I
Сэта учили убегать. Он рос в общине кочевников, когда планета умирала и всё вокруг горело, даже камень. Седые, безмолвные и задымленные пустоши простирались на много километров вдаль и много месяцев пути. К восьми годам Сэт научился первым делом, как проснулся, проверять, что ботинки, респиратор и защитные очки без повреждений. Он надевал их, как бывалый путешественник: заученно и быстро. Затем повязывал вокруг головы серую куфию и выходил из палатки. Он привык, что мир бесцветен, жарок и опасен, а вода — дороже крови. Его тренировали, как ходить по пустошам и как ездить верхом на единственном звере, способном двигаться по вечно тлеющей золе. Говорят, в былые времена, когда еды еще было достаточно, архан мог достигнуть в длину тридцати метров. Почти такой же впечатляющей, как высокие стены корпусов. Спящий, запыленный, закопавшийся в пепел, он казался дремлющей змеей. Пока взрослые убирали лагерь и грузили вещи, Сэт карабкался по грубой и горячей чешуе, осматривал и дергал каждое крепление, каждый ремень снаряжения. Не ослабло ли? Затем он устраивался в седле, слишком большом для ребенка, и натягивал поводья, привязанные к рогам, на тонкую белую руку. Сэт будил архана с таким чувством, словно поднимал над землей гору. Архан восставал из пепла, взвивая клубы пыли. Пепел ссыпался вниз, обнажая ящероподобное, длинное тело. Сэт стучал маленькой ладонью по голове гигантского зверя и говорил: — Вот так. Ты молодец. Потом Сэт поднимал глаза на отравленный, густой и темный дым. С седла ему было не видно хвоста архана позади, а впереди… не было и намека на дорогу. Всё утопало в сумерках, всё исчезало как в тумане. Другого мира Сэт не помнил. Они шли по пустоши уже два года. А до этого… была не пустошь, а обнищавшая, местами прогоревшая земля — и тоже один дым… Но в тот день их проводник, их жрец, сказал: — Мы близко. Почти выбрались. Взрослые рассказывали Сэту: «Мир очень большой. Очень просторный». Они обещали: «Ты посмотришь на него». Они утверждали, что есть место на востоке, где видно горизонт и небо, а высоко над головой светят два солнца. Сэт не знал, что значит «солнца», что такое «горизонт» и «небо», и не понимал, даже когда ему пытались объяснить. Единственное, что он знал: им нужно на восток. И может быть… он снимет респиратор, чтобы сделать вдох. Но когда они уже были так близко — к выходу, племя наткнулось на отряд седьмого корпуса… и всё изменилось.II
Раньше кочевники часто находили раненых и убитых военных. Забирали провизию и часть амуниции. Им даже посчастливилось застать руины шестого корпуса до того, как их пожрал огонь. Сэт тогда долго разглядывал остатки величественной стены, которую уже оплели лавово-рыжие трещины… Община пробыла там немного: от этой стены откалывались огромные глыбы и срывались вниз со страшным грохотом. В любой момент та могла обвалиться совсем — и похоронить город под собой. Но Сэт успел немного побродить по длинным бесконечным коридорам-лабиринтам. Он вел пальцами по стенам, заглядывая в опустевшие комнаты… и пытался угадать их назначение. В корпусе Сэту нашли одежду по размеру. Большая удача в их-то условиях. Серую форму как будто сшили под него, тощего невысокого мальчишку. Сэт надел ее и заметил, что слева, прямо на сердце, нашит герб. С изображением архана. Сэта готовили стать всадником, и он задумчиво трогал пальцем выпуклые контуры. Жрец сказал: «У Бога много Ликов, и все они знают, что тебе предначертано».III
Раньше на форме у солдат Сэт замечал только мудреный герб альянса. Он мало что мог разобрать в нем, кроме щита и меча. И этот меч… — Даже не трогай, — прошипел однажды жрец. — Ты не представляешь, что творят военные с собой и со своим оружием… Из рукояти что-то сочилось… что-то черное и влажное, тягучее. Оно лезло в пальцы и ладонь солдата, жадно присасывалось к венам на запястье — и тянулось по ним вверх, то ли глотая кровь, то ли пытаясь с ней смешаться. Вены темнели и набухали. Сэт остерегался приближаться. Он забирал аптечки, вещмешки, ботинки, респираторы… Как-то раз, когда он обходил трупы, его схватил еще дышавший командир отряда, схватил за руку из последних сил. Этот человек лежал обоженный с ног до головы, половина его лица была обгоревшей. И он прохрипел, задыхаясь: — Ты… сын жалких предателей… людей без совести и знамени… Стыдись, что ты живешь. Стыдись, что твои предки бросили свою планету… Вы — паразиты, вы — позор и боль Рофира… Сэт застыл, не двигаясь. — Живой? — спросил жрец и подошел ближе. — Можем спасти? Сэт вырвался из хватки. Другой, обугленной рукой командир беспрестанно и безрезультатно тянулся к своему кинжалу… Сэт подумал: этот человек убил бы их, не дрогнув, и предпочел бы умереть, а не принять их помощь. Сэт повидал много спасенных солдат, которые затем — из принципа — накладывали руки на себя, не становясь частью общины. Жрец что-то заметил во взгляде Сэта и сказал: — Мы — не они. Спасать заблудших и вести ослепших — цель нашего служения Многоликому Богу. Командир надсадно, судорожно и часто дышал, всё хуже и хуже. Сэт вынул кинжал из его ножен. И заметил, что на рукояти выгравирован архан, точно такой же, как был вышит на форме, которую ему нашли. Командир прошипел: — Давай, убей… Но Сэт видел: не придется. Он приложил руку к шее, с необожженной стороны, нащупывая слабый пульс. Сквозь запыленные стекла защитных очков он посмотрел командиру в единственный, незалитый кровью глаз. Своими глазами… которых рофиряне не видели уже три века. Что-то в этих глазах заставило командира дернуться в последний раз, прежде чем он застыл совсем. Пульс под белыми пальцами смолк. И Сэт посмотрел на грудь мертвеца: на ней виднелся рыжий, запыленный герб. Сэт опустил на него руку, касаясь вышитого архана… со странным чувством… Может, когда-то кочевники и часть военных вместе жили, ездили верхом… и были одним народом. Сэт редко слышал, чтобы кто-то из командиров говорил в свои последние минуты на языке, который знал он сам. Сэт закрыл погибшему глаза. И просидел над ним еще пару секунд, а затем сжал рукоять и, снова на нее взглянув, снял с трупа ножны.IV
В тот день стало светлее, и казалось, что выход правда близок. Арханы словно плыли — по сухой, истлевшей, в порошок истертой земле. Один за другим они двигались по серым дюнам. Погружались и выныривали, поднимая пыль. Их тела плавно змеились — одно следом за другим. И они будто ускорились, почувствовав: впереди осталась жизнь. Еще несколько дней… Шестой корпус давно остался позади, и потянулась территория седьмого. Дым терял густоту. Но отходить от корпусов было рискованней, чем находиться рядом… Военные зачищали пустошь от огня. А там, где не могли зачистить, уже нельзя было пройти. Кочевники гнали арханов без передышек и привалов. Держали курс так далеко от седьмого, насколько позволяла горящая вокруг земля. Они почти были у цели, когда военные их засекли… И командир отряда был охоч до мести. Он не позволил им уйти. И он выслеживал их до тех пор, пока им не пришлось остановиться, чтобы арханы отдохнули. Кочевники даже не разбивали лагерь… Они не думали задерживаться. Окруживший их отряд повосставал из пепла, подобно арханам. В серой походной форме, с лицами, скрытыми за респираторами и защитными очками, безликие солдаты отнялись от земли. Сэт заметил странное движение… Он всё еще сидел на своем архане и успел только повернуть голову… и тут же, с противоположной его взгляду стороны, его схватил солдат. За шкирку, как щенка. Сэт дернулся, пытаясь сбросить с себя куфию, которая стала ему удавкой. И, едва она ослабла, он повалился, не успев схватить поводья, чтобы удержаться. Он рухнул с высоты в два метра, плашмя, на спину. И хотя пепел под ним был мягкий, он почувствовал, как его легкие застыли в спазме — и отказались разжиматься, чтобы он мог сделать вдох. — Сэттис, беги! Сэт услышал голос женщины, которая заботилась о нем, как о родном. Он нашел ее глазами, когда ее заставили встать на колени, чтобы вогнать лезвие ей под череп. И Сэт замер… в несостоянии вдохнуть и в ужасе, который полз холодом вдоль позвоночника… Сэт наблюдал, как беспрепятственно и быстро расправляются с его общиной… с мирными людьми, которые спасали этих убийц, выхаживали и вели на свет. И эти долгие, растянутые, бесконечные секунды он не мог дышать. Пока вдруг легкие ему не подчинились… Он жадно схватил воздух ртом, потом еще раз и еще… И он пополз вперед. Он полз, пока почва под его руками не стала хоть немного твердой. А затем поднялся на ноги и выхватил кинжал из ножен. Кинжал погибшего командира. Сэт перехватил покрепче рукоять и осознал, что эти монстры в серой форме его окружают… Они были везде, и перед ним, и по бокам, и за его спиной. Сэт резко повернулся, чуть не свалившись с ног. Он тяжело дышал и ждал, когда кто-то из них набросится. Он ничего не смог бы сделать — против них. Но он задумал… забрать хотя бы одного с собой. Они всё стягивались… и не подходили. Они разглядывали его форму и кинжал. И некоторые перебрасывались взглядами, как будто спрашивая друг у друга. Вдруг кто-то произнес странное слово «аратжин». И одна серая фигура опустилась на колено перед Сэтом, а следом опустились остальные…V
Лейтенант решил, будто солдаты могли вспомнить. Но им было плевать, какого цвета кожа, пока знаки на серой форме говорили «шестой корпус» и «курсант». Как и нашитый на грудь герб, совпавший с гравировкой на кинжале. Солдат научили определять, кто перед ними, по сотне знаков. Они смотрели — на жесты. На то, как мальчишка держит стойку и кинжал. Они решили, что он — аратжин. Породистый, высококровный. Кардинал понял почему, еще когда смотрел на кайна через межкомнатное окно: форма, родовой кинжал, осанка… Откуда всё это — знали лишь предки, ворочаясь в своих могилах. Кардинал вошел в тесное пустое помещение, в центре которого сидел мальчишка — на коленях. В окружении солдат. Кардинал жестом велел снять наручники, и едва кайну освободили руки, взгляд его сразу заметался — в поисках решений. И этот взгляд был — при всем гневе и при всей боли утраты — холодный, рыщущий, безумный в тысяче расчетов. Кардинал вдруг понял, чем были страшны кайнэйские глаза. Не цветом, нет… Но тем нечеловеческим, надчеловеческим, что было в них. Мальчишка изучил кардинала вдоль и поперек. Его оружие, его позу, все его видимые боевые шрамы и следы от птичьих когтей… А затем тоже остановился на глазах, они точно так же смутили его, озадачили. Слишком яркие для мира пепла. Они бликовали золотом, они как будто излучали свет. Кардинал сказал: — Мои предки называли их «дар солнц». Глаза, способные заглядывать за горизонт. Смотреть на километры вдаль… Но лишь при свете дня. Мир погрузился в сумрак — и никто больше не скажет, насколько зоркими когда-то были вестеане. Кардинал мягко усмехнулся: — Теперь это легенда. Как и ты. Мальчишка заметил, что попался на уловку, только когда кардинал сел напротив него и перешел на другой, незнакомый язык. К своим людям, не отводя глаз от пленника, кардинал обратился на международном языке Запада — миншеанском: — Он понимает по-варнийски.VI
Варнийцы… Умелые наездники, они приручили самых крупных зверей на Рофире и верхом покорили пустыни. Они разбили сеть аванпостов в оазисах, и нельзя было ступить шагу по песку, не заплатив им. Все торговые пути лежали через варнийцев. И они единственные могли этими путями провести. Когда Рофир начал гореть, Запад раскололся. И хотя большинство вступило в альянс, часть отказалась бороться, и предателей повели варнийцы. Грабители, наемники и торгаши. Люди, которые не знали слов «честь» и «долг». Современные кочевники своим существованием оскорбляли всех кочевников в истории Рофира. Они — отступники, они — предатели. Они решили просто жить, пока остальные проливали кровь за свою землю. Они пошли на Восток — чтобы выжать до капли всё, до чего огонь еще не добрался. И на свои цели, на свои походы они забирали ресурсы, которые нужны были альянсу. Они грабили. Они срывали возведение корпусов, опустошали запасы еды. Они завлекали и уводили лекарей, инженеров и строителей… Из-за их действий погибли тысячи рофирян. Но вот загвоздка… у варнийцев особая внешность. На Рофире не было кожи и глаз темнее. При смешении народов их гены перевешивали и отпечатывались на каждой кочевой общине. Кайн, сидевший перед кардиналом, был бледен как смерть. Черты его лица — тонкие что в профиль, что анфас — говорили о чистейшей крови. Он выглядел, как его предки три века назад. И кардинал единственный во всем корпусе мог спуститься в засекреченные архивы и подтвердить худшие из опасений. Кайны выжили. Вот их потомок. Прямо перед ним. Кардинал спросил: — Где твои родители, твой клан? Мальчишка прошипел: — В могиле. В огне, который поглотил их. В пепле, которым стали их тела. — И мне в это поверить? Будто ты единственный. Мальчишка наклонился вперед и напомнил: — Ваши солдаты перебили всех, кого я знал. — Я в курсе, — холодно ответил кардинал. — И я знаю: кайнов среди них не было. На какую-то секунду на белом лице отразилась растерянность. Злая растерянность и раздражение. Взгляд мальчишки метнулся к солдатам — будто искал ответ. Всего секунда… И кардинал подумал: неужели упустили?.. — Где твой клан? Мальчишка процедил сквозь зубы: — Я сказал. — Твой настоящий клан. Мальчишка пялился на кардинала, словно тот оглох. И смутное подозрение заставило того произнести другие названия: — Вулканианцы. Белоликие. Белые демоны. Ван сатуру. Но ни одно не вызвало воспоминания. Мальчишка понятия не имел, что кардинал выпытывал. И даже «белая кожа» сбила его с толку. Кардинал замолк. С тяжелой догадкой, что выжившие кайны растворились в кочевых общинах. Никого больше не волновало, какого они цвета, если этого не было видно за сажей, тканью и защитой. Кайны похоронили свою историю точно так же, как и остальные. А мальчик… просто нашелся не в том месте не в то время… Кардинал провел с ним меньше десяти минут. И почти сразу же вышел за дверь. Онемевший и опустошенный… Он покинул зону карантина, жестом приказав: «Молчать». Чтобы его оставили в покое. Чтобы дали собраться с мыслями. Чтобы дали принять решение. Но он не смог… Поэтому он пришел к Тану за ответом. И лишь из-за визита кардинала Тан отказался от провидения, пока еще мог отказаться. Случись это месяцем позже — и Тан отстал бы от сверстников так, что тренировки ему запретили бы. Одним своим появлением… кайн запустил цепную реакцию. И начал он с того, чего другие не заметили: призвал на службу провидца и лишил вестеанское племя «ста тысяч глаз».VII
В пустой холодной комнате, залитой светом, Сэт провел ночь. Он лежал, свернувшись на полу калачиком, и реагировал на каждый звук. Сухой язык не смачивал губ, и жажда першила в горле. Спать Сэт не мог. Едва он закрывал глаза, он видел… как в мече поблескивает что-то черное; как лезвие распарывает плоть и отсекает части тел… как руки, темные будто сама ночь, пробивают со спины грудную клетку — и насквозь… Наутро дверь открылась, и Сэт вскочил на ноги. Всё в нем было готово бить или бежать. Но он затих, когда зашли солдаты в черной безликой форме. Встали позади. И темнокожий медик в сером халате скомандовал Сэту: — За мной.VIII
У Сэта забрали всё. Его людей, его архана, его оружие. Форму и защитные очки. У него не осталось ничего. Даже волосы — и те состригли; но уже после того, как смыли с него сажу, пот и специфический арханский запах, которым пропитывался каждый наездник. Для этого его завели в тесное помещение, где отовсюду, из каждой стены и с потолка полилась горячая вода. Сэт не знал, что у кого-то может быть столько воды… и что она способна жечь глаза. Сэта осматривали. Брали анализы, кололи руки. Сканировали с помощью специальных аппаратов — всё от внутренностей до работы его мозга «под нагрузкой». «Под нагрузкой» Сэт был постоянно: в перманентной боевой готовности. Он порывался убежать раз десять. Пока один из инквизиторов не спросил его: — Ну убежишь — что дальше? Думаешь вскарабкаться на стену и пойти пешком? А второй добавил тише и по-миншеански: — Я бы прямо сейчас отпустил ублюдка — пусть идет. И Сэт затих. С мыслью, что ему нужно узнать, куда дели его архана… и, если повезет, может, верхом удастся одолеть стену… или пробить ворота.IX
Кардинал к Сэту больше не приходил. Но люди начали шептаться. Особенно когда спустя неделю тот подписал приказ о зачислении кайна — и не на первый, а на третий курс. В группу варнийцев. Те сразу «обрадовались». И даже мелочь, у которой еще молоко на губах не обсохло, зашепталась в казармах: — Это потому, что кардинал — вестеанин… — Я слышал, вестеане уже заключали с вулканианцами союз… — Они хотят вернуть в строй белых демонов…X
Кардинал отнесся к слухам философски. Даже к предположениям о том, что он якобы вступил в сговор с мертвым народом. Слишком опасные выдумки обрубили на корню младшие инквизиторы. У старших были дела и поважнее. Бумагомарательство, срочные вызовы в казармы и жилые районы. Инквизиция следила за порядком, составляла и вела личные дела. Пресекала нарушения и исполняла наказания. А вся информация, хоть сколько-нибудь значимая, стекалась к кардиналу. — Вест Ален, — обратился один из его подчиненных. Услышав фамилию «Ален», каждый вестеанин невольно проводил параллель между должностью кардинала и святой рекой Ален в степях. Этот человек тушил пожары. Инквизитор отдал кардиналу честь, положив руку на сердце, склонил голову и доложил: — Медики закончили. Вест Ален кивнул, давая разрешение уйти, и продолжил задумчиво просматривать архивные бумаги: всё, что осталось от кайнов… Дочитав еще страницу, вест Ален поднялся и пристегнул на кожаный пояс ножны. Его по долгу службы дергали всё время по разным вопросам, но реагировал он без спешки и когда считал необходимым. Это был спокойный человек, но в любую секунду… он мог стать самой страшной из стихий Рофира. В его личном деле прописали: «ТПР: оценивающий быстрый».XI
Кайна тоже тестировали на тип принятия решений. По приказу вест Алена его затаскали по обследованиям. Хотя бы для того, чтобы выяснить, на самом деле он кайн или злая шутка природы? Когда вест Ален вошел в зону карантина, медики доложили: — У него тот же генетический дефект. И так же работают мозги. Вест Ален смерил лучшие умы корпуса взглядом и сказал: — Это я видел сам. Иногда он не понимал, на кой черт ему медики, если его глаза быстрее справлялись с их работой. Вест Ален шел в сопровождении халатов и без интереса пролистывал заключение. Показатели: в норме, в норме… «Чрезвычайная физическая подготовка». Вест Ален изогнул бровь и перепроверил. Так и написали, черным по белому: «Чрезвычайная». «Высокая выносливость, устойчивость к жажде и голоду, холодный ум»… «ТПР: самостоятельный молниеносный». Как у Тана… Это уже было интересно. Кайнов, как и провидцев, не появлялось три века — и вдруг, появившись, они оба мыслили одинаковым образом. Вест Ален остановился у межкомнатного окна и посмотрел на кайна. Тот выглядел паршивей, чем нашли, из-за недосыпа и постоянно включенного света. К койке он не приспособился — и стащил матрас под нее, чтобы спать в защищенном и более-менее темном месте. Как привык за стеной. Старший медик сказал: — Из хороших новостей. Он больше не пытается сбежать. Вест Ален ответил: — Вы ошибаетесь. Кайн за стеклом поднял глаза — и уставился, словно позвали. Два взгляда столкнулись, будто два ножа — голубая сталь и золото. Вест Ален отвернулся первым. Он отдал заключение медикам и пошел обратно. Чтобы вернуться завтра. Вернуться с «подарком».