(Не) хочу тебя помнить

Собеседование прошло не очень удачно, хотя бы потому что Саймон не поленился пустить слух о скандальном характере Луи по всему городу. Конечно, это было чуточку правдой, но Томлинсон изо всех сил делал вид, будто его оклеветали, и он крайне этим оскорблен. Луи даже думал пустить слезу и надавить на жалость, но это выглядело бы глупо — истеричек в издательствах тоже недолюбливали, хватало закидонов от писателей. Новый работодатель, владелец крупного издательства своего собственного имени, смотрел на него с явным сомнением, однако послужной список у Луи оказался не таким плохим. На глаза ему так же попались и рекомендации из колледжа, а ещё Томмо ненароком упомянул, что просто обожает участвовать в благотворительных спортивных мероприятиях. Это стало решающим моментом. Луи приняли с испытательным сроком, а большего Томлинсону и не было нужно. Погода была хорошей, зарплату после испытательного срока обещали неплохую, настроение у Луи тоже барахталось на отметке «сойдет». На воздухе ему стало чуть лучше. Всё в его жизни круто поменялось, но доктор Дормер был прав — Луи не виноват. Он такая же жертва трагедии, как и все остальные. Зейн, которого он знал, умер. Память могла вернуться, могла и не вернуться, но Луи не должен был ждать у моря погоды и надеяться, что всё вдруг чудесным образом решится. Может, Зейну вернется память, но любовь... могла остаться лишь воспоминанием. Ему следовало радоваться, что физическая оболочка Зейна в порядке, и человек, которым он теперь стал, чувствует себя хорошо. Мысль казалась уже привычной, почти естественной. Луи не раз говорил себе, как нужно себя вести, но многие вещи возвращались на круги своя, стоило Зейну вновь кольнуть его или пристально посмотреть, нахмурив брови. Наверное, Томлинсону нужна была терапия. Кто-то должен был объяснить ему, что этот Зейн и прежний Зейн не имеют друг к другу практически никакого отношения. Самое обидное, что Луи действительно это понимал. Но не мог прекратить переживать за этого человека. Он считал теперешнего Зейна ленивым, обнаглевшим, самолюбивым и всё равно не мог отвести от него взгляд. Когда Луи вернулся домой, Зейн не очень успешно хозяйничал в кухне. Кажется, он готовил картофельные блины, потому что по всей рабочей поверхности были разбросаны овощи. – Ты что делаешь? – спросил Луи, рассматривая неаккуратные куски. Он бы и корове такое не засыпал в кормушку. – Возьми терку, это будет не прожевать. – Я искал, но не смог найти, – пожаловался Зейн. Луи устало прошел в кухню и демонстративно открыл дверцу навесного шкафчика. Все приспособления для резки и измельчения находились именно там. Найти терку можно было и методом тыка, но Зейн, конечно, и двух лишних шагов не сделает. – Не так всё сложно, правда? – ехидно поинтересовался Луи. Выхватив терку, Зейн только хмыкнул в ответ. Луи следовало догадаться: в том, что Зейн не нашел терку, были и свои плюсы. Когда он принялся натирать морковь, мелкая стружка полетела во все стороны. – Господи, ты же обрежешься! – воскликнул Луи, с ужасом глядя на происходящее. – Положи на место. – Ну, я уже обрезан, – самодовольно заметил Зейн. То, в чем Луи искренне нуждался, называлось «терпение». – Это не новость. Но если хочешь, чтобы как можно больше людей об этом знали, сделай себе футболку с такой надписью, – вырвалось у Луи. Он покачал головой и засунул руки под кран с холодной водой. Вместо мыла он использовал средство для мытья посуды. – Посиди десять минут, я всё сделаю. Зейн послушно сел за стол, кажется, довольный происходящим. В его ореоле самоуверенности, по всей видимости, закралась мысль, что картофельные блины он точно приготовить не сможет. Тем не менее, Малик внимательно наблюдал за Луи — ему даже не нужно было следить за ножом. Он измельчал овощи со скоростью кролика. – Ты хорошо готовишь, – заметил Зейн, с легким одобрением отмечая, как быстро и умело двигаются руки Луи. – Ну... раньше я готовил ужасно, – ответил Томлинсон, махнув ножом. – Ты бы видел мои панкейки. Я имею в виду обычные, из муки. Это был сущий кошмар, проще было прожевать подошву. Но потом я съехал от мамы и мне пришлось готовить, стирать и убирать... Ебучая самостоятельная жизнь, – протянул он и нырнул в холодильник за яйцом. – Я даже пришивать пуговицы теперь умею. Зейн невольно улыбнулся. – Как прошло собеседование? – поинтересовался он. – Ну, я понял, что дело не в Саймоне. Все владельцы издательств — мудаки, – сказал Луи, закатив глаза. – Не то чтобы это стало для меня откровением, я просто думал, это Си у нас такой уникум. Правда, он в долгу не остался, рассказал всем, кто готов был послушать, какой я... мм... ценный сотрудник, – протянул Томлинсон, вспоминая скандал, который он учинил по телефону. По всей видимости, Малик тоже его помнил, потому что взгляд у него стал веселым. – Так что я на испытательном сроке. Должен отредачить бульварный роман какого-то молокососа. Интересно, кто сейчас редактирует новую книгу Стивена Чбоски? Если родственник моего нового начальника, я не удивлюсь. – Не справедливо, – подметил Малик. – Да, – Луи ловко перевернул блинчик и с наслаждением втянул ноздрями запах. Он успел немного проголодаться по пути. – Но, знаешь, все когда-то были молокососами. Даже Толкин. Другой вопрос, что не все становятся Толкинами. На лице Зейна отразилось понимание. В конце-концов, сейчас именно он стоял на перепутье, ему предстояло решить, что делать со своей жизнью. Зейн мог пойти по проторенной дорожке, мог выбрать что-то новое. Не каждый мог пойти вперед, не оглядываясь на прошлое. У Зейна прошлого практически не было. Отогнав мысли подальше, Луи выложил перед ним блины. Себе он взял самый теплый прямо пальцами и сразу же откусил кусочек. – У меня еще много работы, – заметил он, бросив взгляд в сторону коридора. – А ты не поможешь мне собрать вещи? – поинтересовался Малик. Сердце Луи замерло. Блинчик показался ему жирноватым — во всяком случае, масло будто неприятно перекатывалось между пальцами. Он должен был понимать, что это обязательно произойдет. Если Зейну нужно двигаться, почему не начать сейчас? Съехать с квартиры было правильным решением. Они всё равно не могли отцепиться друг от друга. У них не было причин оставаться рядом. Наладить даже дружеские отношения не получалось. – А ты сам не можешь? – спросил Луи чуть тише, чем следовало. – Ну, у меня же есть вещи помимо тех, что в комнате? – уточнил Малик, как бы между прочим. – Я просто не знаю. – Ну да, – Луи облизал губы и снова посмотрел в сторону коридора. Ему хотелось быть, где угодно, но только не в квартире. – Завтра пойдет? – Да. Я не спешу. Что ж, спешить Зейну и правда было некуда. Работу он так и не нашел, да и квартиру новую, скорее всего, пока не присмотрел. Хотя... он ведь хотел жить с этим Тоби. Ничто теперь не мешало бы им миловаться в каждой комнате, без страха столкнуться с надменным лицом соседа. Это, конечно, не имело к Луи никакого отношения. Жизнь Зейна ему не принадлежала. Временами Луи казалось, что и его собственная жизнь ему не принадлежит. На следующий день Луи освободился только к вечеру. Редактура рукописи шла со скрипом, но она была и в половину не так плоха, как то, что подсунул ему Саймон. Если бы ему давали подобную работу в прежней конторе, Луи, наверное, не сжег бы себе столько нервных клеток. Нет, Си точно был бессовестным. Он не должен был давать квалифицированным сотрудникам настолько провальные проекты. Но, конечно, проблемы с концентрацией были у Луи вовсе не из-за рукописи. Переезд Зейна никак не шел из его головы. Малик так и не купил себе новый телефон, но даже если бы его прежний работал, как нужно, какое у Томлинсона было право звонить ему в новую жизнь. Может, и ему стоило бежать из этих четырех стен куда подальше? Только вот от себя Луи всё равно не сбежал бы, иначе давно удалил бы все фотографии из галереи и снял бы кольцо с гравировкой «полдень». – В чулане куча хлама, – сказал Луи, с опаской включив свет — в позапрошлый раз лампочка взорвалась, и им пришлось собирать осколки с пола, пользуясь вспышками телефонов. – Вряд ли ты найдешь там что-то полезное, но давай посмотрим, чтобы не вышло, что я тебя ограбил. Зейн с любопытством заглянул внутрь, пытаясь понять, что вообще может храниться в таком маленьком помещении. В чулане было немного пыльно, но в целом вещи оказались разложены пристойно. Луи очень любил коробки с крышками, чтобы внутри всё хранилось в целости. Ещё он клеил на них стикеры. Нашлась старая аппаратура, которой Зейн уже не пользовался. Вряд ли Малик снова пустил бы её в дело, но на запчасти точно годилось. Он немного покрутил объектив, пытаясь вспомнить, как фотографировал раньше. Старая камера, кажется, ещё помнила его пальцы, вот только Зейн её совсем не помнил. Тем не менее, свои вещи он рассматривал с удовлетворением. Наконец, в стеллаже нашлась большая коробка без крышки, из которой торчала всякая мелочь. – Думаю, это тебе точно не пригодится, – сказал Луи, решительно отставляя её в сторону, и снова огляделся. – А что там? – мгновенно воспрянул Зейн. – Ерунда, – ответил Луи, бросив на коробку тоскливый взгляд. У него не было никакого желания снова ворошить прошлое, в который раз причинять себе боль. Вспоминать то, что больше не имело к ним никакого отношения. Может, стоило избавиться от этой коробки раньше, чем Зейн вообще успел про нее спросить. Малик бесцеремонно заглянул в коробку и, не обращая внимание на слабые протесты Томлинсона, вытащил несколько рамок с фотографиями. Луи не хотел смотреть. Не хотел, но слишком хорошо помнил, какими они были на этих снимках. Улыбчивые, довольные друг другом, готовые к приключениям. – Это откуда? – спросил он, рассматривая фотографию. На снимке они явно были немного подвыпившие, но это не портило композицию. Было заметно, что люди на фотографии безумно влюблены. Друг в друга, в ночь, в воздух, в яркие огни. – Из Лас Вегаса, – вздохнул Луи. – Мы прошляпили все деньги в казино, но было весело. – А это? – Зейн сунул ему под нос фотографию на фоне пустыни. – Петрифайд-Форест, – ответил Луи, невольно всматриваясь. – Видишь, там на заднем плане окаменелые деревья? В коробке, кстати, ещё брелоки оттуда должны быть. Зейн по-хозяйски устроился на полу и принялся рыться. На кой черт ему понадобились брелоки, Луи даже представить не мог. Ему просто хотелось, чтобы коробка исчезла вместе со всеми воспоминаниями, что внезапно нахлынули на него. Луи не мог не поддаться её чарам. В ней была их история. – Тут в коробке их целая куча, – заметил Малик с удивлением. По звукам было похоже, будто он роется в старых значках. Желудок Луи снова стал ныть — хотелось чувствовать себя иначе. Не переживать из-за таких мелочей. Но за мелочами скрывались прежние Зейн и Луи. Зейн и Луи которых больше не было. – Да, это... мы собирали, – прочистив горло, произнес Луи. – Каждый месяц меняли их. Там многие парные. – Смотри, Микки и Дональд, – Зейн невольно посмеялся, но Луи так и не обернулся. – Мы типа вместе ездили в Диснейленд? – Два раза. Там еще ушки должны быть. Зейн снова завозился в коробке — звук обжигал Луи уши. Он мог бы просто выбежать из чулана и оставить Малика наедине с их прошлым. Не может быть, чтобы оно причиняло боль только ему одному. Да, Зейн не помнит — пусть ему будет неловко от того, что он влез в чужую жизнь. Как можно тонуть в одиночестве, когда Зейн здесь, рядом... нет, этого больше нет. – Да, они тут, – наконец, с торжеством произнес Малик, кажется, собираясь их надеть, но тут же отвлекся. – Ох, тут Рождественский снимок. Ну и свитера, боже. Кто выбирал? Уродливые Рождественские свитера тошнотного оранжевого цвета. Луи ненавидел их и обожал одновременно. – Ты. – Почему это лежит в чулане? – заинтересованно спросил Зейн. Луи не видел его лица и не хотел знать, какие сейчас на нем эмоции. Всё равно Малик не мог понять даже частично, что он чувствовал по отношению к этой коробке. Всё хорошее, счастливое и светлое, что у них было, превратилось в хлам. Луи никак не мог это предотвратить. – Ты хотел перепланировать гостиную, и мы заранее убрали мелочевку в чулан, – кашлянув, ответил Луи. – А потом... дела навалились, ну а после... В любом случае, оставь это. Ты сделаешь себе новые воспоминания, и они будут намного лучше. Ему очень хотелось в это верить, потому что если Зейн забыл его, в этом должны быть хоть какие-то светлые моменты. Хотя бы для одного из них. – Лучше поездки в Аризону? Луи повернул голову и посмотрел на коробку. Она тянула его к себе. Если бы он мог — сложил бы себя внутрь, чтобы навсегда остаться в этих воспоминаниях. Не важно, где именно, в казино или Диснейленде. Ему хотелось поместить себя в минуту счастья и больше не существовать. – Если ты беспокоишься о том, что твоя личная информация хранится у постороннего человека, я это выброшу, – сказал Луи ровным тоном. – Снесешь на свалку наши воспоминания? – вскинул голову Малик. – Это мои воспоминания, Зейн, – кажется, Луи впервые за долгое время обращался к нему по имени, и оно прозвучало совсем не так по-родному, как в его мыслях. – Не твои. Ты не имеешь к ним никакого отношения. Человека, что стоит со мной на этих фотографиях, больше нет. – А я кто? – спросил Зейн, поднимаясь на ноги. – Я не знаю, – ответил Луи, прислоняясь плечом к стеллажу. Ноги почему-то едва держали его. – Я не хочу, чтобы ты всю жизнь оглядывался на меня. Ни вина, ни обязательства не должны тяготить тебя. Ты собираешься строить что-то уникальное и прекрасное с человеком, которого любишь. Твое счастье не должно быть омрачено придатком из той жизни, которую ты даже не помнишь. Нет, он не лгал, но ему всё равно хотелось закрыть лицо руками и заплакать. Даже в детстве Луи не плакал так много, как за последние несколько недель. Он не знал, что умеет так, не знал, что чувства могут приносить столько боли. – Правда так думаешь? – с вызовом спросил Зейн. – Хорошо. Зейн решительно поднял коробку и со всей силы швырнул об пол, глядя при этом исключительно на Луи. Томлинсон не пошевелился. Словно только и мог, что наблюдать, как его жизнь рушится. Внутри него что-то оборвалось. Нить, что держала его на ногах так долго, наконец лопнула. – Ну, что чувствуешь? Нравится? – поинтересовался Малик раздраженно. Никогда ещё Луи не чувствовал себя настолько разбитым. Он смотрел на треснувшие рамки, битое стекло. На брелоки, что они собирали так долго. С ними нельзя было так обращаться — они могли испортиться. На пол вытекла жидкость из снежного шара. Казалось, важнее этого ничего не было. – Приберись здесь, – устало произнес Луи и направился к выходу из чулана, но Зейн схватил его за локоть и впечатал в стеллаж. Сердце Луи неприятно зашлось. – Я спросил, что ты чувствуешь, – сказал Зейн, глядя на него со злобой, от которой можно было умереть. – Я не дам тебе уйти мыть посуду или перебирать диванные подушки, пока ты не ответишь на вопрос. – Что я чувствую после того, как ты разбросал по полу мои вещи? – разъяренно спросил Луи, чувствуя, как его заполняет гнев. – Сувенирный снежный шар стоил сорок ебучих долларов, безработный ты кретин. – Я тебя не понимаю, – произнес Зейн, повышая голос. – Почему ты заботишься обо мне? Почему защищаешь? Если тебе так больно, — а я вижу, что тебе больно — почему ты до сих пор любишь меня? Но прежде чем захочешь солгать, что не любишь, сними кольцо со своего пальца и верни его мне. Луи опустил глаза, не зная, как смотреть в его лицо. Ему не хотелось видеть черты, что стали чужими, но всё равно влекли к себе. А потом он вдруг ощутил поцелуй, такой похожий и не похожий на Зейна одновременно. Его рот моментально растаял — или он сам. Всё стало таким неважным, даже боль, что колотила каждую клеточку тела. Луи чувствовал, что соскучился, что ему нужен этот поцелуй, чтобы жить. Чувствовал, что должен вырваться и бежать, но его руки обвили шею Зейна, тело содрогнулось от наслаждения. Его губы дрожали. Грудная клетка тоже. – Не знаю, – прошептал он, погладив Зейна по щеке. – Я не знаю, почему люблю тебя до сих пор. Он опустил глаза, невесомо провел ладонью по плечу Зейна и покинул чулан.