Чужая

Касеко не умеют говорить по-английски. Это раздражает Миру, но она продолжает держать нейтральное выражение лица, вслушиваться в то, что говорят японские охотники. Эти квесты, устроенные Джерардом, тоже раздражают Миру. Но везде есть свои плюсы: в практически бессмысленных поездках по различным охотничьим семьям Джерард не участвует. Не приходится выслушивать старческие советы, терпеть острые взгляды наставника. — Говорят, вы уже навестили Калаверас? — медленно, раздражающе медленно проговаривает Сако — предводитель клана Касеко. Ему не нужно растягивать слова, Мира прекрасно его понимает. Она поджимает губы и кивает. Арая, в отличие от японцев, говорит по-английски. — И как у них дела? — Стабильно. Сако щурит глаза и, Мире кажется, смотрит откровенно издевательски. Меланхоличный разговор подходит к концу, и Сако с тем же раздражающим взглядом традиционно кланяется, прося передавать горячий привет семье. Мира кивает, внутри чувствуя облегчение. Уже в такси на телефон приходит короткая смс-ка от наставника. Арджент хмурится, перечитывает одно предложение много раз, прежде чем до нее доходит, что это не шутка. А после почти довольно и совсем не удивленно хмыкает. Стерву Кейт наконец-то убили.

***

Было бы прекрасно насладиться неожиданной, но весьма долгожданной новостью в одиночестве, на снятой квартире, окна которой выходили на оживленный перекресток Токио. Огни горели, некоторые напоминали глаза оборотней, другие, дальние и более расплывчатые, — пожар. Свет в квартире был потушен, Мира позволила себе опуститься в кресло и на секунду закрыть глаза. Мысленно она досчитала до пяти, немного, совсем немного, укорила себя насчет тихой радости. Нельзя радоваться смерти охотника. Особенно, если это охотник твоей семьи. Охотник, который носит ту же фамилию, что и ты. Мира отлично понимала это, но разбудить в себе никакие скорбящие чувства она не могла. Уже давно. Убийство оборотней, голубоглазых, иногда красноглазых, вызывали максимум равнодушие, смерть Кейт, как оказалось, немного радости. Джерард бы придушил ее за такие мысли. Как славно, что старый Арджент не имел телепатических наклонностей. Зато в оперативности ему не было равных. Электронный билет дожидался своего, как знал, Старый Лис, что воспитанница не захочет вернуться в Бейкон Хиллс, придумает любую, даже самую глупую отмазку, лишь бы не видеть скупых выражений лиц своих родственников. Посмотрела бы только на мертвенно-белое личико Кейт, сфотографировала на память и уехала бы дальше колесить по забытым семействам охотников. Разве она много просила? Мысленный стон отправился в никуда, тот самый Боженька, что на небесах для всех обычных и необычных людей, оставил вопрос без комментариев, даже соседская собака не гавкнула. Она уже представляла, как должны были пройти похороны. По идеальному стандарту Джерарда, чей вкус выучила она досконально. Найти идеальный подарок на Рождество старику оказалось задачей посложнее, чем завалить Альфу. Зато выработало чуйку на любой его каприз. И в похоронах своей дочери тоже заморочится, сделает все по лучшим традициям охотников и по худшим традициям некоторых известных личностей. Папарацци, фотографы, отдельные индивиды, просто любопытные зеваки, полиция, сдерживающая весь этот цирк — все как положено, не хватало только вертолетов и полноценного телевидения. Кейт заработала себе очаровательную репутацию в городке, чтобы испортить жизнь своим родственникам. Мира приехала последней, еле как перебралась через толпу, спасибо милому помощнику шерифа, который помог растолкать наглых людей. Около гроба стояли кресла в пару рядов, никак на представление собрались. На первом ряду уже сидели излюбленные родственники. Помимо трупа Кейт, Мира была действительно рада видеть Криса, единственное мало-мальски адекватного человека во всем этом сборище. Джерард, как всякий уважающий себя отец, поднялся с кресла, чтобы встретить блудную дочь, на камеры поцеловать ее в щеки и подарить скупую улыбку, обещающую расправу за любое неверное слово на этот день. Крис и Виктория тоже встали. Семья как никак, надо бы и обняться за столько лет. С более картонными выражениями лиц снимаются только актеры в «Сумерках». — Эллисон, навряд ли ты помнишь Мирису, — Мира едва не морщится от своего полного имени, мысленно проклинает того, кто ей его дал, а также Викторию, хуже которой никто не мог это имя произнести. Эллисон вымахала с последней встречи достаточно, чтобы Мира ее не узнала, будь это случайная встреча на улице. Дочь Криса улыбалась также скупо, как и ее дед, только во взгляде не было угрозы, скорее усталость и разочарование. «Понимаю, дорогая Элли, разочарование — неотъемлемая часть жизни в нашей семье,» — Мира не пыталась оказать молчаливую поддержку племяннице, но во взгляде четко читалось понимание. Самой младшей Арджент тоже не хотелось сидеть на этом стремном представлении. Гроб Кейт закрыт, и Мире остается только разочарованно поджать губы. Джерард думает, что это скорбь, в крайнем случае разочарование в глупой смерти талантливой охотницы, любимой его дочери, и так даже лучше. Пусть думает, что ему хочется. Все похороны лицо Миры не выражает ничего, непроницаемая маска выдерживает даже редкие, но пронзительные взгляды наставника. На нее косится и Виктория, которая всегда настороженно относилась и к Кейт, и к Мире. Крис воздерживается от переглядываний. У него почти такое же выражение на лице, разве что немного достоинства и чувства скорби можно разглядеть в глазах, не больше. Эллисон косится по сторонам, чуть позже Мира замечает шерифа на той стороне, где кроме памятников нет никого, и беззвучно хмыкает. После похорон Крис сдержанно предлагает им с Джерардом остаться у него, и Виктория натурально охотно поддерживает его. Все это до безобразия напоминает плохо отыгранный спектакль, где актеры должны максимально показать, что они актеры, а не герои пьесы. Эллисон не включается в игру и стоит в стороне, большую часть времени молча. Даже когда наставник задает ей какие-то вопросы, на большую часть ответом приходится тишина, и хоть Джерард этого не показывает, его это бесит. Эллисон не знает правил игры, поэтому Мира не может ее винить. — Джерард говорил, что ты как раз успела навестить Касеко из Японии, — после тягучей тишины в уютной гостиной Криса Виктория решает взять все в свои руки. Ох уж эти женщины Арджент и их тяга к порядку. Ведь молчание среди родственников — непорядок, и с этим непременно нужно разобраться. — Как поживает Сако? — Стабильно, — коротко отвечает Мира и берет в руки кружку с мятным чаем. Она замечает, как Эллисон хмурится. Ей, вообще, здесь хочется находиться меньше всего, но, кажется, Крис просил ее посидеть с семьей хотя бы полчаса. Джерард тоже это замечает и, бодро улыбнувшись, глядя только на Эллисон, поясняет: — Сако Касеко друг нашей семьи. Когда-то мы занимались общим делом, плечом к плечу, — Джерард говорит одно, подразумевая под этим другое, он еще не успел расспросить Криса о просвещенности Эллисон в семейный бизнес. Но Эллисон, кажется, все прекрасно понимает. — Правда, в последнее время с Касеко нам помогает поддерживать связь только Мира. Добродушная улыбка на лице старшего Арджента смотрится чуждо. Непроницаемую маску удается удержать с трудом, когда Джерард по-отечески треплет ее по плечу. Мира подобно Эллисон отмалчивается и делает глоток чая. Крис вспоминает что-то забавное с тех времен, когда Ардженты еще охотились с Касеко, и между мужчинами завязывается непринужденная беседа. Виктория довольно улыбается, ее задача выполнена, а Мира, сославшись на усталость с дороги, без позволения наставника и согласия Криса, под завистливый взгляд Эллисон уходит. Ей не нужны одобрения мужчин, чтобы покинуть «семейные» посиделки. У них, вообще-то, матриархат. В тишине и уютной гостевой комнате Мире удается поспать несколько часов, а потом без стука заходит наставник, полностью одетый и с воодушевленной решительностью на лице. На губах играет его обычная полуулыбка, не сулящая ничего хорошего — ни врагам, ни союзникам. — Дорогая, как давно ты нормально охотилась? Мира собирается достаточно быстро, чтобы через несколько минут полностью готовой и снаряженной покинуть дом и юркнуть в машину Криса. Внедорожник мчится по полупустым дорогам забытого Бейкон Хиллса, за ними едет еще одна машина с охотниками Арджентов, то ли группа поддержки, то ли обычные сопровождающие наставника. Крис останавливает автомобиль прямо перед табличкой, натянутой на цепь. И прежде чем он тушит фары, Мира успевает прочитать «Заповедник», мысленно возмутиться. Вся их братия в темпе разгружает машины, запасается холодным оружием и фонариками, а после в том же поспешном темпе следуют в самый мрак заповедника. — Я не вижу твоего энтузиазма, дочь, — с улыбкой протягивает Джерард, хотя в глазах плещется недовольство, точь-в-точь отзеркаленное с лица Миры. «Дочь» у него выходит особенно изящно, с непередаваемым ощущением опасности, абсолютно таким же, как и в первые свои месяцы охоты. Он всегда, когда недоволен ей хоть мало-мальски называет Миру дочерью, коей она по сути и не является. У Криса больше желаемого Джерардом энтузиазма и энергии, и даже желания поймать бедолагу, которые уходит, но ведь не уйдет далеко. Джерард любит мучить свою жертву, загоняя ее, выматывая, иногда заставляя почувствовать желанную безопасность, а позже окончательно вылавливая, ломая все надежды. Сочувствия к оборотням Мира не испытывает, жалости и подавно. Но что-то в груди екает, когда жертва попадает в одну из немногочисленных ловушек, расставленных Крисом. Им требуется немного времени, чтобы дойти до пойманного волка. Он рычит, пытается вырваться из пут, крепко стискивающих запястья, не давая ему даже пальцами ног достать до земли. У бомжеватого вида оборотня желтые глаза и по кодексу они должны его отпустить. Оборотень рычит оглушающе громко, невероятно отчаянно. Обратиться обратно в человека его заставляет Крис, пуская по телу волка ток. — Кто ты? — почти снисходительно спрашивает Крис. Мира остается в тени, хотя ей и оттуда виден настрой Арджента. Оборотень молчит, эмоции на его преобразившемся человеческом лице читаются легко, словно букварь. Крис продолжает: — Что ты здесь делаешь? Нагнетенная нами обстановка буквально сжимает волка в тисках. Его губы кривятся, он мотает головой, поспешно отвечая. — Я… Ничего… Ничего, я клянусь… — Ты нездешний, так ведь? — оборотень молчит, и Крис теряет терпение, переходя на крик. — Отвечай! — Нет… Нет, я пришел… Я пришел искать Альфу. Я слышал, что он здесь, вот и все… Мира хмурится, внимательно наблюдая за мужчинами Арджентами. Выражение лица Джерарда ей очень не нравится, у Криса черты лица заледенели, ожесточились, стоило ему узнать о причине визита нездешнего оборотня. А волк, наверное, наивно предполагал будто заветное слово «Альфа» его оправдает, освободит. Слишком наивен. Слишком одинок, чтобы выжить в жестоком мире. Дышать Мире становится тяжелее, внутри теплится нехорошее предчувствие, она старается не отрывать взгляда от Джерарда, почему-то совершенно не предугадывая его дальнейшие действия. Будто хорошо изученная личность решила досконально изменить всем своим принципам и вере. У Джерарда немного сумасшедший блеск в глазах. — Слушай, я ничего не сделал, — оборотень продолжает спешно оправдываться, словно у него есть всего несколько секунд, чтобы спасти свою жизнь. «Оправдания не помогут», — проносится в голове Миры. Она благоразумно продолжает оставаться в стороне, среди людей своего отца. — Я никому не наврежу. Никому живому. Человек в скорой помощи был мертв. Он уже был, я клянусь! Слова оборотня, не совсем внятные, быстрые, перепутанные бьют по мозгам. Мира хмурится, совершенно не обрадованная тем, что ее не посвятили во все аспекты предстоящей охоты. Обычно о таких деталях сообщали в первую очередь. Бывали случаи, когда оборотни убивали людей и оставляли себе желтый цвет глаз, всего лишь не признавая своей вины в убийстве. — Господа, — довольно громко начинает Джерард, обрывая все оправдания волка и оборачивая к Мире и другим мужчинам. — Взгляните на редкое зрелище, — он кивает на подвешенного оборотня, а потом обращается к Крису: — Скажи им, что мы поймали. Пока Джерард не видит, Мира не удерживается от того, чтобы укоризненно покачать головой. Наставник любил устраивать представления на охотах, и это стало самой нелюбимой его чертой для Миры. — Это Омега. — Волк-одиночка, — взгляд Джерарда снова возвращается к оборотню. — Возможно его выгнали из стаи. Или же он выживший из стаи, которую загнали… Возможно даже вырезали, — в голосе прорезаются устрашающие нотки. Мира не понимает, почему у нее по коже побежали мурашки, ей нечего было бояться, а вот в глазах оборотня плескался истинный ужас. Одним словом, Арджент старший был мастером наводить страх на волков. — А возможно, это его собственное решение… И решение это не самое мудрое. Джерард делает шаг назад, казалось бы, охота завершена, стоит отпустить желтоглазого омегу, но нехорошее чувство в груди Миры вырастает в разы за доли секунд. Наставник подходит к ящику, который притащили с собой два парня. Откидывает мягкую темную ткань и достает… Абсолютный, невероятно острый и смертоносный меч. Ужас в жилах вскипает не только у оборотня, даже, кажется, у Криса. Но они стоят, молчат. Не способные сдерживать боле непроницаемые маски на лицах, наблюдают, как старческие, по идеи ослабшие руки без всяких проблем поднимают тяжелый меч. -…И поэтому я хочу показать, — он выдерживает короткую паузу. — Что Омеги редко выживают. Сами по себе. Смертоносное лезвие сверкает в лунном свете, и Мире требуется все самообладание, чтобы не отвернуться, не зажмуриться и не вскрикнуть. Грохот ровно половины тела она не слышит, собственная кровь бьет в голове. На лице Криса проступает ужас, но не от кровавого зрелища, устроенного Джерардом. Крис в два шага преодолевает расстояние между собой и отцом, шипит ему в ухо. И в глухой тишине Мира прекрасно слышит его шипение. — У нас же кодекс! — Только не тогда, когда они убили мою дочь. На лице Джерарда мрачная, почти убийственная решимость. Эту эмоцию Мира плохо знала, откровенно боялась. Она делает шаг вперед и под своими же сомнениями останавливается. Смотрит на неестественно прямую спину наставника. — Никакого кодекса больше нет. Отныне они просто существа, которых мы будем резать пополам. Вы слышите? Потому что мне все равно: ранены они или слабы, или кажутся безобидными, вымаливая жизнь и обещая никогда и никому не причинить вред, или это отчаявшаяся потерянная душа, не знающая, куда она ввязалась. Мы найдем их. Мы убьем их.