***
— Ямада-сан, нельзя, — охранник попытался нахмуриться и сделал самое серьёзное лицо, которое могло получиться в присутствии Эйми Ямады. Она приподняла брови, будто бы спрашивая «и мне нельзя»? — Накахара-сан приказал не впускать никого до выяснения обстоятельств, — ответил он на немой вопрос. — А что по вашему я пришла делать? Чай пить? Мужчина снова нахмурился, но Эйми по выражению лица поняла, что разумность её слов он оценил. — В конце концов, там мой подчинённый. Кому как не мне нести за его действия ответственность? Он всё же неуверенно кивнул и открыл дверь. Эйми тяжело выдохнула: это всё, конечно, хорошо, только вот когда такое было, чтобы её и не впустили к пленнику. После смерти Мори-сана уважение к ней пошатнулось… И пошатнулось основательно. — Простите, Ямада-сан. Но я должен забрать ваше оружие. Эйми чуть было рот не открыла от удивления. Оружие забрать, он серьёзно? Полагает, что она убьёт Осборна или будет отстреливаться от них? Что за маразм? Тем не менее кинжал и пистолет оказалась на полу. Отдавать своё оружие добровольно она не собиралась. — Осборн! Он медленно поднял голову, и Эйми почему-то почувствовала дикий ужас, увидев разбитые нос и губу. Кровь продолжала течь по лицу… Она быстро подошла и рывком села напротив, осматривая его на предмет других повреждений. Сломанные руки не тронули — и на том спасибо. Руки сами потянулись к его лицу и насильно повернули голову вправо-влево. Эйми заметила следы ещё нескольких ударов и поморщилась. — Простите. Откуда Ямада достала платок Осборн тоже не понял, только почувствовал, как капитан зажимает его нос тканью. — Кто тебя так? — вопрос тихий, но уверенный, Эйми видела, что это лишь попытка припугнуть, вовсе не пытка и даже почти не избиение. Во взгляде блеснула такая привычная для неё ярость, а Осборну показалось, что он увидел там огонь. Способность это вырывается или у него глюки — кто знает. Он промолчал. — Это приказ. Осборн покачал головой и зачем-то улыбнулся, думая, что вечно от него одни проблемы. — Нет. Эйми снова почувствовала себя слабой, осознавая, что даже самый верный ей человек отказывался выполнять приказ. Насколько жалкой Эйми сейчас выглядела понять ей самой было не трудно, вот только во взгляде Осборна презрения не читалось. Ямада почему-то ощутила резкую потребность в том, чтобы её потрепали по голове или, хотя бы, успокоили. Захотелось сесть рядом с Осборном и прижаться к плечу, ведь он старше, пусть он решит её проблемы. Пусть кто-нибудь поможет. Снова… А еще лучше кинуться на Набокова, чтобы он обнял и тихо рассмеялся, чтобы стащил кинжал и с видом истинного ценителя рассматривал его минут, эдак, двадцать. И как бы не противно Эйми было чувствовать себя слабой, ей снова хотелось, чтобы кто-то вытащил её из этого кошмара. — Это ты? — голос отскочил от стен и показался уж слишком наигранно недовольным и каким-то чужим. — Я приказывал не впускать никого. Эйми с земли подниматься не спешила. Сомнения исчезли со звуком шагов вошедшего. Сомнения и эмоции… Осборн увидел, как она сжала губы и прикрыла глаза — пыталась понять, что будет дальше. — Уйди, — Чуя спустился на несколько ступенек вниз, но так и не подошёл. Эйми развернулась к нему и медленно поднялась, аккуратно отряхнула брюки и посмотрела в упор, как при допросе. — Ты имеешь основания допрашивать моих подчинённых без моего ведома? Он ухмыльнулся, явно ожидая этого вопроса. — Приказ босса, не более. Он тоже должен спуститься. — Ты слишком низко пал, Накахара Чуя, — безразличный упрёк, будто бы не имеющий к нему никакого отношение. — Каким ты был и каким стал. — Ты что-то разошлась, милая, — Дазай появился, как обычно неожиданно. — Плохое настроение? — У меня нет желания выяснять отношения, босс. Почему он, — она кивнула в сторону Осборна, — здесь? — Потому что он подозревается в связи с Мимиком, а также убийстве Мори-сана. Дазай ухмыльнулся и почти вплотную подошёл к Эйми. — Скажешь что-то, Осборн? — Мне нечего говорить. Моя совесть чиста. — Это мы проверим. Проверим, Чуя? Тот кивнул, не отрывая сосредоточенного взгляда от Эйми. Что он сейчас чувствовал? Злобу, удовлетворение или такую свойственную им всем скуку? Ямада с наибольшей уверенностью готова была сказать только то, что он чувствовал себя преданным. Преданным ей самой… — Поскольку, милая, разведчикам мы доверять в этом вопросе не можем, — Дазай немного помолчал и пробежал по Эйми взглядом, — по понятным причинам, я разберусь с этим делом сам. Есть возражения? — Нет, — она опустила взгляд в пол. — Но отдайте Осборна под мою ответственность. Он поцокал языком, изображая невыгодность такой сделки. — Я откажусь от должности исполнителя и перестану заниматься делом Мимика. Так вас всё устроит?***
Осборн смотрел с искренним удивлением, Эйми шла чуть впереди с закрытыми глазами. — И что вы сделали? — Вытащила тебя из передряги. Сам не понял? — И втянули в неё себя? Эйми безразлично пожала плечами и остановилась, дожидаясь его. — Если ты собираешься врать мне дальше, то лучше исчезни как можно скорее. Ты умный, спрятаться сможешь. Эти слова звучали обиднее всех самых грязных ругательств, сказанных ему за жизнь. Он знал, что однажды его враньё, а вернее просто недоговорки, доведут до чего-то плохого, но чтобы это произошло так скоро… Дазай-сан не боялся рисковать, хотя и Эйми, и Осборн понимали, что их правда не нужна никому. Он не хотел доставлять никому проблем и рассчитывал просто тихо уйти, оставив после себя кипу неразобранных бумаг и долг в сорок йен Лерою. — Простите. Меня, — совсем тихое и оттого почти беззащитное звучание слов. Осборн так не говорил, никогда. Эйми устало выдыхает и видит во взгляде парня осознание. Он понимает, к чему все это идёт, понимает, но вопроса задать не решается. — Я скоро умру. И следующим капитаном разведки должен стать ты. Понял? — Есть! — Вот и прекрасно. В лифте ехали молча. Осборн, вновь пользуясь несомненными плюсами большого роста, незаметно смотрел за Ямадой. И не видел ничего: ни страха, ни волнения, но и не прежнего капитана. Она всё ещё была сильной, всё ещё оставалась исчадием ада, но перестала быть такой отстранённой. Эйми Ямада вела войну за свою жизнь и жизнь окружающих людей. И Осборн был свидетелем надвигающегося провала. Или триумфа — в это верить хотелось больше. — Мир так устроен, Осборн, что большинство не видят то, чего стоит нам наша слава. Я не могу просить тебя о многом. Но не разрушай того, на что я тратила жизнь. Он кивнул головой мысленно переводя ее слова на более понятный. «Не пытайся убить Осаму Дазая». — Не видят или не хотят увидеть? — наигранно лениво спросил он. — А большая ли разница?***
Осаму Дазай мог показаться идеалом. Красив, умён, как оказалось недавно, ещё и богат. Просто мечта, а не парень. Девушки могли бы бегать за ним, если б он сам того желал. Беря во внимание исключительно внешность, Эйми и сама признавала, что Дазай красив: высокий, представительный, статный, стройный, не лишённый некого изящества и обворожительности, с правильными чертами лица и почти всегда мечтательным взглядом. Только вот смотря на эту «картинку», Эйми чувствовала острое желание кому-то врезать, желательно с ноги и, опять же желательно, самому Дазаю. Но их отношения вопреки всему всегда понимали неправильно. В итоге Дазай наслаждался, а Эйми сокрушалась. Ещё тогда, в подростковом возрасте многие замечали, что к Эйми Ямаде Дазай относился немного иначе, чем к другим. Искал встречи, неожиданно появлялся за спиной и, в целом, часто находился рядом. Она бесцеремонно отворачивалась, даже не обращая на него внимания. И встречала лишь лёгкой хмуростью в независимости от настроения. Все молчали (хотя бы из уважения к Мори-сану), упорно делая вид, что не замечают этого. Но, многие уже мысленно рассуждали за что Дазай мог полюбить Ямаду и наоборот. И с интересом посматривали на их взаимоотношения. А потом всё внезапно оборвалось. Осаму Дазай вдруг стал жесток и, что вскоре стало очевидно многим, настроен против Эйми. В барах тогда обсуждалось, что его отшили без надежды на продолжение романа — это было бы вполне в духе юной разведчицы. Потом появился Чуя, Акутагава и Гин, а некогда почти неразлучных (Эйми пришлось с прискорбием признать и это) Дазая и Ямаду растянуло на разные стороны баррикад. Теперь вся Мафия с неменьшим удовольствием наблюдала за их войной. Мори-сан всё время улыбался, а на слухи внимания не обращал, своё дело он сделал. Дальше они должны были разбираться вдвоём. — И что же вы желаете от меня услышать? — Эйми нахмурилась, прерывая долгое молчание. Дазай, не отрывая заинтересованного взгляда, протянул совсем как ребёнок: — Эйми, не будь букой. Я же совета спрашиваю. — Разрешения, — обрезала она. — Судя по формулировке вы, босс, спрашиваете у меня, рядового сотрудника организации, разрешения. — Ты ещё дуешься? — расстроено спросил он. — Я же сказал, что пойду на это дело с тобой, ведь Осборн не может, ага. И спрашиваю нужен ли нам ещё кто-то. — Моё слово имеет значение? — Разумеется! — Я бы предпочла взять водителя. Вообще говоря, девушка бы предпочла не идти. Слишком много там знакомых лиц. Но говоря «взять водителя», Эйми не планировала видеть Накахару Чую в этой роли. Он тоже злился. К одному раздражающему фактору по имени Дазай Осаму прибавлялся чуть менее противный — Эйми Ямада — да ещё и дали работёнку под стать исполнителю, босса по городу катать. — Если это очередные ваши бредни, — почему-то Чуя посмотрел на Эйми, а не на Осаму, — я клянусь разнести этот чёртов дом в пух и прах. — Не горячись, — смириться с происходящим было не сложно. С тех пор как Дазай влез в это дело, девушка дала себе слово не удивляться. — Там соберутся влиятельные люди. — И почти все твои любовники, — весело вставил Дазай. — Я этого никогда не скрывала, — безразлично ответила она. Не получив должной реакции на попытку подкола, Осаму быстро сменил тему, пытаясь прицепиться к Чуе. — Ты понял, что нужно от тебя? — Да-да, — монотонно отозвался тот. — Сижу, жду вас, когда выходите по-тихому сматываемся. Если что-то идёт не так, захожу к вам под видом опоздавшего гостя. Эйми облегчённо выдохнула и твёрдо решила о плане не волноваться. Какая-то неизвестная, чужая, сущность громко кричала «гулять так гулять»! Может быть это было Исчадие ада, гордость которого была растоптана за последнее время. Тем не менее стоило морально подготовиться к тому, что сделать действительно необходимо. А необходимо весь вечер играть роль влюблённой дурочки, ещё и влюблённой в Дазая. Когда они обсуждали план с Осборном, всё казалось не таким уж ужасным. Эйми собиралась отправить Агни, у той подобные роли получались неплохо, а заодно и свалить на её плечи право выбора партнёра. Но босс решил иначе, а уж если босс решил, то переубеждать себе дороже. — Боже всемилостливый, спаси и сохрани. Тут уж действительно в Бога уверуешь.***
Эйми тяжело выдохнула, быстро осматривая здание ресторана и сразу же ища пути отхода. Присутствие рядом с ней и Дазая, и Накахары ничем хорошим обычно не заканчивалось. «Ресторан Алопа» — гласила позолоченная вывеска. «Это в жизни моей полная алопа. А это не алопа, это ещё прилично». — Милая, не забывай зачем мы здесь, — Дазай вышел из машины вторым и встал рядом. — Говоришь так, будто я когда-то проваливала задания. — Как знать. То, что предстояло сделать выходило (во всяком случае в понимании Эйми Ямады) за рамки возможного. Изобразить легкомысленную девчонку — Эйми сможет, нет проблем; клеиться к Дазаю весь вечер — да пусть подавится; даже совершенно неудобное платье с разрезом чуть ли не от пупка, как говорила сама Ямада (спасибо, сестрица Коё, удружила) и туфли на высоком каблуке Эйми терпеть была готова. Но вот разбираться с присутствующими там гостями — увольте. Большая часть, действительно, была её любовниками. Полезными и влиятельными любовниками. Отправляясь туда в этом отвратительном положении, держась за аккурат вовремя предоставленный локоть, значило рушить всё то, что строилось годами. — Я промахнулась, босс. Вы опаснее, чем я думала. Он улыбнулся и кивнул ей. — Не навредили бы себе ненароком. — Я постараюсь. Эйми крепко держалась за ткань пиджака, почему-то именно сейчас боясь упасть в неудобных туфлях. Кружилась голова, болела спина, тянуло внизу живота. И, признаваясь себе, Дазай сейчас не казался таким уж отвратительным. Сейчас он казался вполне себе надёжной и единственной опорой. Он поддерживал её, сейчас поддерживал… Она и задуматься ни о чём не успела, а они уже подходили ко входу. Дазай тихо проклиная того человека, который запретил подъезжать близко к зданию. С одной стороны, разумно, деятельность преступных организаций на время встреч никто не отменял, с другой — бред сумашедшего, особенно для обеспеченных посетителей. Играл ли Дазай свою роль? Определённо, играл. И Эйми оставалось делать тоже самое. Она счастливо улыбнулась, обняла того за локоть и быстро поцеловала. «Мерзость какая». Вечер обещал быть интересным.***
/Flashback/.
Холодный ветер гулял по кладбищу, бегая между могильными плитами. Неприметная девушка, совсем такая же, как этот ветер стояла, слегка опустив голову. — Я пришла, Мори-сан, Элис. Угрюмый и холодный надгробный камень вовсе не соответствовал доктору Мори, а уж тем более той маленькой весёлой золотоволосой девочке. Да, она не была человеком — лишь материализацией способности Огая, но это не изменяло того, что большую часть времени девочка была ангелочком. Девушка присела на колени. — И как же вы хотели уладить ситуацию? Скинуть это на меня и Озаки-сан? Это жестоко, вы знаете? Эйми запнулась, а потом, выдохнув и прикрыв глаза, снова заговорила. — Вы были правы, доктор, я люблю этого придурка, ничего не могу сделать, — тихо добавила Ямада. — Спасибо вам за всё. Просидеть молча труда не составляло — и Эйми, будто ожидая услышать ответ, почти замерла в этой позе. Ответа так и не прозвучало. Не стоило и ожидать. И на мгновение реальность словно перестала существовать: так хотелось представить, что вечная тишина и покой этого жуткого места останутся с ней! — Наверное, мне стоит извиниться, — тихо уронив руки на колени от безысходности, прошептала Эйми, смотря не на могилу — сквозь неё: взгляд затуманился, и против воли всё, что было вокруг, двоилось в глазах, словно танцуя безумный вальс со смертью. Голова кружилась. — Простите, — только и смогла проговорить она, упустив самое важное. «Простите за то, что не была рядом». «Простите за то, что не остановила его». «Простите, что оказалась такой слабой». «Простите за то, что так расплатилась за вашу ко мне доброту». «Простите за то, что не попрощалась». «Простите за то, что не предупредила». «Простите за то, что не спасла вас». «Простите за каждую пролитую Озаки-сан слезу». «Простите». «Простите за то, что так ничего и не смогла сделать». Глупый список рисовался в уме сам собой — и Эйми, не думая больше ни о чём, медленно загибала пальцы, перечисляя всё новые и новые пункты. «Простите за то, что он творит». Неужели человек перед смертью думает только о том, что нужно исправить? «Простите за то, что творю я». Как глупо. Бесполезно ведь! О, безмолвная разведчица, железная леди, не раз покорявшая всех своей идеальной красотой и хладнокровностью! Неужели — неужели и такая, как она, умела… Умела испытывать сожаление? Умела испытывать благодарность? Умела любить? Любить, как человек — не как бесчувственная машина для убийств, а как настоящий, живой человек? Как обычная девушка? Любить тех, кто спас когда-то. Любить тех, кто когда-то был рядом. Любить тех, кто просто был — не рядом и не спасал, но почему-то был важен. Любить людей. Близких и далёких. — Не думал, что всё же найду тебя здесь. Заслышав тихие шаги за спиной, так и не оборачиваясь, Эйми пробормотала: — А я не думала, что ты всё же придёшь, Накахара Чуя. — И зачем так официально? Недоумение в чужом голосе — новая рана на сердце. — А как иначе? Чуя, вздохнув, так и не нашёлся, что возразить. Тихо опустившись на колени рядом с Эйми, он какое-то время молчал и неотрывно смотрел на холодный могильный камень. Две даты — и чёрточка между ними. Никакой конкретики. Никаких достижений. Ничего великого, что могло бы остаться от этого человека — ничего, ведь всё разрушил Дазай. — Эйми, скажи: ты за что его ненавидишь? — наконец решился задать вопрос Чуя. Он несмело поднял взгляд на неё, ища ответ и искренне желая его заполучить — так, словно это помогло бы хоть что-то исправить. — А ты? За что ты ненавидишь его? Эйми знала. Знала всегда. — Ему нельзя доверять, это раз, — начал перечислять Чуя, впрочем, не испытывая особого удовольствия от этого занятия. — Он безжалостен и кровожаден. У него нет морали, есть только… — Стремление почувствовать себя живым за счёт причинения боли другим, — закончила за него Эйми. Договорила — и вдруг ясно вспомнила чьи-то слова. «Эти дети сильные. Осталось только развить в них преданность. Они выросли во тьме, это их дом. И им оставаться здесь на всю жизнь». Эйми никогда, никогда ничего не забывала: ни единого слова, ни единого поручения, ни единого поступка. Иногда ей казалось, что горькая память играет с ней несмешную шутку — глупую, нескладную, рушащую её жизнь. Она вспоминала — и почему-то обжигалась снова. И чувствовала ту же боль, что и много лет назад. А, может, и сильнее. — Если бы я забыла об этом, то не была бы предупреждена об опасности. С другой стороны, — рассудила она, — если бы я не помнила, было бы легче. — Уверена? — смутился Чуя. — Почти что. Почти что уверена. Светлое небо, шелест мягкой травы, отдалённые детские крики, на которые она не обращала внимания — и один-единственный знакомый голос среди десятков похожих: голос человека, с которым ей пришлось вырасти, повзрослеть — и потерять всё, что дорого. Потерять себя и потерять его — Осаму Дазая, такого же сломленного сироту, неуверенного, озлобленного и на себя, и на всех вокруг. Ребёнком он был нескладным и молчаливым, но научился притворяться — шутить, смеяться и фальшиво улыбаться, когда это нужно. Эйми видела каждую из его масок — и потому стала опасна. Она знала слишком многое. Знала ещё тогда, когда маленькой девочкой сидела под большим деревом и молча наблюдала за ним, сжимая в руках толстую книжку и изредка переворачивая тонкие пожелтевшие страницы. — Жизнь в приюте и так не слишком роскошна. А если у тебя есть дар, за который презирают… Презирал лишь он — Дазай, маленький дьявол; презирал за всё — кажется, просто за то, что ей не повезло родиться. Он преклонялся перед силой, но не перед её ненавистной владелицей — и всякий раз не уставал напомнить об этом. Беззаботное одинокое детство в тихом приютском саду с единственным деревом было омрачено бушевавшим внутри огнём и нахальной усмешкой обезумевшего мальчишки. Эйми тихо сидела под деревом, молчала и сжимала кулаки — боялась, что не имела права ударить в ответ. А Дазай бил всё больнее, даже не касаясь хрупкого тела девочки, и заставлял вспоминать о том, что хотелось выжечь из недр памяти и души. Он напоминал о кошмаре своим присутствием, своим голосом, и наслаждался что своими, что чужими страхами и страданиями. Дьявол во плоти, заставивший её молчать. Так она и жила — оставаясь позади, не говоря ни слова, даже когда на пороге появился человек, готовый помочь и спасти. Доктор — тогда ещё просто доктор — Мори, казалось, был не от мира сего и совершенно не вписывался в привычную атмосферу. Человек из внешнего мира — не воспитатель, не бросивший ребёнка родитель! Хитрая ухмылка, специфичная, непривычная манера веси разговор — и неукротимый интерес. Интерес к тем, кто мог бы быть полезен. — Те, кто претерпел лишения, никогда не оставят других в беде и потому будут верны до самого конца, — неосторожно говорил он, зная, что никто не поймёт, что он имеет ввиду. Дазай понимал. И Эйми, глупая девочка с криво отстриженными волосами, понимала. Понимала — и потому молчала, не влезая в чужие разговоры. Молчала даже тогда, когда видела, как Мори положил глаз на Дазая: вероятно, за его неординарный ум, загадочность и умение отшучиваться на вопросы о прошлом. Ребёнок. — Взгляните на Ямаду-тян: тоже одарённая, — как-то раз указал он. — Опасна, хоть и притворяется невинной. А дар её… Стоит видеть. Словами не описать. Нет, не так. Осаму Дазай — ребёнок сатаны, не иначе. Животное, движимое жаждой крови. — А ты, значит, хорошо её знаешь? Всего за пару дней со стороны стало казаться, что Мори стал Дазаю отцом: так гармонично и естественно смотрелся их дуэт. Они шли среди шумящих детей, сразу же выделяясь из общей серой массы — неторопливая, горделивая походка, вздёрнутые головы и непонятные остальным беседы делали из них настоящих аристократов среди деревенщин. «Спелись, » — со злостью думала Эйми. Нашли друг друга. И так надеялась, что теперь кошмар её детства исчезнет навсегда вместе с этим загадочным доктором! — Хорошо? — усмехнулся Дазай. — Я знаю её лучше всех в этом доме. Но одновременно — я не знаю о ней совершенно ничего. — И почему же? — Не хочу, — просто признался он. — Она мне ни к чему. Эйми знала об этом — услышав однажды, запомнила на всю жизнь. Решила, что справится сама. И так и не поняла, почему согласилась уехать из этого ужасного места вместе с Мори и — проклятье — Дазаем. Так и не поняла, почему Мори предложил ей это. Так и не поняла, почему Дазай упрямо делал вид, что невероятно зол на неё и что он к принятому решению не имеет никакого отношения. Эйми, нервно теребя неровную чёлку, на любой вопрос кивала головой. — Ты согласна? Кивок. — Даже зная, что можешь умереть? Или убить кого-то? Кивок — о чём сожалеть? — Ты даже не спросишь, кого убить? — разочарованно протянул Мори. — Ожидает, что ей прикажут убить себя, — вмешался Дазай и усмехнулся. — Не говори, что я не прав. — Думал, что этого приказа ждёшь ты, — невзначай бросил Мори, и Дазай замолчал. А Эйми поняла — стремление к смерти есть у них обоих. Вот только Мори знал: она отдаст жизнь за людей, а Дазай — за бесценок в виде острых ощущений. Они покинули приют вместе — и Эйми боялась, что весь кошмар повторится вновь, а она не сможет себя защитить. — Так и случилось, — отчаянно прошептала она, обхватив голову руками. — Умереть должна была только я, а теперь… Невинными — почти что — жертвами падут все, кто ей дорог. Чуя, о присутствии которого Эйми успела позабыть, на мгновение приобнял её за плечи. Жалел ли? Просил прощения? Чужая мимолётная ласка была ею почти забыта. Чужое тепло и защита — так подавно. А Чуя почему-то всё ещё был рядом с ней — такой знакомый, такой близкий! — и не отпускал, словно боясь потерять в этой глуши. Глуши — не леса — жизни. — Спасибо, — только и смогла ответить она, и аккуратно сжала его руку. — Спасибо тебе, Чуя. — Нужно возвращаться, — осторожно заметил он. — Тебе нельзя здесь так долго находиться. — И нервничать? — против воли пошутила Эйми, пряча улыбку. — И нервничать. Пусть… С нашей работой это проблематично. — С нашей жизнью это проблематично, — поправила она и о чём-то задумалась. Чуя так и не решился спросить, о чём./End flashback/.