***
Во всем виноват Минхён. Кто-то другой справился бы лучше. Кто-то другой бы знал, что делать. Но Минхён всегда был дураком. Неудачником. Слишком эгоистичным, не способным спасти никого, даже самого себя. На часах около часа ночи. Он не спал уже два дня. Джемин пришел и не промолвил ни слова, а Минхён отмахнулся — слишком устал. Джемин торчал на крыше уже около получаса, черт знал, что он там делал. Минхён стучал по клавиатуре, глаза горели от напряжения, уже не осознавая, что писал. Он просто щелкал мышкой и потянулся. Надеялся, что слова еще будут иметь смысл, когда он взглянет на них утром. Экран телефона загорелся, оповещая о новом сообщении. Минхён проигнорировал его, продолжая печатать. Он снова загорелся, и парень раздраженно посмотрел на него, когда строка отправителя зацепила его взгляд. Это… Джемин. Он нахмурился и потянулся к телефону.На Джем (1:45AM): спасибо за все, хён, правда На Джем (1:49АМ): когда-нибудь мы встретимся вновь может быть в лучшем месте хорошо?
Ладони мгновенно похолодели, а тело охватило противным липким ужасом. Минхён вскочил так быстро, что его стул опрокинулся. Он бежал, бежал и спотыкался на каждой ступеньке. Кричал, потому что ему было страшно, а дышать так тяжело, и дверь… она не открывалась. Он звал младшего и колотил по металической поверхности изо всех сил, но дверь не поддавалась. Никто не открывал. Поэтому он бежал вниз по лестнице, на улицу и… Вокруг его дома уже собралась толпа людей. Кто-то кричал, чтобы вызвали скорую. А Минхёну не нужно даже смотреть, но он все равно подошел. Он растолкал людей, а затем упал на колени. Это Джемин. Его Джемин. И выглядел он так, будто… будто он улыбался. Вокруг столько шума, столько хаоса, люди оттаскивали его, спрашивая всякие глупости, вроде «Кто он? Он твой друг?». Но Минхён не мог перестать смотреть на остатки разбитой улыбки.***
Он не любил много пить. Минхён ненавидел алкоголь, потому что он расшатывал все воздвигнутые стены в его голове. Все то, что он пытался забыть, вдруг оказывалось не таким уж запертым. Поэтому он старался не пить, но иногда… иногда он принимал плохие решения. Сейчас два часа ночи, и он лежал на полу дома у Ёнхо. Тэн крепко спал в другой комнате. Сам Со, сидя рядом с Минхёном, даже вполовину не был так пьян, лишь обеспокоенно смотрел телевизор, будто оттуда могло что-то выпрыгнуть. Это реалити-шоу. Оно не страшное, но Ёнхо все равно не спокойно на душе. Минхёну понадобилось около тридцати минут, чтобы понять, что беспокойство направлено в его сторону. — Извини, — ни с того, ни с сего говорит он. Его друг и так имел дела со слишком большим количеством проблем. Минхён его не заслуживал. — Все в порядке, — покачал головой Ёнхо. Он выглядел несчастным. Им не стоило напиваться вместе — это всегда плохо заканчивалось. — Я даже не знаю, за что ты извиняешься. — Я тоже, — признался Ли. В его голове слишком много вещей, от которых он не мог убежать. Компания друга немного успокаивала — удавалось перевести дух. Позволить плохому захлестнуть его и осознать, что это место, где он должен был быть всегда. Вот почему слово «дом» никогда не было правильным на вкус — оно никогда не было правдой. Дом — это не место, где всё в порядке, где всё принадлежало хозяину, а место, где человек должен быть — место, которое было разрушено и ненавидело его так же сильно, как он ненавидит себя. — Почему все не может быть как раньше? — спросил Минхён в потолок. — Почему? Он думал об улыбающемся Джемине и хотел что-нибудь разбить. Может быть, если бы он знал, как справиться, то смог бы остановиться. Но для него уже ничего не имело значения. Как кто-то, настолько ненавидевший жизнь, мог улыбаться каждый день и выглядеть так, будто с ним все в порядке? Минхён вспомнил о словах Джемина о падении. Интересно, больно ли было? Должно быть, не больнее, чем жить. Неожиданно в мыслях всплыл Донхёк: прищуренные глаза, широкая улыбка. Лица начали сливаться в одно, и это пугало парня так сильно, что он замотал головой, желая стряхнуть образы. — Я пойду прогуляюсь, — тихо сказал Ли. — Ты… что? Минхён с трудом поднялся на ноги. Часы показывали позднее время, и это абсурдная идея, но он все равно встал и пошел к двери. Ёнхо выглядел так, будто хотел остановить его, но не сделал этого. На улицах безопасно. Дом Минхёна недалеко — всего в квартале отсюда. Но Ли не вернулся в свою квартиру. Он, спотыкаясь, пошел прямо в магазин. Холод заставил его чувствовать себя более трезвым, пронзив до самых костей. Остановился у входа и поглядел на постеры, которые Ёнхо гордо повесил вчера. Это была работа Донхёка. Те же самые мягкие пастельные тона, которые так любил Ёнхо — все, что говорило о доверии, реальности и тепле. Цвета плыли и смешивались в замысловатые узоры, которые Минхён совсем не понимал. Он не понимал искусства. Он только знал, что это заставляло его что-то чувствовать. Он выводил узоры пальцем, и думал о том, как близок ко второму шансу. Маленький магазинчик с людьми, которые любили друг друга. Минхён ненавидел его. Хотелось сорвать плакаты, но он остановился, потому что это — работа Донхёка. Он не хотел расстраивать его. И каждый раз, когда он думал об этом, то чувствовал себя раздавленным, как будто он пытался войти в мир, которого не достоин, — потрепанный магазин, где его лучший друг и, происходивший внутри стен, хаос. Ему не хотелось терять ничего из этого. И единственным способом избежать потери — избавиться от всего самому. Минхён хорошо бегал. Это единственное, в чем он всегда был хорош. Иногда он путался, спотыкался и позволял чему-то нагнать себя, но, по большей части, он прекрасно убегал. Поэтому он выключил телефон, плотнее запахнул куртку и ушел. Он не знал, как долго бродил по пустым улицам. Не помнил, как пересекались тени, что походили на людей, которые, кажется, хотели подойти ближе, но не приближались, вероятно, чувствуя в нем своего. Такого же потерянного. Одинокого. Он шел часами, пока не начался рассвет. И он не знал, к чему идет. Он трижды пересек один и тот же парк, дважды — мост. Слишком долго смотрел на свое отражение в воде, будто увидел в нем ответы на все терзавшие вопросы. Ёнхо нашел его в десять утра, сидящим под вишневым деревом. Школа была закрыта на каникулы, детей поблизости не наблюдалось. Он не кричал, не читал лекций, просто сел рядом с Минхёном, прислонившись спиной к стволу. Это ужасное место напоминало обо всем. Что они потерпели неудачу. Так или иначе, это единственное место, которое Минхён мог назвать домом.***
Его музыка теряла смысл. Он работал даже больше, чем раньше. Он не спал, не ел — проводил весь день в своей студии и жил на случайных обедах, которые Доён заталкивал в него насильно. Он пытался отобрать у Минхёна ноутбук, говоря, что ему нужно отдохнуть, но Ли кричал на него так громко, что тот прекратил всякие попытки. Он стал писать о том, как хороша жизнь. Как она может быть прекрасна. Как красив мир и люди вокруг, а все страдания обязательно окупились бы счастливым концом… Чушь. Но Минхён хотел поверить. Пытался сделать лирику правдой. Его музыка не спасла Джемина, но, может быть… может быть, она смогла бы спасти кого-то другого. Тех людей, которые говорили, что его музыка поддерживала в них жизнь — Минхён хотел, чтобы они были в порядке. Он хотел, чтобы они жили. Он хотел… Хотел вернуть Джемина. Честно, это полный шлак. Его коллеги были сбиты с толку его текстами, потому что они не имели смысла. Листы были разбросаны повсюду. Слова — все то, во что Минхён никогда не верил, они противоречили друг другу. Доён попросил его взять перерыв, уехать куда-нибудь и отдохнуть, но Минхён не мог. Не мог без Джемина. Это продолжалось несколько дней. Недель. Месяцев. Они пытались выпустить одну из его новых песен, и Минхёна освистывали со сцены. Он не уходил — он замирал, пораженный, перед грустным и злым залом. Перед людьми, которым он не мог помочь так, как им нужно было, и он не сдвинулся ни на дюйм, пока Доён не увел его со сцены. Его карьера окончена. В тот день все об этом поняли, судя по сочувствующим взглядам. Минхёну все равно. Он не переставал думать о том, что не смог никого спасти. Он ушел до того, как компания успела разорвать с ним контракт. Он упаковал все, что не имело никакого отношения к музыке. Джемин тут ни при чем. Он упаковал все это с безразличием в душе и попрощался с Доёном. — Я уезжаю, — «домой» — должен был досказать он. Но слова застряли в горле. — Я ухожу, — неуверенно повторил он. Поднял чемодан и покинул квартиру. Он вернулся в родной город. Там для него ничего уже не осталось. Ему нигде не было места. Но родной город был единственным местом, куда он мог вернуться, поэтому он взял билет на ближайший рейс. Звезды из иллюминатора казались слишком близкими, горели ярче, но Минхён не смотрел на них, потому что в этом не было никакого смысла. Он вышел из аэропорта. Ступая по земле родного города, ему казалось, что он вернулся туда, откуда начал. Как будто ничего не изменилось. Возвращаться в родительский дом нельзя — слишком поздно. Слишком много ран он нанес собственными руками, поэтому он просто бродил по городу. Прошел мимо незнакомых зданий. Он заглянул в витрины и увидел продавцов, которых помнил с давних пор, когда они воротили носы, глядя на его испачканую обувь и старую одежду. Он забрел так далеко, что уже не знал, где находился, даже с помощью указателей. Он никогда не был в этой части города. Уже поздно, и вокруг слишком много подозрительных людей, но Минхён догадывался, что он такой же, как и они все. Полумертвый и потерянный. Впереди, в маленьком углу, приютился магазин, вывеска которого выкрашенна в мягкие пастельные тона, совсем не вписывающиеся в серость спального района. А снаружи мужчина с засученными рукавами скреб окна. Он был высоким и худым, его каштановые волосы аккуратно уложены назад. Минхён остановился как вкопанный. Мужчина долго его не замечал, слишком поглощенный своим занятием. Он брызгал мыльной водой на стекло и тер, снова и снова. Когда он наконец заметил Ли и обернулся, то тут же застыл. Никто ничего не сказал. — Минхён, — наконец произнес мужчина. Голос низкий и мягкий. Как и много лет назад. Минхён попытался что-то сказать, что угодно. Ёнхо. Хён. Но все, что получилось, — это сдавленный вздох. И тогда он не смог сдержать слезы.***
Он не разговаривал с Донхёком последние несколько дней. Он почти ни с кем не разговаривал, поэтому никто его не окликнул. Донхёк появлялся поздним вечером. Выглядел измученным, будто ненавидел свою жизнь, но, стоило ему переступить порог, как он начинал сиять. Настаивал на том, чтобы вымыть полы, хотя Ёнхо просил Тэна перестать эксплуатировать младшего. Это заканчивалось драками — стоило только Со скрыться за дверью офиса. По вечерам он сидел с Куном и делал уроки, а Минхён снова и снова пересчитывал деньги в кассе. Они улыбались друг другу, когда кто-то шутил. Они здоровались при встрече. По большей части, они дурачились друг с другом. Все, кроме Минхёна. Донхёк не знал, что происходило в его голове, а другой был просто напуган. Однажды он нашел его одного в кладовке, где тот что-то писал в своем блокноте. В какой-то неловкий момент они просто посмотрели друг на друга, не зная, что предпринять, а потом старший отвернулся, собирая вещи. Парень переоделся и спрятал бумажник в карман. Убрал в сумку телефон, зарядное устройство и пустой контейнер из-под ланча, который сделал ему Ёнхо, чтобы, вероятно, помыть перед возвращением. Он закинул рюкзак на плечи, делая вид, что он один в комнате. Но Донхёк все еще внутри, прилагал огромные усилия, чтобы не смотреть в сторону старшего. И Минхён почти помахал рукой, почти сказал «спокойной ночи», готовый убежать, но притормозил. Остановился и сел рядом с ним. Донхёк тоже остановился. — Что делаешь? — спросил Минхён, глядя на расчерканные страницы. — Китайский, — вздохнул он, чувствуя себя неуютно, но смотрел на старшего с какой-то надеждой. — Ненавижу. — Я тоже, — признался парень. — Никогда не понимал его. — Это ненормально, хён, — замотал головой Донхёк. — Он проклят или что-то в этом роде. Что не так с этим языком? — Не дай услышать это Куну, — вздохнул Минхён. Из главного зала доносился смущенный смех и наигранно возмущенный голос Ёнхо — Тэн, вероятно, действовал ему на нервы. Они должны были знать, что эти двое находились в подсобке, и довольно скоро захотели бы проверить, что они тут делали. Особенно, если учесть не самый лучший послужной список Минхёна. Но пока он делал вид, что все в порядке. Ему не хотелось бежать. — Прости меня, — вдруг сказал старший. — Ты не должен… — покачал головой Донхёк. — Но мне жаль, — Минхён дрогнул, — Я… у меня не все в порядке. Я сорвался на тебе. Донхёк вздохнул обреченно. Он вычеркнул уже зачеркнутые символы, и они стали выглядеть еще хуже. — Я сам себя накрутил, — спокойно ответил младший. — Это была не твоя вина, хён. Я просто… — он колебался. Как будто он хотел что-то сказать, но слишком боялся последствий. — Ты просто?.. — повторил Минхён вкрадчиво, наблюдая, как тот вычеркнул слово. Младший сделал глубокий вдох. — Я не понимаю, почему, — наконец отозвался он. — Это не мое дело, но я не понимаю. Почему ты хочешь спрятать… настоящего себя. Было слишком много вопросов, на которые Минхён и сам не мог найти ответа. Это заставило его останавиться, чтобы подумать, так как он и самому себе не мог многого объяснить. Ответы имели смысл в смутной, истеричной части его разума, который метался между тем, что он должен помогать. Но спасти всех не может, и не должен давать ложных надежд. Его слова — пустой звук для них, и никто не должен был знать, что Донхёк, вероятно, заслуживал всего мира. — У меня был друг, — начал Минхён, но быстро замолк. Ему сразу стало дурно, а руки пробила предательская дрожь, и, чтобы скрыть это, он крепче сжал лямки рюкзака, пытаясь успокоиться. — Он… он был поклонником моей музыки. Вот так я с ним и познакомился. Он сказал, что… моя музыка заставляла чувствовать его лучше, как будто он не хотел убивать себя. Донхёк снова выцарапал то же самое слово, прислушиваясь, пытаясь дать старшему хоть какое-то чувство уединения, избегая зрительного контакта. — Он все равно покончил с собой, — продолжал Минхён совсем тихим голосом. — Я не смог его остановить. Он покончил с собой в моем собственном доме. Ручка Донхёка застыла где-то в сантиметре от бумаги. — Я думал, что моя музыка может спасать людей, понимаешь? — парень тяжело дышал. Он не говорил об это уже много лет. Ни разу с тех пор, как он разбился на мелкие осколки перед Ёнхо в их первую встречу после долгого расставания. — Но я не смог, я потерял его. Я не… Минхён сделал глубокий вдох. Младший уже давно отложил ручку, и его пальцы странно подергивались над дрожащими ладонями Ли. Минхён смотрел на него, как будто не понимал, почему тот все еще здесь, почему не убежал. А Донхёк медленно-медленно переплел свои пальцы с его. Его руки мягкие, и смуглая кожа чувствовалась, как шелк, под пальцами Минхёна, и это первое, что пришло ему в голову. Они совсем не походили на ладони Джемина. Они были мягкие и теплые, и почему-то… по-настоящему поддерживающие. И, отчего-то, совсем не походили на те, что так хорошо помнил Минхён. — Ты не можешь спасать людей музыкой, хён, — тихо сказал Донхёк. Его пальцы сжались вокруг чужой ладони. — Не думаю, что искусство предназначено для этого. Минхён вспомнил постеры у входа в их магазин, мягкие пастельные тона, сплетавшиеся вместе, образуя дом. Он помнил, как Ёнхо качал головой, предупреждая, что не сможет доплатить за работу, а Донхёка это вообще не беспокоило. Кун заливался слезами и алкоголем в барах, не в силах понять, в чем его предназначение. Тэн, парень с бешеным детским характером, весь в крови и краске, ухмылялся, пока слонялся по улицам рисуя граффити и сбегал с пар и от полиции. Он думал о Ёнхо, который заботился о маленьком магазинчике, который никому не сдался, но он любил его всем сердцем. — Тогда для чего оно нужно? — надломленным голосом спросил старший. Донхёк пожал плечами. Его пальцы больше не тряслись, они, как будто созданные в пару минхёновским, идеально помещались в чужих ладонях. — Думаю, для собственного спасения. Минхён пытался вспомнить. Он пытался вспомнить, каково было до тех времен, которые он так усердно старался забыть. Тогда, когда его музыка была его собственной, когда он был потерян и напуган, но все еще имел дом. Мир, который он создал сам, который хранил только для одного. Им он делился с другими людьми, но никогда не позволял никому прикоснуться. Минхён думал о Джемине, о том, как сидел напротив него в кафе, без нескольких дней сна, но счастливый. О том, как хотел подарить ему мир и потерпел неудачу самым худшим из возможных способов, разом потеряв все, что он любил так сильно. Он крепче сжал руку Донхёка, но тот ничего не сказал. Он не знал, как долго они так сидели. По ту сторону двери больше не доносилось ни звука, но никто не заходил, и постепенно руки у Минхёна перестали дрожать. Дом. Почему-то теперь это слово звучало уже не так пугающе.***
Минхён сидел на ступеньках черного хода. Через некоторое время он уже не сможет этого делать. Момент наступил слишком скоро, прежде, чем кто-либо из них успел узнать, что здание шло под снос. Скорее всего, они все переедут, потому что нет смысла жить на этой тихой улице без магазина, о котором больше не нужно заботиться. После этого их пути больше не пересекутся. Возможно, Ёнхо откроет новый магазин, где-нибудь поближе к центру, где банкротство не будет дышать в затылок. Может быть, Кун начнет учить детей. Минхён еще не знает, чем станет заниматься Тэн, но уверен, что тот последует за своим парнем хоть на край света. Донхёк… с ним уже все понятно. Он останется на работе, с которой не справляется и которую ненавидит. Минхён не знает, куда пойдет. Он не думает, что снова покинет родной город. Он останется здесь, найдет другую случайную работу. Может быть, устроится в мебельный магазин или в какую-нибудь забегаловку. Может, и он последует за Ёнхо. На улице никого не было. На часах уже далеко за полночь, когда Минхён заметил силуэт вдалеке. Он смотрел на него, пока тот не приблизился, пока не узнал в нем Донхёка. Тот в толстовке, с капюшоном на голове и замотанным в шарф. На мгновение, он даже не замечает, что Минхён здесь. — Хён, — поклонился он, когда наконец увидел старшего. — Не мог уснуть? — приподнял бровь Минхён. Донхёк засомневался, но покачал головой. Он помешкался с секунду, не зная, что делать, а потом просто сел рядом с парнем, на ступеньки, вздохнув: — Прости. — За что? — Ты же сам сказал, чтобы я не появлялся здесь по ночам. Минхён фыркнул. — Как будто вы, дети, слушаетесь. На улице темно, но на небе не было ни облачка. Все чисто. Минхён не поднимал глаз, еще не зная, смог бы вообще однажды взглянуть на него. — Ты должен поговорить со своим соседом, — отозвался старший. — Да, — согласился другой. — Завтра же и поговорю. Он говорил так уверенно, что Минхёну хотелось верить. — Если ты этого не сделаешь, я приду и разобью ему голову за тебя. Донхёк усмехнулся. Он выглядел сонным, но довольным. Как будто он и не против просто сидеть рядом со старшим, на полуразрушенных ступеньках черного хода. — Джун слишком хороший, чтобы с ним так поступать. На какое-то время воцарилась тишина, но в ней уютно и тепло, несмотря на прохладу ранней весны. Ни один из них не должен был быть здесь, но это не имело значения на этот раз, потому что они находились там, где они, вроде как, хотят быть. — Думаю, мне нужна помощь, — наконец нарушил тишину Минхён. Донхёк замер рядом с ним, но ничего не сказал. Минхён посмотрел на пустую улицу, к которой он так привязался. Он не хотел отпускать их, и только сейчас понял, что, возможно, это не так уж и эгоистично. Может быть, его чувства не так уж ужасны. — Примерно в часе езды отсюда есть психолог — знакомый Куна, — сказал старший. — Тот парень, к которому он ходил в прошлом. Это будет дорого, но… Он повернулся, и Донхёк посмотрел на него с выражением искреннего счастья. С каким-то непонятным для него трепетом, от которого у Минхёна сердце трещало в груди. — Это так круто, хён! Минхён не чувствовал себя «круто», он — в ужасе. Ему страшно получить второй шанс так же сильно, как и хотелось его добиться. Но… он больше не хотел никого терять. Он не хотел больше отталкивать людей. Ему хотелось… иметь дом. И чувствовать себя в нем желанным. Минхён взглянул на небо, и оно казалось слишком ярким — созвездия видно невероятно четко. Джемину бы это понравилось. Там, в Сеуле, огни большого города всегда убивали ночной небосклон. А здесь так красиво. Донхёк проследовал за чужим взглядом и тоже поднял голову к небу, и Минхён не знал, что делать с очарованием в чужих глазах. В них отражались мириады звезд, и взрывались Вселенные, создавая новое солнце в карих глазах. Он смотрел на небо, как будто оно сущетсвовало только для них двоих. Как будто сам мир был создан, чтобы они смотрели вверх именно в этот момент. — Ты знаешь какие-нибудь созвездия, хён? — спросил Донхёк все еще сонным голосом. — Я знаю… где-то, три. — Мне кажется, я знаю их всех, — сказал Минхён и засмеялся. Он смеялся и думал о нелепости всей ситуации. Думал о том, как однажды все наладится.