Lust

Сегодня я пил что-то сладкое, ягодное, тёплое. Никогда не любил. Только виски. Чистый. Чтобы жёстко и ясно. Но сегодня было и так сладко, сладко и неопределенно. Но вместо того, чтобы развеять, хотелось ещё. От него сводило зубы. Зубы и желудок. Он был как твой любимый торт на день рождения. Как мой любимый торт. От его вида текли слюнки. От воспоминаний о нём сердце трепыхалось, будто предвкушая праздник. Слишком приятно для обычной жизни. Он был слишком даже для меня. Он заполнял моё сердце, вырывался, растекался, пенился. Я запивал впечатления о нём густым, терпким, ягодным вином и взрывался от переполненности. Он вызывал во мне брожение: брожение мыслей, чувств, ощущений. Странный. Странный, странный юноша. Моя рука инстинктивно нащупала мягкую, слегка потрёпанную пачку, я давно не прикасался к ней. А сейчас уже привычным, отработанным движением перемешивал колоду. Светлые кудри пружинили, ясные глаза мерцали холодным голубым светом, тонкие губы осторожно ласкали микрофон… Мои движения ускорились. Пальцы мелькали в полумраке. Мой шёпот перекрыл тишину, и всё настойчивее и быстрее твердил, до щекотки раскатывая звонкие гласные по нёбу, сминая мягкие языком: Ррроберррт Плаант, Рооберт Плант, — моя спина изгибалась, но я продолжал бормотать, погружаясь в лёгкий транс, — Роберт Плант, кто ты есть для меня? Она выскочила словно искра, которую я создал упорным трением: неожиданно, ослепляя мои полуприкрытые глаза. Я замер. Как вспыхнувший уголёк она разгоралась передо мной рыже-красными всполохами. Я прикоснулся к ней пальцем. Кожа моментально согрелась, мышцы ослабели. Карта будто вливала в тело тягучий золотой свет, наполняя меня смыслом. Кто ты есть для меня? - Ты есть вожделение. Я даже не вздрогнул, когда за спиной раздался голос: — Хей, Джимми, у тебя дверь не заперта, — сквозняк, прокатившись по полу, обдал меня запахом цветочного меда. — Проходи, Роб-би, — я не обернувшись, спрятал карты, — будешь вино? — Да, — я поднял глаза. Он уже сидел напротив меня, по-турецки скрестив свои гибкие ноги и перекатывая между пальцами прозрачную ножку моего бокала. Губы прильнули к хрусталю, мягко приподнялся кадык. Роберт с улыбкой облизнулся. — Моё любимое. Он оперся ладонями о пол, и мягко качнувшись, подался ко мне. На долю секунды его прохладные кудри скользнули по моим щекам вместе с теплом выдоха: — Ну что ты решил? — его голос, как горный ручей скатываясь в чистые нежнейшие ноты, растекаясь и вибрируя в моей груди, — Ты возьмёшь меня? — тяжело разбивался где-то внизу живота. — Что? — я потерянно блуждал взглядом по безупречной линии его приоткрытых губ, пытаясь совладать с жаром, плавящим мои напряженные бедра, в то время, как Роберт, уже касаясь бархатистой щекой моей вытянутой шеи, шептал: — Возьми меня. Это было легко. Перейти эту грань, даже не пытаясь объясниться. А потом просто, молча, попробовать его тонкие губы, не целуя, а слизывая вкус пригубленного вина приторно-сладкого на коже, теплого, терпкого в глубине его рта, вяжущего на языке. Я потянул его за волосы, без слов предлагая лечь передо мной. Он заурчал и мягко опустился на спину. Мои пальцы, проворно избавляя от одежды, плавно погружались в его тело. Оно было упругое и уютное, осторожное и нетерпеливое, оно горело желанием отдаться. Мне. — Ты же совсем ручной, львёнок, — пробормотал я. Он ответил мне тихим смешком, изгибаясь в моих руках, подставляя крошечные бусинки сосков под жадные укусы, которыми я нетерпеливо осыпал его грудь. — Когда ты успел стать таким? Он, потянув вниз мою руку и накрывая моей ладонью свой пульсирующий бугорок, простонал: — Как только посмотрел тебе в глаза, — я сжал его между ног, его бедра порывисто дёрнулись мне навстречу, — то сразу понял, что принадлежу тебе. Он внезапно подмял меня под себя, прижимаясь своим твёрдым горячим пахом к моему и совершая рваные фрикции, властно впечатывал в пол моё размякшее тело. От давления душное пряное наслаждение охватило меня, томный хрип, разорвав покой моего горла, разбился об его точку. — А ты мне!