I
Старейшие сказали: всё началось, когда изгнали белых демонов из их пещер. Тан четко представил темные и жуткие пещеры, полные монстров, и захотел уйти, но Лин спросил: «Вы не хотите знать? Зачем оно вам снится?» — и Тан замер. — В первую известную историкам эпоху, — сказала вест Шелл, — в эпоху Разобщенности — жили одни кочевники, и жили в основном войной. Они убивали, грабили и охотились на всё живое. Так действовали все. Кроме кайнов: те забились в самый темный и уединенный угол, и об их истоках нам известно очень мало. Потому что из истории их вымарывали не единожды, а дважды. Вест Шелл замолчала, оглянулась на степь — и взгляд ее застыл, как затянулся воспоминанием. Она сказала: — Чтобы понять, как кайны превратились в настоящих монстров, нужно знать, каким Рофир был раньше. — Пока вы не поймете, что для нас Рофир, — произнося эти слова, вест Аи почему-то посмотрела в глаза Тану, — вы не поймете, кто его народы и кто вы.II
На этой планете никогда не знали мира. Как здешняя вода не знала штиля, а суша — безветренных, спокойных дней. Два палящих солнца, зной пустынь, постоянные землетрясения, цунами, ураганы, извержения вулканов… Местные народы каждый день давали отпор смерти. Просыпаясь утром, они знали, что нельзя осесть, нельзя укорениться, нельзя медлить. Нужно бежать так быстро, чтобы настичь врага первее, чем настигнет враг. Так быстро, чтобы выдохся оголодавший хищник — и его поймали раньше, чем поймает он. Так быстро, чтобы не догнала буря. О, бури Рофира… Сухие грозы и сухие знойные ветра, поднимающие вверх пески и пыль. Тысяча молний. «Вальс смерчей» — от двух до дюжины волчков, метающихся среди разодранных и вскрытых, как могилы, дюн. Тану говорили, что «самум» рождается в сердцах пустынь и появляется на горизонте. Пыль набухает, будто тучи, поднимаясь от земли, вздуваясь валом. Она становится всё выше, всё темнее. И всё ближе. Затем налетает первый яростный порыв шквального ветра. Опаляет кожу. И совсем скоро буря проглатывает свет. Всё меркнет, и песок сечет как плеть. Буря воет, свистит и стенает. Словно войско разъяренных демонов, словно толпа, полная ненависти ко всему живому. Затем первые вспышки молний рассекают пыль. А после — оглушает гром, раскатистый и оглушительный — голос рассерженных богов, голос сухой грозы. Он вызывает это чувство — смертности. Как чувство высоты. Что-то, что заставляет внутренности сжаться… Древнейшие дали своей планете имя — Рофир, что в переводе означает «Земли Гнева».III
Маленький Тан часто наблюдал, как крутился песок на улице и как дрожало окно… Буря скреблась внутрь и наносила стеклу сотни маленьких порезов. Через него, израненное, мутное и запыленное, почти ничего не было видно. Но Тану хватало прижать ладонь к звенящему окну… Он чувствовал, как всё внутри немело, замирало, отзывалось — на бурю. Он закрывал глаза и затихал. Вест Аи как-то раз спросила: — Вы не боитесь? Что окно не выдержит и лопнет. Этого Тан точно не боялся. И вест Аи с сожалением сказала: — Мы слишком привыкли, что вся ярость этой планеты — за стеной. Мы разучились, что ее нужно бояться. Сеть молний заискрилась и разрезала песок и пыль. Вспыхнули окна, и Тан отнял руку от стекла. Всё загремело. Сердце вздрогнуло и быстро застучало. Тан посмотрел вест Шелл в глаза и рассмеялся от восторга. И она оцепенела. Ее выражение лица — очень серьезное — смешило его всё сильней. Благородная женщина, красота которой еще не успела до конца угаснуть. Всё в ней было — стать и выдержка. Пока Тан не выводил ее из себя. Она строго ему сказала: — Я вижу, вам захватывает дух. Что может быть хуже захваченного духа? Особенно когда грозит опасность. Тан отвернулся к окну, приложил к нему руку — и прижался к этой руке лбом. Он надеялся увидеть огненный волчок… и его совсем не волновали причитания.IV
Старейшие однажды объясняли Тану, почему Рофир такой сердитый. У него было семь спутников, семь лун. И каждая из них двигалась по-своему, своей дорогой, и каждая из них тянула Рофир на себя, и все они рвали его на части. Их сила сталкивала тектонические плиты, совсем немного, но достаточно, чтобы заставить землю содрогаться, достаточно, чтобы дрожь этой земли подняла волны, чтобы вулканы начали сочиться лавой. Как-то вечером вест Шелл сказала: — Вставайте в центр, аратжин вест Саен. Тан поднялся с места. Он замер, как учили: ноги на ширине плеч, спина ровная, руки заложены за спину. — Вот так, — одобрила она. — Вы будете за Рофир. Другим мальчишкам вест Шелл предложила роли спутников. «Спутники» заходили вокруг Тана. А потом вошли во вкус и принялись тянуть. Кто за одежду, кто за руку. Из стороны в сторону. Они раскачивали его. Один переусердствовал: Тан чуть не свалился — и толкнул его. — Тан! — вест Шелл заставила всех стихнуть: голос ее был негромок, но четок и увесист. — Думаешь, Рофир дает им сдачи? Нет. Рофир терпел. Дрожал от ярости. Сверкал от молний, рассекающих его, как тысяча мечей. Он громыхал и выл, как раненый и обезумевший. И Тан… хотя его учили — бояться Рофира так же отчаянно, как и любить его, первого — не мог. Иногда Тан «сбрасывал» воображаемые спутники с боков своей планеты и засыпал, держа ладонь на матрасе — но на самом деле на своей земле. И бывало, что под утро… если замолкала буря… Тану казалось, что немного спала боль. Это была не жалость, но — сопереживание. Старейшие полагали: это и погубит Тана. Он не осознавал. Он жил во времена, когда в фундаменте уже лежали кости, когда кровавые чернила уже остыли и засохли на бумаге — чертежей и правил. Нет, он не мог по-настоящему представить… потому что его защищали стены.V
Для рофирянина немыслимы две вещи: как можно захотеть летать, когда всё время бури, и как можно поселиться у берегов, если в любой час волна способна достичь гор по высоте. Рофиряне никогда не поднимались в небо, никогда не выходили в море. Они не знали, что такое материк и есть ли острова. У них была одна единственная суша, и за любой ее клочок, пригодный к жизни, они стояли насмерть. Всего два процента этой суши занимали степи. Полтора — саванны. И полпроцента — редкие оазисы. Всё остальное — мертвая земля, и повезет, если просто пески и горы… Были на Рофире места куда мертвее и опасней. Например, солончаки, в которых почва — белая от соли. Или «вулканические топи» — километры ада, где лава никогда не застывает. От начала времен все здесь друг с другом воевали. Не для того, чтобы спастись самим, но для того, чтобы хотя бы у потомков были шансы выжить.VI
В эпоху Разобщенности, тысячелетия назад, народы Запада впервые закрепили земли за собой: самые свирепые заняли саванны, самые умелые — пустыни, самые зоркие — степи. А древнейшие… остались ни с чем. И, может, лишь поэтому они так многого добились, что «древнейшими» себя назвали. Может, поэтому они поставили себя однажды выше остальных народов. Может, поэтому они изгнали белых демонов из их пещер.VII
Выносливые, закаленные в боях, воспитанные ужасом, они могли бежать всю ночь без передышки, отключив жажду и голод, одолевая сон несколько суток. Они были рофирянами. Тела их подчинялись только воле. Воля приказывала выживать. Любой ценой. Однажды на закате, когда солнца заходили за горный хребет, удлиняя и раздваивая тени, древнейшие, устав от бегства, увидели гору. Высокую настолько, что она томилась в облаках. Говорят, небо тогда было несоразмерно выше… и та гора была намного больше стены корпуса. Гору древнейшие назвали «Минше» — «достигшей неба». Они пошли к ней — как к единственному ориентиру в пустыне, изнывающей от жара двух палящих солнц. И через много дней пути они увидели, что на Минше лежат пески — рыжие, как в пустынях, и растет трава — желтая, как трава степей, и бегут бурные реки, как в саваннах. Они нашли благословение, когда поднялись. Минше напоила их чистой водой, укрыла от соленых страшных волн, накатывающих на ее бока, и спрятала от бурь. Она спасла их. И они научились… У горных зверей — как двигаться со скоростью ветров, хватаясь за уступы, обгоняя и перегоняя смерть. У горных ручьев — как «заливать» поля. У горных пещер — как строить дома, которым не страшны ветра Рофира. Говорили, город имени Минше — первый западный город. Его возвели как можно ближе к небу — и как можно дальше от враждебных наводнений. Дороги обвивали великую гору как змеи, а дома, построенные из ее же плоти, тесно прижимались к ней, словно приласканные дети — в страхе, что суровые ветра Рофира слижут их, а волны — поглотят. Миншеане часто говорили, что живут у хаоса под боком: возле океана. Хаос на их языке означал и «большую воду», и «космос». Над ними было небо, под ними была смерть. Как истинные рофиряне, они всё время преодолевали страх перед стихией и судьбой. И когда они, еще в начале пути, повстречали на своей горе призраков Рофира, призраков, которые жили обособленно и никогда ни с кем не воевали… они испугались. Они испугались белой кожи, они испугались, что эти монстры — злые духи, выходившие только в ночи. Они испугались так, как могут испугаться только те, кто много лет скитался по пустыне без надежды. Они впервые нашли место, где не страшно вырастить детей и где не страшно перестать бежать. Миншеане гнали этих призраков, словно погонщики. Гнали безжалостно: из каждого укрытия, из каждой тени. Гнали с горы и гнали по пустыне — после. Пока, наконец, не бросили их на пороге смерти — у самых вулканических топей, где кровоточила земля, где дым стоял стеной, где воздух был как яд. Туда злых духов бросили — чтобы они погибли. И надписи на стенах призрачных пещер были изучены и стесаны, туннели и дома — присвоены. И, может, все открытия, которые совершили кайны, живя без войн, — украдены, но этого уже никто не подтвердит…VIII
Говорят, империя Минше первой осела, первой освоила письменность, первой научилась строить города, первой подчинила себе реки. Пока весь мир сражался на мечах и стрелах, на горе Минше приручили электричество и зажгли лампы. Миншеане прославились как строители и инженеры. И когда империя окрепла, воины ее выдвинулись в путь, чтобы преобразить бесплодный Запад: они снизошли с горы, достигнув неба, и решили подарить миру свою великую культуру. Они считали: кочевые племена на Западе — сплошь варвары и дикари. Когда эту историю рассказывали старейшие, вест Шелл с сожалением произнесла: — Но нас устраивал наш Запад. Наши глаза, — она посмотрела на Тана, — еще могли заглядывать за горизонт. И, заглянув за горизонт, мы поняли: на нас движется армия. И эта армия пришла в наш дом, чтобы указывать — как жить. На нашей земле… Которая, как их гора, дала нам всё. И наши предки натянули тетиву. Таков был наш ответ их «раю». Варвары и дикари дали бой. И эти варвары и дикари сражались яростно, отчаянно — за земли своих предков, свою память, веру и традиции. И хотя миншеане покорили Запад, вплоть до самого Востока, хотя возвели своим богам две сотни храмов на чужой земле и навязали свой язык, на их несокрушимость всегда отбрасывали тень всего лишь два процента суши и шесть процентов западного населения. Пока на севере гремели Вестеанские Бунты, народы, говорившие теперь на миншеанском языке, были непокоренными народами. Запад стал жить под правлением «достигших неба». Жить неплохо. В облагороженных, разросшихся оазисах. В сети пещер с подземными озерами. Миншеане оставили огромное архитектурное наследие: и города, и монументы, и храмы-убежища… Эпоху их правления прозвали эпохой Расцвета. — К сожалению, миншеане не обладали нашей зоркостью… — сказала вест Шелл. — И упустили из виду, что, поднявшись на свою гору, изгнали с той горы самого слабого тогда и самого жестокого затем врага. — Что ж, — вздохнула вест Аи, — благодаря слепоте миншеан весь Запад утонул в крови… Тан тяжело затих, когда мальчишки оживились: — Это были они? белые демоны? Старейшие переглянулись. И сказали: — Они звали себя «кайнами». Но Запад говорил: «Вулканианцы».IX
Рофир был полон… мест, несовместимых с жизнью. Вулканические топи — худшие из них. Там извергались большие и маленькие, высокие и низкие вулканы; лава трещала в щелях и разломах, изнывала в котловинах… — В топях, — рассказывали старейшие, — постоянно рождалась земля… и двигалась, не успевая остывать. — Над той землей, влажной и горячей, вибрировал от жара воздух, струились и рассеивались вулканические газы. А после извержений густой дым клубами вздымался до неба. — Весь воздух на окраинах топей — смертельный яд… — «Грязный» яд. От него мучительная смерть… — Когда-нибудь вулканы там уснут и будет место, чтобы жить. А до тех пор… никто в трезвом рассудке даже не подумал бы приблизиться. — Кайны были в трезвом рассудке. Но миншеане не оставили им выбора. Кайнов заперли на границе между вулканической топью и нашей степью. — Это была наша степь. Мы не собирались ей делиться. Особенно с такими чужаками… — Империя Минше привела с гор демонов — в наш дом. — Кожа их была бела как кости… В пять лет Тан представлял, что кайны — живые скелеты. Потому что не мог вообразить, как это — «белая кожа»… и с каждым словом старейших ему делалось всё страшнее. — Скоро демоны узнали наши стрелы. Но, кроме стрел, еще была вода. Между их тонкой полоской живой почвы, которую они звали «Кайнэя»… и между нашими просторами пролегала бурная река. Святая Ален… «остужающая землю»… — Иногда, когда лава доползала до степи и трава горела, Ален разливалась, чтобы потушить пожар. Мы поклонялись ей. Нет ничего страшней пожара в степи: огонь не прекращает пожирать траву и разрастаться… Но Ален тушила пламя. И помогала нам держать границы, когда кайны оказались по другую сторону. — И никто из нас не думал, что однажды рофирянин найдет способ одолеть самую неуправляемую из всех стихий Рофира — воду, даже если его кожа — белая как кости.X
Миншеане полагали, что сам Рофир истребит кайнов в лаве и дыму… Может, понадобятся годы, но в итоге — если не извержение, то пожар, а если не пожар, то воздух. Империя не стала пачкать руки. И, может быть, она ошиблась? — Чтобы выжить в таком месте, кайнам нужно было что-то посерьезней, чем одна выносливость… — Говорили, шестеро богов поцеловали белый лоб, а бог здоровья просто отвернулся… Но природа не глупа… и компенсировала кайнам слабость тел. — В наших степях, где негде укрыться от солнц, мы получили глаза, чтобы смотреть и видеть. Кайнов, которых солнца жгли, боги одарили пугающим изобретательным умом… — Ваши респираторы, ваши защитные очки и ваша походная форма, в которой вы пойдете в первый рейд, — всё это создали кайны еще тысячу лет назад… — Миншеане оказали всем услугу. Они научили кайнов справляться с нашим новым миром — пепла и огня — до того, как все познали этот мир.XI
Ночью Тан не спал. Он видел в надвигающемся дыме серую одежду, впавшие глаза за стеклами очков, лица, скрытые за респираторами и платками, обнаженные белые кости… Он закрывал глаза и вспоминал… — У всех народов благородные девизы. Наш напоминает: «Честь над людьми и над богами». У детей саванны «Сила в земле». Пустынные народы «Безжалостней, чем буря». Миншеане верят: «Обгоняя ветер, обгоняешь смерть»… — И только кайны говорили: «Завтра умирать»… — И они умирали. Каждую минуту своей жизни. — Это был самый малочисленный народ на всем Рофире. — Народ, которому в итоге стало нечего терять. — Поодиночке оба этих фактора опасны. Но вместе… — Когда вас мало, вам нужно не только быть хитрее всех и мыслить наперед. Вам нужно быть жестокими. Настолько, чтобы каждый, кто смотрел вам в спину, боялся даже думать поднять нож. — Про кайнов говорили: «На одно белое лицо приходится две тысячи смертей». — И «не каждый убийца — кайн, но каждый кайн — убийца». — Когда они восстали, наши бунты показались миншеанам песком в пустыне… Кайны напомнили бывшим кочевникам, что значит первобытный ужас — перед бурей. Они стали этой бурей, жесточайшими из всех живых, искусными и жадными — до мести и до крови. Их звали «северной чумой», сразившей Запад. После них остались сотни разоренных городов и горы трупов. Но сначала… сначала они пришли к нам. — Когда вы поступите на службу… вам скажут: «Вы — их палачи. Вы были их глазами. На ваших стрелах кровь». Запомните одно: вашему народу, вашим людям, в отличие от кайнов, было что терять… — Вы не увидите портретов кайнов в музее академии и не прочтете о них книг. Они погибли три столетия назад, и Запад вычеркнул их достижения из хроник. И теперь у каждого будет своя версия произошедшего. — Вас будут стыдить за то, что ваши предки заключили с «ван сатуру» союз много веков назад. Но всё, что вы, вестеане, услышите о кайнах, когда вас призовут, — придется поделить на три. — Кайны — это те, благодаря кому мы живы. — И может, если этот мальчик, которого нашли в рейде, и правда кайн… он в итоге спасет не меньше жизней, чем заберет.