Помни, ты хотел этого

      Свой первый раз Тэхен ненавидел.       Речь не о первом сексе. Только о сессии.       Сколько ему было? Семнадцать? Шестнадцать? Он и сам уже помнит плохо, потому что тогда вообще мало знал о Теме, только по рассказам из сети и всяким дурацким историям знакомых знакомых, больше похожих на страшные сказки.       Кто-то бьет своего нижнего по лицу, до синяков и кровоподтеков…       Кто-то оставляет связанным и беспомощным, уходя по своим делам…       Кто-то мешает сессии и алкоголь…       Кто-то не желает слышать слово «нет» от нижнего и забивает до потери сознания в качестве наказания…       Кто-то…       Если вспоминать все, что он слышал, поседеть можно. А сколько из этого правда?       Его первый Дом был просто хорошим парнем, из интереса пошедшим у него на поводу и решившем попробовать.       Как и Тэхен.       Он не помнит деталей. Помнит только, что было стыдно, страшно и глупо. Все время казалось, что это какая-то постановка, игра, что сейчас кто-кто завопит «Снято!» и весь этот фарс прекратится.       Не завопил.       Его никто не спас.       И сейчас его бьет мелкой нервной дрожью, когда он нажимает цифры кода на замке и входит в чужую квартиру.       Он справится.       Теперь у него есть Дом.       — Проходи в гостиную, — кричит Чон откуда-то из глубины квартиры, — я сейчас!       Тэхен снимает длинное черное пальто, по привычке поправляет ремень брюк — опять похудел настолько, что вещи висят как на вешалке, мельком смотрит в зеркало, проверяя волосы и еле заметно подведенные глаза. Глубоко вдохнув, идет, как на казнь.       Сейчас снова будет неприятно, мерзко, немного больно, но в конце будет то самое, нужное чувство, когда кажется, что все правильно. Что все на своих местах. И он — на своем.       Обычно голый, измазанный в чужой сперме и слюне, с разламывающимися от боли мышцами.       Но это неважно. Важно только то чувство.       Именно за ним он пришел.       — Что-нибудь хочешь? — приветливо спрашивает Чон, он в простом спортивном костюме и белой футболке, очки в непривычно толстой оправе делают его милее и мягче. Совсем не похож на горячего Топа с их первого свидания. — Не стесняйся, я принесу.       — Воды, наверное, — на диване удобно сидеть, но Тэхен все равно ерзает.       — Сейчас. На, изучи пока.       На низкий стол ложится стопка распечаток. Машинально он берет их в руки, начинает пролистывать.       Стакан с водой звякает о столешницу, пугая его.       — Что это? — едва слышно, но удается из себя выдавить.       — Договор, — совершенно спокойно отвечает Чон. — Я не буду ничего серьезного с тобой делать, пока не пойму, предельно ясно и четко, что тебе нравится, что нет, а что спровоцирует немедленное применение стоп-слова. Мои вкусы там тоже перечислены, чтобы ты мог отметить неприемлемое для тебя. Приступай.       — Н-но… — растерянность — неподходящее слово. Тэхен в полнейшем шоке.       У него было уже три доминанта, но такое…       Такое с ним впервые. Тут листов двадцать…       — Ты не сталкивался раньше с контрактами на тематические отношения? — проницательно спрашивает старший, и Тэхен только мотает головой. Слова не идут. — Хорошо. Смотри. Каждая пара пишет его под себя. То, что я скидывал тебе на почту и просил заполнить — черновик, сейчас у тебя в руках финальный экземпляр, твоя задача проверить и понять, даешь ли ты мне разрешение на все перечисленное, и самое главное — готов ли ты сам все это делать. Все ли тебе нравится.       — Нравится? — а глаза у саба бездонные и бесконечные, в них Чон и утонул в самую первую их встречу.       — Цель сессий — удовольствие, — дрогнувшим голосом говорит он. — Если я получаю его, а ты нет, или наоборот, в чем тогда смысл?       — Н-но, — Тэхен кашляет, быстро отпивает воды, — но я отмечал то, что со мной делали, я не знаю…не знаю, что мне нравится.       Тишина после этого в комнате оглушающая.       — Поправь меня, — тихо начинает Чон, — если я ошибаюсь, но ты наотмечал в первом контракте то, что испытал на практике, так?       Младший молча кивает.       — А тот…те, боже…с кем ты…кто с тобой это делали, объясняли тебе вообще суть Темы?       В ответ — только все те же полные непонимания глаза.       — Блять, — тихо взрыкивает Чон, впрочем, тут же беря себя в руки, — ладно. Тема — это про бондаж и дисциплину, доминирование и подчинение, садизм и мазохизм. Аббревиатура БДСМ, это ее расшифровка. Это ты знал?       — Да, — Тэхен говорит еле слышно. — Я же сказал тогда, что мне близок мазохизм.       — Когда? На приеме? — Чон встает, начинает расхаживать по комнате. — Я помню. Дальше. Чтобы сцена не напоминала пытки или издевательство, все ее участники соблюдают три принципа — добровольности, разумности, безопасности. Понимаешь?       — То есть?       — То есть все, что с тобой делают, происходит с твоего согласия, ты об этом предупрежден заранее, и эти действия не нанесут тебе физического или ментального вреда. Поэтому некоторые практики заморачиваются контрактом, это по сути очень подробный свод правил, что можно и нельзя делать с партнером. Итак, я повторяю — что тебе нравится, и что мне можно будет на тебе опробовать?       — Я, — в глазах у младшего, кажется, стоят, слезы, — м-мистер Чон, не знаю, я не знаю, простите…       И Тэхен плачет, тихо, опустив голову и судорожно сжав распечатки в руках.       Чонгук молча наблюдает за ним несколько секунд. Потом подходит ближе, опускается перед младшим на колени, вытаскивает мятую бумагу из рук и берет в ладони его лицо, большими пальцами вытирая слезинки:       — Ты не виноват. Все хорошо, Тэхен-и, ты умница, что рассказал. Мы просто перепишем, и все. Все хорошо.       — Правда? — Тэхен жмурится до искр, громко вдыхает, пытаясь успокоиться. — Вы не откажетесь от меня?       — По имени, — Чон вытирает ему щеки, подает воду. Тот машинально пьет. — Не откажусь. Я пообещал тебе, и всегда держу слово. МЫ выясним вместе, что тебе нравится. Все хорошо.       — Чонгук… — младший дрожит в его руках. — Спасибо вам.       — Рано благодарить, — мягко усмехается мужчина. — Давай тогда поужинаем, и начнем обсуждение?       — Хорошо.       — Поможешь мне приготовить?       — Конечно.              

***

      Прошло чуть больше месяца.       Месяца!       Чонгук его не трогал.       Даже не коснулся, даже пальцем, и…       И сейчас его ломает. Самым жестоким образом.       Дрожащими пальцами он набирает уже знакомый номер.       — Слушаю, — голос в трубке размеренный и спокойный, и от этого немного успокаивается и Тэхен.       — Мне нужно чтобы вы приехали, — просит он, свернувшись в клубок на диване и комкая подушку, — мне очень нужно…       — Прямо сейчас?       — Если, — он неожиданно захлебывается вздохом, кашляет, — если вам удобно…я могу подождать, это ничего, но.....       — Тише, — голос становится ниже, почти шепчет. Обволакивает. — Я уже еду, хорошо? Не вешай трубку, расскажи мне, что случилось?       — Я-я, — ему просто физически плохо, — я не могу, хочу.....Хоч-чу, чтобы было больно.       — Хорошо, — Чонгук не меняет тона, — что именно ты хочешь?       — Не знаю, — скулит Тэхен в трубку, — мне нужно…       — Тшшш, — просит старший, — я все сделаю, слышишь? Все, что попросишь, тебе просто нужно сказать мне. Хочешь, чтобы было больно — я сделаю это для тебя. Как? Мне выпороть тебя? Взять воск? Веревки? Может, дразнить и не давать тебе кончить какое-то время?       — Я, — Тэхен закусывает уголок подушки и стонет. Живот сводит от всего перечисленного. — Мне нужно…беспомощность. И боль. Пожалуйста, пожалуйста…       — Я понял, лисенок, — в динамике шум города и хлопок автомобильной дверцы, — откроешь мне дверь?       — Не могу…       — Ничего, — слышно топот от бега по лестнице, зачем, у него в доме же есть лифт? — Это ничего, я уже почти рядом. Ты молодец, Тэхенни. Еще немного…       Тэхен только дышит тяжело и слушает шум из трубки.       Наконец дверь в квартиру пищит, Чонгук бросается к нему, даже не разувшись, падает на колени перед диваном и берет за руку, спрашивая:       — Можешь встать?       — Не могу, — от контакта кожи с кожей его выламывает болезненной судорогой, — сделайте мне больно, пожалуйста…       Чонгук молча смотрит на него черным, полным тьмы взглядом, и вдруг рвет с него одежду.       Полностью все, и Тэхен даже не сопротивляется, не мешает ему, наоборот, пока с него тащат штаны, он сам избавляется от футболки.       — Лицом вниз, — отрывисто приказывает Чонгук, — на локти и колени. Быстро!       Тэхен повинуется быстрее, чем звучит последнее слово.       — Сейчас я уйду на пять минут, а ты будешь меня ждать, не двигаясь, — четко приказывает Чонгук. Берет со столика бутылку с водой, ставит младшему на поясницу. Уходит несколько секунд на то, чтобы поймать равновесие. — Если она упадет, наказание удвоится. Понял меня?       — Да.       Рывок за волосы. Бутылка глухо бьется о пол.       — Да, кто?       — Да, я, — Тэхен чувствует, как тянет кожу на голове, дрожат руки и шея от напряжения, как капелька пота течет по груди. — Подскажите мне!       — Для тебя Мастер, — Чонгук тянет сильнее. — Повтори!       — Да, Мастер!!!       Разжав пальцы, старший уходит, напомнив:       — Пять минут. Я вернусь.       Они тянутся вечностью. Это невыносимо. Под кожей накапливается знакомый зуд, который уже не единожды вынуждал его хвататься за опасную бритву.       Надо вытерпеть. У него есть Дом.       — Возьмись руками за лодыжки, — а вот и он. — Не туго?       Его запястья привязаны к ногам, а спина прогнута так сильно, что уже начинает ныть. Идеально.       — Хорошо, — выходит невнятно — он говорит в обивку.       — Хорошо, — повторяет Чонгук. — А теперь… Что я говорил о том, чтобы не уронить бутылку?       — Но, — Тэхен поворачивает голову, — но, она упала, потому что вы…       Старший молча смотрит на него, ожидая продолжения.       — Простите, — а внутри будто развязывается узел за узлом. — простите меня…       — Простите — кто?       — Мастер! — вопит Тэхен на первый удар ладонью по заднице. — Мастер, простите! А!       — Мне нравится, когда мой саб громкий, — Чонгук растирает его кожу, только затем, чтобы ударить еще, — проверим, на что ты способен?       И ударяет снова, теперь по-настоящему.       Тэхен кричит так громко, что у него звенит в голове.       Это не рука, это что-то…что-то…       Ремень!       Хлесткие, жгучие удары сыпятся один за другим. Чонгук не просит его считать, не говорит ничего, — просто бьет его, сильно и жестко. Удары ложатся гладкими, ровными полосами, один под другим, от верха ягодиц почти до колена, вверх и вниз.       Когда ремень проходит этот путь в седьмой раз, Тэхен уже рыдает в голос и поднимает лицо, чтобы прошептать:       — Желтый, желтый, пожалуйста, Мастер, желтый, — и кашляет и плачет снова.       Чонгук бросает ремень на пол, снимает бондаж, поднимает Тэхена на руки, аккуратно садится на диван и устраивает его на своих коленях.       Некоторое время в комнате слышны только всхлипы Тэхена и тяжелое дыхание старшего.       Наконец саб вытирает лицо и говорит:       — Спасибо.       — Все для тебя, лисенок, — целует его Чонгук в висок, — обработаем тебе кожу? Или еще посидишь?       — Еще.       — Хорошо.       — Отпустило? — поглаживая его по спине, спрашивает старший. — Что случилось?       — Я, — Тэхен жмется ближе, — я не привык так долго…без лезвий и сессий. Сегодня просто… Не смог отвлечься. Удержаться. Не знаю.       — Тебе хотелось именно боли? — зря он тянул так долго, но кто же знал, что у его саба железная воля. По расчетам Чонгука младшего должно было хватить максимум на три недели. — Или чего то еще?       — Наверное, — Тэхен говорит медленно, его начинает бить дрожью, — ограничений. И знакомых ощущений. Чтобы забыться.       — Спасибо, Тэхенни, — Чонгук целует его, — давай все же обработаем тебя. Завтра будет болеть.       — Я хочу, чтобы болело. Пожалуйста.       — Хорошо.       Тэхен начинает лучше понимать себя.       Оказывается, он категорически не любит трость — полосы от нее сходят долго, нормально двигаться невозможно, но боль такая сладкая и вкусная, что он все же просит приберечь ее на особые случаи. Игры с температурой — однозначно да. С дыханием — да. Унижение — да. Боль — дважды да.       Но самое сладкое — когда его жизнь буквально в руках его Мастера. Подчинение его приказам — уже одно это могло снять приступы.       Поэтому его приводит в такой восторг бондаж.       Зависимость от другого человека, невозможность самому освободиться заводят его как новенький спорткар — от ноля до сотни за три целых семь десятых секунды. Когда его Мастер связал его в первый раз — совсем простенько, всего лишь уложил на спину и привязал лодыжки и запястья к одной длинной распорке. — Тэхен кричал так, что сорвал горло.       А ему всего лишь не дали несколько раз кончить и отшлепали по бедрам.       Паддлом.       И ладонью.       И сейчас, стоя на коленях в гостиной своего Мастера, абсолютно голым и со стянутыми за спиной руками, он едва не дрожит в предвкушении.       Оказывается, когда ты знаешь, что с тобой будут делать, это нисколько не облегчает ситуацию. Наоборот.       От одних только мыслей он уже возбужден.       Чонгук возвращается в одних джинсах, босой и с ворохом вещей в руках.       — Готов?       — Да, Мастер.       — Хорошо.       Старший подходит к нему со спины, опускает на глаза черный шелк.       — Видишь что-нибудь?       — Нет.       Шорохи и стук чего-то о поверхность стола, тихое дыхание Чонгука и негромкая музыка.       У Тэхена встают дыбом волоски на руках. Скорее же!       Сзади мягко ставят стул, его плеч касаются чужие колени.       — Что тебе нужно сделать, чтобы остановить меня?       Тэхен разжимает пальцы. Металлический шарик с колокольчиком внутри звонко отбивает по полу.       — Хорошо. Держи.       Мяч вкладывают обратно в ладонь, за спиной снова какой-то шорох.       Плеч касаются горячие ладони.       Тэхен вздрагивает.       Ни звука.       Его Мастер неторопливо гладит его, грудь, верх спины, шею, уши, челюсть, щеки, и снова спускается к груди. Это здорово расслабляет, погружает в какой-то транс, Тэхен поневоле расслабляется и пропускает тот момент, когда ласковая ладонь на горле сжимается резко и сильно.       Он дергается, рвется назад, но за затылок тоже придерживают. Воздуха не хватает, из горла вырываются только хрипы и кашель вместо слов, давление под челюстью восхитительно нежное и безжалостное, он все пытается освободиться и вдохнуть, когда его наконец отпускают.       Голова кружится, а эрекция такая, что пачкает живот.       Мягкие, легкие поглаживания помогают восстановить сбившееся дыхание, массаж продолжается, грудь, плечи, живот, плечи, спина, шея, челюсть, снова грудь…       Запрокинувшая голову рывком за волосы ладонь заставляет вскрикнуть.       — Открой, — на губы ложится большой палец.       Тэхен открывает, и палец проникает дальше, оглаживает щеку изнутри, давит на коренные зубы, скользит в горло — глубоко, кончик щекочет глотку, и нужно просто задавить судорогу, что проходит по пищеводу.       Большой сменяется указательным и средним. Они длиннее, достают глубже, мешают нормально дышать.       Выгнутая, напряженная спина, связанные руки и напряженные плечи болят, ноют, напоминая о себе.       Все равно.       По губам щекотно сбегает слюна, сглотнуть не получается, и Тэхен все же давится, слегка прикусив кончики чужих пальцев. Над головой раздается тяжелый вздох.       И больше ничего.       Снова расслабляющие, нежные касания. Ласковые, легкие, нежные, бережные. Ладони кружат по его телу, разминают плечи, проверяют узлы и натяжение веревки, до тех пор, пока он не чувствует резкую боль в сосках. Он вскрикивает, но его Мастер щипает снова.       Выкручивает, массирует, тянет, ни на секунду не оставляя в покое, пока Тэхену не становится по-настоящему больно, и только тогда он слышит знакомый перезвон цепочки.       Первый зажим впивается в его сосок, непроизвольно Тэхен дергается, глухо выскуливая что-то.       Бесполезно.        Второй зажим все равно занимает свое законное место, принося новую волну боли и вышибая слезы из глаз.       — Мастер, — хрипит саб, получает нежный поцелуй в висок и жмурится сильнее, чтобы сморгнуть их, текущие по щекам.       Провисшая цепочка щекочет живот. И на нее же его Мастер вешает маленькую стальную подвеску на крючке.       Больно невыносимо.       Соски пульсируют, зажатые и выкрученные, оттянутые вниз, плечи ломит, даже в глаза своему Мастеру не взглянуть, чтобы понять, что его ждет дальше.       Воздуха не хватает, и так нестерпимо хочется кончить, что кружится голова.       Тепло из-за спины пропадает, слышно стук передвигаемого стула. Теперь его плеч так же касаются чужие колени, вот только Тэхен готов спорить — его Мастер сейчас сидит перед ним.       — Подними задницу с пола, — он послушно встает на колени, разведенные бедра подрагивают, холодный воздух касается скользкого от предсемени члена и влажной промежности. — Садись обратно.       Тэхен слушается, и чувствует под собой…подушку? Обычную диванную подушку? Что?       — Зажми ее между ног, — хриплый приказ его Мастера ставит все на свои места, — и отсоси мне. Можешь тереться, как маленький песик, можешь даже кончить, если сможешь. Открывай рот.       С этими словами его хватают под подбородок и тянут вперед, большим пальцем нажимая на нижние зубы. Цепочка с грузиком качнулась снова, вынуждая согнуться, чтобы хоть как-то уйти от резкой, жгучей боли. Тэхен стонет с открытым ртом, но этот стон вталкивает обратно в его глотку член его Мастера.       — Вот так, — придерживая его за затылок, его Мастер позволяет ему немного поиграться, собирая языком такой знакомый и любимый вкус, пока хватка в волосах вдруг не становится восхитительно болезненной. — Я приказал отсосать. Давай.       Дрожа от желания кончить, от необходимости угодить, сделать все как можно лучше, а может быть оттого, что диванная подушка такая жесткая и грубая на головке его члена, саб позволяет насадить себя до основания.       До касания блестящих от слюны распухших губ о коротко подстриженные паховые волоски. До гортанного, громкого, короткого стона.       А потом его Мастер начинает его трахать.       От каждого толчка крупных, мощных бедер цепочка качается и звенит, пронзая все тело резкими, яркими вспышками боли. Тэхен может поклясться, что чувствует биение пульса на самых кончиках зажимов, так же как и в перетянутых веревкой яйцах.       Он случайно дергает руками, и еще одна веревка, связывающая запястья с мошонкой, становится причиной его вибрирующего мокрого крика.       Его Мастер не обращает на него никакого внимания, продолжая трахать его рот, размеренно и сильно, и Тэхен сейчас отдал бы очень много, чтобы видеть. Видеть, что он может сделать для своего Мастера. Каким тот становится благодаря ему.       Сверху раздается еще один бархатный глубокий стон, хватка в волосах становится крепче, и саб неосознанно стонет тоже, в самом деле начиная потираться о подушку, зажатую между бедер. Ерзает, забыв о всякой стыдливости, стремясь получить как можно больше, желая кончить вместе со своим Мастером, потому что ему разрешили, потому что Мастер хотел видеть как он…       …будет трахать подушку как кобель в гоне.       Унизительно. На что еще он готов, чтобы кончить?       От промелькнувшей мысли саб кричит с членом в глотке, сильнее подаваясь вперед, и наплевав на все, таки начинает тереться. Долгожданные, острые движения кажутся пыткой после того, как его члену так долго не доставалость внимания, но у него нет времени подумать об этом, потому что он чувствует подступающий оргазм своего Мастера — по дрожи, пробежавшей внизу чужого живота, по хриплому дыханию, по пульсу на языке — и он намерен заполучить его полностью.       Его Мастер стонет еще раз, как-то по-особенному нежно, и кончает, глубоко ему в горло, до последнего удерживая на себе и не давая отстраниться.       Тэхен просто не может закрыть рот и понимает, что подбородок и шея все в теплой сперме, она стекает вниз, пачкая грудь, почти достигая живота.       Она словно жжется на коже.       Как хорошо, что у него завязаны глаза. Если бы сейчас нужно было посмотреть его Мастеру в глаза, он бы сгорел со стыда.       — Я не говорил тебе останавливаться.       Пораженный, саб так и замирает с открытым ртом. Потом неуверенно, медленно, делает одно движение бедрами.       — Еще.       Он продолжает, чувствуя чужой взгляд как прикосновение. Он клеймом горит на коже, не упускает ничего — ни дрожащего на выдохах влажно поблескивающего живота, ни переливов цепочки, перекатывающейся по нему, ни врезавшихся в плечи веревок.       Ни влажного пятна на подушке под ним.       — Давай я тебе помогу, — шорох, стук, и его аккуратно укладывают на живот, даже не потрудившись развязать. — Продолжай.       Тэхен всхлипывает, когда в первый раз приподнимает задницу, чтобы правда…правда трахнуть…       Веревка, перетягивающая его яйца, ослабевает, и он просто вопит во все горло, плача и пытаясь справиться с накатившим, выламывающим спину возбуждением, и ему уже все равно, видит ли его его Мастер, слышит, насколько он низко себя ведет, как ему потом будет стыдно…       Все, что он понимает — ему нужно кончить.       Звон от бьющейся о паркет цепочки до красноречивого ритмичный и жалкий, как и его всхлипы и стоны, как и он весь, распростертый на полу и преследующий свое удовольствие, голый перепачканный в сперме, заплаканный…       Он кончает, когда, в очередной раз толкнувшись вниз, чувствует, что его дырки касается большой палец руки, и ладонь его Мастера отводит ягодицу в сторону.       Чтобы было лучше видно.       Тэхен рыдает, лежа в луже своей и чужой спермы, оглушенный, потерявшийся и беспомощный, и никак не можеть прекратить.       Не может осознать.       Он не чувствует, как с него срезают веревки, переворачивают, растирают руки, как вытирают влажной тканью лицо и тело и поднимают с пола.       Когда его Мастер пытается, придерживая его за плечи, снять зажимы, он плачет и хватается за его руку, умоляя оставить.       Чонгук просто поднимает его на руки, устраивается с ним в кресле, и просит:       — Тэхенни, отдай.       Тэхен мотает головой, зажмурившись.       — Лисенок, сессия окончена. Ты все сделал правильно, ты умница, — саб расслабляется с каждым сказанным словом, обмякая в его обьятиях и все больше наваливаясь на старшего. — Такой нежный и совершенный, да? Только для меня, ни для кого другого, я так счастлив, что могу видеть тебя таким….       Шепот Чонгука все тише и тише, он уверяет, что Тэхен был прекрасен и послушен, и младший вздрагивает от звонкого удара металла о пол.       Так вот что он не хотел отдавать.       Просто казалось, что если выпустит — это все закончится, а он не хотел.       Он хотел еще.       — Мастер…       — Мы закончили сессию, можно по имени, — Чонгук подает ему бутылку с водой, и внимательно следит, чтобы была выпита хотя бы половина.       — Чонгук, — наконец снимает повязку с глаз Тэхен, — мне…понравилось. Такая сессия мне понравилась гораздо больше.       — Я рад, — Чонгук прижимает его к себе, начинает гладить по спине. — Так и должно было быть с самого начала.       — Теперь я знаю. Спасибо, Мастер.       — Все для тебя, Тэхенни. Все для тебя.