Нить

[9 лет, 6 месяцев] – Ты постарела. – Мой вид теперь вызывает уважение. А ты как была прыщавой, так и осталась. – Засранка. – От засранки слышу. Стены лифта обиты велюром. Кому пришла в голову эта идея? – Ты же знаешь, что он не при смерти? Не понимаю, чего ты приперлась. – Он хочет в последний раз повидать свою любимую дочь. Умирающие так сентиментальны! Бравада на секунду покидает ее, и вот тогда ты чувствуешь первый отголосок страха. Он позвонил неделю назад, сказал, что умирает. Ты спросила, не репетирует ли он для любительской постановки трагедии. Он ответил, что нет, не репетирует. Ты сообщила, что совсем недавно рассталась со своей девушкой и поэтому сравнительно свободна. Он рассмеялся и сказал: «До скорого». Ирина выросла, но ее волосы все так же отливают медью, и она все такая же засранка. Ты рада снова увидеться с ней. Она первой выходит из лифта. Хорошие туфли, констатируешь ты. Она не обращает на тебя внимания, пока не останавливается перед одной из палат. Набравшись храбрости, открывает дверь. Беспокойство тяжестью лежит в твоем желудке. В палате душно, слишком тепло и пахнет смертью. Он спит, выглядя просто отвратительно. Ты понимаешь, почему Ирина замешкалась, прежде чем войти. Когда ты поворачиваешься к ней, она уже смотрит на тебя. Если честно, она совсем не изменилась с тех пор, как вы виделись в последний раз. – Слушай, мне надо сделать… кое-что, – нетерпеливо говорит она. – Он наверняка еще несколько часов не проснется. Можно оставить тебя здесь одну? – И после кивка уточняет: – Ты же не собираешься?.. – Я оставила удавку в машине, честное пионерское. Закатив глаза, она молча делает шаг в сторону койки, но, будто вспомнив, что ты тоже в палате, торопливо уходит. Дверь тихо закрывается, и ты смотришь на него. Он был прав: смерть близка. Выжав из его медицинской карты все, что удалось расшифровать, несмотря на почерк, ты понимаешь, что прогноз неутешительный. Сняв пальто, ты откладываешь его в сторону вместе с сумкой. Возле кровати стул, на который ты устало садишься. Грудь спящего равномерно поднимается и опускается. Может, надо было захватить с собой журнал: ожидание смерти – такое скучное занятие. Ты думаешь, не построить ли пирамидку из разных предметов на его груди, чтобы хоть как-то убить время. Думаешь, кто же останется у тебя на этом свете, когда его не станет. Ты не видела его девять с лишним лет. Да, вы пару раз говорили по телефону, и ты получила несколько открыток, но лицом к лицу вы сталкивались в последний раз той ночью, когда Каролин его едва не застрелила. Тем не менее, было приятно знать, что он где-то рядом. Проснувшись, он смотрит на тебя. – Ты постарела. – Твоя маленькая засранка сказала мне то же самое, – фыркаешь ты. – Она и вправду засранка. – Ты и сам не лучше, – отвечаешь ты совсем не язвительно. – Согласен. Твое горло как-то странно сжимается. К этому виду смерти ты не привыкла. Резко поднявшись и снова взяв в руки медицинскую карту, ты сообщаешь: – Тебе недолго осталось. – Я предупреждал. – Будет больно, ты в курсе? – Знаю, – смеется он, но не так громко, как раньше, много лет назад. С горлом опять что-то не так. Ты думала, что уже испытала все возможные отвратительные эмоции, но жизнь любит подкидывать сюрпризы. – Сядь рядом. – Какая-то давно забытая часть тебя хочет воспротивиться этому, но ты делаешь так, как он просит. – Ты больше не работаешь? – осторожно спрашивает он. – Нет. Улыбнувшись, он замечает кольцо. – Ты жената? На Еве? Горло снова сжимается. – Да, была… и все еще… не знаю. Ева, она не… уже давно. Ты обычно не распространяешься на этот счет. Джесс ты сказала, что она умерла, – это лучше правды, лучше признания, что тебя оказалось недостаточно для ее беспокойной натуры. Он накрывает твои пальцы холодной влажной ладонью – первый за несколько месяцев, кто прикоснулся к тебе, – и ты стараешься не отдернуть руку. – Она одумается. – Она просто сволочь, – фыркаешь ты. – Да-да, я в курсе. Но не теряй надежды. Она одумается. С минуту ты молчишь, а потом: – Зачем ты меня позвал? Он улыбается. Его зубы пожелтели с тех пор, как вы виделись в последний раз. – Я просто хотел убедиться, что у тебя все в порядке. – Конечно. У меня всегда все в порядке. Он пристально смотрит на тебя. – Об Ирине я не беспокоюсь, она человек практичный. А ты… иногда плохие новости скверно на тебя влияют. Как невежливо. – Слишком самоуверенно – думать, что твоя смерть станет для меня плохой новостью. – Вилланель, – строго перебивает он, но упрек почему-то не действует на нервы. Приятно, что хоть кто-то на этом свете заботится о тебе настолько, чтобы одернуть. Ты пожимаешь плечами, вроде как извиняясь, и он вроде как принимает твои извинения. – Ну, расскажи, что ты собираешься делать. – Когда именно? – В принципе. Со своей жизнью. Да, хороший вопрос. Сначала ты спасалась от скуки с помощью убийств, потом с помощью Джесс. А теперь… даже не знаешь. – Я могла бы открыть… салон маникюра. – А поподробней? – улыбается он. – Э-э… назвала бы его, например, Villanails? – Ну ты и завернула! Ты смеешься, а потом чувствуешь необъяснимую печаль. – Эй, – его холодная рука снова ложится на твою. – Не грусти из-за меня. Я старый человек, который никогда не был настолько добр к тебе, как должен бы. Все это, – он указывает на больничную койку, – не важно. Ты переживешь. Вот увидишь: это как сквозная рана. Ты киваешь. Он и правда не очень хорошо к тебе относился: часто использовал в своих целях, не заботясь, как результат на тебя повлияет; пособничал всем смертям от твоей руки, нанесшим непоправимый урон. Но тебе никогда не везло любить таких людей, от чувств к которым не было бы больно. – Я могу… – ты замолкаешь, не уверенная в своих словах. – Я могла бы сделать это. Чтобы ты не страдал. Если хочешь. Он смотрит на тебя в упор: – Не надо. – Было бы не впервой. – Знаю. – Я на этом деле собаку съела. Правда, мои умения давно уже не требовались, но убеждена, что это как кататься на велосипеде. Я бы просто… – Вилланель, нет. – Твердо перебивает он. – Будет больно, если ты мне не позволишь. – Я в курсе, – выдыхает он. – Зачем ты вообще меня позвал, если не за этим? Наступает его очередь выглядеть печальным. – Если ты снова захочешь убивать людей – ничего страшного. А если нет – тоже хорошо. Я просто хотел убедиться в том, что с тобой все будет в порядке. Кивнув, ты отводишь глаза. – Я собираюсь построить дом. – Слова вылетают незапланированно. Он тепло улыбается, выглядя на редкость искренне: – Правда? – Да. – Все началось как простое развлечение – ты чертила план за планом, подбирала мебель… Но теперь, высказав мысль вслух, ты знаешь, что обязательно его построишь. На просьбу описать дом ты пускаешься в разъяснения, и Константин потихоньку засыпает. Ты молча сидишь рядом. Смерть для тебя еще никогда не была такой – медленной и статичной. Если подумать, такой она тебе даже нравится. Ты все еще можешь сделать это. На стуле рядом со шкафом аккуратной стопкой лежит пара подушек. Было бы нетрудно: его рука на твоей казалась совсем слабой. Но ты не станешь. Наверное, ты никогда больше никого не убьешь. Какая странная мысль – раньше она тебе в голову не приходила. Ни после того, как ты расправилась с матерью; ни после того, как убила Риан. Ни даже тогда, когда отправила Еве последнее «сообщение». Значит, это всерьез? На самом деле? Вот как работает людское сознание? Это именно те вопросы, с ответами на которые она тебе обычно помогала. Ты достаешь мобильник. За последние семь лет ты сменила бесконечное множество одноразовых телефонов, но на каждом был сохранен один и тот же номер. Ты вспоминаешь месяцы, прошедшие между Римом и Глазго, столько лет назад, еще до всего этого… Ее голос был всегда на расстоянии пары кнопок, и твой палец так часто замирал над ними… Ты могла бы, сейчас. Как и все это время. Ты убираешь телефон. «Она одумается», – заверил Константин. Возможно, это самые добрые слова, которые он тебе когда-либо говорил. Ясное дело, тянул до последнего часа. Он все еще спит. Ты сжимаешь его пальцы. «Сквозная рана». Может быть. Но это не значит, что не будет больно. Ты позволяешь себе ненадолго увязнуть в грусти, а затем смахиваешь слезы. Надеваешь пальто и, взяв сумку, собираешься с силами, чтобы жить дальше. Это всего лишь сквозная рана. У тебя все хорошо. Ты медленно выдыхаешь: – Прощай. Бросив на него последний взгляд, ты закрываешь за собой дверь и уходишь. __________ От автора: Мизинец не сломан, но я так горько сетовала на судьбу, что меня вывели поужинать в ресторан. Чем не повод ломать кости чаще?