***
Принцесса вместе с Полуденным талисманом объявилась рано утром. Путь занял несколько часов, ибо из соображений безопасности порталы в королевство из незащищенных мест запрещены. Она села на кровать в своей комнате и даже не помнила, как отвечала «доброе утро» людям во дворце и слугам несколько минут назад. Часы на руке зазвенели, колесо прокрутилось на силуэт чашки. — Завтрак. Необходимо изменить расписание часов на прежний график. Терция сидела на кровати и застыла с ними в руках. Придворный внезапно постучался, что принцесса вздрогнула, оглянувшись на дверь. — Ваше величество, король желает вас видеть. — Спасибо, Леберехт. Следующей мыслью принцессы должен был являться вопрос о непозволительной рассеянности с планшетом, но ход размышлений был сбит поездом обновленных задач. Четырем месяцам жизни вне дворца не стереть выкованных истин. Туфли со спиралью на носках вышли за дверь. К некогда привычному голосу придворного, которого не хватало в доме Кати в первый месяц, теперь пора привыкнуть снова. Он знал принцессу еще ребенком, однако его статус повысился до придворного только в прошлом году. Отец Леберехта Ксейвр впал в болезнь и, опережая будущее, передал сыну должность. До этого нынешний придворный помогал отцу и мелькал в королевстве, буквально вырос в нём, как приличествует потомственному придворному царской семьи — их род не первый век служит верностью своему королю. Леберехт соответствовал своему шестому десятку, однако наружность его не отталкивала: высокий рост и худоба утончали черты, невозможно усомниться в его знаниях и образованности; седые волосы, уложенные назад, составляли спокойную палитру цветов с неярким тыквенным камзолом с вышивкой по воротнику и выше запястья, пышными миндальными рукавами и цвета зёрен кофе точками — по одной на щеке. Серые глаза смотрели с вниманием и полным участием; в последние месяцы тусклость изнурения с усилием омрачала их. — Я давно не слышал вашего "спасибо", — вежливо и с улыбкой молвил он и повернулся, чтобы идти. Принцесса окликнула начинавшего уходить: — Постойте. Как ваш отец? — Я сохранял надежду, что ему становится лучше, но это была лишь ремиссия. — Мне очень жаль. Я найду других лекарей, если предыдущие не справляются. — Вы и без того оказали нам огромную помощь. Я уверен, что решение есть. Не смею вас более задерживать, спасибо за беспокойство, — он благодарно опустил голову. Её досада выпалилась в воздух: — Если бы я еще помогала, — прошептала она, направляясь в залу, и корона ответственности сильнее сдавила голову. Каблуки отстукивали по вдоль покрытому бирюзово-оранжевым ковром коридору. Принцесса, избегая страшных написанных глаз отживших королей с портретов, опустила очи в пол. Она в любом случае могла бы добраться в любую точку замка, великие размеры не стали бы препоной. Огромные окна расширяли залу, сохранившей свой вид со старых времен, лишь периодически поддаваясь реставрации. Бесподобная люстра со свечами, роскошные занавеси, морские и солнечные тона, кои выше прочих парили в общей гамме цветов, баснословных денег дорогие материалы и украшения в любой клеточке огромной площади — до сих пор особо впечатлительным сносит голову. В зале множество знакомых лиц мелькало перед лицом и сновало туда-сюда. Завидев принцессу, все налетели на неё, сердечно признаваясь и едва не до слёз, насколько скучали и тосковали по Терпсихоре, цепляясь за её локти и окружая со всех сторон оранжевой пеленой одеяний. Девушка учтиво осведомлялась о новостях, здравии духа и мимолетно остерегалась о возможности отдавить ноги себе или другому. Ей вдруг вспомнилось свое открытое безразличие к словам Буковки, ибо сейчас она лишь делала вид, что интерес содержится в интонации. Их хлопоты и рутина так схожи год за годом, друг за другом, даже приветствия и взгляды, и губы все равно не могут сломать улыбку. Принцесса не знала, почему тогда она так не поступила и об этом не думала. Воспоминание в секрете от феи остановило её на месте; кто-то врезался фее в спину, а кто-то в спину врезавшегося. Толпа неприязненно расфыркалась, часть уведомляющихся вышла из помещения, сыпля прощаниями и пожеланиями. Принцесса наскоро ответила, поддавшись колючей нервности при виде отца, идущего к ней. — Здравствуй, Терпсихора. О твоем появлении только все и говорят, твое отсутствие вполне ощутимо. — Здравствуй. Моя экспедиция потребовала в определенной степени больше времени, — она провела рукой по волосам и отвела глаза. — И больше удачи, — саркастично проговорил он, — всё могло выйти за рамки твоих возможностей. Они держали между собой дистанцию. Отец смотрел на неё с привычной манерой своим огненно-янтарным холодом, сентиментальность не его сильная сторона. Король ощутил на себе по меньшей мере три взора со стороны. — Решение принималось вынужденно. Он улыбнулся: — Поговорим об этом позже. На сегодняшнем ужине будут Колдерфорд и Видия. Надеюсь на твою деликатность, — он приподнял бровь и угол рта, — учитывая ваши дружественные связи. — О нет, только не они, — веки опустились, принцесса приставила кисть ко лбу, — в прошлый раз я угрожала ему проехать подносом с печеньем по лицу, а ей вылила графин сока на платье. Наше собрание поднимет прошлую тему? — Для этой цели и созваны одарённые, — он без эмпатии произнес. — Хорошо, — Терпсихора смяла эмоции. — Я составлю возможные решения. — Это не так страшно, в каком свете ты представляешь. До вечера. — До вечера.***
Фея Грэнни уведомилась, питались ли фееринки сегодня, и, сочтя удовлетворительным краткое "да-да", пустилась в повествование. Афера возмутила её, — но только ближе к концу. Её отличительно восхитила карета, в которой она была доставлена. Допита уже и вторая, и четвертая чашка, но рассказ идёт только о погоде и отеле. На пятой и шестой фееринки уже подустали кивать и вздыхать, поэтому ситуации с незнакомыми феями и эльфами (про которых, как иначе, Грэнни всё подробно расписала, много ссылаясь на собственные домыслы и путая некоторых личностей между собой и объясняя заново) тянули на восхищения побюджетнее. На седьмой к монологу успела Дрёма, и Грэнни едва не начала ей описывать всё с самого получения путевки. В процессе феи обменивались взглядами разных характеров, и Фантик, до этого радостная от встречи с давно знакомой учительницей, почувствовала молчаливую всеобщую недосказанность и сбавила тон; прежние тревоги завладели общим течением размышлений. Новоприбывшая поделилась далеко не всем, что кружилось на уме. Ей вспомнились не разобранные до сих пор вещи, и она отпустила учениц, позвав при желании помочь и уйдя в свой домик в кабинете отца Кати. Ранее это была гостиная, но после ремонта расположение комнат изменилось. Наполный светильник же, мешавший в зале для свободного перемещения (тот вечно падал), был перенесён в отцовский кабинет. Фантик захотела помыть посуду, собираясь с мыслями. Бусинка боялась, как не упасть до ясной печали в своем лице и обеспокоить подруг, и относила тарелки к Фантик. Очки были сняты, бледная ладонь протирала глаза: — У меня лицо болит улыбаться. — Тебе Бусинка уже сказала? — Дрёма звучала как фея знаний утром: ноль эмоций, рациональный интерес. — Я так и знала, что здесь что-то не так. Одежда, вещи, манера. Только сейчас это бросается в глаза. — Только не говорите Фантик, что... — Что-то случилось? — юная фея уже закончила с чашками. — Нет-нет, Фантик, мы обсуждали, что наконец Грэнни вернулась. Дрёма понимала, что Буковка не хочет врать, поэтому взяла слово. — Вы весь день смотрите друг на друга так, будто что-то скрываете, — она расстроенно поправила волосы. — Мы просто переживаем, что эмобарометр не предвещает о чем-то хорошем. Как же так, Катя придет — а у неё в комнате плохой настрой, — старшая фееринка отводила подозрения и брала своим артистизмом. — Тогда мы обрадуем её чем-нибудь. — Супер-мысль! — она щелкнула пальцами и направила указательный вперед. — Зови Бусю и Букву. — Будем помогать и поговорим. Только неделю назад за эти часы фееринки протанцевали бы со швабрами и тряпками не менее трех раз, пообедали, отсидели бы домоводство(куроводство), магическую ботанику, левитацию и уроки магии. Отец Кати вернулся домой угрюмым и тотчас прошел в кабинет. То была комната со столом у окна, справа от которого находился торшер, полками с фотографиями и разным хламом на них. Шкаф слева от стены. Громова искала что-нибудь съедобное на кухне в надежде, что это вернет в привычный ритм. Бусинка оказалась поблизости с сестрой и хотела узнать, что послужило основанием её озадаченного вида. — Ты рада, что Грэнни вернулась? — начался диалог. — Да, наверное. — Ты сегодня особенно не уверена в своих словах. — Жизнь по расписанию и обучение высшей магии мне больше подходят. Теперь я основную часть времени предоставлена сама себе, — пауза. — Опять. — Но Буковка, ты слишком критична. — Не думаю. — Ты так говоришь из-за того, что она не во всем интересуется твоими прорывами? Если так, ведь и Терция почти не обращала внимания. — Лишь до конкретного времени. — Снова пауза. — Надеюсь. Феи постучались в дом. Грэнни повысила голос "Входите, входите", когда Громов печатал за ноутбуком с согнутой спиной. Фантик, завидев это, решила, что Терция при возможности подарила бы ему корсет. Наставница вытаскивала вещи из чемодана и воскликнула, что в её апартаментах обилие пыли и требуется безотложная уборка. Бусинка выгнула бровь и насмешливо улыбнулась сестре. — Катя, ноутбук опять виснет, вылезает непонятная штука. Иди сюда. — Я сейчас не могу. — Я сказал быстрее. — Не могу даже стакан оставить? — Хватит вопросов! Где мой телефон? Катя поставила сок на стол и выдохнула: — В коридоре звонит. Отец направился к куртке и принял звонок. Громова сосредоточилась на ноутбуке, водила мышкой и нажимала на клавиатуру. Она хотела бы переменить свое настроение, пока нервно грызла ногти. — Фея Грэнни. Вы же знаете, как все исправить? — Фантик подавала ей платья и шляпы. — Что исправить? — Грусть Кати. Я не помню, когда она последний раз улыбалась. — Ох. Мне надо бы подумать. — Сны не помогают. — Она не видит красоты в своих вещах. — И её предметы начали оживать и нападать на нас. — Фантик постаралась? — улыбнулась Грэнни. — Постаралась Катина печаль. — Серьезно промолвила Дрёма. — Уму непостижимо. Первый раз слышу, чтобы у нас предметы так делали! Но вы, девочки, — её взгляд направлялся на Бусинку, Дрёму и Буковку, — что-нибудь придумаете. А Фантик нужно защищать. — Не нужно меня защищать! — выступила вперед девочка. — Я знаю, что у меня только одна точка до сих пор, но я просто еще должна совершенствоваться! — Фантик, — начала было Грэнни. — Никто из вас не верит в меня! Обращаетесь, как с ребенком, и думаете, что я глупая. Фантик правда уже не ребенок, что был отдан на обучение в раннем возрасте, но образ младшей прочно закрепился за ней. Она сменила гардероб из юбки и футболки-клубники, у неё выпали молочные зубы и она не верит в подарки от Феи Мерцания, и этого все равно мало. Неужели всё из-за слабой магии? От одной мысли, что Фантик почти бездарна, её отравляло дрожью и ядом грядущего смирения. — Глаза слипаются, — Катя зевнула. Ей показалось, что сейчас лучше всего заснуть и не думать обо всем том, что произошло сегодня (и когда-либо). Она произнесла "всё готово" и построила маршрут к своей подушке. Отец не удостоил её взглядом, не прерывая разговор. Его ноги дважды почти перешагнули порог в кабинет, но он крутил круги из одной стороны в другую, не отнимая телефон от уха. — С чего ты так решила? — еще один промах с чьей-либо стороны, и будет худо. Буковка намеревалась разуверить Фантик. — Я вижу это, как вы смотрите и как говорите друг другу на ухо что-нибудь, чтобы я не заметила этого. — Фейский фейл, брось ты, Фантик. Мы исправимся, никаких больше недоговорок, хорошо? — Вы уже говорили так! — она нахмурилась и унеслась прочь, оглядываясь назад. Фееринки вышли за ней, и в этот миг потеряли способность говорить; лишь испуганный вздох издала Бусинка и прикрыла лицо руками. Забытый стакан был сбит ровно на ноутбук, грязно обливая клавиши и стекая по столу. Громов почти прощался, когда рука разжалась от увиденного и выронила бы гаджет, если не накатившая сейчас же волна ярости. — Катя! Ты совсем с ума сошла?! Сердце упало вниз от этого тона. Она еще не знала, в чем повинна, но уже была подсудимой. — Я сколько раз уже говорил, пытался вбить в голову, и ты опять оставляешь где попало еду, и просто уходишь, как невинная овечка. Даже виду не подала, ты совсем в край обнаглела? У тебя глаз нет или прямоты рук? — Куда мне было ставить? Ты торопил меня, и что ты пытаешься сказать? — Не строй из себя дурочку. — Я ничего не делала. Значит ты сам опрокинул или даже не заметил, что смахнул, ты же не открываешься от телефона. — Ты бесконечно врешь и врешь, что игрушки раскидываются сами, бумажки рвутся сами, в школе все виноваты, кроме тебя. Я чуть не попал в гребаную аварию и не расшиб две машины ради того, чтобы ты могла строить свою кислую рожу в доме, а не на улице. Что я, твою мать, теперь должен делать! Он психовал и скидывал вещи, когда понял, что гаджет беспросветно сломан. — Прекрати свои выходки. — Громова встала в дверном проеме. — И эта еще выглядит, будто грязи наелась! — это он крикнул супруге и шел в её сторону. — Я тебе улыбаться должна круглосуточно и твои крики выслушивать? У меня тоже не пятизвездочный отель, и если ты не заткнешься, соседи вызовут полицию. — Она отвечала с криком и нахальством, и про полицию не шутила. — Не надо затыкать меня, ты знаешь, как меня это бесит. Нашлись тут обе, вы есть на что собираетесь? Или все само в дом приходит, я тут для красоты, да? Дед Мороз подарочки кладет каждый день! Если еще что-то полетит, это не закончится. Полетело. Прошло два с половиной часа, или три, или не прошло. Кате хотелось бы не знать, о чем они говорят. К чему это приведет и что будет потом. Не быть здесь вовсе и сделать так, чтобы никого ничего не связывало. Ужасно болела голова и наизнанку выкручивались органы, и нестихаемые обрывки дорывались из кухни и пугали безымянных для них соседей. Любой подросток в американском фильме сбежал бы через окно, но, во-первых, Катя бы разбилась, во-вторых, это русская мелодрама. Фантик обняла колени и дрожала вместе с Катей. Она мёрзла, но внутри разъедалась виной и отдала бы крылья и свой голос, чтобы всё вернуть назад. Это всё натворила она. В горле узлы перекрыли дыхание и возможность говорить; с новым злым высказыванием было страшно, что еще один крик, и случится нечто непоправимое. Катя ни о чем, как всегда в такие моменты, не думала, кроме того, как это получилось. Она стояла, уперевшись лбом в стену. Эмобарометр вылетел изнутри на осколки, и никто не обратит на это внимание. Завтра Беспаловой все посочувствуют за её усталый вид и диагноз тоски бездонной в статусе, а Катю меж словом безобидно назовут шутом; слишком веселым, чтоб не годиться в клоуны. Смоляные грозовые клубы и оглушающий гром, будто в каждый из разрядов стены развергнулись, последнее, что видели феи, пока не вырубились, потеряв сознание.