речь перед Бранденбургом. Видимо, Кирс меняется в лице, потому что Инес тут же начинает её, как она привыкла говорить в шутку, «консультировать». Не то что бы он отличался особым пониманием людей, но чаще всего его слова были верными и точными.       — Что он сделал на этот раз? — Кирс мотает головой, но Инес лишь задумчиво приставляет руку к подбородку. — Не знаю как раньше, но здесь все твои проблемы носят одно имя.       — И не только мои проблемы, — фыркает Кирс, Инес понимающе кивает. Здравый смысл когда-то подсказывал, что узнавать Бранденбурга — плохая привычка, едва ли лучше курения, но Кирс не может жить без правды, а правда — без понимания.       — Прости, что накричал на тебя сегодня. Я… был не в себе, думаю. — Кирс треплет Инеса по опустившейся голове.       — Всё хорошо. Мне не стоило снова быть такой… опрометчивой. Так что мы оба виновны в равной степени. — Она опирается подбородком на сложенные руки. — Знаешь, с тобой так легко и приятно общаться. Я бы хотела встретить тебя в Верхнем мире, чтобы стать друзьями.       Инес замирает от неожиданных слов и вновь задумывается.       — Не похоже, что ты говоришь неправду. — Кирс тихо смеётся. — Знаешь, — неуверенно говорит он, — я мог бы взять тебя с собой наверх в качестве напарника.       Кирс напрягается. В голове мелькают картины — семья, дом, любимая работа, приятные коллеги, солнечный свет… Это всё кажется таким далёким, но сейчас — стоит протянуть руку — вполне реальная возможность. Только…       — Только нужно разрешение от Заксена. — Кирс поникает, с грустью смотря на серый пейзаж за окном. Кто-то уже идёт на ночное дежурство.       — Он меня не отпустит.       Инес почему-то кивает.       Только вот живот Кирс крутит — ей хочется поскорее заснуть или снова пересечься с каким-нибудь преступником, лишь бы даже самая корка сознания не подбрасывала дурные и глупые мысли. Подпрыгивает на стуле, собирает чашки, спотыкается, едва удерживает на подносе чашки и чайник и под удивлённым взглядом Инеса скрывается на кухне.       Она и сама отчего-то держится за него.