***
Каспар редко обращал внимание на свою семью. Ему всегда было некогда. Он всегда хотел от них отделиться. Сколько себя помнил, он был волнорезом, далеким от берега. Он дрейфовал в этой соленой бурлящей воде, тонул, но неизменно поднимался наверх, возвышаясь над прочими. То, что волнорезов в мире немало, он понял, столкнувшись взглядом с своим отцом. Он был им. А еще он был заземлением Нины. Ее якорем. Он рассекал подводные пучины, она — парила над землей, водой, над самим небом, где-то там, куда сейчас стремилась Мария. У Каспара светлые глаза, яркие, контрастирующие с темными волосами и бледной кожей. Он похож на призрака, похож на мать и отца, и похож на Марию с дядями. Похож на Каина. И чем больше подобных черт он замечал, тем противнее ему становилось. Он не станет как они. Он будет править жесткой рукой только ради защиты, только ради порядка. Он не будет оторван от земли, не будет парить в небе. Не будет. Каспару дарят Башню, и все его слова выветриваются из головы, упархивают птицами в ночное небо. Многогранник сияет в темноте, отбрасывает свет звезд и луны на землю, давай касаться чуда не только тем, кто там — наверху. Каспар в восторге, и мать, его жесткая Нина, гордо улыбается, едва заметно поглаживая его по голове.***
Никто не говорит, что это его дар. Он сам выбирает себе подарок на день рождение. Стаматины спрашивали его потом, что он видел внутри. И Каспар терялся в словах, захлебываясь, давясь ими. Потому что нельзя не рассказать, потому чудо — оно для всех. Потому что если он может, а они нет, то их надо тянуть вверх к звездам. Но лица братьев были полны печали. Они не верили, подумал Каин, и отказался от мысли разделять между всеми свои знания. Только для достойных, для тех, кто не пойдет на корм, кто будет стараться понять, кто будет пытаться достигнуть, а не опускать руки раньше срока. Каины, возможно, были правы, высокомерно задирая носы перед челядью. Ведь они не способны понять, даже если будут бороться. Каспар стоит на вершине Башни, наблюдая за похоронной процессией. Он знает, что в изящном черном гробу нет тела, и что величественный монумент — лишь дань прекрасной огненной Нине. Но сердце его кровоточит и Башня, ее последний подарок, ее осколок грез впивается Каспару под ребра, проходит до самого сердца и остается там. Под надежной охраной и защитой. Я сберегу — шепчет он, роняя слезы вниз. Их разметет ветром еще до того, как они успеют долететь до земли.***
Ноткин — челядь. Он понимает суть чуда, он видит в этом смысл и закрепляет за собой право бороться. Но все же, он — челядь. Неверующая, глупая, дикорастущая, как степная трава. И зачем ты растешь, думает Каспар, в первый раз сталкиваясь с другом в перепалке. И зачем, думает, ругаясь во второй. Зачем, спрашивает, почти кричит, когда толкает его в плечи. Зачем, смотрит, пока Ноткин корчится от боли, обхватив ногу двумя руками где-то там, далеко внизу. Башня молчит, и Каин решает молчать в ответ. Он не спустится вниз. Волнорез больше не уйдет под воду. Он не будет заземлением, не будет якорем, как отец. Он не будет как Нина парить в небесах, несмотря на то, что ноги его не касаются земли, и он целые дни, а кажется, что и жизни проводит в Многограннике. Пусть все делают Виктор и Мария. Пусть делают Каины, он отрекается от этого проклятого имени. От проклятого титула. Он ничем не помог ни ему, ни его матери. И не поможет.***
У взрослого Каспара были жуткие, блестящие безумием глаза. Виктория смотрела в них, как в зеркало. Но оно не отражало ее сути, лишь глубинную тьму. Тьму, что носят в себе только хранители чудес. Лишь однажды она столкнулась с чем-то похожим у Марии. Когда осколки Башни распороли небеса и грянул гром, и молния ударила в землю, и ветер поднял ее волосы вверх. Она была похожа на хозяйку. Она ею и была. Лишь один краткий миг. А после сгинула, как и ее мать. Ушла в землю, никем не принятая, никем не понятная. Остался только он, Каспар. Уже не волнорез, и никогда-не-якорь. А истинное чудо во плоти, самый большой кусок Многогранника, отколовшийся еще при его создании. Тот, что засел под ребрами, впившись в сердце, когда братья Стаматины спросили, что он видел. Виктория нежно смахивает темные пряди с высоко лба, всматриваясь в искры глаз. Он смотрит в ответ, цепляясь безучастным взглядом за медные волосы, за веснушки и мягкость лица. Почему он выбрал ее? Тогда, много лет назад, когда она предложила этот смехотворный союз хозяйки и чуда? Его ведь не посадишь на цепочку, многие пытались. Она смотрит на него, считывая все по взгляду, вздоху, наклону головы. Понимает. Верит. — Я твой якорь. Я твой волнорез. А ты можешь парить. Пари. Пари над землей и водой, пари над самим небом. Пари, как парила Нина Каина. Пари, Каин. И ему становится так легко, и тело на миг и вправду начинает парить, уносясь все выше, преодолевая все преграды. Вот поэтому он и выбрал ее. Поэтому и дал ей имя Каиной. Потому что только Каин может вселить чудо в безжизненное тело.