Scars

       — Не двигайся.       Голос у Сенку спокойный, уверенный, тон — самый что ни на есть докторский. Как будто он был настоящим врачом, профи с дипломом и многолетним стажем, и сейчас готовил очередного пациента к сложной, но хорошо знакомой операции.       А не (явно впервые в жизни) пытался рисовать без подходящих инструментов шрамы на чужом лице.       Когда Ген поймал ученого в его лаборатории с необычной просьбой, Сенку (как всегда, когда задача не казалась ему действительно полезной) попытался от него отмахнуться. Сначала поинтересовался, неужто профессиональный менталист, столько времени проводивший на сцене, не может сам себя загримировать. Потом отправил за «подходящими инструментами» к Касеки, мол, сделать десяток особых кисточек можно и без предварительных чертежей и схем. Затем, выслушав пространные рассуждения, что дело не терпит отлагательств — послал к Юзурихе, якобы уж ее-то умелые пальцы справятся и так.       И только после того, как Ген в деталях живописал, сколько работы с парусами, снастями и рабочей одеждой сейчас навалилось на бедняжку-рукодельницу, Сенку согласился помочь. Менталисту хотелось бы приписать эту победу своему ораторскому искусству… Но он догадывался, что ученый оторвался от чертежа, над которым продолжать работать все время их разговора, лишь потому что уже его закончил.       Ах, дорогой Сенку, на котором большинство старых-добрых трюков просто не работало. В борьбе с Госпожой Наукой за его внимание Гену приходилось изобретать все новые и новые методы…       Нельзя сказать, будто менталисту не нравился этот вызов.       Усадив Гена на один из стульев, поставив перед ним зеркало и повернув к нему сразу несколько ламп (как будто действительно собрался делать хирургическую операцию, с мысленным смешком отметил менталист), Сенку принялся за работу. Тонкая кисть в лаборатории нашлась мгновенно, хотя Ген, проводивший здесь немало времени, хоть убей не мог вспомнить, для чего она была нужна изначально.       Краску менталист принес с собой, так что первые линии легли на гладкую кожу очень быстро. Рука ученого двигалась легко и небрежно, но влажные полосы краски на лице выглядели на удивление ровными и аккуратными. Ген с трудом сдержался, чтобы не цокнуть разочарованно языком. Ну да, конечно, Сенку ведь столько времени проводит за чертежами, рисуя сложнейшие схемы — что для него какой-то шрам из всего нескольких нетрудных линий.       Что ж, линии-то были простые… Но вот холст — вовсе нет.        — А…а-апхчи!       Кисточка в руках Сенку дернулась и скользнула вниз, аж до самого подбородка, оставив широкую линию с крупным пятном в конце. Ген демонстративно потер переносицу и поднял на ученого самый невинный взгляд, на который был способен.        — Ой… Прости, Сенку-чан! Что это у тебя за запах опять? Меня что-то так чихать потяну-уло…       Скептический — и вместе с тем самую малость растерянный взгляд Сенку говорил о том, что ученый разгадал саму хитрость, но в упор не видел ее причины. Он достал с одной из полок кусок чистой ткани, смочил его в большом чане с водой и со вздохом принялся убирать лишние чернила.        — Всего лишь пара экспериментов с рецептом суперпрочного клея, причем часа два назад. У тебя десятимиллиарднопроцентно нет аллергии ни на один из его компонентов.        — Ну, запах все равно такой резкий, — Ген капризно наморщил нос. Тряпочка легко проходилась по его щеке, уголку губ, подбородку, даже по шее, куда скользнула одна черная капля…       Вскоре Сенку вытащил из стопки еще один отрез ткани, чтобы вытереть насухо, а потом снова взялся за кисть.        — Если снова расчихаешься — хоть знак подай.       Ген усиленно закивал (краска не запятнала его лицо опять только чудом и быстрой реакцией Сенку), и ученый во второй раз принялся за дело.       На этот раз он успел зайти куда как дальше. Провел две изогнутых линии — от верхней губы и он нижней, сходящихся почти в середине щеки, и, снова обмакнув кисть и аккуратно стряхнув ее о край флакончика, принялся прорисовывать мелкие детали.        — Сейчас чихну, — сказал Ген, для достоверности сморщив нос так, что его кончик коснулся верхнего края губ.       Конечно, краска тут же оказалась у него на носу и существенно смазалась, а шрам перечеркнуло наискось неловким движением кисти. Сенку цыкнул и одернул руку, но было уже слишком поздно.       Под хмурым взглядом ученого Ген постарался изобразить чихание как можно более достоверно.        — Прости, прости! Давай хотя бы окно откроем, а? Быстрее выветрится, этот твой клей…        — Десять миллиардов процентов, что ты это специально.        — Ох, дорогой Сенку, помилуй — зачем мне это? — руками Ген разводил с видом оскорбленной невинности, однако скрыть пляшущих в глазах бесенят даже не пытался.        — Например, чтобы меня от чего-то отвлечь… — ученый, кажется, всерьез задумался, охватив всего менталиста цепким взглядом и характерным жестом прижав пальцы к виску. Ген, пожалуй, был единственным человеком во всем мире (ужавшемся сейчас до пары сот человек, но все-таки), о котором Сенку мог размышлять вот так, как о хитрой научной загадке. — Или же проверить мою реакцию. Или мои способности к…       Впрочем, задачки на чувства Сенку однозначно решал хуже, чем задачки на интеллект. Он тряхнул головой, явно так и не придя ни к какому однозначному выводу, и, смерив Гена еще одним испытующим взглядом (разумеется, безрезультатно), снова взялся за влажную ткань.       Окна ученый на всякий случай распахнул все, впустив тускловатый сегодня живой свет и переставив из-за этого несколько ламп, и даже попытался принюхаться — может, проблема с клеем действительно так велика, а он всего лишь привык, большую часть дня проведя в лаборатории?       Но большая часть любых запахов действительно давно исчезла, и тогда между бровями Сенку залегла маленькая складка, а по губам скользнул легкий призрак улыбки.       Он принимал вызов.       Когда последние следы краски исчезли с лица менталиста, Сенку вновь окунул кисточку в черную краску. На этот раз он не спешил, внимательно наблюдая за Геном, тщательно сохранявшим невозмутимый вид.       Тому, на самом деле, почему-то очень хотелось рассмеяться. Не то чтобы от веселья — скорее, от какого-то еще более невесомого и светлого чувства, наполнявшего его изнутри, как гелий — воздушный шарик. Сенку, такой вечно занятый и сосредоточенный в последнее время Сенку, хлопочет вокруг него уже четверть часа, и глядит не менее внимательно, чем на одну из своих бурлящих и дымящихся в каком-то архиважном опыте колб.       Это определенно стоило десятка хитростей и доброй сотни впустую переведенных флакончиков краски.       Ученый, впрочем, тоже был не лыком шит, и теперь работал немного по-другому: быстрыми, короткими мазками. Результат от этого почти не страдал, а испортить работу становилось заметно труднее. Ген попытался было чихнуть еще раз, но, стоило ему только начать строить соответствующую гримасу, как Сенку моментально отвел кисть.       Под чуть насмешливым взглядом ученого Ген старательно потер переносицу, изображая, будто с трудом сдерживается, и снова выпрямился на стуле.       И тогда на другую щеку ему легла свободная рука Сенку, аккуратно придерживая за подбородок, слегка направляя и очевидно контролируя — мало ли что еще выкинет этот коварный менталист? Пальцы ученого, изящные, ловкие, чуть загрубевшие от постоянной работы руками, прижались к его скуле, придавили одинокую прядку волос, кончиками коротко остриженных ногтей случайно царапнули ухо…       У Гена в голове роилась сотня хитрых планов — как в очередной раз помешать и вместе с тем остаться непойманным — но теперь они мгновенно вылетели из головы. И не жаль, в конце концов, они все равно перестали быть нужными, потому что менталист просто рассмеялся.       Лишних пятен краски на его щеке от этого не появилось, зато та, что уже была и еще не высохла, заметно расползлась от активного движения мимических мышц. Ген смеялся громко и искренне, не скупым театральным смешком, как обычно, а с широкой улыбкой и глубокими вдохами между вспышками смеха.       Сенку пару секунд глядел на него то ли как на идиота, то ли как на психа, а потом менталист буквально услышал щелчок, с которым шестеренки в его голове наконец встали на свои места.        — Так, значит, скорее не отвлечь — а привлечь, — медленно протянул ученый.        — Ага, — Ген все еще не мог справиться со смехом, а потому вместо вразумительного ответа старательно облизнулся, еще сильнее размазывая краску и собирая ее на кончик языка.       Это было безопасно — Сенку, конечно, не мог позволить членам Научного Царства наносить на лица (а у большинства шрамы были именно там) что-то ядовитое, и в итоге вручил всем дважды окаменевшим краску на основе каких-то безвредных трав. Пить ее флаконами, разумеется, не рекомендовалось — но вот той идеально разыгранной тревоги, которая тотчас появилась на лице менталиста, краска определенно не стоила.        — Ох, Сенку-чан, краска попала мне на язык… Ты ведь поможешь мне с этим, дорогой Сенку?..       Чинно сложив руки на коленях, Ген слегка разомкнул губы и полуприкрыл глаза, лукаво глядя на ученого из-под опущенных ресниц. С Сенку сталось бы попросту отправить его промывать рот с каким-нибудь леченым растровом, «как будто» нарочно на редкость омерзительным… Поэтому тут требовалась самая тяжелая артиллерия.       Мгновение ученый медлил — но потом все-таки с усмешкой наклонился к внутренне возликовавшему менталисту.        — А потом ты посидишь пару минут спокойно, или десять миллиардов процентов будешь заниматься своим шрамом сам, — шепнул он перед тем, как прикоснуться к испачканным черным губам.        — Конечно, дорогой Сенку, конечно… — охотно пообещал Ген, закидывая руки на плечи Сенку и углубляя поцелуй так, что последняя часть его фразы превратилась в неразборчивое мычание.       В конце концов, Ген был отъявленным лжецом.