Сердитый милый котик. Суровый милый котик

Это было бы смешно, если бы не было так мило. И было бы опасно, если бы это был не Цзян Чэн. Цзян Ваньинь. Единственный из Глав Великих Орденов, все еще щеголявший ушками и хвостом. В мире, где наличие ушек и хвоста свидетельствовало о невинности их обладателя, подобные украшения задерживались только у девушек. Парни же от своих стремились избавиться, как только возраст «влажных снов» заканчивался. Цзян Чэну же не повезло. Не считая обещанной матерью трепки за развлечение вместо обучения, ему было некогда и не с кем. Не с Вэй Ином же и братьями. Была надежда на Гусу, но там шансов оказалось еще меньше: негласными правилами было установлено, что отдавать родителям их чад после обучения надлежало в том же виде, что и при получении, а «весенние картинки» Не Хуайсана сами по себе невинности не лишали. Кстати, сам Хуайсан приехал в Облачные глубины уже без ушек и хвоста и, пожалуй, это единственное, что удерживало Не Минцзюэ от того, чтоб на самом деле не переломать ему ноги и даже по-тихому гордиться. Ведь даже два Нефрита Ордена Лань щеголяли шикарными белоснежными ушками и такими же хвостами. А потом Цзинь Цзысюань получил в свою красивую морду за то, что однажды пришел на завтрак без своих пушистых атрибутов, и лишился их явно без участия Цзян Яньли, и все встало с ног на голову. Сожжение Пристани Лотоса, Цишань Вэнь, где-то между Вэй Ин умудрился по пьяной лавочке с кем-то переспать, даже благонравный Лань Сичэнь где-то в ходе военных действий потерял свои ушки и хвост. А Цзян Чэну все было не до того. И когда улеглась пыль перемен, оказалось, что среди их поколения невинными, как в первый день рождения остались только он да Лань Ванцзи. Но если с последним и так все было ясно – он одним своим взглядом замораживал любого желающего еще на уровне намерений, - то Цзян Чэн со своими ушками и хвостом одним своим видом злил, раздражал и умилял одновременно. Да и как тут не умиляться, если к гневным речам, огненному взгляду и молниям прилагались распушившийся хвост и торчащие ушки, мех на которых так и хотелось пригладить. Это не считая его истинно кошачьих повадок вроде залипания на солнечных зайчиков, привычки выгибаться, потягиваясь, и мурчать, пригревшись на солнышке. Цзян Чэн, увлеченный то обновлением лодочной флотилии, то поспевающими семенами лотоса, волну насмешек не замечал. В Родном Ордене на его пушистые конечности внимания не обращали, нрава боялись, но уважали, а за пределы своих территорий он выезжал редко. Над этим даже Вэй Ин не шутил, хотя за все остальное Цзян Чэну от его острого языка доставалось регулярно. Пока однажды приехавший погостить Хуайсан не обронил, что не далее, как в прошлом месяце состоялось Малое Собрание Глав Орденов, на которое Цзян Чэна позвать забыли. Спасаться от разозлившегося Цзян Чэна Хуайсану пришлось правдой, которая для того была сродни ледяной воды в лицо. Его никто не принимает всерьез. Орден восстановился и управляется сам собой, а Цзян Ваньинь – сердитый, но милый котик. Этим же вечером «сердитый, но милый котик» напился до того, что по-настоящему испуганному брату пришлось снимать его, шипящего и норовящего выцарапать глаза, с крыши. А к концу недели каждая собака в Поднебесной знала, что Глава Ордена Юньмэн Цзян, Цзян Ваньинь, ищет себе спутника на стезе самосовершенствования. Рассматриваются кандидатуры обоих полов статусом не ниже младшего ребенка главы ордена...

***

В список требований к будущему спутнику чистая кровь не входила, поэтому на пороге Пристани Лотоса утром третьего дня появились Цзинь Гуанъяо и Мо Сюаньюй, спешно ставший Цзинь Сюаньюем. Особо никогда не жаловавший Орден Цзинь, а особенно его Главу, Цзян Чэн принял их вежливо, но прохладно. Но если Цзинь Гуанъяо от такого приема вздохнул облегченно, то договориться с его сводным братом, таким же непосредственным, как и Вэй Ин, оказалось сложнее. Он влюбился в хвост Цзян Чэна с первого взгляда. Его руки так и тянулись к пушистой, черной с подпалинами, длинной и невероятно красивой и такой же невероятно беспокойной конечности, стоило только той мелькнуть в поле его зрения. Легкий характер и тот факт, что рос Сюаньюй все-таки не в Ланьлин Цзинь, могли бы склонить чашу весов в его пользу, но второго Вэй Ина, пусть и в облегченном варианте, Цзян Чэн мог и не пережить. Сам Вэй Ин фыркал рассерженным котом, пока Цзян Чэн излагал свои мысли, но спорить не стал, и утром на восьмой день белые пионы и золотые ханьфу перестали смущать юньмэнцев. Пить в этот раз Вэй Ин потащил Цзян Чэна самолично. Во-первых, отпраздновать, во-вторых, проследить, чтобы того снова не потянуло на крышу. ... Дальше были три посольства из мелких орденов. Дочери и сыновья, вплоть до племянниц троюродного брата, а также их старшие родственники практически взяли резиденцию Пристани лотоса приступом. Приехавших почти одновременно, их пришлось размещать в соответствии с правилами, но даже никогда ничего не боящийся Вэй Ин не рискнул выйти к ужину. Но то, что грозило стать катастрофой, в результате стало спасением. И когда следующим утром две «невесты» подрались, Цзян Чэн с Вэй Ином и чистой совестью отправились на Ночную охоту, отдав распоряжение предъявить к уплате Орденам стоимость побитого, порванного и сломанного. Домой они вернулись через четыре дня, когда в резиденции уже успели сделать ремонт, а потенциальных родственников и след простыл. ... Когда приехал Не Хуайсан, Цзян Чэн сначала даже не понял, что это совсем не дружеский визит. Но самая большая коллекция порнографических книжек, сладкие духи и журчащий голос Хуайсана, предлагавшего сделать массаж, все расставили по своим местам. От шока Цзян Чэн раздумывал целых пять минут на тему «почему бы и нет», а потом опомнился. Хуайсан отделался легкой щекоткой от Цзыдяня, который быстро поставил ему мозги на место, и страшной попойкой, в которой ему пришлось участвовать. На самом деле это Вэй Ин на свой манер выражал ему сочувствие, пытался поддержать и заодно очень толсто намекнуть, чтобы Хуайсан поискал в другом месте. ... Когда еще через неделю на пороге появился Лань Ванцзи, слов не смог подобрать даже Вэй Ин. Сам Ванцзи, собственно, тоже не пытался объяснить причину своего визита, но Цзян Чэн периодически залипал на его роскошный белый хвост, мечущийся за спиной, мечтал его потрогать и, в общем-то, даже был не против того, чтобы Лань Ванцзи остался. Ненадолго. Вэй Ин его решением почему-то был крайне недоволен и ходил чернее тучи, но когда следующим вечером застал их обоих спящими в густой траве, хохотал до слез. И потом еще долго дразнил тем, как трогательно это смотрелось со стороны. И как цепко они держали друг друга за хвосты. Цзян Чэн в ответ на смех сопел и пыхтел, но даже не огрызался, а Лань Ванцзи и вовсе делал вид, что ничего не слышит. Спутниками на стезе самосовершенствования они не стали, но Цзян Ваньинь навсегда запомнил ощущение меха чужого хвоста. Да и у Лань Ванцзи неожиданно появился друг, который разделяет его тягу ко всему мягкому и пушистому. Оба этим визитом остались довольны. ... Таким собранным, напряженным и кусучим Вэй Ина Цзян Чэн видел от силы пару раз. И все эти случаи ему хотелось забыть. Но в этот раз причина от его внимания ускользала. Ведь не мог же ею быть прибывший в гости Глава Лань, Лань Сичэнь. Положа руку на сердце и поклявшись своими ушками, Цзян Чэн мог сказать, что к кандидатуре Лань Сичэня он отнесся всерьез. Старший, мудрый, мягкий, светлый и невероятно красивый – Лань Сичэнь («называйте меня Лань Хуань») был идеалом и совершенством. Он даже взялся ухаживать и угадывал с поразительной точностью. И даже когда свалился в озеро с «помощью» Вэй Ина (я не специально, А-Чэн!), выглядел не смешно, а очень даже мило. Даже будучи без ушек и хвоста. Но после этого купания его будто кто проклял. На его пути появлялись камни, под его ногами проламывались доски, в его еду высыпался весь запас перца. Цзян Чэн бледнел, холодел и краснел, стыдливо опускал ушки или зло топорщил хвост, бесконечно извинялся и умилялся. Пока однажды Лань Сичэнь не отозвал его в сторонку и, сообщив о том, что покидает Юньмэн, не сказал заодно, что он очень сожалеет, но очень хочет жить и желательно целым. Когда Лань Сичэнь улетел, над Пристанью лотоса словно погасло солнце. ... Дулся на судьбу Цзян Чэн целых два дня. За это время его хвост превратился почти что в тряпку, ушки торчали в разные стороны, а жизнь казалась беспросветной серостью. А потом пришел Вэй Ин с гребнем, новенькой ленточкой и хрустящей рыбкой на палочке. Наевшийся, расчесанный и заглаженный, Цзян Чэн с громким урчанием откинулся на усевшегося за его спиной Вэй Ина, и даже не нашел сил сопротивляться, когда тот вдруг начал вылизывать его за ухом. И когда язык сменился губами. И когда после уха настал черед шеи и ключиц. А уж когда Вэй Ин повернул его лицом к себе и накрыл поцелуем рот, в сопротивлении и вовсе больше не было смысла... Но ушек и хвоста Цзян Чэн лишился еще только через месяц. И все только потому, что Вэй Ин тоже был влюблен в его хвост. Ну, не только в хвост. Но в хвост особенно. Но вообще все у них было хорошо.