It's possible I've lost my mind.

Что с ним будет? Он выглядел таким несчастным: взгляд его молил о пощаде, лицо было бледным и казалось безжизненным, а руки, наверное, до ужаса холодными. Поступил ли он правильно? Могут ли люди вообще поступать правильно, разлучая человека с его семьёй, свободой, независимостью на долгий срок? Судьба была так безжалостна к этому мужчине, и если на деле все действительно обстояло так, как он рассказал, то Коннор ещё никогда не сталкивался с таким явным проявлением человеческих страданий, отчаяний и лишений, какие относились к нему. Но что он мог? Никто не в силах вершить правосудие кроме государства, действующего в лице высокопоставленных слоёв общества. Всё казалось таким странным и запутанным: Коннор старательно пытался понять, где совершил оплошность, что сделал не так и почему сейчас так яростно чувствует вину за содеянное. Ответов не находилось, а вопросы тем временем накапливались с пугающей быстротой. В гостиной было одиноко и мрачно. Он оставил включенным лишь свет на кухне, и неяркая лампа едва освещала его нахмуренные брови и казавшиеся резкими в темноте ночи черты лица. Воздух был наполнен терпким напряжением и бессильной усталостью. Он ещё не успел привести себя в порядок и переодеться, да и на это у него как будто не было достаточно сил – казалось, они покинули его и вовсе не собирались возвращаться. Губы мужчины были слегка приоткрыты, взгляд устремлен в стену напротив себя, однако мысли его блуждали далеко в вышине, а обычный, реальный мир на некоторое время отошёл для него на второй план. Он не слышал, как повернулся в замочной скважине ключ, не уловил негромкого хлопка входной двери и остался глух к тихому шуршанию магазинных пакетов – и только когда знакомый голос, смежанный с неспешными шагами и глубоким дыханием, обратился к нему по имени, Коннор нехотя вернулся в реальность и ответил на приветствие лёгким кивком, слегка приподняв вверх ладонь. Потом голос начал быстро и громко говорить, – очевидно, его владелица осталась весьма довольна прошедшим днём – он услышал, как на стол и в холодильник чьи-то ловкие руки начали укладывать различные продукты, уловил шорох вещей и снова – пакетов. Удовлетворенный этими приятными для его слуха звуками, он откинул голову назад и оперся затылком о подлокотник дивана, глубоко вздыхая, зная, что у него снова появилась возможность подумать о волновавших сознание вещах. Он надеялся на хорошого адвоката, на учтивого, неподкупного судью и на смягчение приговора в связи с оттягчающими обстоятельствами. Разумеется, надежды его могли с легкостью не оправдаться, и никого бы это не волновало, но ничего другого Коннору не оставалось. Ему хотелось ещё раз с ним поговорить, расспросить, возможно, даже посочувствовать. Что, должно быть, он сейчас чувствует, сидя взаперти и лишенный всяческого шанса на общение? Наверняка ничего хорошего... – ...себя чувствуешь? Коннор инстинктивно повернул голову и осознал, что ему задали вопрос. – Прости, что? Девушка так же, как и он, ещё не успела облачиться в домашнюю одежду, а потому предстала перед ним в тёмно-синей блузке и выглаженных брюках, в низу которых виднелись маленькие пятна, очевидно, оставшиеся от капель начинавшейся мороси. Она посмотрела на него внимательно и сказала, что спрашивала о его самочувствии – тот ответил положительно, после чего повисла небольшая пауза, в течение которой они смеряли друг друга различными взглядами: он – невидящим, слегка рассеянным, она – внимательным, изучающим. Наконец, Кара двинулась с места и присела на диван, не отрывая от его лица взора серьезных платиновых глаз. – Ты выглядишь встревоженным, – голос её был глубок и ровен, – не думаю, что это вызвано утренним, нечаянно пролитым на белую ткань рубашки кофе. Он улыбнулся уголком губ, вспоминая её искреннее сожаление, отчетливо отраженное в перепуганных глазах, за собственную нерасторопность и неуклюжесть. – Верно... – протянул он. – Кофе тут ни при чем. Неозвученный вопрос сам повис в воздухе и словно был осязаем; казалось, он давил на Коннора и требовал законного ответа. Но Каре ответ вовсе не требовался. Она лишь терпеливо сидела рядом, ждала, прислушивалась к его дыханию и гадала про себя; но губы её были плотно сомкнуты, движения – плавны и мягки, и лишь наклоненная вбок голова выдавала явный интерес. Коннор медленно опустил голову, оперся подбородком о сложенные на коленях руки и снова выдохнул. – Не думаю, что тебе станет лучше, если ты продолжишь молчать, – поделилась с ним девушка, поднимая одну из положенных на диван руку и кладя ее на голову возлюбленного. Тонкие пальцы пригладили копну казавшихся чёрными в темноте комнаты волос. – Хотя, разумеется, выбор за тобой. Я не стану говорить о том, что для тебя неприятно. Он бы нагло соврал, если бы сказал, что не хочет об этом поговорить вместе с ней. Напротив, Коннор хотел, действительно хотел, но едва ли понимал, с чего начать и как это преподнести. Всё казалось сложным и запутанным – и сейчас он был так неуверен в самом себе. Видя, что мужчина молчит, Кара по-своему истолковала образовавшуюся тишину и решила, что будет лучше, если она оставит его одного; она медленно убрала руку и уже хотела так же медленно встать (словно бы упадок сил перенесся и на неё), однако он с живостью перехватил её руку и поднес к губам, оставляя тёплый поцелуй на внутренней стороне ладони. Остановленная, Кара вновь внимательно проследила за его лицом – ей уже начинало казаться, что он мог чем-то серьезно заболеть. Коннор на удивление быстро, несмотря на явную апатию, переменил своё положение и встал перед ней на колени, отчаянно желая снова ощутить себя защищенным от жестокости мира всё в тех же руках. Ладони девушки скользнули от его губ к щекам, накрыли их и провели незамысловатую прямую от скул к растрепанным угольным локонам. – Я могу сделать тебе чай. – К чёрту чай, – прорычал Коннор, сложив руки на чужих коленях и тихо хмыкнув, чувствуя себя в конец несчастным и запутавшимся. Едва ли чай мог бы помочь и дать ему желанные ответы на терзавшие вопросы. Он чувствовал её нарастающее напряжение, передавшееся от него, чувствовал беспокойство, однако в то же время от Кары исходила какая-то уверенность, прочная решительность и сила; мужчина поднял на неё слабый взгляд и оказался встречен с холодным, невозмутимым океаном твёрдости, смешанным с неподдельным участием и искренностью. Едва ли он когда-то в ней ошибался. – Ты же... – слова не хотели срываться с губ, Коннор насильно заставлял себя говорить. – Ты же помнишь про то дело Бейкера Джонса? – Скончавшегося в собственной квартире? Да, ты рассказывал на прошлой неделе. Неужели с ним не всё так просто? Он снова помолчал, блуждая взглядом по диванному покрывалу и окончательно положив на её ноги свою лохматую голову. Девушка неторопливо поглаживала его лицо, голову с мягкими локонами, изредка одаривая широкий лоб или щёку коротким поцелуем. – Сегодня в полдень мне удалось поймать подозреваемого. Джеймс Кристофер Браун, работающий аптекарем в Мидтауне. Выяснилось, что Джонс в день смерти принимал у себя врача, кого точно, Брауна или же другого специалиста, узнать не удалось... Нет, пожалуйста, не целуй меня, дай мне договорить. В его крови была обнаружена запредельная доза ежедневно принимаемых им препаратов. Все подумали, что это самоубийство, совершенное на почве нервов и психических расстройств – у Джонса было не всё в порядке с головой. И я бы тоже так посчитал, если бы не заметил некоторые странности самого Брауна и не проверил камеры видеонаблюдения в аптеке, доказывающие отсутствие алиби у этого человека. В конечном счёте я собрал все необходимые доказательства и предъявил Брауну своё обвинение, забрал его в участок и привёл на допрос... И он сознался. А потом сказал, что его запугали. Что позвонили какие-то неизвестные люди и пообещали поставить под угрозу жизнь его дочери, если он не сделает то, что они скажут. Коннор закрыл глаза и протер лицо ладонями. – Ты ему поверил? – Я не знаю!.. – он крепко сжал её кисть на этих словах. – Ничто не может служить подтверждением этого факта. Нет ни записей, ни истории телефонных звонков... Даже сама его дочь говорит, что ни о чём подобном она не слышала. Возможно, что эти люди были профессионалами и умело замели за собой все следы. А возможно, что я просто наивный идиот... Но он выглядел так... Ты бы его видела, Кара, он был не просто в отчаянии, он был разбит, опустошен... Секундная пауза, после которой девушка касается его подбородка и приподнимает голову вверх, заставляя посмотреть на неё. – И ты переживаешь, что поступил неправильно, задержав убийцу этого человека? Тот промолчал. – Разве он не мог обратиться в полицию за помощью, или хотя бы к своим родственникам, друзьям? – Подозреваю, что его запугивали люди весьма умные и дальновидные, они бы не позволили ему совершить такое. – В любом случае, ни в чём из этого нет твоей вины. Или ты хочешь сказать, что то, что его использовали как оружие для убийства, ещё не делает его настоящим убийцей? Но ведь это его рук дело, как ни крути. – Подумай о его семье. Единственной дочери Брауна всего семь лет. Из родственников у неё ни осталось больше никого, ей придется поехать в приют или пансион, и что с ней там будет – неизвестно... Кара запнулась, поджала губы и опустила взгляд. Казалось, она глубоко задумалась. – Прости, я снова нагружаю тебя своими проблемами. Просто сложно вести себя как ни в чем не бывало, зная, что ты, возможно, одним своим действием отобрал жизнь у человека– Мягкая ладонь нетерпеливо накрыла его губы, нарочно мешая говорить. – Я не хочу, чтобы ты думал об этом, – сказала она серьёзным тоном. – Полагаю, это дело уже перешло в суд, Брауну предложили адвоката, а слова его защиты обязательно примут во внимание. Ты слишком много проносишь через себя, мой милый мальчик, – Кара улыбнулась и потянула его за собой на диван, откидывая светлую голову на небольшие боковые подушки. – И всё же мне жилось бы гораздо легче, найди я хоть одно из доказательств его частичной невиновности. – Вероятно, если бы Браун захотел, он бы сам с удовольствием предоставил тебе эти доказательства, – он оперся локтем о спинку, слегка нависнув над своей возлюбленной, так что та самозабвенно начала играть с прядкой его волос, выбившейся из прически. – И с каких это пор мой детектив решил вдруг стать таким доверчивым? – Это не правда. – Тогда почему ты так безоговорочно уверен в его невиновности? Только потому, что он был "разбит и опустошен"? Какой убийца не станет таковым после совершения подобного деяния? Коннор уже открыл было рот, чтобы что-нибудь сказать в свою защиту, но на ум, как назло, не пришло ничего толкового. К тому же на вряд-ли он мог сейчас адекватно думать, когда аромат её сладких духов кружил ему голову, а женская рука провокационно касалась низа живота, выправив перед этим ткань рубашки из под штанов. – Всё же у меня дурное предчувствие, – наконец ответил он, когда понял, что ничего лучше сказать не сможет. Она усмехнулась. – А у меня хорошее, – после чего лукаво сверкнула глазами, нарочно оттягивая его галстук вниз, – и что же нам делать? – Попробовать поужинать. – Я рассчитывала на более интересное предложение. Коннор принял задумчивый вид. – Можем включить телевизор, – послышался ироничный и одновременно удивленный смешок, – там сейчас как раз должны показывать... Но ему не суждено было договорить сию фразу – Кара устало закатила глаза и вцепилась в воротник полурасстегнутой рубашки, прильнув к губам возлюбленного. Жар охватил обоих в тот же миг, в комнате стало тесно и невероятно душно. Зарываясь пальцами в тёмные волосы и окончательно приводя их в полнейший беспорядок, Кара чувствовала, как напряжение, охватившее ещё несколько минут назад его душу и тело, постепенно сходит на нет, исчезает и растворяется, а на его место приходит расслабленность и в то же время возбуждение. Она нарочно провела коленом по паху и услышала глубокий стон – спустя несколько секунд они оба уже полностью лежали на диване и совершенно не могли сдерживать воспламенившуюся в груди страсть, да и едва пытались. И абсолютно невовремя, как раз перед тем моментом, когда она уже собиралась снять с него эту помятую грязную рубашку, послышался громкий рингтон телефона – очевидно, ему звонили. Едва ли в силах отстраниться, Коннор лишь на третий звонок переборол себя и оставил сладкий укус на её шее, после чего выпрямился в росте и нетерпеливо снял трубку. И Каре, спустя несколько минут лежащей в полном одиночестве и лениво смотрящей какую-то идиотскую программу по телевизору, оставалось лишь гадать, что же все-таки сильнее заводило этого несносного детектива – его преданная девушка, или всё-таки угрожающие жизни преступления?