I
Старейшие долго выясняли, за что Тан устроил драку. Лин не мог сказать, что пропустил стрелу: его бы сразу списали со счетов, и это он прекрасно понимал даже в свои хрупкие пять лет. Ланс не мог сказать, что вздумал убить аратжина — и даже без особого повода. А Тан, как обычно, просто отказался говорить. Мелочные разборки в корпусных яслях еще не трогали инквизицию. И старейшие решали вопросы мирным путем. Они предложили Тану с вест Лансом сесть за стол переговоров. У них действительно был специальный стол, низкий, как и обеденные, и сидеть за ним полагалось на коленях. Тан посмотрел на этот стол, затем на вест Ланса. Глаза его мигнули золотом и яростью. И Тан их стол переговоров пнул. Ожидаемо начались охи, ахи и вздохи. Вест Аи прикрикнула: — Аратжин! Вест Ланс оскорбился до глубины души, Лин — заледенел. И вест Шелл, поджав губы, вынесла Тану приговор: — Вы наказаны.II
До шести Тана не били. Ему полагалось, возвращаясь с тренировок, отправляться к алтарю и смотреть на степь. Пока все играют. И, конечно, один Лин не мог удержать в своих руках их каменную армию, поэтому ее всю растерзали на части и растащили по кускам. Лину запрещалось подходить к Тану во время наказания, поэтому он доносил на тренировках: «Сегодня вест Ланс увел целый отряд и одного архана» или «Сегодня вест Ито забрал последних всадников». Лин следовал законам племени и не лез в драки. Поэтому часть армии, особенно птиц, он спрятал. Еще часть умыкнул у воришек обратно, как только смог. Когда его обвинили в краже, он сказал: «Я вернул, а не украл. Украли вы». Старейшим пришлось согласиться, что Лин прав. С каждым днем Тан становился всё злее, а его наказание длилось так долго, что даже часть тайников Лина разграбили. И под конец всего этого заявился шаман. Тан цокнул: куда без него, куда еще хуже? Тан отказался от своего дара. Об этом он сказал кардиналу и твердо повторил старейшим. Тан выбрал путь: большая роскошь для аратжина, судьба которого расписана до того, как он родился. Шаман больше ничего не мог. А тут сказал: — Я сниму с вас наказание, если вы проследуете за мной. Тан решил, что лучше наказание. И шаман опустился рядом с ним на колено. — Аратжин… Нам нужно поговорить. — Нет. Тан уже всё сказал, а слушать он не собирался. — Сны обещали вам солнца… Тан полоснул по шаману глазами. — Кто вам сказал? — спросил он. — Это правда? Тан повторил сквозь зубы: — Кто вам сказал? — Вы должны сообщить племени. Тан повысил голос: — Кто вам сказал?! — Аратжин… Тан тихо спросил: — Они снова допросили вест Фэя? В прошлый раз Лин просил прощения. Он пытался объяснять Тану, что долг превыше их дружбы. Тан обиделся. Не зная, на кого больше: на старейших — за то, что они так поступили с Лином? или на самого Лина — за то, что он разрешил им. Тан потребовал: — Отвечайте. И шаман учтиво склонил голову, подчиняясь аратжину, но с условием: — Если сначала вы ответите на мой вопрос. Тан скрипнул зубами и процедил: — Это приказ. — Я не могу выдать свои источники. Шаман имел дело с ребенком. Да, высокой крови. Да, высокого положения. Но с ребенком. Его даже, надо полагать, немного умиляло, насколько Тан бывал категоричным, насколько рано научился распоряжаться собой и другими. Тан хорошо осознавал свои права как аратжина. Вес своего голоса — он осознавал. Но шаман полагал, что может сыграть с ним, может взять его хитростью. В свои пять Тан считал: этот человек — идиот. Тан отвернулся, замолчал и стойко вытерпел свое наказание до самого вечера. А вечером поймал Лина в фокус зрения и холодно спросил: — Вы говорили со старейшими? Лин остановился перед ним и посмотрел ему в глаза. — Нет. — А с кем говорили? Про солнца. — Я никому не сказал. Тан кивнул. И выпустил Лина из внимания, и Лин отмер, сев рядом с Таном, чтобы следом за ним обвести всех мальчишек взглядом. Лин уже понял, в чем дело. Свет погасили. И Тан сказал в темноту, обратившись на ты — не как к другу, но как к слуге: — Вест Ланс, если про солнца сказал ты, я пущу тебе в лоб стрелу. — Тогда ты не поступишь в академию, вест Саен. Тан помолчал немного, обдумывая эти слова, и сказал: — Сначала поступлю. Но ты — покойник. Предки Тана говорили, что смерть — это стрела, выпущенная в день рождения, и однажды она настигнет. Тан был убежден, что стрелу вест Ланса выпустит он сам… и что-то холодное, тяжелое, что-то обещанное снами вдруг напомнило о себе. Не словами, но ощущением… Смерть зашагает с ним бок о бок, «она» попросит его руку… нет, «она» потребует ее. — Это был не я, — сказал вест Ланс. И Лин спросил у Тана, но так, чтобы слышали все: — Вы ему верите, аратжин? — Нет. И Лин нечаянно, но очень кстати подлил масла в огонь, признавшись искренне, всё еще обращаясь только к Тану: — А я вам верю. Насчет стрелы…III
Итак, на следующий день наказание Тана окончилось, а доносчик стоял перед ним. Это вест Ланс его поймал и привел. И, выставив перед Таном как подношение, даже по традиции склонил голову в почтении. Тан заговорил с вест Лансом на вы, но поставил в известность: — Я вас не прощаю. Вест Ланс отрезал: — И не надо. Тан тут же потерял к нему интерес и внимательно посмотрел на приведенного доносчика. Лин заметил и сказал: — Вы свободны. И вест Ланс в ответ наградил его долгим, недовольным взглядом. Никто среди мальчишек не уважал Лина, никто его не слушал. И распоряжался тот лишь оттого, что дружил с Таном и носил звание его «легата», звание доверенного лица, переговорщика и правой руки. Выглядело это так: Лин подлизался к Тану — как к самому сильному. Иногда в порыве игры или восхищения Лин даже обращался к Тану «мой маршал». И все считали, что это как-то мерзко и гадко. Но Лину было всё равно. Он уже выиграл. Он выиграл Тана у судьбы. И более того: он это хорошо осознавал. Вест Ланс пошел восвояси, но Тан его остановил: — Вест Ланс. Тот застыл на месте, но не повернулся. Тан потребовал: — Верните мой отряд. Вест Ланс не кивнул. И не поклонился в знак согласия. После отданного приказа. Он буквально проигнорировал и пошел дальше. Он был обижен. Не просто как человек. Как ребенок. Он был еще слишком мал. Он и так привел Тану доносчика, и так уже отдал честь! Он пошел на слишком большие уступки, почти на жертвы для своего возраста. А Тан поставил себя выше него, да еще и провозгласил себя тут командиром. И вест Ланс… не согласился с этим. Он не смог. Лин не видел, как лицо Тана изменилось, как сомкнулись губы, как сдвинулись брови. Лину не надо было видеть. Лин знал и так, что это — наглость. Они будущие офицеры, есть субординация, есть правила. Это недопустимо. Маленькие аратжины могли ни во что не ставить Лина. Но не Тана. И Лин сказал: — Вам отдали приказ. Вест Ланс застыл. Он вдруг стал как железный: все суставы заржавели и перестали гнуться. Он долго боролся с собой и злостью. А затем всё-таки обернулся и патетично, всем видом выказывая, как ему это не по душе, поклонился. А когда он распрямился, Лин на правах легата, являясь голосом своего маршала, спокойно добавил: — Передайте всем, что аратжин вест Саен вернулся. И он заберет свою армию. Тан процитировал слова одной из старых легенд: — «Миром или войной». Тан заметно расслабился после того, как Лин погасил конфликт в зачатке, и снова переключился. Он посмотрел на приведенного ему вест Ито, который, хоть и стоял ровно, весь изнервничался и перепугался. Тан тяжело вздохнул. Лин тоже вздохнул и спросил: — Ну и зачем вы сказали шаману про солнца? — Потому что вест Саен — провидец… — ответил вест Ито. — И если он видел солнца, значит, их все увидят. А племя хочет увидеть… Все обрадуются, если узнают… Лин сказал Тану с досадой: — Из долга. Тан вздохнул еще тяжелее. Это значило одно: он не мог наказать вест Ито. И, с сожалением отпустив доносчика, они с Лином долго обсуждали: что делать с теми, кто выполнял долг перед племенем, которому они и сами принадлежали? Лин даже осмелился спросить у Тана: «А вы не должны были сказать им?». На что Тан сделал вывод, что не должен был говорить даже Лину. Да еще и так, чтобы кто-то случайно или специально услышал…IV
Несколько раз мальчишки попытались пару солдат прикарманить. Но Тан точно помнил, сколько боевых единиц было сосредоточено в его руках до наказания. Поэтому к вечеру вся армия в полном составе стояла возле Тана. Первую часть, конечно, принес Лин: тех спрятанных солдат и птиц, что уцелели. Особенно Тана порадовали птицы. Он улыбнулся птицам, а значит — и Лину. Целый день Лин ходил счастливый. И совершенно самоуверенный, потому что у него был Тан. Лина буквально распирало от удовольствия и торжества. Он весь светился. Тан толкнул его. — Прекратите. И Лин попытался стать серьезным, но — не получилось. Лину казалось: Тан не понимает до конца, что происходит. И он шепнул, почти что задыхаясь от восторга: — Тан, все признали, что вы — главный. Тан опустил голову и смутился. Он понимал, что происходит. И ему это очень нравилось. Больше всего на свете. Он никогда бы не объяснил это чувство словами… как будто он на своем месте, как будто всё правильно, совершенно, как надо. В эту секунду он точно знал, почему отказался от «дара»… Он хотел стать офицером. Он хотел вести за собой людей. Он ничего больше так не хотел.V
Разумеется, старейшие всё видели. Даже то, что Тан всеми силами пытался удержать в себе и для себя. И они говорили: — Мальчик просто купается во власти… — Посмотрим, как сегодня вечером ему понравится купаться в лучах славы… Вест Шелл с тревогой заметила: — Лишь бы не потонул… А вест Аи сказала без жалости: — Помяните мое слово, Тан — буря, запертая в стеклянной банке. Это всё равно что бомба с неисправным таймером: никогда не предскажешь, в какой момент стекло треснет — и все ветра хлынут наружу.VI
Тан не успел в полной мере насладиться своей победой. И заметил неладное, когда племя стало стягиваться в главный зал. Главный зал казался очень большим, очень просторным, светлым, бесконечным — от стены до стены, но когда полтысячи людей собрались в нем, стало трудно дышать. И в этой толпе, пряча армию за высокой колонной и прячась за ней с Лином, Тан заметил шамана и окаменел… — Аратжин? — позвал Лин. Шаман поднялся к алтарю и вызвал Тана к себе. Тан скрылся за колонной. Полтысячи золотых глаз искали его в зале… а он вспоминал, как шаман нарисовал знак на его лбу. Вест Шелл заглянула за колонну и с сожалением сообщила: — Я вас видела. И Тан бессильно зажмурился. Когда они переносили войска, он не думал, что все собрались из-за него… Не позаботился о скрытности. Кто же знал?.. И Тан сделал для себя пометку, что он, аратжин, должен предполагать… заранее. Вест Шелл сказала: — Вам придется выступить перед вашим племенем. И Тан, отнимаясь от колонны, вдруг понял, что его держат. Лин держал его, отказывался отпускать. Как и тогда… Тан внутренне вздрогнул. Он доверял инстинктам Лина… еще до того, как узнал, какой у того ТПР. — Аратжин вест Фэй, — настояла вест Шелл. — Тан, — Лин посмотрел ему в глаза. Лин потребовал: — Ничего им не говорите. Вы станете маршалом, я стану вашим легатом… — Аратжин вест Фэй, — повторила вест Шелл тверже. Тан молча опустился перед Лином на колено и, положив руку на сердце, сжал его ладонь. Он поклялся. Сегодня и до этого. Он всегда будет рядом. Даже если он не видел Лина в своих снах, он ощущал его присутствие… наяву — больше, чем там, но… Лин — это защищенность и спокойствие, это прикрытые тылы, когда можно положиться и забыть. Тан бы его не отдал. Даже смерти. Тан лучше бы умер сам. Лин разжал пальцы и тихо сказал: — Идите. Тан поднялся на ноги, и лицо его сразу стало по-взрослому хмурым, почти жестоким. Он собирался закончить быстро. Он шел к алтарю, и, как раньше, люди расступались, давая ему дорогу. Он поднялся по ступеням, он встал под два солнца. И шаман громко, официально, церемонно произнес: — Скажите этим людям, что вы видели. Скажите, на что им надеяться. Скажите. Тан видел… Видел, как поднимет руку — смуглее, чем сейчас, — к распахнутому бежевому небу, и тень огромной птицы затмит ему свет… За спиной Тана будет стоять человек… только один человек, пронзая — леденящим взглядом, вызывая… опасение, тревогу, жжение. Племени Тана там не было. Этих людей — там не было. Он не мог обещать им, как Лину, что заберет их с собой. Они — не солдаты, чтобы следовать за ним в горельник и пустыню. Среди них есть аратжины, но пока еще слишком маленькие. Тан молчал. Полтысячи глаз смотрели. Люди застыли в ожидании. Шаман попросил: — Аратжин. И Тан поднял на него взгляд и твердо ответил: — Нет. А что шаман ожидал? Тан не рассказал ему лично о своих видениях, и тот собрал всё племя, чтобы напомнить, кому Тан должен? Тан и сам знал, кому что должен. Он посмотрел на толпу и повторил для всех: — Нет. Он спустился вниз. И, просочившись тем же путем, зашел за колонну. Он зашел за колонну, отрезая себя — от чужих онемевших взглядов. Он зашел за колонну, где Лин так крепко схватил его, что стало трудно дышать… и к Тану вернулось чувство… ощущение, что он там, где нужен больше всего.VII
В этот раз Тана не вызвали старейшие, но к нему пришла вест Шелл, пришла сама уже перед отбоем. Лин только кивнул, и Тан поднялся на ноги спокойно. Не расслабленно. Его всё еще чертовски напрягало всё, что происходит, но — спокойно. С осознанием того, что никто не сдвинет его с места, как не сдвинули бы скалу. — Пройдемся, — сказала вест Шелл. И они вместе спустились по лестнице, вместе пошли по ярко освещенному коридору, вместе — и всё еще в тишине — добрели до пустого зала. — Раньше так и было… — начала разговор вест Шелл. — Провидцы не отсиживались в племени, они отправлялись в поход со своим полководцем. Чтобы подсказывать ему… и корректировать. Тану это не понравилось. Чтобы «подсказывать и корректировать», был Лин. А полководец — это роль Тана. Больше ничья. — И это правильно, аратжин… быть в гуще событий, не отрываться от них. Видеть, как всё на самом деле, и принимать последствия своих решений. Вы обладаете великим даром, и вы вынуждены с ним и с собой бороться… Шаман хотел, чтобы вы научились доверять этому дару, только и всего… но я полагаю, что научиться этому вы должны сами. И понять, что будет лучше для вас — тоже. Мудрость аратжина заключается в осознании того, где ты будешь полезней всего. Это и значит «занять свое место». «Занять свое место»… То, что Тан почувствовал сегодня. Ее слова попали в цель. — Я верю, аратжин вест Саен, что в вас заключена большая мудрость… но еще очень много Рофира. Этой ярости… его ярости: бесконечного сопротивления, бесконечного метания от того, что его будто рвут на части… и тянут из стороны в сторону. Тан знал, о чем она, уже сейчас и остановился. — Тяжесть вашего дара — видеть — заключается в том, что, увидев, рано или поздно вы испытаете соблазн повлиять на судьбу… и проиграете ей в упрямстве. Хотя вы, бесспорно, — вест Шелл улыбнулась, — очень упрямы… Она подошла к степи и сказала серьезно: — Ничего, что вы не признались… Ваш дар может сделать вас изгоем или избранником народа. Роль изгоя заставит их слушать в нужный момент. Роль избранника будет терзать вас чужим ожиданием, ожиданием того, что они так хотят услышать, и того, что вы не можете сказать… Я рада, что вы выбрали первое. Видения — это бремя провидца, а не тех, кто за ним идет… Вест Шелл опустилась на колени перед Таном, а не перед степью, взглянула ему в глаза и сказала: — Вы должны понять… Люди хотят верить. Они хотят, чтобы была надежда… и шаман думал, что вы поможете облегчить их жизнь. Я уже слишком стара, но даже я бы хотела узнать, что у моих потомков есть шансы… За надеждой, аратжин, люди пойдут в любое пекло и даже самовольно запрут себя в клетке, как мы… Надежда ослепляет. Особенно когда для нее есть поводы. Ваше рождение — наш главный повод. Таких, как вы, не рождалось три сотни лет. Шепот вест Шелл звенел и дрожал. И глаза были полны влаги. Тан никогда ее не видел такой… расстроенной и сожалеющей. Холодной, отстраненной — да… Он очень привык, что женщины его племени строже инструкторов на тренировках. Тан вынул из кармана каменную птицу. Одну из тех, что спрятал Лин. И передал вест Шелл двумя руками в две руки. Тан сказал: — Я командовал ей опуститься… в свете двух солнц. Вест Шелл благодарно сжала ее и закрыла глаза. Тан кивнул и посчитал, что сделал для вест Шелл всё, что мог. Как и она — для него. И он пошел обратно. — Аратжин, — вест Шелл остановила его голосом. — Научитесь прощать другим слабость… Тан не совсем понял, про какую слабость она говорила. Слабость на Рофире — это очень плохо, это сразу смерть. Тан ответил: — Нет. И возобновил шаг.VIII
Тан вернулся обратно, и Лин тут же переселился к нему на постель. Тан огляделся вокруг: столько ушей… и кивнул Лину на выход. Они выбрались из спальни и сели в коридоре. — Вас наругали? — Нет. — А шамана? — Не знаю… — Жаль, — вздохнул Лин. — Я бы его наругал. Тан поделился: — Вест Шелл сказала, что он хотел дать всем надежду… и что надежда — это сила. Помогает вести войска. — Да? — Лин задумался. А потом шепотом сознался: — А я думал, что шаман просто идиот… Тан прыснул и согласился: — Я тоже. Они посмеялись. И Тан охотно поделился: — Она сказала прощать слабость. Лин, едва сдерживаясь от хохота, выдал: — А если слабость в мозгах? Они смеялись так, что чуть не надорвали животы, но очень тихо… Если бы кто-то услышал, их бы наказали за то, что они выбрели из спальни. Потом они замолчали. И Тан серьезно сознался: — Я отдал вест Шелл нашу птицу… — Почему? Тан пожал плечами. — Ей она нужна больше… — Это минус целая птица. Минус сигнал тревоги, аратжин. — Я знаю. Лин поторопился сказать: — Мы пойдем в музей, когда нас зачислят. Говорят, там есть птица. В полный рост. Тан хотел бы увидеть… кого он призывал во сне. И он с опаской, но с каким-то странным очарованием спросил: — Настоящая?.. — Вот и посмотрим. В спальне погас свет, и Лин недовольно цокнул, совсем как Тан. Он соскучился, и целого дня было мало, даже если он болтал без умолку в любую свободную минуту. Лин сказал: — Вас не хватало, мой маршал. И Тан вдруг вспомнил слова вест Шелл о том, что провидцы… ходят под полководцем, а не стоят во главе армии, что этот «дар» лишит его возможности стать маршалом. Тан притих и сник. Но Лину он не смог сказать. Он и себе не смог бы. На такое он бы ни за что не согласился: делить с кем-то армию. Свою армию.