— Я убью его!
Гэвин дёрнулся и зашипел от нестерпимой боли, которая, кажется, усиливалась с каждым часом. Это изматывало его, и мужчина накручивал себе нервы ещё больше. Новостей от сбежавшей шайки, к которой, как выяснилось вчера, присоединилась ещё и та взбалмошная девчонка с косой, не было второй день. Патрули прочёсывали территории с рассвета, дошли до ближайших лагерей и населённых пунктов. Гэвин даже в полупарализованном состоянии постарался поднять весь Фентонвиль на уши, и Фаулер лично обещал, что запрёт поганцев у себя в бронированном подвале. Но шли часы, а вестей всё не было.
Значило ли это, что малолетние сталкеры уже покинули округ? Или их словили те ублюдки с подожжёнными лицами? Или они наткнулись на заражённых, которых оказалось слишком много? Где они? Почему нет новостей? От красочных картин, которые всплывали в мозгу, Гэвина натурально трясло. Хотелось разбить себе череп, лишь бы выкинуть эти образы из головы и не думать о том, что могло случиться с Коннором по дороге.
— Я придушу его, честное слово, — процедил Гэвин сквозь зубы, не унимаясь. Его невыносимо бесила собственная жалкая беспомощность. Бесило то, что он прикован к этой ёбаной больничной койке и не может даже до толкана дойти, не говоря уже о том, чтобы встать и самому к чертям собачьим перерыть весь штат.
Тина, не покидающая его всё утро, тяжело вздохнула. Она прошлась из угла в угол, задумчиво сложив руки на груди и смотря под ноги.
— Побереги себя, Гэвс. Будут ещё новости. Ну не могли они пешком далеко уйти. Почему ты вообще уверен, что они пошли именно в Детройт?
Рид перевёл на подругу тяжёлый взгляд. Он уже раза два объяснял Фаулеру и Коллинзу, почему он в этом уверен. А потом всю ночь лежал и думал: а почему, собственно? У него была только эта мизерная зацепка, только направление их движения.
— Хэнк так сказал. Сказал, что в Детройте спрятана контрабанда с лекарствами.
Вот только где были эти грузы и где находилась эта треклятая записка — никто не знал. Рид попросил Тину и Криса перевернуть весь дом Андерсона; Бен заглянул в стол лейтенанта в офисе Фаулера, но так ни черта они не нашли. Единственные люди, которые знали о списке, были недоступны. Гэвин корил себя за то, что не заострил на этом внимание и не вытряс из старика всю необходимую информацию ещё там, на тропе.
Мужчина нервно зарылся здоровой рукой в волосы, забыв про присоединённую к нему систему. Дёрнувшаяся игла кольнула его под кожей, а стойка капельницы начала заваливаться вбок. Тина вытянула руки и поставила её на место, покачав головой.
— Гэвин, тебе надо успокоиться. — Она тревожно коснулась его лба прохладной рукой, но Гэвин только слабо отмахнулся. — Ты сам себе делаешь хуже. Я переживаю за тебя, мы ведь друзья.
Гэвин скривился — только жалости ему тут не хватало. Он уже хотел было наговорить много чего явно лишнего, но вдруг заткнулся на полуслове. В его воспалённом мозгу неоновыми буквами вспыхнуло слово «друзья». Конечно, у этих ушлёпков же есть, мать его, сраные друзья, у которых оказалось больше мозгов, чтобы прижать жопу и не пытаться лезть в приключения.
— Тина, — прохрипел он. В горле опять пересохло. — Тин-Тин, найди Саймона и этого, как его. Джоша. Ничего не говори, просто приведи сюда.
Девушка приподняла тёмные брови.
— Думаешь они что-то знают?
— Надеюсь.
Когда подруга покинула палату, Гэвина снова вывернуло. Он ничего не ел вторые сутки, его тело отторгало только желчь и воду. Заглянувшая медсестра обеспокоенно что-то спросила, но Рид не услышал из-за гулко бухающего пульса в ушах. От мельтешения становилось плохо, и он просто прикрыл глаза.
Тело било судорогами, он будто без одежды лежал на льду, тогда как ногу словно облили бензином и подожгли. Чёрт подери, как же она его задолбала! Он точно останется без ноги, если так дальше пойдёт. Если вообще выживет. Ещё немного и Гэвин чувствовал, что будет готов умолять не ждать, а отрезать её уже к ебеням, чтобы этот кошмар закончился. Хэнку, блядь, повезло — он лежит в своей коме и нихрена, сука, не чувствует.
Гэвин вздрогнул от собственных мыслей и тут же дал себе мысленную пощёчину. С хуя ли повезло-то? Старик на волосок от смерти и, если —
бля, нет — когда он всё-таки очнётся, вот будет ему подарочек, если он узнает, что его второй сын под шумок смотался из города и сдох где-то по пути. Господи, если оба Андерсона умрут… нет, заткнись. У них троих сейчас шансы на выживание примерно равны. И Гэвин больше всего надеялся, что Коннору повезёт намного больше, чем им.
Рид понял, что задремал, когда в голове начали блуждать какие-то странные образы, перетекающие из вполне реальных во что-то абстрактное и откровенно трешовое. Он открыл глаза от короткого прикосновения к плечу и порадовался, что это был сон, а он окончательно ещё не двинулся. Комната пару секунд вращалась и расплывалась, но потом, когда зрение более-менее стабилизировалось, он увидел перед собой Тину и двух долговязых парней рядом с ней.
— Где ваши сраные друзья? — грубо выплюнул Гэвин сквозь зубы, как только уплывающее сознание ухватилось за знакомые лица.
Блондин как всегда стоял с отрешённым лицом. Джош поджал полные тёмные губы.
— Мы не знаем, — спокойно сказал Саймон и Риду вдруг захотелось накинуться на него с кулаками. Его дико бесил этот спокойный понимающий тон.
В палате было прохладно и неуютно. Гэвин ненавидел, когда на него пялятся, если он болеет. Но в такой ситуации приходилось терпеть общество малознакомых людей, от чего он заводился буквально с пол пинка.
— Если вы, уёбки, решили поиграть в ебучих партизанов, то я вам шеи сверну даже одной клешнёй! — Рид шипел сквозь зубы, пытаясь прожечь взглядом двух замерших лбов. —Лучше бы вам выложить всё прямо сейчас, пока ещё есть возможность догнать сбежавших засранцев!
— Гэв, — Тина предупредительно глянула на него.
Рид оскалился. Что поделать, его бесили эти подростки, научившиеся выстраивать хитроумную крышу друг для друга. Приглядывая за Коннором, он невольно общался с его друзьями несколько лет кряду, замечая, какие иногда хитро выебанные способы они могут изобрести, чтобы прикрыть друг друга от тупых взрослых. Он высоко оценивал их желание стоять друг за друга горой, но сейчас готов был выбивать это дерьмо палками. Если бы не нога, Рид давно бы слетел с кровати и прижал одного из них (вот этого блондина с пастырским ебалом, ага) к стене. Но парни предусмотрительно держались подальше от кровати, так что Гэвину оставалось лишь злобно рассыпать молнии из глаз, одним взглядом обещая прибить каждого, кто и дальше будет держать рот на замке.
— Где. Ваши. Сраные. Друзья. — Чётко проговорил Гэвин, теряя терпение.
Тина, почуяв запах гари одной задницы, подошла ближе к кровати, точно готовилась кинуться защищать детей, если вдруг Рид окончательно съедет с катушек.
— Мы правда не знаем, сэр.
Джош виновато свёл брови и стал похож на щенка. Он шагнул вперёд, становясь между Гэвином и Саймоном, словно защищая последнего от неприкрытой неприязни. Рид и сам не понимал, чем его так бесил блондин. Может быть тем, что у него была такая рожа, будто он что-то знает, но молчит.
— Никто из них троих последние дни вообще не заикался про Детройт. — Продолжил Джош. — Я только видел, как Маркус и Коннор что-то обсуждали в баре на свадьбе, но подумал, что это какие-то местные вопросы. О том, что они ушли, мы сами узнали от Тины.
Гэвина полоснуло по сердцу воспоминание о том вечере и тупой истерике, от чего он поморщился. Если бы он тогда перестал наматывать сопли на кулак и подошёл к Коннору, этого всего возможно не было. Если бы он не накинулся на мальчишку у себя дома с обвинениями, он бы, может, и рассказал о треклятой записке, которая бесследно исчезла вместе с ним. Да если бы Рид не втрескался в младшего Андерсона по самые уши, он бы так бурно не отреагировал на его самовольность! Теперь он видел всю эту растянувшуюся череду собственных ошибок, которые привели к такому исходу. Это расстраивало его и злило одновременно, тормошило в нём то мягкое, которое Гэвин привык запинывать поглубже, заставляя скалиться, как загнанный пёс.
— То есть ваши братаны пошептались в уголке и сбежали навстречу приключениям без вас? И ты хочешь, чтобы я в это поверил, уб…
— Гэвин! — Тина резко хлопнула ладонью по тумбе, обрывая его тираду. — Ладно, ребята, мы поняли. Вам пора.
— Валите, — сдался Рид, отворачиваясь от выдохнувших парней. Если бы не ухудшающееся опять самочувствие, он бы ещё попытал их, особенно Саймона. — Только Фаулер с вас глаз не спустит.
По крайней мере, он очень на это надеялся. Когда Тина закрыла дверь, она обернулась и осуждающе уставилась на Гэвина.
— Ну и что за хрень это была?
Рид щёлкнул языком, прикрывая глаза. После этой эмоциональной встряски, на него снова начинала наползать тошнота и жгучая боль, про которую он как будто забыл во время разговора. Хоть какая-то польза от этих сраных подростков.
— Да они точно что-то недоговаривают. Особенно этот Саймон.
Тина тяжело вздохнула, опускаясь на стул.
— Не знают они ничего, Гэвс. Я видела их, они сами как пришибленные ходят.
Гэвин сглотнул, пережидая горячую волну приступа тошноты. Он отвернулся, молча глядя в окно на снег и вслушиваясь в шум ветра, гулявшего за стенами этой проклятой больницы. Мысли о собственном долбоебизме и долбоебизме всех вокруг сжирали его изнутри почти так же, как медленно убивающая его инфекция. Обычно в такие моменты он заливал свои пиздострадания спиртом или выдыхал с дымом сигарет. Или въёбывал на патрулях до полубессознательного состояния. Теперь же, сутками лёжа на кровати и пялясь в окно, у Гэвина не было возможности куда-либо деться от них, даже в спасительную медикаментозную кому. И он продолжал неосознанно накручивать себе нервы, не в силах остановиться.
— Это из-за меня, — тихо произнёс он, пытаясь хоть куда-нибудь деться от скопившегося внутреннего дерьма.
Тина удивлённо нахмурилась.
— Что?
Рид повернул голову на подушке, разглядывая тёмное родимое пятнышко на щеке подруги.
— Коннор хотел мне что-то сказать за несколько дней до того проклятого патруля. Хотел сказать про записку, наверное. Но я распсиховался, и он решил промолчать.
Тина только вздохнула, облокачиваясь локтями на колени. Она задумчиво изучала изнеможённое лицо мужчины с пугающе тёмными кругами под глазами
— Гэвин, можно я спрошу? Ты ведь не как за друга за него беспокоишься?
Рид метнул на подругу острый взгляд, готовый тут же защищаться, но Тина смотрела на него мягко, без осуждения. Он никогда никому не рассказывал о своих чувствах к мальчишке. Всегда считал это своим пороком, примитивностью, извращёнными желаниями, пусть даже Гэвин никогда, ни в коем случае не хотел причинить Коннору даже самый малый вред. Он варился в своих эмоциях и чувствах так долго, что уже не мог трезво оценить всю эту поебень со стороны.
— Так заметно? — Насмешливо спросил Рид, впиваясь взглядом в трещину на потолке.
— Просто я знаю тебя лучше остальных. И я вижу, как ты на него смотришь.
Гэвин хмыкнул, посмотрев на подругу. Тина мягко улыбалась, не кривилась и, в общем, не выглядела как человек, который готов кинуть в него камень позора.
— Хэнк мне голову оторвёт за такие взгляды. А за то, что я целую его сына, выкрутит яйца и повесит над своей дверью. Как блядский колокольчик.
Тина прикрыла ладонями глаза и затряслась от беззвучного смеха. Отсмеявшись, она вытерла рукой влагу в уголках глаз и крепко сжала его руку.
— Хэнк ничего тебе не сделает, Гэвс. Коннор уже взрослый парень и сам принимает решения. И то, что он ушёл, чтобы вытащить вас любой ценой — одно из них. Я знаю, оно тебе не нравится, оно глупое и опасное. Но ты должен его уважать. Дать ему шанс сделать правильный выбор самостоятельно.
Гэвин тяжело покачал головой, прикрыв глаза. Как он мог смириться с тем, что этот выбор может стать необратимым? Привести к смерти самого желанного человека. И ведь разумом он понимал, что живут они в самое ёбнутое время без законов и людского сострадания, без комфортных условий и в постоянной опасности. Понимал, что смерть настигнет в любую минуту, а значит быть привязанным и любить кого-то в таком мире — моральное насилие над собой. Но глупое сердце всё равно рвалось защищать его мальчика от любой опасности.
Рид снова посмотрел в потолок, чувствуя, как с души уходит один небольшой камешек. Но даже это ощущалось так явно, что привыкший таскать всё на себе Гэвин, мысленно удивился, как легко можно снять с себя лишнюю ношу, если тебя понимают.
— Тина, иди домой, отдыхай. — Сказал он, глянув на уставшее лицо подруги. Она и так старалась не покидать его надолго и Гэвин был безмерно ей благодарен. — У тебя вроде как медовый месяц. Если Хэнк очнётся, я пообщаюсь с ним морзянкой через стенку, ну.
Тина слегка поморщилась, но встала со стула.
— Обещай мне, что будешь в норме?
— Конечно. Как только договорюсь со своей отмирающей ногой.
— Какой же ты придурок, Рид.
Подруга легко чмокнула его в лоб и вышла в коридор.
_________
К вечеру Гэвин чувствовал себя совсем хуёво. Его то трясло от холода, то он потел так, что подушка под ним была насквозь мокрая. Боль из ноги перекочевала в соседние области и медленно расползалась по всей нижней половине тела. В палате сновала темнокожая медсестра, то вливая в него воду, которая, казалось, испарялась тут же из его тела, то подкладывала сухую подушку. Когда она ставила ему систему, здоровую руку Гэвина, на которой наливались чёрные синяки, приходилось фиксировать ремнём из-за того, что мужчина бессознательно скрёб ей постель или грудь, пытаясь хоть таким образом подавить страдания.
Медсестра что-то спрашивала у него, но Гэвин, едва понимая смысл её слов, просто тупо кивал или качал головой. Потом она оставила его в покое на несколько минут, и Гэвин, проваливаясь всё глубже в лихорадочный бред, помнил лишь отрывками, как он извивался на кровати, рыча и стоная, пытался выкрутить руку из-под ремня, от чего игла царапала его под кожей.
Женщина появилась в палате вместе с двумя врачами и той безымянной медсестрой. Они суетились, подключая к нему какие-то аппараты и убирая иглу из повреждённой руки, меняя её на центральный катетер. Гэвин краем глаза видел кровь, стекающую до запястья тягучими каплями, и она казалась ему чёрной и зловонной, точно яд, текущий по венам.
В палату вошли ещё несколько человек в медицинских зелёных костюмах, подкатили малый инструментальный столик с разложенными на нём стерильными скальпелями, перевязочным материалом и фиксатором для ноги. От ужаса, которые производили лежащие инструменты, сознание Гэвина слегка прояснилось. Он, тяжело дыша, наблюдал за манипуляцией медсестры, подготавливающей инструментарий и тихо переговаривающейся с незнакомым врачом. Двое медбратьев устанавливали осветитель и ширму над изножьем. Гэвин сухо сглотнул комок в горле.
Он поймал взглядом Даниэля, когда тот подошёл к нему, считывая какие-то данные, поступающие с кардиомонитора.
— Эй, док. Какого хера происходит?
— Мы проведём иссечение омертвевших тканей, Гэвин. Это будет неприятно, но не займёт много времени.
С оцениванием ситуации у Даниэля явно был непорядок, потому, как только второй мужик взял в руки скальпель и скрылся за установленной ширмой, ногу дёрнуло так, будто врач не хирургическую обработку проводил, а, мерзко хихикая, засовывал раскалённые штыри в рану, прямо между костей. Едва ли можно было назвать эти ощущения «неприятными». Рид орал и дёргался так, что двум медбратьям приходилось прижимать его за плечи к кровати. Он не мог сосредоточиться ни на чём, кроме продолжительных вспышек невыносимой боли, затмевающей его сознание. Словно ему отрезают ногу без пилы, по маленькому кусочку.
_________
Ногу Гэвину всё же не отрезали. Когда немного отпустило, Рид лежал совершенно мокрый и пытался отдышаться. К горлу подкатывала тошнота, а перед глазами расплывались яркие пятна, мелькали какие-то разноцветные круги, чёрные и золотистые точки – всё прыгало, мельтешило, и казалось, что он просто хлопнется в банальный обморок.
Подошедший Даниэль легко коснулся его руки, обращая на себя внимание. Он сообщил о том, что всё оказалось лучше, чем он думал; что омертвевших тканей было не так много; что именно поэтому Гэвин испытывал такую боль. Но Рид только отмахнулся, когда его опять вывернуло практически на сухую — тело уже не знало, чем блевать. И после всего пережитого он сам не понял то ли уснул, то ли вырубился.
Когда Гэвин открыл глаза, выныривая из забытья, как из мутной воды, была глубокая ночь. В плате стояла тишина. Тёмный коридор освещался слабым красноватым светом аварийной лампы, и её отблески падали сквозь смотровое окно на сгорбившуюся фигуру у кровати.
Рид лениво проморгался, фокусируясь на ночном посетителе. Он сидел на стуле у изножья, уронив голову на руку, точно задремав. Свет от фонаря за окном падал на спину, облизывая широкие плечи по контуру, как сияющее гало. Рид хотел было окликнуть, но человек, словно почувствовав, что на него смотрят, поднял лицо. Гэвина прибило к кровати волной разношёрстных эмоций, как только он заглянул в тёмные глаза. Коннор посмотрел на него с лёгкой долей ласковой снисходительности. В тусклом полусвете он казался каким-то другим: серьёзнее, острее, старше.
— Кон, детка… — прохрипел Рид, боясь отвести взгляд от такого внезапно знакомого незнакомца. — Когда ты вернулся?
Коннор молча склонил голову на бок, как будто рассматривая Гэвина под другим углом. В темноте палаты его глаза поблёскивали как два чёрных уголька. Он улыбнулся, будто бы смущённо и покачал головой, от чего на лоб привычно упала тёмная прядка. Гэвину больше всего на свете хотелось протянуть руку и поправить её. Он так по нему соскучился, господи. Мужчину словно парализовало в то время, пока сердце рвалось на части, едва он находил взглядом каждую знакомую родинку. Глаза запекло, и Гэвин зажмурился на секунду, чтобы позорно не разрыдаться.
Но когда разлепил мокрые ресницы, на стуле никого не было, а за окном занимался тусклый рассвет.
