Scars

       — Поистине элегантно, — протянул Ксено, подняв флакончик с краской на уровень глаз.       Он уже успел испачкать в чернилах палец, провести им линию на собственном запястье и даже попробовать темную жидкость на вкус. Стэнли ему не мешал — лично ведь проследил парой минут ранее, как краску перелили в один из множества одинаковых флакончиков из общей колбы. Да и отравить человека, так хорошо разбирающегося в химикатах (прямо сейчас Ксено разглагольствовал о составе чернил, наверняка безошибочно угадывая большинство ингредиентов) затея не из простых, есть множество более надежных способов его устранения.       Ах, ну да, они еще заключили с детишками уже весьма продолжительное перемирие — но это Стэнли как раз за аргумент не считал. Впрочем, остальных доводов ему вполне хватало, чтобы сейчас оставить винтовку прислоненной к стене и просто любоваться Ксено, почти (почти!) забыв об осторожности.        — …для столь ограничивающей в технологиях и материалах ситуации это блестящее решение, — закончил ученый. Стэнли привычно воспринимал его болтовню как фоновый шум, воспринимая только интонацию. Ксено заинтересован, Ксено немного удивлен, Ксено доволен, Ксено спокоен и умиротворен. Стрелок любил слушать его в такие моменты, моменты чистой любви к науке без примеси чего-либо еще. Слушать — и смотреть: на блеск в глазах, на умелые проворные движения рук, на губы, очень правильно изгибающиеся в очертаниях слов, на кончик языка с пятнышком свежей краски…       Если поцеловать его сейчас — краска смажется и останется на языке самого Стэнли, или уже успела немного подсохнуть?       Голос Ксено немного изменил интонацию, и стрелок не успел перейти от фантазий к их исполнению. Теперь ученый обращался не к воображаемой аудитории, а к одному-единственному человеку; Стэнли уловил это с легкостью — годы опыта, в конце концов — и мгновенно насторожил уши.        — …создать собственную традицию, чтобы объединить общество, еще недавно разделенное на два лагеря — весьма элегантный способ. Да и сама суть традиции выглядит… достаточно занимательно, чтобы попробовать, — Ксено машинально провел пальцами по лицу, там, где уже не было никаких отметин. — Будь добр, помоги мне с этим, Стэн.       Стрелок охотно подошел ближе, принимая флакон из рук в руки и поднимая со стола кисть. Ксено выпрямился на стуле, слегка задрал подбородок, подставляя лицо бледному электрическую свету и сощурил глаза.        — Ты определенно рисуешь лучше меня, — ради справедливости заметил Стэнли. Он никак не прокомментировал решение Ксено, фактически, причислить себя к Научному царству Сенку. О чем тут говорить? С тех пор, как он вживую увидел, как учитель и ученик смотрят друг на друга, все стало предельно ясно.       Ксено, никогда вроде как не желавший детей, но все чаще в последние годы до окаменения глядевший на того университетского профессора, Бьякую, с завистью, последует за парнишкой хоть на край света.       А Стэнли за Ксено — хоть в ад.        — Делаю чертежи, — невозмутимо поправил ученый. Он не глядел на то, как Стэнли откручивает крышечку, окунает кисть в краску, аккуратно стряхивает лишнее о горлышко флакона… Он смотрел в потолок, расслабив плечи и откинувшись на спинку, с расстегнутым плащом и беззащитно открытым горлом.       Хищник внутри Стэнли, довольно ворчавший при очередной удачной охоте, теперь хотел свернуться вокруг, прикрывая собственным телом. И оберегать.        — У тебя определенно тверже рука, да и мое лицо ты точно видел чаще, чем я свое отражение.       «Видел». «Разглядывал». «Запомнил». Стэнли подозревал, что его собственную карту шрамов Ксено сумеет составить куда точнее его самого.        — Еще чуть-чуть повыше, — стрелок поднял кисточку, но не торопился касаться ей кожи. Вместо этого он, не удержавшись, свободной рукой скользнул вверх по горлу ученого, обвел пальцами явно очерченный сейчас кадык, прежнем чем осторожно обхватить подбородок. Большой палец тут же нашел себе место ровно поперек узких губ. — Вот так, — Стэнли едва ощутимо потянул вверх, скорее развлекаясь, чем действительно заботясь об удобстве.       Ксено едва слышно фыркнул, но послушно запрокинул голову чуть сильнее. От первого касания кисточки он слегка поежился, затем — опять расслабился, и Стэнли принялся за дело. Широкую «Х» он рисовал короткими уверенными мазками, черная краска легко — и весьма эстетично — ложилась на бледную кожу.       После освобождения из камня ученый отнесся к появившимся шрамам скорее как к приятному сюрпризу. Он всегда был склонен к некоторой театральности, а в букве — и одновременно кресте — на лице можно было усмотреть немало символизма.       Большинство в отряде своей внешностью вообще не заморачивались, Луне повезло с расположением трещины, Стэнли посчитал черные отметины хоть какой-то заменой исчезнувшим татуировкам. Поэтому все они быстро привыкли, и теперь стрелку было непривычней глядеть на лицо Ксено без шрамов.       Не то чтобы для него это имело хоть какое-то значение, но с трещинами ученый казался старше, мрачнее, опаснее. И это, с легкой ноткой изумления отметил Стэнли, здорово возбуждало.        — Кожу почти не стягивает, — отметил Ксено, не отводя взгляда от потолочных балок. Его губы при движении скользнули вдоль большого пальца стрелка, а кончик языка на одном из звуков все-таки дотянулся до подушечки. — Когда высохнет, станет совсем незаметной…       …и еще раз. Секунду Стэнли разрывался между двумя иррациональными желаниями — поднять руку, чтобы поглядеть, не осталось ли на пальце пятнышка чернил, и уложить Ксено спиной на стол, плюнув на фокусы с краской.       Потом продолжил как ни в чем не бывало, лишь мгновение помедлив перед очередным мазком. Ксено откровенно дразнил его — очевидно, решив, что в эту игру можно играть и вдвоем. Что ж, поддаваться так быстро Стэнли не собирался.        — Закрой глаза, — приказал он без намека на дрожь в голосе, руки тоже остались твердыми. — Через веки трещины тоже шли.       Когда ученый подчинился, Стэнли тут же скользнул свободной рукой вверх. Теперь большой палец чуть оттягивал веко, одновременно прижимая его — а другие пальцы уже откровенно ласкали скулу, доступный участок шеи и совсем мягкую, чувствительную кожу на их стыке, под ухом.       Ксено выдохнул с шумом, по всему его телу пробежала легкая дрожь. Он и прежде не глядел на стрелка, но с закрытыми глазами все ощущения все равно становились сильнее, ярче.       Поднять веки он не пытался, даже когда по ним сновала проворная кисточка. То ли дело было в прекрасном самоконтроле, то ли в том, что ученый едва ли чувствовал это, слишком сосредоточившись на других, горячих прикосновениях.        — Вот и все, — закончив со вторым глазом, Стэнли потянулся заново обмакнуть кисть. Руку со щеки Ксено он при этом не убрал, продолжая дразнящую ласку. — Еще минута, и сможешь открыть. А я пока займусь нижней частью…       Ксено не ответил, дыхание его было тяжелым, и на мгновение стрелку показалось, что ученый совсем разнежился и сдался на милость сильных рук. Однако ладони Ксено, до этого чинно покоившиеся на его коленях, вдруг легли на талию Стэнли. Ученый потянул его ближе, так, что пальцы сплелись в замок за спиной, а колено уперлось в пах, надавив так, что Стэнли едва не разлил чернила.        — Ты… не даешь мне закончить, — с некоторым усилием пробормотал стрелок.        — После более чем трех тысячелетий в камне, — лекторским тоном начал Ксено, на губах его мелькнула усмешка, — людям может быть трудно сохранять полную неподвижность в темноте. Всего лишь инстинкты и непроизвольные реакции, понимаешь…       Стэнли уперся локтем в спинку стула, пальцы запустил в волосы ученого. Всего-то закончить большую «Х» и буквально парой движений обрисовать маленькую, а потом можно будет прижать Ксено к стенке, или разложить на столе, или все-таки перебраться на кровать, или — все это по очереди…       Вдох — выдох, как перед выстрелом, когда никакие мысли и образы не должны мешать работе.       Завершение узора под левым глазом, осторожно провести кистью снизу вверх, чтобы свежая краска не стекла на щеку. (Ладони Ксено скользят по спине выше)       Под правым глазом трещина немного другая, совсем чуть-чуть по-иному наклонена. Кисть движется уверенно, забирает чуть вправо перед тем, как оторваться от кожи… (Ксено проходится по лопаткам и наконец обхватывает его за шею)       Вдох — выдох, скоро стрелять.       Первая часть тонкой «Х» — левее, одним длинным мазком, потому что кисть слишком широкая для таких узких линий. От линии волос и до нижнего края века, не ошибиться в быстром расчетливом движении. (Ксено тянет на себя, заставляет наклониться так, что уже можно почувствовать дыхание друг друга)       Последний штрих, все такой же ровный и аккуратный. Стэнли умеет делать дело, что бы не происходило вокруг — Ксено как-то вздумалось проверить это лично, и стрелок все-таки взял девяноста два из ста очков в пустом тире, пока его член ласкали умелые губы. (Ксено повисает на нем всем телом, до поцелуя — считанные миллиметры)       Можно.       Стэнли убрал кисть во флакончик педантично и неторопливо, до последнего диктуя свои правила игры, а потом наконец одним рывком сократил это ничтожное расстояние до нуля. Его руки мгновенно оказались у ученого на талии и сдернули его со стула, удерживая на весу. Ксено в ответ лишь хищно оскалился. Стэнли чувствовал эту ухмылку под собственными губами — и впивался в нее еще более жадно.       Вечер обещал быть томным.