На звук флейты

      Боль расползалась по боку тягучим, острым жаром, и Момо ещё крепче прижал к ране пропитавшуюся уже кровью ткань. Вот чёрт, его так особо и искать не надо будет, наверняка оставил за собой кровавую тропу.       Под курткой раздалось шебуршание, в плечо впились острые коготки, и Момо вяло улыбнулся едва заметной в полутёмках высунувшейся сизой лисьей мордашке:       — Прости, Тамаки, но ещё немножко. Скоро выберемся.       Плечо пропитало теплом, в маленькие ранки от когтей словно полилась сама жизнь — а в целом, так оно и было. Тамаки хоть был и совсем маленьким кицуне, но духовной силой делиться умел, и Момо стало страшно — перестарается же!       Вот чёрт, не только самого себя подвёл, да и жизнь мелкого сейчас сгубит, вот же! Знал же, что лезть во владения Цукумо чревато, у этого хитрого засранца в охране не только люди ходят, но и те ещё сильные ёкаи, куда же Момо со своей мелкотой, которая пусть и выручала его, но во всяких простых делах. Но нет, поддался любопытству и азарту, а до хранилища толком так и не добрался, ещё посреди особняка его успели пырнуть то ли ножом, то ли коротким мечом в бок. Наверняка ёкай какой, раз рана, несмотря на выглотанный настой и всю его живучесть и энергию Тамаки, даже и не думает затягиваться. Удивительно, что он вообще смог сбежать оттуда. Хотя Момо сам смутно помнил, как добрался до зачарованного леса в изножье гор недалеко от селения, которым вечно пугают детишек. Пугают и пугают, но, говорят, есть там ручей с целебной водой, что излечит любые раны, но берегут его такие жуткие монстры, что живым ты к ручью ни за что не доберёшься.       Да уж, здешние монстры явно не спешили на запах свежей крови — Момо успел пробраться в самую тёмную глубину, где и неба из-за крон деревьев нельзя было разглядеть. Тихо тут было, жутко — словно замерло всё, ожидая его конца.       — Вот чёрт, — обессилено простонал Момо, опускаясь на кучку листвы и прижимаясь спиной к шершавому стволу. Так он тут и сгинет, наверное. Не такая уж дерьмовая смерть, ему предвещали и похуже. Тамаки только жалко — одыбает ли? Похоже, потратил на него много энергии, вон как затих и подрагивает.       — Прости, малыш, — Момо отчаянно уткнулся лбом в мягкую шёрстку меж острых лисьих ушей, и Тамаки слабо пискнул.       Боль расползлась по всему телу, гудела в висках, плыла маревом перед глазами, поэтому чужое присутствие Момо ощутил только тогда, когда над ним нависла тёмная тень. Она казалась большой и суровой, и он попытался получше закрыть Тамаки курткой. Может, монстр лисёнка и не заметит?       — Слушай, не ешь, а? Я невкусный, — только и успел выдохнуть он, а потом провалился в темноту.       Пахло ягодами и нагретой солнцем травой. Хороший родной запах — в детстве Момо любил прятаться в сарае, где хранили сено, и потом мама его вечно ругала за помятый вид и травинки в волосах. Эх, если это рай, то вполне неплохо.       В ладонь знакомо ткнулся маленький мокрый нос, и Момо растеряно сел на лежанке, откидывая сшитое из кусочков ткани покрывало. Бок несильно потянуло, движениям мешали крепкие бинты, и эти ощущения были слишком живыми для тех, кто попал на тот свет.       — Тамаки, мы это… Живы, что ли? — задал глупый вопрос Момо, и лис, сладко зевнув и показав маленькие острые зубки, сел и стукнул хвостом по покрывалу. Наверное, в знак согласия.       Сон всё ещё давил на плечи, уговаривал забраться под неожиданно лёгкое и тёплое покрывало, но Момо решительно потёр кулаками глаза, а потом заметил аккуратно сложенные рядом с лежанкой рубаху и штаны из грубой ткани. Ещё больше огляделся и уже прислушался. За стенами светлой бревенчатой избушки явно кипела жизнь. Вон, как птицы меж собой болтают на своём птичьем, но всё равно им не заглушить говор быстрой бушующей воды. Наверняка тут река, сильная. Горная?       Любопытство всегда придавало сил, и Момо, подмигнув навострившему уши Тамаки, быстро приоделся и подкрался к двери, успев обсмотреть и корзинки с сушёными ягодами и всякие-разные котелки и мешочки. Похоже, хозяин избушки знает целительную силы природы, вон сколько трав и корешков насушил и разложил. Момо осторожно выглянул наружу, скрипнув тяжёлой дверью. Тамаки же ловко забрался по штанине и рубахе ему на плечи и обвил хвостом шею.       — Жарко же от тебя, — хотел уже было заворчать Момо и тут же осёкся, прислушавшись. Музыка — нежная и лёгкая, слышалась совсем рядом. Он знал этот напев — флейта! И, похоже, сделанная вручную, звук был ломким, несовершенным, но каким же красивым, ноги сами вели к нему!       За крепкой дверью ждало яркое солнце и слепящая искрами вода. Момо вгляделся в виднеющуюся далеко за стволами деревьев верхушку соседней горы — похоже, и он сам оказался довольно высоко. Не всякое существо сможет затащить к вершине крепкого парня вроде него, и он, в целом, уже догадался, кто бы это мог быть. Он и так уже заметил неясную фигуру, сидевшую вдалеке на большом камне у самой воды. Солнце резало по глазам, не давало рассмотреть спасителя, но мягкую музыку флейты он слышал лучше всего. Волшебная она, что ли? Ноги сами к ней ведут.       Тамаки на его шее тихо сопел, похоже, и он не знал, что же дальше, Момо же подкрадывался тихо и осторожно. Мало ли, вдруг этот ёкай пугливый, жахнет ему со всей дури, а потом разбираться будет, хотя со спины подходить, наверное, тоже не хорошо. Но теперь хоть разглядеть можно было, и Момо самодовольно ухмыльнулся, разглядывая небольшие серо-бурые крылья. Тенгу! Да и красивый, наверное — вон какие волосы, блестят серебром меж лопаток аж до середины спины.       Под ногой скрипнула ветка, Тамаки взволнованно дёрнул ушами, и Момо замер, во все глаза наблюдая, как тенгу быстро спрятал флейту, соскочил с камня и до того, как развернуться к нему, нацепил на лицо жуткую маску, красную такую, с носом длинным. Вот из-за этого маскарада все и думают, что тенгу так клюв с острыми зубищами под ней прячут! Момо не проведёшь — с клювом-то на флейте не поиграешь, не надо тут.       — Эмм… Привет? Если я напугал сейчас тебя, то прости, правда. И это… ты ведь спас меня с мелким, да?       А в ответ — тишина. Хитрый этот тенгу, ничего не скажешь, сам маску нацепил и его разглядывает, а Момо самому в ответ пялиться неловко, но он с этим справляется. По свободной, расшитой золотой и бирюзовой росписью светлой одежде и не понять сначала — парень или девчонка этот тенгу, но вроде о тенгу женского пола Момо и не слышал, да и виднеющиеся из широких рукавов худощавые ладони всё-таки мужские на вид.       Тамаки, похоже, тоже надоела эта тишина — соскользнул с его плеча одним махом и быстренько подбежал к тенгу, обнюхал и мордочкой потёрся о его ногу. Момо так и застыл с открытым ртом, из-под маски же раздалось озадаченное хмыканье. Ну, раз так, отмолчаться его спаситель решил, придётся его подразнить.       — Ты под маской прячешься потому, что такой жуткий и боишься напугать меня до смерти, или потому, что такой прекрасный, и опасаешься, что я в тебя влюблюсь в одну секунду? — выпалил он, надеясь, что его не сметут пинком с этой горы за такую наглость.       — Нет, потому что я ожидал подобной наглости. А ты даже для человека поразительно и бестолково отчаянный, — насмешливо произнёс тенгу, медленно и со вздохом снимая маску, и Момо впился взглядом в его лицо. Да, отчаянно и бестолково. Кто же знал, что оно и правда… красивое? Так и в ловушку собственных слов можно попасть, и Момо быстро отвёл взгляд на старое дерево позади, но так хочется смотреть и смотреть, любоваться бледной кожей, серо-голубыми пронзительными глазами и снежной прядкой в серебристых волосах. Вот засада, а. Нельзя парню быть таким красивым, путь и тенгу, это ж удар на поражение.       — Что ж, если мой вид так лишил тебя дара речи, маска и правда была лишней, — снова усмехнулся тенгу и подхватил счастливо тявкнувшего Тамаки на руки.       — Ну и вредный же ты, несмотря на свою красивую мордашку, — выдохнул Момо, и тенгу ухмыльнулся:       — Что, влюбился с первого взгляда?       — Да не дождёшься. И вообще, даже не думаю влюбляться в тех, чьё имя не знаю.       — Что ж… Юки. О, а своё можешь не говорить, воришка Момо.       — Как узнал? — выдохнул обескуражено Момо.       — Даже до этой горы доходили слухи о странном человеке, который ворует у других людей присвоенные ими вещи ёкаев и возвращает законным владельцам. Только я не ожидал, что такая знаменитая личность окажется недавним ребёнком по человеческим меркам.       — Вообще-то мне уже двадцать!       — Какая незадача, для меня это звучит так же, как будто бы ты признался, что ты божья коровка.       — Типа я для тебя букашка, да?       — Да, и по шуму и назойливости хуже комара.       Момо на такие слова обиженно засопел. Тамаки же, не обращая внимания на то, как этот Юки его тут изощренно оскорблял, счастливо тыкался мордочкой в его плечо и подставлялся под ладонь.       — Что же ты так, взял и спас букашку? Я должен сейчас поверить, что ты притворяешься вредным, а в душе добрый ко всем созданиям? — ехидно пробормотал он, чувствуя, как рана в боку заныла болью. Вот же… Ему, похоже, ещё валяться надо, а не спорить тут с самодовольным тенгу, который сейчас глядел на него с поразительной серьёзностью.       — Наверное, ты слышал, что людям нет ходу на мою гору. Но я впервые встретил человека, который бы пёкся о ёкае больше, чем о самом себе. Ты ведь думал, что я убью тебя, когда я тебя нашёл? Ты хотел спрятать этого малыша кицуне, хотя сам был на грани сил? Я ценю и уважаю такое.       — Спасибо, — выдохнул Момо, чувствуя, что ещё немного — и он неловко свалится на землю. Юки, оказавшись рядом, подхватил его под руки в один миг. От него тоже пахло сухой травой и сладкими яблоками, и Момо радостно уткнулся носом в его плечо. Тамаки, оказавшись зажатым между ними, недовольно фыркнул.       — Но я тебе не разрешал тут бродить. Ты же едва на ногах стоишь. То, что я подлечил твою рану, ещё не значит, что ты восстановился. Да у тебя жизненная сила и энергия тоже едва теплятся. Ты и правда хуже комара.       Нет, характер у него всё-таки вредный. И Момо ему обязательно об этом скажет, как только сил побольше будет. А пока можно просто, прикрыв глаза, раствориться в тёплом солнечном запахе травы и ягод.